Первой большой остановкой, а также и центром распределения казаков в Туркестане был Казалинск.
История этого населённого пункта началась в 1853 году, когда Оренбургский генерал-губернатор В.А. Перовский отдал приказ построить военное укрепление в урочище Казалы. Первоначальное название укрепления было Сыр-Дарьинский форт №1, и даже десятилетия спустя, когда населённый пункт “перерос” своё назначение как форт, и с 1867 года получил статус города и новое название Казалинск, во многих межведомственных документах это место продолжали называть Форт №1 вплоть до конца 19 века.
Сыр-Дарьинский форт №1 был призван заменить функции Раимского укрепления, построенного ещё в 1847 году и располагавшегося в 47 километрах ниже по течению Сыр-Дарьи, у самого моря. Раим был первым русским военным укреплением на Аральском море, и был выстроен не на самом удобном месте (за неимением лучшего!), и выполнял функции военной и научной базы. Местность была настолько не знакома русским людям, что Аральское море, например, знали только по названию, поэтому прежде чем начинать широкомасштабные военные действия в Туркестане, государство задалось целью изучить район будущих военных действий, и велись эти исследования из Раима. Первыми жителями Раима были оренбургские казаки (25 человек), переселённые в Туркестан вместе с семьями, а самым знаменитым жителем был Тарас Шевченко, который отбывал там ссылку и служил в команде одной из шхун.
В 1853 году Россия окончательно завоевала район, ставший впоследствии называться Сыр-Дарьинской областью, и начала возводить линию обороны, получившей название Сыр-Дарьинской линии. Линия начиналась с Раима, уже существующего укрепления, затем были выстроены Форт №1, Форт №2 (ныне посёлок Кармакчи и станция Жосалы, в Советское время Джусалы), Форт №3 на Куван-Дарье (приток Сыр-Дарьи) и Форт Перовский (названный в честь завоевателя края и Ак-Мечети, кокандской крепости и предшественницы Форта Перовского, а ныне это - город Кызыл-Орда). Форт №3 был быстро заброшен за ненадобностью после полного поражения кокандцев, и Раимский форт потерял своё значение из-за не очень удобного расположения. Его функции были перенесены в Форт №1, что сделало Казалинск военным и экономическим центром для территории не менее 500 квадратных километров. Военная роль Казалинска довольно быстро угасла в связи с успешным продвижением русской армии по Туркестану, в то время как его промышленно-экономическая роль возрастала в связи с развитием рыболовства. Через Казалинск проходил караванный путь в Оренбург, что сделало его довольно большим торговым центром.
К 1875 году, когда туда направили первых ссыльных уральских казаков, в городе было уже своё “укоренившееся” население с установившимися отношениями. Начали формироваться какие-то традиции, привычки. Сформировался свой базар, система административных и торговых отношений. И пусть всё это было новое, не сравнимое с вековыми традициями в других обществах и местностях, но какой-то местный быт уже начал определяться. Государство поощряло русских переселенцев, переезжающих в Туркестан, военнослужащих, остающихся там по истечении срока службы. Начало развиваться индустриальное рыболовство на Аральском море, и рыболовные компании привозили специалистов для обслуживания судов. Специально для таких переселенцев была предусмотрена жилищная программа: для них строили индивидуальные домики с двориками. Домики были маленькие, на двух хозяев, хоть и с большим двором (смотрите приложение к этой главе), однако в условиях катастрофической нехватки жилья для быстро увеличивающегося населения они были желанным приобретением. Была в Казалинске и тюрьма, конечно. Небольшая, так как и население в Форте №1 пока было небольшое. В начале 1874 года в тюрьме форта содержались 16 заключённых, среди них были: лишённый звания урядник Оренбургского казачьего войска, вор, насильник пятилетней девочки и несколько угонщиков скота. Как и все предыдущие места заключения и ссылки, Казалинск был совершенно не готов принять несколько тысяч уральских ссыльных. Оренбургское начальство не позаботилось о том, чтобы предупредить туркестанское, и тем более местное, Казалинское, начальство о “специфике” ссылаемых казаков, а потому Уральские ссыльные доставили местному начальству много хлопот. С самой первой минуты общения с ними Казалинские власти не могли испытывать ничего кроме раздражения по отношению к упрямым арестантам. Всё началось с приёма арестантов по спискам! Ах, эти списки!
Уральцы отказывались признаваться кто они и не отзывались на своё имя во время переклички. “Безымянные” арестанты породили немало ажиотажа и оживлённой переписки, потому что для чиновника - хоть в России, хоть в Туркестане - немыслимо иметь в своем подчинении арестанта без имени. Типичные ответы на вопрос об имени были: “Раб Христов”, “Этапный старик”, “Моя фамилия значится в списках - справляйся”. Рутинные проверки, кто из ссыльных есть в наличности, а кого нет, превращались в мучительное “выбивание” имён.
