Никто не может знать, что разговор,
Прикосновенье, диалог глазами –
Сокровище, пока незримый вор
Не украдет его или мы сами
Его не растеряем на пути
И будет поздно говорить «прости».
прот. Андрей Ткачев
- Как противно, как глупо. Ну, зачем, спрашивается, было туда ехать,- снова и снова грыз себя Андрей.- Глупость какая...
Аллочка, подруга Юры, была невысокого роста, тоненькая, с мальчишеской фигурой. Модная тогда короткая челка делала ее похожей на знаменитую итальянскую киноактрису Джульетту Мазину. Может быть, поэтому в своем кругу ее звали Джельсоминой.
Это была утонченная, очень стильная девушка. Особенно красила ее обворожительная улыбка, временами расцветавшая на лице. Врожденная естественность Аллочки удивительно гармонично вписывалась в пейзажи южного края. Горьковатый миндаль и тягучий изюм, просвеченная солнцем на горных склонах буковая листва – все это, казалось, было создано именно для нее по какому-то специальному заказу...
Теперь о Юре. Молодой человек с открытым красивым лицом. Среднего роста, плотный, подтянутый, с цепким взглядом художника. Он любил хорошие вещи, с большим вкусом одевался. Не терпел банальности, приблизительности и небрежности. Будь-то детали интерьера, предметы искусства или повседневный разговор на кухне. Пустые места, слащавость, патетика, всякого рода «завитушки» вызывали у Юрия аллергию. В карих глазах его тогда появлялся какой-то сухой блеск, борода мерно колыхалась, правая ладонь решительно рассекала воздух и обычную его иронию сменяли довольно жесткие инвективы.
Юра глубоко разбирался в искусстве, особенно в живописи. Он высоко ценил, высоко ставил цельность, творческую свободу, незаурядность. Андрей много нового узнал от него, например, о художнике Ван - Гоге, о его поразительном таланте и несчастной жизни. В годы развитого социализма с его навязчивой идеологией такие вещи были труднодоступны и малоизвестны.
Стояло лето. Юра уезжал на сессию в Ленинград, где учился на заочном отделении одного института. Алла в то время устроилась на временную работу в живописном месте, расположенном над морем, среди крымских гор. Там находился пункт геофизических и метеорологических наблюдений. Аллочка числилась разнорабочей, она разбирала какие-то ящики, таскала их, снимала показания приборов. Андрей, как и его друг, был тогда студентом, но дневного стационара. Экзамены он уже сдал и был до осени свободен.
- Слушай,- предложил ему Юра,- поезжай к Алле. Там красивые места. Отдохнешь, по возможности поможешь ей. Она будет рада...
Помогать Аллочке было особенно нечем. У Андрея, таким образом, образовался огромный резерв свободного времени. Он часами бродил по окрестностям, читал, точнее, проглатывал книги, предавался мечтам. Труднее всего было по ночам. Опасная близость молодой девушки – каких-то пять-шесть шагов – порождала неудержимую тягу к ней, не давала уснуть. Правда, недалеко, в соседнем помещении, находился пожилой человек. Но, собственно, дело было не в этом обстоятельстве. Андрей ворочался с боку на бок, иногда с его пересохших губ срывались какие-то невнятные звуки, похожие на стоны. Он уговаривал себя, что между ними ничего невозможно. Надо спать, а не мучаться, происходящее только восстание низкой и гадкой плоти - и все, но ничего не помогало. Похоже, что и девушке было непросто в такой ситуации.
Андрей был абсолютно не готов к предательству друга, даже мысль об этом казалась ему дикой и нелепой. С его стороны не было какой-то внезапно возникшей страсти, да и Аллочка отнюдь не была таким уж легкомысленным существом... Будь это не так, молодой человек пытался бы «подбить клинья» к девушке, сократить дистанцию между ними, чтобы его «ночное бдение» имело хоть какой-то шанс на счастливую развязку. В общем приемы довольно простые: где-то подсесть поближе или взять за руку невзначай, рассказать пошлый анекдот, нести любую чушь, перемежая ее какими-то вольными словцами...Но ничего такого не было и в помине.
Может быть дело в том, что Андрей был эстетом? Одним из тех, о ком сказала Марина Цветаева: «Дитя, не будьте эстетом! Не любите красок — глазами, звуков — ушами, губ — губами, любите всё душой». Нет, пожалуй, дело обстояло еще серьезней и хуже. Разные силы души: ум, сердце и воля не были у Андрея крепко связаны в один узел. Особенно хромала воля, он привык плыть по течению. Вот и приплыл...
Ночи в горах холодные, и Андрей спал в свитере. Аллочка укрывалась двумя шерстяными пледами. Когда Андрей выходил по нужде на воздух, его сознание почти мутилось от ослепительной красоты южного неба, острых уколов звезд. Любимой звездой Андрея, которую он старался отыскать, была Вега из созвездия Лиры. Но часто она пряталась за облаками.
По утрам над землей стоял густой туман, полосы которого постепенно таяли под лучами утреннего восходящего солнца. Тогда открывался удивительной красоты вид на морскую сторону горного склона с его соснами и скальными дубами. Андрей нередко совершал длинные походы. К вечеру трещины и воронки плато, в которых колыхались жесткие метелки ковыли, ясменник, солнцецвет и лазурник мелькали перед его глазами нескончаемой вереницей, сливаясь в пестрый ковер.
Неизвестно, о чем думал Юра, посылая своего юного и одинокого молодого друга на помощь Аллочке. Скорее всего, ему и в голову не приходила мысль, что из этого могут возникнуть какие-то серьезные проблемы. Во всяком случае, инфантильный и преданный ему Андрей уж никак в его глазах не представлялся соперником...
Но двадцать лет для парня - очень тяжелый мучительный возраст. Возраст, когда каждая одинокая ночь кажется безвозвратной потерей. К тому же на фоне крымского горного лета, читаемых томиков лирических стихов и грациозной девушки, расцветающей иногда очаровательной улыбкой.
Несколько ночей Андрей бился, как бабочка о стекло. Настойчиво и безумно восставала плоть, дребезжала и кричала, оскорбленная в своих мужских чаяниях. При прежнем чистом и возвышенном отношении ее хозяина к предмету своего страстного ночного притяжения.
Парадокс...Когда-нибудь это страдание должно было кончиться и кончилось, наконец.
Служебный газик увозил их в областной центр. Аллочка, сидя на узкой скамейке напротив Андрея, не смотрела на него. Казалось, в ее отношении к нему лопнула какая-то струна. Это было непоправимо. Андрей ощутил, что по его вине, по его глупости разрушено нечто драгоценное и редкое, вроде японской изящной фарфоровой вазы. Уже не будет в его жизни крепкого рукопожатия Юры, его ироничного подтрунивания и рыцарского благородства. Не будет вместе пройденных троп и дружеской пирушки за бутылкой сухого вина. Не будет блестящих глаз Джельсомины, ее улыбки, которую трудно забыть и трудно описать. Улыбки чайной розы...
Прочувствовав все это, Андрей чуть не завыл по-собачьи. Улучив момент, он стал просить Аллочку о прощении, умолять о нем чуть ли не на коленях. Чего бы он ни отдал теперь, чтобы вернуться назад на несколько дней, отмотать их назад, как ленту магнитофона... Но все было напрасно, безполезно и напрасно...
Андрей любил заносить в блокнот свои мысли. Спустя многие годы, он с высоты прожитых лет напишет не без самобичевания:
умницы, в отличие от тупиц, избегают тупиков, предугадывают их. Они выбирают открытые и чистые пути. Это – залог возможного счастья...