Билет на юг
Ну, вот, всё готово. Сумку собрала. Ничего, вроде, не забыла. Спать легла пораньше. Но сон так и не пришел.
Утром, как обычно, зашла перед работой дочь. Зацокала быстрыми каблуками, заскрипела дверями. Неужели только ради выгоды каждый день бегает?
Может, все-таки ошибается Лёшечка, когда повторяет:
- Сначала, Сима, уколы неизвестно какие, ведь непонятно, что она тебе колет. Потом справка о недееспособности. А как наследство отберут, — в дом престарелых за государственный счет. Пенсия -то у тебя копеечная.
Господи, дай мне разума!
Беззвучно ложусь на спину лицом вверх. Задираю подбородок. Руки скрещиваю поверх одеяла.
Дочь проходит к окну, бодро раздвигает шторы:
- Доброе утро!
Не слыша обычного ворочанья и ворчанья, повторяет:
- Доброе утро, мама. Пора делать укол.
Затаившись, не шевелюсь. Рот чуть приоткрываю. Сквозь прищуренные глаза вижу, как она бросается к кровати. Не дышу.
Вскрикивает в ужасе:
- Мамочка! Мама! Что с тобой?
Тянется пальцами к моему лицу и снова кричит.
Устав дожидаться выражений радости по поводу наконец-то усопшей, открываю глаза и подаю голос:
- Что случилось? Я сплю, а ты так кричишь.
Она с трясущимися руками присаживается на постель. Наклонившись, дотрагивается губами до моего лба.
- Неужели, правда, испугалась? Да, нет. Не может быть.
Молчит, прокалывая восковую плоть многострадальной старческой ягодицы.Конечно, поняла, что я притворилась.
Лежа на боку, сквозь прищуренный глаз вижу, как она уносит поднос со шприцем, пустую ампулу и ватку, резко пахнущую спиртом. По щеке её катится горошиной слеза обиды и терпеливого укора.
Становится стыдно. Снова сомневаюсь. Но, вспомнив о вчерашнем, мстительно бросаю в прямую спину:
- Этой толстозадой сиделки мне больше не нужно. Всё буду делать сама.
Она не возражает. Через минуту слышу, как звонит Аришке:
- У бабушки что-то неважное настроение. Ты не сможешь приехать?
И в голове опять:
– Конечно, лицемерит. Какая забота? И внучку использует, как Лёшечка предупреждал не раз. Она глупенькая и не догадывается, что не в гости к бабке бегает, а следит за ней.
Всё выходит по его словам. Переживала бы о матери по-настоящему, взяла бы к себе. Не в хрущевке живет — опять прав Лёшечка. Но разве я ей нужна? Она обо мне по-другому «позаботилась» - наняла приходящую помощницу по хозяйству, а на самом деле, конечно, надзирательницу.
Я эту дуру не один день терпела. Но что делать, если она беспрестанно заглядывала в мою комнату и глазами зырк-зырк. Я даже позвонить Лёшечке боялась.
На её дурацкие вопросы, не нужно ли чего, отрицательно мотала головой, и она снова уносилась на кухню — к оравшему телевизору и пакету с мармеладом. Но вчера я так устала, что прямо с кресла метнула в неё тапок. А что? Новый. Дочь недавно подарила.
Нет, Конечно, всем на меня наплевать. Все ждут, не дождутся моей смерти и моего имущества. Правильно мы с Лёшечкой решили. Мне без них лучше будет.
***
Муж мой покойный большим начальником был, и жили мы обеспеченно. Квартира - в центре, машина. Дачу в Подмосковье богатую построили.
И все пятьдесят лет я была при супруге ну, вроде рядового. Постоянно - режим и контроль.
И все по команде:
- Раз-два-три. - Раз-два-три.
- Завтрак. Обед. Ужин. Отбой. - Завтрак. Обед. Ужин. Отбой.
