11. Павлик.
Алеше прислали путевку в санаторий. В последний раз на консультацию в Саратов он ездил с дедом, там записался на санаторное лечение. За два дня нужно было собрать кучу справок, пройти множество врачей, сдать анализы. Стояла на автобусной остановке, подняла глаза и вдруг увидела… Мишу. Каким-то образом он сумел выбрать время, заехать в Вольск, находясь в очередной командировке. Он мог бы побыть в Вольске дня два, но мне уже на следующий день надо было отвозить Алешу в Липецк. Договорились, что утром поедем вместе на одном поезде, я сойду в Мичуринске, а Миша поедет дальше, до Москвы.
Последний раз мы виделись с Мишей восемь лет назад, но он почти не изменился. Те же родные глаза, те же сильные руки и плечи. Какое-то время Миша занимался тяжелой атлетикой, поднимал штангу, хотя при его росте этот вид спорта не очень подходит.
Меня все также непреодолимо влечет к нему, с ним мне по-прежнему легко и просто. Такую мягкость и тактичность я не встречала больше ни у кого. Стоит рассказать подробнее о его семье. Его мать была очень хорошим детским врачом, в Новосибирске даже один сорт конфет назван в ее честь. Замуж она вышла сравнительно поздно, ей было больше тридцати лет, муж на восемнадцать лет старше. Миша ее единственный ребенок. Когда он родился, его отцу исполнилось пятьдесят лет. В прежней семье у отца были взрослые дети, маленький ребенок его не очень интересовал. То есть, если я женщина, воспитанная мужчиной, то Миша – мужчина, воспитанный женщиной.
В одном из писем Миша прислал мне свою родословную. По линии отца он прямой потомок декабриста Мозгалевского, единственного декабриста, оставшегося в Сибири, имевшего много детей. Женщины этого рода славились необыкновенной красотой. Дочь Миши очень красива, обращает на себя внимание в любом окружении. Вот эта линия:
1.прапрадед Мозгалевский Николай Осипович – член южного общества декабристов. Сослан в Минусинскую губернию, там и умер. Мать Николая Осиповича Мозгалевского – француженка Розен.
2.прадед Александр Николаевич – управляющий водочным заводом в Минусинске
3.бабушка Елена Александровна Мозгалевская – Немчинова – домохозяйка
4.отец Немчинов Александр Валерьянович – экономист в совнархозе.
Вечером Миша вышел во двор, к «удобствам», вернулся смущенный: оступился в темноте и попал ногой в помойную яму. Пришлось срочно застирывать ему брюки. Ночью он был со мной. Он все так же ласков, внимателен. Я пишу ему обо всем, он знает и о моих неудачных попытках устройства семейной жизни. Никакими способами предохранения от беременности я никогда не пользовалась, Миша заботился обо всем сам. Но в этот раз я попросила:
- Миша, я хочу, чтобы был ребенок. Я соглашалась на это от каких-то подонков, а тебя я люблю.
- Я тоже этого хочу.
Потом мы ехали вместе на поезде, он сошел со мной в Мичуринске, хотя взял билет до Москвы. Ехали на электричке до Грязей, потом на автобусе до Липецка, затем таким же путем возвращались обратно. Я рассказывала ему все, что накопилось на душе, он внимательно слушал.
К кассе за билетом подходит сначала Миша, кассирша подробнейшим образом рассказывает ему обо всех поездах на Москву, рекомендует на какой поезд лучше взять билет. Следом подхожу я, спрашиваю, когда ближайший поезд до Вольска.
- Смотрите расписание!
Провожаю Мишу на вокзале, его поезд уходит раньше.
- На сколько лет мы расстаемся, Миша? Еще на восемь?
Кстати, так и произошло. В следующий раз мы встретились с ним через восемь лет.
Я остаюсь на вокзале одна, ждать свой поезд. Рядом ребята призывники так откровенно издевались над девушкой, видимо умственно неполноценной, что я не выдержала, сделала им замечание. Они ответили: «А что еще делать, скучно. Мы в Афган едем, может быть, и вообще не вернемся».
Прошел определенный срок, и я с удивлением обнаружила, что мое желание насчет ребенка, кажется, исполнилось. Не могу сказать, что хотела этого, так же как и прежде, все-таки уже 37 лет! Но ребенок от любимого человека! Как бы там ни было, я решила рожать, для меня весь смысл жизни остался только в детях, вряд ли я смогу кого-то еще полюбить.
