(из цикла "Про любовь и не только")
От любви до ненависти один шаг. А если эту любовь кто-то из родителей ставит ещё в кавычки, после такой любви бывает тяжело. Родителям.
Началось всё с настоящей любви. Полюбили друг дружку молодые люди, пока ещё безгрешные. Девушка Маша и юноша Колюня. Жили они на одной лестничной площадке, когда-то ходили в садик, вместе в школе одиннадцать лет потом учились. Влюбились, как всегда бывает. После выпускного вечера на «Алых парусах» где-то в обнимку всю ночь провели.
Благословения на женитьбу не получили. Готовились уже к побегу. Чтобы тайно где-то венчаться, а потом прийти и порадовать родителей: примите к сведению, я уже беременная на пятом месяце.
Николай Викторович, то есть Колян Викторович или Колян, если вообще по-простому – так во дворе иногда тоже называли – недолюбливал дочкиного ухажёра, если не сказать хуже... Соседский пацан Колюня, как маленькая копия, с детских лет был похож на хамоватого папашу – и нахальством, и рыжей мастью в Толика он удался. И вот несчастье – дочке в качестве жениха копия приглянулась! Нежданная и, казалось бы, невозможная дочкина любовь ненависти папе добавила – ко всему, что связывалось с именем Толяна , Толика противного, или, как во дворе незаслуженно ещё соседа величали, Анатолия Макаровича...
И Маша как невестка вызывала у самого Толяна Макаровича не лучшие чувства – тоже была похожа на своего папашу, на очкастого интеллигента, голосующего за "Яблоко".
Дальше – больше. Стало всё одно к одному складываться.
Отношения Коляна и Толяна получили развитие, включилось повышенное внимание к обоюдному поведению...
Толян Макарович замечен был за плохим занятием. Выбросил он в окно мешок с отходами. Колян Викторович как раз курил во дворе, когда этот мешок бухнулся рядом с ним. Успел только перекреститься – слава богу, по голове не попало, – а форточка уже захлопнулась.
Чья форточка была, на сто процентов сказать нельзя. Кто выбросил мешок – Толик или кто-то с верхних этажей? – прямых улик не было. Но кроме Толика, сделать гадость больше и некому: по лицу видно, что выкинула мешок морда элдэпээровская, которая давно кирпича просит, и мешок с мусором бросит в окно запросто.
Провести расследование – намерение такое было, но копаться в мусоре чистюля поленился. О чём Николай Викторович потом сожалел сильно.
Так и жили, исподлобья друг на друга выглядывая. Ни здравствуйте, ни до свидания. А детки уже бежать хотели.
Толик и раньше на интеллигентного Николая Викторовича зуб имел. В плохом тоже подозревал.
Видал однажды "интеллигента" в дымину пьяного, когда тот не мог ключ в замочную скважину засунуть. Шарф по полу волочился, пальто нараспашку, и рубаха на пузе рассупонилась – пупок голый на улицу поглядывал, а брюки – молния на ширинке в походное состояние тоже не приведена – вот-вот свалятся. Но как-то с божьей помощью ключ попал в скважину, и в квартиру Николай Викторович, будучи ещё при штанах, завалился.
Не внешний вид был тем преступлением. Анатолий Макарович даже порадовался немножко за чересчур культурного соседа и даже простил бы ему за это преображение многие прегрешения. Вдоволь налюбовавшись, зашёл в лифт и вдруг обнаружил ко всему прочему, что на полу образовалась лужа, и на стене вроде бы как мокро.
На серьёзное расследование тоже ему духу не хватило. Пробу не взял, чтобы снести на анализы. Дело хлопотное: пришлось бы и с "яблочника" то же самое в пробирку собирать! А злодей станет сопротивляться, ни за что в пузырёк не пописает. У лифта что ли с понятыми дежурить?! Угадать, когда опять напьётся?.. Или под кустом во дворе сидеть с банкой наизготовку и ждать, когда «яблочник» под куст сам анализы принесёт? – дело вообще не реальное.
А потому на исходе старого года они солидарно друг дружку ненавидели – и по бытовым делам, и в связи с любовью детей особенно. Было ли это с чем-то ещё связано или нет, и что было первичным – не известно.
Под Новый год заочно каждый из них желал соседу самого наилучшего. По-соседски... Один желал, чтобы злодей из окна седьмого этажа следом за мешком сам в Новом году вывалился, мусор выкидывая. Другой желал, чтобы того «козла», который в лифте ещё раз помочится, током тряхануло. Знал Толик хорошие такие примеры: однажды его товарищ в строительном отряде, попивши пива, придумал пописать не куда-нибудь, а на работающую электрическую бетономешалку. С выпученными глазами стоял стройотрядовец под зарядом и весь трясся, пока в нём моча не закончилась. Жив остался. Но потрясло здорово. Зато студент научился. После того случая на бетономешалку не писал и никому того счастья не желал.
А соседу Толик пожелал. Но радости не испытывал: скорей всего, новогодняя мечта не сбудется. Пьяный человек в машинное отделение не полезет, на чердак не доползёт. Трезвый вообще не отважится. А в лифтовой кабине током не тряханёт – до бетономешалки ещё самим Толиком было уже проверено...
Николай Викторович под Новый год, за пять минут до нуля, тоже горевал: на седьмой этаж Толик с мусором пьяный не пойдёт, поленится, а со второго этажа слететь – будет ему маловато – тоже по пьянке давно проверено. И в форточку не вывалится – надо окно распахивать.
Плохо заканчивался старый год.
Сидели вот так благородные люди с фужерами почти рядышком, через стенку в два кирпича, встречали они грустные приход Нового года, который не сулил ничего доброго.