Суровый он был в семье человек и в любви сдержанный. Даже подруг мне не разрешал заводить. Нечего, мол, бабьими сплетнями заниматься.
А Лёшечка — совсем другой. Вежливый. Нежный. Как он тогда несмело на лавочку в парке присел.
Я читаю вроде, а сбоку на него незаметно посматриваю. Приятный мужчина. Только вот без женского ухода - сразу видно. Рубашечка несвежая. Туфли давно нечищеные.
Зато в руках — томик Чехова.
До того удивилась, что сама и разговор завела:
- Надо же, молодой человек, Вы тоже Антона Павловича любите?
Он застеснялся так мило:
Да какой же я молодой — уж пятьдесят пять. Вот Вы — прекрасно выглядите.
Как же приятно мне стало. Не привыкла я к комплиментам.
Он шляпу приподнял:
- Разрешите представиться. Алексей — страховой агент. Устроил сегодня себе выходной. Всё равно клиентов нет. Пришел в парк, чтобы душой отдохнуть.
Слово за слово, познакомились. И встречаться стали.
Вскоре как-то случилось, что Лёшечка ухаживать за мной стал. Осторожно так, бережно. Погладит руку мою... А потом поцелует ласково.
Раз в кино сидели, а он вдруг раскашлялся. Да, так сильно, что остановиться не смог. Пришлось даже из зала выйти. Тогда и признался, что необходим ему южный климат. Здоровьишко слабое. Из-за этого его жена пять лет назад бросила. Один он теперь. На всем белом свете. На съемной квартире мается.
Жалко мне его стало. Все звала к себе. Но он ни разу даже в гости не зашел. Ссылался, что неудобно.
Постепенно я к нему и душой, и сердцем присохла. Уже дня не могла без встречи прожить. Он всегда для меня время находил. Не то, что родная доченька. И о чем только мы не беседовали.
Я, надо сказать, мало с кем беседую - теперь люди по-человечески не умеют разговаривать. Слова выплевывают быстро. Да, и слова какие-то дикие. Короткие. Противные. Слова-враги.
Внучка моя Ариша это тоже понимает. Умница. Вся в меня. За то и люблю.
Она обычно мне читает. Вслух. Старательно выговаривает вкусные русские слова, а я от восторга часто плАчу. Стала бабка слезлива. А что? В этом году семьдесят два стукнуло.
И внучку я сегодня тоже испытаю. А дальше уж как сложится...
Аринка вбежала, словно солнечный зайчик в окошко брызнул:
- Привет, бабуль. Опять буянишь? Давай лучше позавтракаем. А то я голодная.
Я елозила ложкой в миске с овсянкой. Ничего, вкусно. Она туда изюмчику посыпала, чтобы распарился — как раз мне по зубам - и медку ложечку добавила.
Сама свой жуткий «бутер» многоэтажный жует и кофе сварила — мне с молоком, себе - антрацитово черный. Хорошо сидим. Насматриваюсь на неё напоследок.
А потом набираюсь духу и говорю:
- Ты, Аришенька, отдыхай. Не станем пока читать. Что-то спала я ночь плохо.
Подремлю пойду.
После паузы, будто вспоминаю:
- Да, ведь у тебя послезавтра день рождения. Я тут припасла тебе.
Сунулась в карман халата. Вытащила оранжевую пятитысячную.
У неё глазенки заблестели, а брать совестится:
- Что ты, бабуль! Много ведь.
- Бери, бери. Ты невеста теперь. А мне зачем? Единственная ты у меня любимая.
Она сжала пальцами купюру и, конечно, слышу именно то, о чем Лёшечка, дорогой мой человек, предупреждал:
- Бабуль, а давай, пока ты отдыхаешь, я добегу до магазина. Там такое платье!
Только ничего не включай и не зажигай, пока меня не будет. Я быстро. И вкусненького тебе принесу. Хочешь булочек заварных? Или мороженого? Коктейль сделаю. Как ты любишь. Банановый.
