Поводом для рождения сего опуса послужила встреченная в ИНЕТе на одном из православных сайтов аллегория, которая иллюстрировала соотношение между "свободой выбора" и Провидением Божьим.
Вот смысл, без дословного соответствия.
«Человек идёт по незнакомой местности, свободно выбирая свой путь. Но он видит перед собой только малый участок местности. А наверху летает вертолёт, пилот которого видит всё пространство. Видит весь пройденный человеком путь, видит и все варианты маршрутов впереди, которые человек может выбрать. А теперь представим себе, что пилот может что-то подсказать человеку, исходя из своего видения. А выбор человека – принять или отвергнуть подсказку».
Всё правильно и очень мудро. Но – вот «вариация на тему», применительно к конкретному случаю. Это – не просто рассказ. Каждая деталь здесь – тоже аллегория,"привязанная" к различным христианским установкам и образам. "Ответ". А всё вместе – ВОПРОС!
ЕГО ДОРОГА.
Однажды командировочная судьба забросила меня в город Алма Ата, (в те времена он назывался так). Город этот был прекрасен тем, что, если посмотреть из любого его места вдоль улицы, взгляд упрётся в горный хребет, с клочьями тумана на скалах предгорий и сверкающими снежными шапками на вершинах, а за ним, чем дальше, тем выше, – тоже зубчатые хребты, ещё и ещё, пока их серо-синие силуэты не сольются с далёкими облаками.
Вечером, в пустой гостинице ко мне обратился скучающий портье: – «Вы, я вижу, человек непростой, интересующийся,… вот, дело какое,… у нас тут случайно оказалось,… нашли весной, на берегу речки…» – и подаёт мне небольшой свёрток.
Когда я развернул верхний слой грязной, по-видимому, промокшей когда-то бумаги, то обнаружил листки с текстом, местами также повреждённым, но вполне ещё доступным для прочтения.
Вот, что мне удалось разобрать.
…Там, где он родился и вырос, вокруг была степь. Ровная, как стол, куда ни глянь. Но однажды ему приснились горы. Хребет с клочьями тумана на скалах предгорий и сверкающими снежными шапками на вершинах, а за ним, чем дальше, тем выше, – тоже зубчатые хребты, ещё и ещё, пока их серо-синие силуэты не сольются с далёкими облаками.
И он стал мечтать о горах. И стал читать и узнавать о них всё, что удавалось найти.
Однажды он услышал по радио песню, и там были такие слова: – «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал…». А потом ещё одну:
– «Вот это – для мужчин, рюкзак и ледоруб, и нет таких причин, чтоб не вступать в игру,
И есть такой закон – движение вперёд, и кто с ним не знаком, навряд ли нас поймёт…» *
И тогда он сел в вагон и поехал к своим горам.
Он сошёл с поезда в прекрасном городе, в котором, если посмотреть из любого его места вдоль улицы, взгляд упрётся в горный хребет с клочьями тумана на скалах предгорий, и сверкающими снежными шапками на вершинах. А за ним, чем дальше, тем выше, – тоже зубчатые хребты, ещё и ещё, пока их серо-синие силуэты не сольются с далёкими облаками. Точно такие же, как в его сне. И он пошёл к ним.
Дойдя до конца улицы, уже на выходе, он увидел большой щит, на котором была надпись на нескольких языках:
ЕСЛИ ХОЧЕШЬ БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМ – БУДЬ ИМ!
ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ!
И ниже, более мелким шрифтом: «Бери здесь всё, что тебе понадобится в пути, – это бесплатно. Обязательно возьми наушники!
Почему-то он не удивился. Порой ему чудилось, что продолжается его сон. Тот самый.
Вокруг стояло множество коробок и ящиков, больших и малых. Некоторые были пусты, другие заперты, – во всяком случае, открыть их он не сумел. Да он и не знал, что в них лежит. Однако и так было много всяческого полезного снаряжения. Как уже сказано, он много читал про горы, хотя и вырос на равнине. Он взял пару крепких ботинок на рифлёной подошве, куртку-ветровку, удобный рюкзак, молоток и несколько специальных стальных пластин, называемых «скальными крючьями» – (их забивают в тонкие трещины гладкой скалы, когда больше не на чем удержаться), запас еды, совсем небольшой, чтобы груз не стал слишком тяжёлым: всё ведь придётся нести на себе! Поэтому верёвку оставил – она полезна «в связке», когда одного поочерёдно страхуют двое. Но он-то был один! Искал себе ледоруб, чтобы, если придётся, делать ступеньки в ледовой крутизне. Но не нашёл, и взял альпеншток – палку со «штычком» на конце, которая тоже помогает передвигаться по горному леднику, а также по глубокому снегу, избегая скрытых провалов.
