Мать ушла за сестрёнкой в детский сад. Отец был в командировке. Лёшка остался один. Вместо уроков он сделал из фанеры щит, а из штакетника — меч. Затем потушил в доме свет, чтобы было страшно и загадочно, уселся перед печкой на кухне и принялся шлифовать стёклышком меч. Печная дверца со звездой раскалилась, озаряя лицо. В глазах блестели красные огоньки. Лёшка оцепенел на время. Адски пылающая пентаграмма завораживала. Он выбрал полено и прижал его торцом к дверце. Дерево зашипело, задымило, и на торце, как тавро, отпечаталась чёрная звезда. Вспомнились «Крестоносцы» и храбрый Юранд, которого ослепили раскалённым мечом. Страшный фильм! Насмотревшись его, мальчишки каждый день играли в крестоносцев. Сегодняшнюю битву Лёшка тоже не хотел пропустить. Посмотрим кто кого!
Из поддувала выкатились красные угольки, он потянулся за кочергой и замер, услышав шум в гостиной. Как будто кто-то лез в окно. Лёшка вскочил. Несколько секунд слушал не дыша. Было тихо. И только он опустился на скамеечку, как в гостиной будто кнутом щелкнули: щчух-щчах! Сердце у Лёшки упало. Он поднял дрожащий меч повыше. На пару минут в гостиной воцарилась тишина, а потом снова: щчух-щчах! Лёшка подкрался к дверному проёму. Щчух-щчах! «Вор! — думал он, обмирая от ужаса. — В окно лезет!» Вдруг что-то треснуло — совсем близко, шагах в трёх от него. Это трещали бревенчатые стены. Мороз был знатный!
— Фу-ты, ну-ты! — обрадовался Лёшка. — Я-то думал.
Он не сразу услышал, что с улицы стучат. Воры дверь ломают! Что делать? Прятаться, или в окно бежать? Минута была решительная. Из-за двери сердито закричали:
— Открывай! Уснул, что ли?
Мама! Лёшка поскорей скинул крючок.
— Чего ты запираешься? — сказала мать, пропуская в дверь Любочку. — И свет потушил. Уроки сделал?
— А папа скоро приедет? — сказал Лёшка, чтобы её переключить. Отца ждали сегодня.
— Скоро, — ответила за мать Любочка.
— Мам, правда?
— Ты мне зубы не заговаривай. По глазам вижу, что уроки не сделаны.
И пришлось Лёшке делать домашнее задание, ужинать, и когда он прибежал на место битвы, к Клубу геологов, снежную крепость уже брали штурмом. Он попытался выяснить, кто был «наши», а кто «не наши», но за общим криком его не слышали. Ребята с упоением рубились на мечах. Увидев, что Санька Инусов защищает крепость, он кинулся на подмогу. Став плечом к плечу, друзья молотили противника. Трещали щиты, ломались мечи. Когда бой закончился, то, как обычно, спорили, кто победил. Расходились по домам неохотно.
— Мы победили, мам! — с порога объявил Лёшка, стаскивая с себя заледеневшую одежду.
— Да у тебя синяк, — сказала Нина, заглядывая ему в лицо. — Как это, удивляюсь, вы глаза друг другу ещё не выкололи!
— Я фартовый. Папа приехал?
— Задерживается.
Приложив бадягу, Лёшке перевязали глаз, как пирату, потом его накормили и загнали в постель. В печке щёлкали дрова. Мать читала Любочке сказку про Оле-Лукойе. Голос её звучал так нежно, так кротко, что Лёшка потихоньку забыл о крестоносцах, о битве, о Саньке Инусове, о сломанном мече. Он зевнул. Потом ещё раз зевнул…
Проснулся он от резкого запаха нашатыря в носу. Открыв глаза, он увидел себя на крыльце. Страшно болела голова, в висках стучали молоточки. Его тошнило. Сердце выпрыгивало из груди. Рядом лежала Любочка, бледная, как полотно, её тоже рвало. Нина стояла, уперев руки в коленки, и часто дышала. Ругался отец.
— Вашу мать!.. Вашу мать!..
Знакомый запах табака пахнул из-за спины, и Лёшке на плечи лёг мохнатый тулуп. Папка! Лёшка обернулся было, но голова закружилась, и он чуть не упал с крыльца. А когда ему полегчало, он увидел над собой полярное сияние. Жизнь продолжалась!
Николай, Лёшкин отец, рассказал потом, как всё было. Он приехал, когда в доме уже спали. Долго стучался, но ему не открывали. Он вышиб дверь, зажёг свет и нашёл три неподвижных тела. Лица были красные, дыхание слабое. Его как обухом по голове: угарный газ! Живо заглянул в печку, а там синие огоньки над догоравшими углями. Угарный газ! Он бросился выносить семью на крыльцо. Нина, Лёшка и Любочка лежали на снегу, а он подносил им к носу нашатырь и боялся, что они не очнутся.
— Угораздило вас! Мало, разве, людей угорает до смерти?
— Моя вина, — сказала Лёшкина мать. — Вьюшку рано закрыла. Жалко стало, что тепло в трубу уходит. А что, небо греть?