А мать продолжала настаивать на моем переходе к ней. Татьяна Славку опять бросила, убедившись, что квартиру мать ему вряд ли отдаст. Жить с ним в доме Татьяна не хотела. Квартира была не приватизирована, приватизация началась гораздо позже. Достаточно было прописаться, и она приобретала права на квартиру, равные со Славой. В доме, принадлежащем ему, все гораздо сложнее.
Теперь Слава жил с матерью, а она могла чувствовать себя с ним смело только при защите отца, сейчас этой защиты не было. Он издевался над ней, так же, как и над другими, говорил, что она мешает ему привести женщину. Она умоляла меня, падала на колени: «Отдай ты ему этот дом!» А тут она еще руку сломала, попала в больницу. После работы я бежала в больницу, забегала в ее квартиру, чтобы полить цветы, прибраться, а там пьяный братец во всей красе: «Что тебе здесь нужно? Еще украдешь что-нибудь!» Потом торопилась домой к Алеше. Перелом у матери оказался сложный, со смещением, рука долго не заживала, я устала от этой беготни на два дома, от постоянных слез и скандалов. Сообщила матери о своей беременности, она смирилась с этим, тем более срок был уже такой, что поздно принимать какие-то меры. Оформила дарственную Славе на дом и перешла к матери.
Я забрала из дома только одежду, свои книги, часть альбомов отца и новый, недавно купленный холодильник. Вся мебель, посуда, постельное белье и прочее осталось в доме. Мама отдала Славе свой холодильник, книги отца, многие из которых покупала я, и приемник с проигрывателем. Самогонный аппарат я расплющила обухом топора и попросила Алешу отвезти его на санках на Волгу, бросить в прорубь. Слава потом его долго искал, перебрал на полках в сарае все инструменты отца, хотя инструменты его никогда не интересовали.
Роды пришлись на июнь, в разгар летней жары. Последние дни ходила с трудом, сильно отекали ноги, но ребенок родился крепенький, гораздо крупнее и активнее Алеши. Испытала легкое разочарование, что родился опять мальчик, а не девочка, но может быть и к лучшему, с мальчиками мне проще, я и сама-то росла, как мальчишка, что делать с девочками не знаю. Молока сначала было много, а потом подхватила какую-то инфекцию, заболела, и оно почти пропало, пришлось перейти на искусственное кормление. Мальчишка рос шустрый, очень подвижный, крикливый. Ребенок кричит, как правило, если голодный, мокрый, что-нибудь болит. Павлик частенько кричал просто потому, что ему нравилось кричать.
Оклад у меня в воинской части был высокий, выше, чем у других служащих, но возможности долго сидеть с ребенком у меня не было. К Мише за помощью я не обращалась, он не предлагал. Мама, как только вышла на пенсию, ушла с должности бухгалтера, работать на таких должностях тогда было можно, только не получая пенсию. Она окончила курсы и работала оператором котельной, сутки работаешь, двое дома. Мне разрешили постепенно использовать свой отпуск, оставаться дома с ребенком в те дни, когда мать на работе. В другие дни мама сидела с Павликом, дожидалась меня с работы и уходила чаще всего к Ужинским. Ей тоже тяжело было с шустрым ребенком, она уставала.
Когда Павлику исполнился год, я отдала его в ясли воинской части. Не могу сказать, что там к нему относились хорошо. При всей своей подвижности он иногда целыми днями сидел на скамеечке, боялся воспитателей и нянечек.
