николай бизин
первый из растаявших
А потом я потёк по дороге, пробираясь меж ног, что (ступая по плоской земле) расплескивали меня, придавая мне некий объём. А потом я потёк в ручейке, подбирая себе (из всех моих"я", пролитых по небу) водоём. А потом я потёк, подбирая себе окоём, дабы видеть весну (да такую весну, чтобы очень мне нравилась).
Но началось всё, конечно, не с этого, а с прихода этой самой весны в эту самую зиму, когда я все еще лежал снегом на Каменноостровском проспекте. До тех пор лежал, пока не поменялись времена года, и время сменило свою холодною природу на природу оттепели. Но весны пока что в Санкт-Ленинграде не было.
А потом она взяла и негаданно в Санкт-Ленинград пришла.
Вот вышла весна на Каменноостровский проспект. А на проспекте пусто. Очень хорошо пусто, даже почти безлюдно. Обрадовалась весна, подумала: проще ей проще будет из зимних людей при-во'дить в весенние люди. Ведь известно, что время - это пространство, которое способно наполнять и меняться.
Вот и люди - это ограниченные пространства, которые ограниченно наполняют.
Весна же хотела, чтобы они наполнялись и менялись органично. Чтобы вот так меняли "себя на себя": чтобы снег медленно снисходил (изображал снисходительность, но немного нервничал), а потом долго-долго (несколько дней) лежал, и люди по нему ходили, и машины по нему ездили (и всё-всё происходило очень естественно)... А потом весна взяла себя на руки и принесла в Санкт-Ленинград.
Итак, пришла весна. И принесла она весну. Ничего, кроме весны.
А я был тот самый снег, по которому ходили люди и ездили машины. На мне были белые одежды. И они (естественно) не пачкались, ибо я тоже шёл (время от времени) и тоже (время от времени) обновлялся... И решил я (можете себе представить, что я выбрал в герои сказки себя?) пойти ещё раз, но не успел: уже запахло весной.
Чудный запах. Волшебный.
Вот весна мне и говорит:
- Пора тебе таять.
- Пора, - соглашаюсь я. - Но может, я ещё раз пройдусь по городу, посмотрю на Пушкарскую улицу, загляну во дворик с Каменноостровского проспекта (представлю, что это машина неловко заезжает в санкт-ленинградский дворик)... Как ты думаешь, можно мне за-йти?
- Нет, не ходи, - говорит весна. - Пора тебе таять.
Что тут поделаешь? И решил я за-таиться.
Сначала я за-таился, а потом я после-таился: это и называется таянием (иначе, таинством вы-падения с неба). Потом: не все мои герои вы-падали на «вы», некоторые люди (и машины, что по мне ездили), пробовали миру тыкать.
Поэтому я и согласился с весной: пора мне таять.
- Ты не пожалеешь, - тоже на "ты" одобрила мой выбор весна.
Я не удивился. Таять так таять. А то ведь в этом "вы" можно так за-таиться, что и до весны дело не дойдет. А (пока я решался) в дело вмешался лёд (ни в коем случае не путать с полётом, хотя какое-то родство меж них и присутствует). Этот зимний лёд находился сверху и взирал свысока.
- Не называй меня сосулькой, - сказал мне лёд. - Просто так получается, что у меня не получается таять полностью. Отчасти подтаяв, я подтекаю к краю крыши и тотчас замерзаю. А потом долго-долго смотрю вниз, и взгляд мой скрежещет по студёному воздуху, словно по жести крыш... Вот-вот сорвусь, и тогда берегись, кто не уберегся!
- Зря ты так пугаешь прохожих, - сказал я.
- Зря-за-зря, - согласился со мной лед (но вместе с тем и передразнил), а потом пояснил свою долгую мысль:
- Сорвавшись, я становлюсь полётом, пусть даже вниз.
- Это опасно, - сказал я.
- Опасно, - согласился со мной лёд-полёт-самолёт. - Но вот ты, например, засобирался растаять, а известно ли тебе, что вода заполняет впадины и пустоты в моём мироздании?
- Не известно, - сказал я. - Ведь я собрался стать первым из растаявших.
- Тогда знай, - сказал лёд.
- Попробую, - пообещал я
И стал я знать.