Усмехнулась я про себя:
- И этой, выходит, на бабку наплевать. Тряпка - какая-то дороже.
А вслух говорю:
- Конечно, беги. Можем и завтра почитать.
- Да, нет. Не завтра. Не завтра. Я мигом.
Чмокнула меня в нос. Упорхнула.
Прослезилась я от обиды и Лёшечкиной правоты. А после опять как-то засомневалась.
Может, любит она меня? Просто доверилась бабке - стрекоза беззаботная. Да, нет. Вон как бросилась бежать — и не оглянулась. Но я все-таки для порядка погодила немного — вдруг вернется. Да, куда там!
Что же. Значит, так и должно быть. Обратного ходу нет. Взяла сумку. Оделась не спеша. Присела на дорожку. Дверь захлопнула крепко, чтобы не ругали. Ключи не взяла — на что они теперь?
До нотариуса доехала на трамвае. Там и Лёшечка с покупателем. Подписала бумаги. Деньги Лёшечка долго считал да в портфельчик складывал — много получилось. Мне как-то грустно было — вот и дача стала чужая.
А он радуется. Смеется даже:
- Ну, теперь - на юг. Я уж созвонился с продавцом. Домик хороший. У моря. Жить будем припеваючи. Я вылечусь. Оба сил наберемся и здоровья. Гулять будем. Читать. Разговаривать.
И мне от его радости и обещаний нашей будущей счастливой жизни сразу тоже стало хорошо.
Билеты он заранее купил. Не в плацкарт - в купе.
- Шиканем, говорит,- Симочка, отметим наш первый день вместе.
И цветы мне выбрал в киоске — розы чайные — семь штук. На девиц нежных похожие. Или на балерин в Большом театре.
Зашли в вагон. Устроились в купе. Он пальто на вешалку повесил. А сам вышел:
- Пойду, - говорит, - вазу для роз у проводницы попрошу.
Портфельчик с собой прихватил. Так, мол, сохранней будет. Пять минут — его нет. Десять-нет... Тут и поезд тронулся.
Я закричала, заохала. Сразу прибежала проводница. Чаю мне принесла в меру горячего. С лимоном.
И «успокоила» меня горемычную:
- Ваш сынок, бабушка, предупредил, что вы нервная. Можете, что угодно придумать, лишь бы с поезда сойти. Просил за Вами в дороге присмотреть. И завтра на конечной станции высадить.
-Там, - сказал, - должны встретить. Даже сто рублей заплатил. Да, я и без денег не оставила бы старушку. И у меня мать есть.
Я не поверила ей сначала. Только вдруг, словно, током меня пронзило — в купе-то, если меня считать, все четыре места заняты. Выходит, один билет Лёшечка купил. Мне.
Застыла от ужаса. Как же теперь? Я же даже ни Лёшечкиной фамилии не знаю, ни адреса. Что же будет?
А она опять:
- Чаек-то пейте, бабуля. Остывает.
Девчушка с места напротив меня конфетой угостила. По телевизору в стенке прямо "Джентльменов удачи" включили. Так и ехали спокойно. Только мужчина с верхней полки ночью храпел сильно. Но я всё равно глаз не сомкнула.
На станции меня, конечно, никто не ждал. Да, я уж и не надеялась вовсе.
На вокзале ночь долгая, стала всё обдумывать не спеша.
Домой дороги нет. Как можно? Запозорит меня дочка, засрамит. Когда наследство оформляли, она настояла на меня дачу полностью записать. А я что натворила...
- Господи, - в сердце кольнуло, - ведь Лешечка про квартиру тоже спрашивал. Мол, застраховать бы. А когда узнал, что я на внучку дарственную оформила, вздохнул тяжело и разговор на что-то другое перевёл. Нет. Домой нельзя. Надо как-то самой устраиваться.