Со своей стороны казаки задавали “трудные” вопросы местному начальству (например: за что нас сослали?), на которые казалинское начальство ничего не могло ответить, потому что казаки прибыли как вольно-поселенцы. В ответ на свои вопросы уральцы получали физические наказания, и это тоже не способствовало развитию кооперации между сторонами. Отношения местной администрации и ссыльных уральцев сразу же зашли в тупик. Тот факт, что казалинское начальство, особенно комендант форта подполковник Е.М. Косырев, не отличалось умом и дипломатичностью, лишь усугубило дело.
Остаётся лишь догадываться, как начальник Форта №1 мог получить инструкции, что уральские казаки являются вольно-переселенцами, и не удивиться тому что они были пригнаны под конвоем? По свидетельству Ф.И. Толстова, подполконик Е.М. Косырев начал набирать “желающих здесь поселиться, а когда охотников на вызов не пришло, они прибегли к силе оружия, солдаты били нас ружейными прикладами, оренбургские казаки нагайками, многих секли розгами. Г.г. офицеры позволяли себе бить полосами обнаженными шашками. Не было пощады никому, не щадили старых ветеранов, имеющих георгиевские кресты за боевыя отличия и нашивки за честную безпорочную службу царю и отечеству. Наша кровь лилась ручьями, и в таком мучительном виде из нас 300 казаков отправили в г. Перовск. Вслед за нами начальство распорядилось всякую нашу переписку с родными, оставшимися на Урале, прекратить и корреспонденция адресованная на наше имя, получалась начальством, деньги и посылки не отдавались, и где они по сие время хранятся, неизвестно. В декабре того же 1875 года был в г. Казалинске, проездом в Россию, начальник края генерал фон Кауфман, к которому через вы-борных казаков мы обращались с просьбой разъяснить нам, за что мы несем тяжелое наказание и разрешить нашим уполномоченным ходатайствовать перед Государем Императором о смягчении нашей участи. Генерал нашу просьбу не принял, а лишь сказал “надурили”, так мы огорченные судьбою, были утешены властелином Туркестанского края.” (Толстов, стр. 73-74)
О жизни ссыльных в Казалинске мы узнаём, в основном, из прошений. Из них же можно постараться представить круг проблем, возникший в связи с их прибытием. Как арестанты, казаки должны были получать довольствие, что и делалось на территории УКВ, ОКВ и во время этапа. Некоторые из казаков, самые твёрдые в вере, отказывались от казённого кошта и добывали пропитание сами; оплачивали из своих средств, просили подаяние по дороге? Хозяйственные управления не вникали в подобные вопросы, поэтому трудно сказать, как именно такие казаки выживали во время этапа, хотя из государственных смет таких казаков не исключали: на них выделялось такое же довольствие, как и на всех остальных. Что касается остальных, которых было явное большинство, то они были обеспечены государством ( как мы уже знаем - нерегулярно, но всё-таки…). Оплачивалось довольствие сосланных казаков из бюджета УКВ с частичными дотациями от военного министерства. Судя по тому, что по прибытии в Туркестан казаки стали “вольно-поселенцами” может означать, что у фон Кауфмана не было денег на содержание тысяч дополнительных арестантов, и военное министерство ему ничего не подкинуло на такие расходы. С другой стороны, настоящие вольные переселенцы имели право на ряд пособий и льгот (смотрите приложение к этой главе), которые оплачивались из определённого фонда, рассчитанного на определённое количество переселенцев. Уральцы к этим “запланированным” переселенцам не относились, поэтому, видимо, Туркестанская администрация не могла ничего предложить тысяче казаков, неожиданно свалившихся на их голову. Казаков отпустили “на вольные хлеба”. Не имея орудий труда, неводов и оружия казаки не могли ни рыбачить, ни охотиться, и не имели никаких средств добывать себе пропитание. Казаки не понимали, почему им не выдают никакого довольствия, даже мизерного, и задавали вопросы, которые ничем хорошим для них не кончались.