И ещё сразу же надел наушники: он решил, что Тот, кто всё обустроил, неспроста упомянул их особо: наверное, в некие, пока ещё неведомые моменты, будет сказано что-то важное, совершенно необходимое, в дополнение к словам, написанным на щите.
Не мешкая более, он начал своё восхождение: он спешил, поскольку знал – надо успеть до той поры, когда настанет ночь, а времени с утра прошло уже немало.
Дорога была лёгкой – по травянистым склонам, по предгорному лесу. (В альпинистских терминах эта часть маршрута называется «подходы». Прим. ред.) Всё ещё далёкая цель была ясно видна, к тому же он обратил внимание на то, что идёт по проторенной тропинке: видимо, в том же направлении прошло уже немало людей. Это обнадёживало, придавало больше уверенности. Он шагал широко и упруго, и каждый его шаг был наполнен ритмом и радостью той самой, знакомой песни, которую он напевал:
– «И нет там ничего: ни золота, ни руд, там только-то всего, что гребень слишком крут!
С утра подъем, с утра, и до вершины – бой! Отыщешь ты в горах победу над собой…».
Но потом дорога стала более каменистой и извилистой, тропы ветвились и делались всё круче, на пути всё больше вставали скалы, и всё чаще он не мог решить, куда повернуть на «развилке», а человечьи следы уже не были видны на камнях. И Голос в наушниках молчал. То ли сами наушники ему достались неисправные, то ли были сильные помехи для связи, – в горах это случается нередко. Или говорить Ему было ещё «не время»?...
Зато там были «знаки» и «указатели», и он решил, что их оставили шедшие впереди. И благодарил их мысленно.
Но знаки были разные, и знаки были странные. То две стрелки указывали в противоположные стороны, (это приводило его в наибольшее недоумение), то была одна стрелка, но направлена вертикально вверх, а летать он не умел. То нарисована спираль, то ромб, то разомкнутый овал, – и что сие означало, он и вовсе понять не мог.
Были знаки, указывающие на незаметные проходы между скал, – они здорово сокращали путь. Бывало и так, что одна стрелка указывала прямо на скалу, а другая – на тропу или дорогу, и, когда он выбирал дорогу, нередко оказывалось, что она делала петлю и приводила к своему началу, или шла вдоль склона, не поднимаясь, а то и поворачивала вниз, так что приходилось возвращаться. И тогда он, повинуясь первой стрелке, лез на скалу «в лоб», цепляясь за каменные выступы и ветки колючего кустарника.
Случалось, что камень, казавшийся таким прочным, предательски выворачивался из-под ноги, или ветка, такая толстая и крепкая, за которую он держался, вдруг отрывалась, будто подрезанная кем-то, а порой он даже видел следы ножа.
Значит, были и враги на этом пути. Ложные указатели на дороги-тупики – не их ли работа? Значит, – остерегаться надобно!
На некоторых указателях, в полном соответствии с международным стандартом, были изображены «символы комфорта» – кровати с подушками, ложки с вилками, – приглашали к отдыху и трапезе. Он так и не смог решить, от друга они, или от врага. Рядом с каждым таким знаком располагался другой: стрела, указывающая вперёд и вверх.
Он устал, ему, и впрямь, очень хотелось поесть и отдохнуть. Конечно, можно было подкрепиться «всухомятку», на ходу, запив водой из фляги. В наушниках по-прежнему ничего не было слышно.
Однажды он остановился, снял рюкзак с натруженных плеч, разжёг огонь в приготовленном кем-то очаге с сухими дровами, сварил кофе и подогрел свою еду, и ещё немного посидел, просто любуясь игрой язычков пламени в углях и согревая окоченевшие руки, – было уже значительно холоднее, чем у подножья: он всё-таки поднимался всё выше, и приближался к зоне вечных снегов.
А день неумолимо клонился к вечеру. И не то, чтобы до вершины, – но и до седловины, с которой начинался предвершинный гребень, было ещё далеко. Он укорял себя за проявленную слабость, за потраченное время, хотя отдых был ему действительно необходим. И он убыстрял шаги, насколько мог.
И вот он уже поднимается по снежнику, помогая себе альпенштоком, пробирается по ледовым «мостикам» над трещинами-пропастями в толще горного ледника, (в их страшной, зелёно-чёрной глубине шумят потоки будущих речек). Как пригодились бы тут «кошки» – специальные «прилады» со стальными шипами-когтями, которые привязываются альпинистами к ботинкам для безопасного хождения по льду. Как бы они ускорили его движение, как бы приблизили к цели! Но «кошки», вероятно, как раз и остались в тех ящиках, которые он так и не смог открыть там, внизу, как ни старался. Либо их кто-то уже забрал, оставив пустым открытый ящик. Ну, не роптать же по этой причине на Того, кто дал всё остальное! Причём, дал ведь совершенно бесплатно, даром!