Пенсия мне на сберкнижку идет. Правда, маленькая. Я всё при муже и дочке была — десять лет только в библиотеке проработала. Снимать деньги -то можно что ли в другом городе? Нет, лучше, наверное, подождать. Вдруг искать будут? ... Вот уж успокоятся.
Деньги у меня на первое время есть. Я рубли, что дома были, перед самым отъездом на доллары поменяла. Зять всё говорил, что выгодно. Получила десять бумажек по сто долларов каждая. И аккуратно их разместила под обложкой книжки для нашего с Лёшечкой чтения.
Ничего. С утра начну жилье искать. Потом, может, и работу какую.
Только не пришлось мне ни о чем хлопотать. Всё само устроилось. Кольнуло сердце ещё раз, а дальше ничего не помню. В больнице очнулась.
Как оклемалась немного, сумочки хватилась. Смотрю, стоит милая на стульчике. И книжка сверху лежит. Документов, конечно, нет. Ни паспорта. Ни сберкнижки. Да, и кошелек с малыми деньгами пропал. Зато Чехов доллары мои сохранил. Не взяли книжку. Даже к обложке не присмотрелись. Не любят теперь у нас читать.
Врачам я сказала, что помню только своё имя - Сима. А больше ничего. Подлечили меня и в местный дом престарелых отправили. За государственный счет. Как Лёшечка и предсказывал.
Доллары поменяла и купила себе, что одеть и обуть. Ещё телевизор подержанный у медсестры Манечки взяла, чтобы в комнате смотреть. А то соседки по комнате сердились, когда меня третьей к ним подселили. Хотя женщины они ничего, хорошие. Одна — совсем лежачая.
Меня к ней сиделкой определили. Я не возражала. Пока силы есть, можно подработать немного. Оформили по трудовой книжке врачихиной дочки, чтобы стаж ей шел. Платят, конечно, немного. Но на сладенькое хватает. И библиотека здесь хорошая. И гулять разрешают в садике.
Так что ничего. Только тоскую очень. С каждым днем все больше. Особенно по Арише. Как обидит кто или взгрустнется, начинаю ей письмо писать. Или Антона Павловича перечитываю — книжица- то всегда при мне. «Ваньку Жукова» так почти наизусть выучила. Часто повторяю про себя. То поплачу, то посмеюсь.
Вот и я раньше хорошо жила. Была барыней - женой важного начальника. И достаток был. Когда овдовела, дочка с внучкой остались. Добрые. Заботливые. А теперь — за лежачей старухой судно выношу. От пролежней её протираю.
Чтобы сериалы дебильные, что соседкам нравятся, с утра до ночи не смотреть и не слушать, отворачиваюсь и уши затыкаю. Или с книжкой в коридор бреду, только темно там читать.
Выволочки мне от медсестры и санитарки тоже бывают. И суп с кашей зачастую в рот не вломишь. Правда, тогда не голодаю - пью чаек с купленным самой пряничком.
Да, нет. Я Лёшечку не виню. Я даже благодарна ему за такую красивую и нежную мою любовь. Сама-то, конечно, - дура безмозглая. Но не встреться мне Лёшечка, и вспоминать было бы не о чем. Мне даже дачи для него не жалко. Плохо только, что дочке с внучкой не досталась.
Время идет потихоньку. Скоро уж год, как я здесь.
Как доллары кончатся, и работать сил не будет, допишу Аришке письмо. Повинюсь. Прощения у неё и дочки попрошу. Пусть заберут меня отсюда Христа ради. Приедут и увезут домой. А иначе зачем мне эта пропащая жизнь?
Я теперь их слушать стану. И молиться за них буду денно и нощно.
Здесь, в отдельной палате, маленькая часовенка есть. Батюшка раз в неделю и по праздникам службы проводит. Я молюсь и свечки ставлю. За упокой мужа моего. И за здравие дочери, внучки и Лёшечки — друга моего сердечного.
Пусть и мертвым, и живым будет хорошо.
© Copyright:
Людмила Лунина, 2015
Свидетельство о публикации №215011501229