В свой сорокалетний юбилей я была в отпуске, решила пригласить сотрудников к себе, идти от работы недалеко, лучше, чем тащиться туда с кастрюлями, тарелками, мисками. Позвонила заранее, всех пригласила, жду. Зачем-то меня понесло в комнату Алеши, надумала вытереть пыль со стола, не заметила, что там открыто окно. Окна мы никогда не открывали, хватало форточек, в которых стояли сетки от мух и комаров. Я пекла два торта, летом и так жара, а тут еще духовка включена, Алеше стало жарко, он открыл окно. Павлик забежал за мной следом, вскочил на стул, потом на подоконник…
Дальше все происходило как при замедленной киносъемке. Я вижу его фигурку на подоконнике перед открытой створкой: «Куда же он идет, разве у него нет чувства самосохранения?» В следующий момент он уже шагает вперед прямо в пустоту, а я слишком далеко, чтобы успеть его задержать. Я отчаянно кричу: «Мама!», бросаюсь к окну, чуть не выскакиваю вслед за ним, но все же поворачиваю к двери, слетаю вниз по лестнице…
Он лежал на газоне, кажется, без сознания. Заплакал, когда я схватила его на руки. Соседка сверху видела, как он падал, вызвала скорую помощь. Машина приехала сразу же, его увезли в больницу, забрали в реанимацию, меня не пустили, я вернулась домой.
Мать отдыхала после ночной смены, вскочила, услышав мой крик. Соседи встретили меня перед дверью: «Ничего не говори матери, даже если плохо, она здесь падала, ноги отнимались». Я смогла еще на работу позвонить, сообщила о случившемся, попросила хотя бы торты забрать. Прибежали Наташа и Таня. Наташа сразу взяла инициативу в свои руки: «Ну-ка соберись! Тебе еще неизвестно сколько ребенка выхаживать!» Они заставили меня поесть вместе с ними, несколько раз звонили в реанимацию. Видимо, звонили и другие сотрудники, там уже попросили одного кого-нибудь звонить.
На ночь его оставили в реанимации, заверили, что он будет там до утра. Утром я побежала в больницу, а его, оказывается, еще ночью перевели в палату, даже не позвонили, хотя я оставляла свой телефон, просила сообщить, если какие-то изменения. Он плакал, мешал спать врачам, вот они его и спровадили. Женщина, пришедшая навестить свою дочь, просидела с ним всю ночь. Я так благодарна этой женщине, но даже имени ее не знаю, а в трудные минуты, теряя веру в людей, вспоминаю эту простую русскую женщину. Никаких переломов у него не оказалось, только подозрение на сотрясение мозга и ушиб ладони правой руки. Маленький, легонький, на газоне мягкая трава, он упал прямо в середину цветка с длинными, мягкими листьями. Соседи сказали, что Казанская божья мать ему руки подставила, в этот день был ее праздник, а я сорок лет прожила и не знала, что родилась в день Казанской Божьей матери.
Вскоре после этого мать с соседкой взяли обоих моих сыновей и окрестили в церкви. До сих пор они были некрещеные, также как я и Слава. Крестными родителями записали Ужинских и соседей Большаковых.
Алеша вскоре стал мне полноценным помощником. Он не позволял мне прикасаться к коляске, когда мы шли с Павликом, вез сам. Павлик слушался его больше, чем меня. Характеры у Алеши и Павлика очень разные. Алеша спокойнее, общительнее, мягче, покладистей, Павлик замкнут, упрям. Один раз Алеша поставил Павлика в угол за какую-то провинность. Тот стоял долго, захотел в туалет, намочил штанишки, но так и не попросил прощения. Я помню, как уговаривала Павлика на детском утреннике встать в круг возле елки:
- Пойдем, Павлик, ну все же другие детки встали в круг.
- Другие пусть, а я не хочу.
Мы держим несколько участков земли в разных местах, сажаем картошку, овощи, бахчу. Алеша ездил везде со мной, копал, мотыжил, поливал.
Мама все-таки съездила к своей родне в Сибирь с Алешей. От Новосибирска до Кривошеино можно было добраться только на «Метеоре», который ходил раз в сутки. Билеты на «Метеор» заранее купил им Миша, встретил их в Новосибирске, проводил.
Сначала Миша присылал Павлику дорогие подарки на день рождения и на Новый год. Я попросила его не делать этого, я такие подарки покупать не могла, а Павлик начинал требовать. Миша стал ограничиваться небольшой суммой денег и конфетами.
Меня часто тянуло в старый дом. К Славе я не ходила, заходила к тете Нине, иногда встречалась там с Сережей. Они не могли приходить ко мне из-за явной неприязни мамы, которую она слишком открыто демонстрировала. Матери об этих визитах я не говорила, если она случайно узнавала, был скандал.