Утром – ещё не рассвело – в новом году понеслось уже нехорошее. С трезвой почти головой, немножко только двумя стаканами «Мартини» опохмелившись, Николай Викторович выполз во двор продышаться и вдруг обнаружил: снято переднее колесо с любимого его «Опеля». Мать честная! Промилле в нём сразу почти до нуля упало. Стал трезво рассуждать: перво-наперво надо поставить запаску, и – в погоню. Надо действовать, надо по горячим следам – рекомендовала больная голова. Потом не поймаешь!
Открыл быстренько багажник, достал инструменты. Чтоб в снег не класть, разместил всё на крышу автомобиля. Домкратом машину легко приподнял, надёжно зафиксировал – домкрат был хороший, не какой-нибудь хилый китайский, а настоящий, чугунный, ещё советский с гидроприводом на десять тонн, которым дом на даче поднимал. Запаску надул до кондиции, на ступицу поставил. Тяжёлый домкрат на крышу осторожно он положил рядом с ручным насосом. Колесо привинтил уже кое-как – только три болта в снегу валялись, воры их потеряли, в снегу оставили. Быстренько вскочил он в машину и – поехал. Догонять! Кого? Кого-то... Куда? А туда! По горячим следам – куда глаза не очень трезвые глядят. Повезло. На ГАИ не нарвался, поездил для очистки совести туда-сюда какое-то время – минуты во время погони он не отслеживал, не до того было. Всё, что мог, сделал – по сонному городу покатался, трезветь начал.
Никого так и не догнал. Никого вообще в городе не было. Как вымерло. Или спят ещё, или уже опохмеляются. Так ни с чем и решил домой возвращаться. И тут осенило: «Это же Толик-паразит и свинтил!» Его машина обычно рядом ночью стоит. Толик рядом ставит... И тоже «Опель». Колеса точь-в-точь такие! Пятнадцать дюймов... Как сразу-то не догадался?
Во двор Колян Иванович поскорее заехал – чтобы по горячим следам Толика схватить.
Толяновой машины во дворе не было, куда-то сосед уже на машине смылся.
В снегу, в колее, ключи лежали. Насос торчал из сугроба чуть-чуть подальше. Домкрат вообще пропал – ни в багажнике, ни в снегу домкрат не нашёлся. А хороший такой был домкрат! Чугунный домкрат, настоящий!
Только теперь он хватился, что инструменты с крыши забыл убрать, когда помчался в погоню. Первыми ключи упали. Потом – насос, наверно, а домкрат далеко уехал – во дворе не видно. Теперь вспоминай, где с ним катался! Мало вообще чего помнил. Как заднее стекло-то ещё не разбилось, когда чугунный домкрат с крыши вниз поехал? Тяжёлый, чёрт! Жаль, конечно. Вряд ли такой нынче купишь... А за колесо надо с Толика спросить по полной программе! И за домкрат с него взять! Как моральную компенсацию.
Не успел Николай Викторович спланировать дальнейшие действия, как во двор соседский «Опель» не просто заехал, а прямо залетел. Пьяный Толик из машины, злой, выскочил. С домкратом.
– Ты что ж, сволочь, делаешь? – орал Толик. – Свой чермет мне на крышу складываешь!
Николай Викторович теперь всё понял: и про домкрат, и про Толика... Если злой человек так честно орёт, морду обещая набить, вряд ли он мог этой ночью воровать колёса.
Но было поздно. Толик с криками: «Сыкун проклятый, твой домкрат разбил мне ветровое стекло!» – ковылял через сугроб, взявши тяжёлый домкрат наизготовку, как это делают толкатели ядра, подтягивая спортивный снаряд к плечу перед толчком.
Николай Викторович от рождения был рассеянным, а сейчас с похмелья мысли шире ещё разбежались. Подсчитывая незапланированные убытки с колесом, он одним глазом ещё косил на разбитое переднее стекло соседской машины, которое и раньше-то было с трещиной, а теперь в нём организовалась язва прободная размером с форточку, и приличными деньгами приплюсовывалось теперь к убыткам по колесу.
За финансовыми расчётами в уме главное упустил.
Убежать не успел. «А ты куда смотрел, когда поехал? И чего пьяного тебя ездить понесло? С трещиной вообще... Резко тормознул, значит, и вперёд после дёрнулся... Потому переднее...» – хотел было сказать речь в оправдание, а домкрат стуканул его в грудь, ударил по колену, падая, и пальцы на ступне ему больно придавил.
Домкрат хороший был, чугунный, советского ещё производства.
Николай Викторович неделю пролежал в больнице со сломанными рёбрами и ободранной ногой. Толик отсидел пять суток. Выпускать его не хотели: преступление совершено при отягчающих обстоятельствах – был пьяный, когда ударил потерпевшего советским домкратом. Корячился ему год отсидки.
Но как-то миром всё уладилось. Потерпевший заявление забрал.
Когда из больницы он выписался, Толик, выпущенный до суда, встретил его у больницы с бутылкой «Русского стандарта». А рыжий Колюня, нормальный парень в целом он оказался, до дому их и довёз на папиной машине с новым стеклом.
Пошипели соседи друг на дружку. Выпили на кухне у Николая Викторовича по стакану, закусили. Добавили. Маша антрекот очень вкусный на закуску приготовила. И как невестка она Толяну после первой бутылки вдруг показалась – не столько интеллигентная, сколько рукодельная и простая наша, и как хозяйка обходительная, и вообще девушка красивая. Сыну немножко позавидовал.
Выпили хорошо и на века помирились – во всяком случае, после рождения внука жили дружно.
Родился рыжий шустрый малыш. Назвали Толиком. Деды и бабки души в нём не чаяли. Любили рыженького Толяна Коляныча и баловали, как могли.