Нет, это только городской житель может пригласить селянку на свидание на сеновал. Она, конечно, придет в платочке и с букетиком белых ромашек в руке. Придет вся пахнущая парным молоком и земляникой. Придет после дня трудового и со сладострастным стоном опрокинется на свежеубранное сено, которое ещё хранит тепло полуденного зноя и кормит тонким и пряным ароматом луга, и утонет в этом сене по самые ноздри (последнее крайне важно).
Луговое сено это не та мягкая однородная травка с газонов, которую знает горожанин. В луговом сене составляющих его трав не меньше, чем элементов в таблице Менделеева. И в этом его уникальная ценность. Любую охапку бери и хоть чай, хоть взвар лечебный заваривай. Вот!
И не все травы там такие же мягкие, как подорожник, клевер, мята, мышиный горошек и многие другие. В сене много и остевых трав, таких как тимофеевка, овсяница, донник, горицвет и других, у которых травинка – острая соломинка.
Встречаются в сене и колючки – такие, что голыми руками не возьмёшь!
Если сено свежее и пересушенное, не полежало ещё на сеновале и не набрало складскую влажность, то тоже плохо (почему, узнаете дальше. А ещё в последнее время самосевом проникает в сено борщевик.
И пока ты, горожанин, обсуждаешь с утонувшей в сене селянкой удои, укосы, Есенина, Рубцова, всё это – сеновал, запахи, звёзды – и радует, и волнует, и "сердце бьётся в упоении". Но, когда, наконец, ты, "как любовник молодой", вытянув губы трубочкой, потянешься к селянке с нежным и робким поцелуем в щёчку, то в тот же миг тысячи острых, как иглы, соломин вонзятся тебе в глаза, нос, уши, лоб и щеки (селянка не зря погрузилась в сено ниже ватерлинии!).
Ослепнув, ты попытаешься осуществить задуманное с закрытыми глазами, плотно сжав веки, но всё равно будешь натыкаться только на колючее сено.
И чем больше будешь стараться, тем больше будут листики, ворсинки, колючки пересушенного сена крошиться, осыпаться, разлетаться и налипать, вызывая ощущение колючего свитера и прочий дискомфорт по всему телу. Сенная труха будет тебе набиваться в глаза, нос, за ворот футболки и под резинку, вызывая всё более нестерпимый зуд. И, в конце концов, ты откажешься от бесплодных попыток добиться т девушки скупых ласк зачешешься, как орангутан, атакуемый рыжими муравьями, одновременно беспрерывно чихая и растирая по лицу слёзы из исколотых глаз…
А селянка, как ни в чём не бывало, всё так же будет лежать на душистом сене, пахнуть молоком с земляникой и молча покусывать соломинку. Ей то что – через её платочек, её тесёмки, завязочки, пояски и пуговки ни одна соломинка не проникнет к нежной коже. И, грызя соломинку, она, наконец, с лукавинкой в голосе произнесёт:
– Так что ты там о любви-то говорил большой и чистой?
А тебе, слепому, чешущемуся и чихающему, уже не до романтики, и ты между приступами чесотки мямлишь что-то типа того, что перекупался в студёной речке и простудился.
Вздохнёт селянка, обопрётся полулёжа на локоть, выплюнет соломину, хихикнет загадочно и сжалится:
– Ну, ладно, болезный, иди вон в баньку – погрейся на полке;,
попарься, оммойся, а то до коросты себя расчешешь, переживая.
Пусть городские мечтают о романтических свиданииях на сеновале или в стогу.
Лично я – пас: плавали, знаем. Слов 512
Кутьин Ю. А.