Так вот, я (как снегу и положено) сначала лег на асфальт (мне было приятно думать, что я сам это сделал, и никто меня не ло'жил): вот так я до'жил до весны и растаял, и пришло моё время заполнять объемы: потому я потёк по дороге, пробираясь меж ног, что (ступая по плоской земле) расплескивали меня, придавая мне некий объём...
...А потом я потёк в ручейке, подбирая себе (из всех, пролитых по небу) водоём.
…...А потом я потёк, подбирая себе окоём. дабы видеть весну (такую, чтобы мне нравилась).
…......А потом мне представилось, что встретилась мне река (гранитные - по санкт-ленинградски - её берега), и говорит она мне:
…...- Вот я сейчас тебя заберу в своё течение.
..- Подожди, - отвечаю я. - Я её не весь растаял, много-много моего снежного тела лежит по всему городу. Может, ты подождёшь, пока я не стану готов весь влиться в твои замыслы?
Река задумалась. Это тоже входило в её замыслы: думать о каждом растаявшем снеге.
О сегодняшнем снеге и о вчерашнем снеге, и о завтрашнем снеге. Вчера, сегодня и завтра - это было не просто долго, а ещё немного дольше. Поэтому у меня (кроме моего вчера, сегодня и завтра) появилось ещё немного совершенно другого времени: времени заполненного объема.
Вот только тогда я (как снегу и положено) сначала лег на асфальт (мне было приятно думать, что я сам это сделал, и никто меня не ло'жил): вот так я до'жил до весны и растаял, и пришло моё время заполнять объемы: потому я потёк по дороге, пробираясь меж ног, что (ступая по плоской земле) расплескивали меня, придавая мне некий объём.
Потом я (косясь одним глазам небесного цвета) на задумавшуюся реку, робко спросил:
- Вы, верно, не глубоки?
Под местоимением "вы" я подразумевал, что в реке может (само собой) поместиться много-много снегов (само собой, им придется растаять); само собой, раз уж этого не избежать, следует от этого немного отойти; само собой, что дорогой небольшого отхода может быть часть Каменноостровского проспекта.
Я спросил у реки:
- Не желаете ли со мной прогуляться по проспекту и обсудить самые невероятные аспекты глубины?
- Желаю, - согласилась река.
И пошли мы по проспекту.
Вы не ослышались: мы не потекли. Мы не стали заполнять собой ни впадин, ни пустот мироздания. Мы не стали придавать свой смысл вещам неодушевлённым или едва-едва одушевлённым. Мы помнили вопрос инквизитора Жанне д'Арк:
- Ты говоришь, что всемогущий Бог хочет спасти Францию? Так почему он не сделает это сам?
- Бог не любит ленивых. Солдаты будут сражаться, и Бог пошлёт им победу.
Пусть пустоты мироздания сами наполнятся, тогда и мне будет смысл говорить с пустотой.
А пока пошли мы с рекой по проспекту. Проспект пригляделся к нам и увидел: человек (а вовсе не снег, как вы могли бы подумать) шёл рука об руку с рекой (она не текла, ибо прежде я уже растаяв, как снег - перетек за неё все её все наивозможные наполнения: внешности формы, внешности содержания и так далее)... Итак, проспект пригляделся и ничего не сказал.
Ну идут себе и идут.
Часы вон тоже идут или стоят, торопятся или опаздывают: Бог не любит ленивых.
И здесь я вспомнил, что происходит с-нежная сказка. Речь за-шла о нежности. Речь зашла за реальность и оттуда оглянулась. По-тому (и по-этому) я продолжил идти с рекой рука об руку... А поскольку на берегу реки (и на обочине шоссе) сидела черная кошка (из пред-идущей сказки), тем самым и кошке пришлось отправиться со мной.
И пришлось проспекту опять приглядеться.
То есть, пришлось проспекту отправиться в странствие со всеми нами.
Не правда ли, в странном мире мы все живем, если всем нам приходится странствовать. Причем лишь для того, чтобы в этом мире остаться.
И здесь я опять вспомнил, что речь шла о с-нежности.
Я вспомнил, что отношусь ко всему с нежностью. Оче-видно (то есть, даже очами видно), что я таю от нежности. Вот и зовись после этого снегом.
Очевидно, меня позвали жить в этом мире.