В воинской части наконец-то достроили лабораторный корпус для новой ЭВМ. Он строился десять лет, а разваливаться стал в первый же год, отставала плитка на полу, протекали потолки на верхнем этаже. Появились первые персональные компьютеры советского производства, очень медленные, без жестких дисков. Нужно было осваивать новые языки программирования. Я два раз ездила на курсы, в Минск и в Ставрополь. В Минске я была два месяца. Когда возвратилась, у меня накопились долги по партийным взносам. Тогда впервые появилась возможность выходить из партии. Я давно собиралась это сделать, долги по взносам послужили дополнительным толчком. Секретарь партийной организации пытался удержать:
- Почему ты уходишь? Разве плохие идеи?
- Идеи хорошие, но те, кто нас ведет, никогда к этим идеям не приведут.
Стали задерживать зарплату, исчезали все предметы первой необходимости. У нас в части по талонам распределялось уже все, вплоть до бюстгальтеров. Зарплату военным повышали, гражданским нет. Когда мне предложили у частного предпринимателя зарплату в два раза выше, я решилась уйти из части. Мама плакала, говорила, что это безумие, но другого выхода я не видела.
Алеша окончил десятый класс, поступил на механико-математический факультет университета. Подавал документы на прикладную математику, но не добрал баллов, его взяли на отделение общей математики. Жить в общежитии оказалось невозможным, старшекурсники вламывались в комнаты первокурсников, заставляли их бежать за бутылкой, выполнять еще какие-нибудь поручения. Алеша ничего не говорил мне об этом, а один из его соседей описал всю обстановку своей матери. Та приехала, нашла ребятам дом на окраине, они переехали туда всей комнатой. Все пять лет учебы Алеша жил на квартирах. Сам находил новую квартиру, когда по каким-нибудь причинам становилось невозможно жить в старой.
Павлик сначала продолжал ходить в садик воинской части, но когда с меня потребовали полную оплату, поскольку я уже не их работник, пришлось перевести его в другой садик. По возрасту, он должен был идти в старшую группу, но там мест не было, взяли в подготовительную. В шесть лет он должен был либо остаться в садике, либо идти в школу, где берут шестилеток. Такая школа была одна в городе, недалеко от нашего дома. Желающих туда поступить было больше, чем мест, брали на конкурсной основе.
Собрали все нужные документы, заняли очереди к преподавателям, ждем. При разговоре с учителем английского языка неудача. Мальчик стоит с глазами полными слез и не хочет отвечать на вопросы. То же самое у музыкального работника. К психологу очередь особенно большая, стоит ли дожидаться? Захожу в кабинет директора, извиняюсь, объясняю ситуацию и прошу отдать документы. Директор мягко советует все-таки поговорить с психологом, не все учителя могут найти подход к ребенку.
Дожидаемся своей очереди, заходим к психологу. Сначала всё то же молчание. Я начинаю уговаривать:
- Павлик, тетя давно работает, она устала, не задерживай ее, ответь на вопросы.
Мальчик внимательно смотрит на «тетю» и начинает отвечать, показывая высокий коэффициент развития.
В школу Павлика взяли. Четыре года он проучился в этой базовой школе с обязательным продленным днем. В каждом классе работали преподаватель и воспитатель. В первом классе детей кормили, укладывали спать, у них была игровая комната. Дети занимались в спортивном зале, гуляли во дворе, участвовали в художественной самодеятельности. Какие прекрасные концерты они готовили для родителей!
Вскоре мне пришлось взять подработку, работать по десять и больше часов. Сына из школы забирала бабушка, уроки у него были выучены, проблем с учебой почти не возникало и за все последующие годы обучения.
Помню, как на одном из родительских собраний я поражалась терпению и выдержке преподавателя Веры Александровны. В коридоре ее дожидалась внучка, девочке было скучно, и она постоянно открывала дверь в класс. Ни разу не повысив голос, Вера Александровна просила внучку закрыть дверь и подождать еще немного. Я бы, наверно, давно что-нибудь рявкнула или позвала ее в класс.
Этой школы больше нет, как всегда недостаток финансирования. Я бесконечно благодарна директору Самусенко, преподавателю Назаровой, воспитателю Корсаковой. И, конечно, всем остальным преподавателям, воспитателям, работникам. Огромное вам спасибо!
продолжение
http://proza.ru/2015/01/03/1144