Указателей тут, на леднике, больше нет. И в наушниках по-прежнему тишина. Неужели и сейчас ещё – «не время»? Вероятно, дефект всё-таки – в них.
Он выбрал их сам: винить некого. Точнее, не выбрал, а взял наугад те, что лежали ближе других. Но проверить их там, внизу, всё равно было невозможно.
Итак, вот по этому снежно-ледовому «языку». Вроде бы, насколько можно видеть, он сумеет пройти и без «кошек», вон до того поворота, до того ледяного «зуба», а дальше, за ним, – …
Всё! Дальше пути нет. Сплошная ледяная стена, почти вертикальная, метров двадцать высотой. И её не обойти, ни слева, ни справа. Альпеншток – не для таких стен. Ледорубом можно бы вырубить ступеньки вон до того «плеча», либо ещё – до того вон ледяного уступа, а там, глядишь, и…
Но, видимо, ледоруб тоже предназначался не для него. Как и «кошки».
Значит, и вершина тоже – не для него?
И солнце уже уходит за край дальней скалы, а ночь в горах наступает быстро.
А как же – «ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ»? Значит, его ДОРОГА – вот эта, до этого предела, до этой вот стены?
Ну, что же, он всё-таки ОСИЛИЛ, он всё-таки прошёл хотя бы эту дорогу. Он всё-таки побывал в горах своей мечты. Он всё-таки посмотрел вниз, на окружающий мир, хотя бы от этой стены. Он всё-таки испытал, всё-таки познал живое тепло горных скал, мёртвый холод горного льда, первозданную чистоту горных снегов.
И этого для него – достаточно?
Или – недостаточно? Или – он сам себя утешает, оправдывая свою неумелость на скалах? Свои ошибки, когда он поворачивал на неправильную дорогу? Свою слабость, когда он отдыхал у тёплого очага?
Как узнать ответ? Наушники молчат.
Тот, Кто показал ему горы в его сне, Тот, Кто привёл его к подножью этой горы, – Он ведь звал его – на Вершину? И там, на самом верху, где выше – одно лишь только небо, Он ждал его? И ТАМ могли быть, наконец, услышаны те слова, которые так и не прозвучали в его наушниках?
С другой стороны, – раньше, или позже, но, всё равно, без «кошек», не доставшихся ему, маршрут привёл бы его именно к этой стене. И всё равно, не имея ледоруба, он не смог бы преодолеть её.
А если так, – быть может, там, на привале, он напрасно поспешил уйти от такого доброго, такого уютного огня? Тепло – оно не может быть от врага. Не должно быть! Так думал он, прижавшись спиной к камню у подножья стены, одиноко торчащему среди ледяных натёков, и ещё сохранившему в ночи память о согревающем свете солнечного дня.
И ещё он думал о том, что, когда ущелья уже заливает ночной мрак, снег на вершинах ещё сверкает на солнце. И чем выше гора, тем дольше солнце освещает её. И что, наверное, есть такая вершина, с которой солнце не уходит никогда.
И ещё,– думал он, замерзая, – всё-таки жаль, что ледоруб и «кошки» не достались ему. А ещё больше жаль, что наушники оказались немыми. Но и эта роковая «случайность» – ведь не случайна? И это ведь тоже было предопределено?
И ещё,… жаль, что при тех наушниках не было микрофона – ведь бывают же и такие!...
Будь всё иначе, – он мог бы дойти до вершины? Мог бы? Если бы… если…
Он снял наушники с головы. И вдруг заметил, что под «дужкой» оголовника приклеена…
Дальше уже было невозможно что-либо прочесть. Края рукописи превратились в абсолютно бесформенную кашу. Но в свёртке была ещё узкая полоска плотной бумаги. И вот, что было написано на ней, другим почерком и цветом:
ИБО КОГО БОГ ПРЕДУЗНАЛ, ТЕМ И ПРЕДОПРЕДЕЛИЛ БЫТЬ ПОДОБНЫМИ ОБРАЗУ СЫНА СВОЕГО, ДАБЫ ОН БЫЛ ПЕРВОРОДНЫМ МЕЖДУ МНОГИМИ БРАТИЯМИ. А КОГО ОН ПРЕДОПРЕДЕЛИЛ, ТЕХ И ПРИЗВАЛ, А КОГО ПРИЗВАЛ, ТЕХ И ОПРАВДАЛ; А КОГО ОПРАВДАЛ, ТЕХ И ПРОСЛАВИЛ. (Рим. 8.29-30).
________________________________
* Песня Юрия Визбора
________________________________
Фото из ИНЕТа. Когда мы видели это своими глазами, не было не только "цифровых" камер, но и вообще цветное фото было уделом редких профессионалов.