В связи с этим остаётся лишь недоумевать по поводу письма наказного атамана УКВ Н.А. Верёвкина, адресованного Оренбургскому генерал-губернатору в ноябре 1875 года (смотрите приложение к этой главе). Из этого письма следует, что казаки в Казалинске живут на полном довольствии, ничего не делают, пользуются полной свободой распоряжаться своим имуществом в УКВ, не смотря на то, что они все лишены казачьего звания, из УКВ их щедро снабжают родственники, а в ответ ссыльные подбивают оставшихся в войске к неповиновению. Удивляться приходится не только содержанию письма, но и тому, как оперативно оно было написано. Первые казаки прибыли в Казалинск в октябре 1875 года. Почта из России в Туркестан тянулась 3 месяца. Даже об убийстве императора Алексанра II в 1881 году в Петро-Александровске и Казалинске узнали с опозданием в пару месяцев, а ведь это считалось важной государственной новостью, которую доставили самым быстрым способом. Можно ли поверить, что письма сосланных казаков, якобы, написанные после того как они устроились и пожили в Казалинске, и “встретили этапы”, непонятно только какие, были доставлены в УКВ к адресатам (или одному адресату - почему-то не названному), затем адресат отдал эти письма атаману отдела, атаман отдела доставил их наказному атаману - и всё это в течении одного месяца? Также остаётся только недоумевать, почему имея на руках столь явные улики: письма сосланных с призывами не повиноваться власти, которые могли бы служить доказательством “бунта”, - наказной атаман не приложил их к своему рапорту, как это обычно делалось, не сделал копии с этих писем, не начал судебного дела о “неповиновении”…
Не имеем ли мы дело с фальшивым документом, аналогичным рапорту полковника Темникова? Все другие источники информации: судебные разбирательства по поводу прошений и побегов казаков в Туркестане, прошения казаков, воспоминания Ферапонта Толстова и воспоминания немногочисленных местных наблюдателей указывают на то, что сосланным казакам жилось очень не сладко. И если данное письмо - ещё одна провокационная фальшивка, состряпанная администрацией УКВ, то чего таким рапортом хотели добиться? Единственное логичное объяснение требования внезапной тотальной цензуры всего, что могло быть написано в Казалинске, - это желание скрыть от населения УКВ и от русской общественности тот факт, что сотни уральских казаков были брошены в пустыне на произвол судьбы. Конечно, посылки и денежные переводы из Уральска могли бы помочь сосланным казакам, но тогда нужно было бы позволить двустороннее сообщение между сосланными и оставшимися в войске. А если бы сосланные казаки донесли до населения УКВ правду о своём ужасающем положении: без воды, без еды, без одежды, даже без крова, ссылка остальных “бунтовщиков” могла бы осложниться. Документальных подтверждений этой теории у меня нет, но как ещё можно объяснить разницу между надуманным рапортом и реальным положением дел, между радужными отчётами в военное министерство и внутренней Туркестанской и Оренбургской перепиской? Как ещё можно объяснить попытку администрации заткнуть сосланным казакам рот?
Нам достоверно известно, что корреспонденция в Туркестан и из Туркестана стала подвергаться строжайшей цензуре, что спровоцировало дополнительный поток “уходцев” - письмоносцев, доставлявших честные письма вместо отредактированных. Также известно, что казаки не получали посылки: всё, что посылалось из дома для поддержания уральцев, оседало в канцелярии Форта №1. Документальных подтверждений, что переводы и посылки оседали в государственной казне у меня нет, из чего напрашивается вывод, что скорее всего, их разворовывали Казалинские чиновники и офицеры.
Очередная безумная ситуация, в которой оказались сосланные уральцы, не могла продолжаться до бесконечности. Большая концентрация голодных и “беспризорных” арестантов, проживавших скученно в нескольких “квартирах”, могла быть чревата последствиями, и Туркестанское начальство это понимало. Может быть, ограниченные по численности караульные команды и войсковые соединения, выполняющие роль караульных служб, тоже это понимали и ощущали себя неадекватными перед лицом такой массы арестантов, а потому вели себя агрессивно? Они входили в казачьи “квартиры” не иначе как большими группами, с оружием наготове и вели себя исключительно грубо. Можно предположить, что сосланные уральцы были не сахар, но может ли это объяснить все те зверства, которые над ними творили: выдирали бороды “с мясом”, секли розгами и били палашами до крови, а потом посыпали раны солью, держали голыми на морозе, разбивали культовые предметы и т.д.?
Зимой 1875-76 года казаков начали развозить по Сыр-Дарьинской линии, в первую очередь, в Перовск, а уж затем подальше, в Петро-Александровск и Аулие-Ату, но Казалинск, по-прежнему, был самым большим центром расселения уральцев. Во всех местах расселения казаки испытали всевозможные “притеснения”. “Притеснений” было столько, что ссыльные казаки начали сбегать из места ссылки в массовом порядке. Были такие казаки, которые бежали из ссылки, не вытерпев холода, голода и побоев, но большая часть беглецов бежала с благородной целью донести сведения о сосланных до родни в УКВ или же чтобы доставить прошения разнообразным начальникам. Показательным для менталитета сосланных казаков можно считать случай казака Самойлы Пальгова, который бежал из Казалинска в Иргизские скиты, но после пары месяцев жизни в скиту, под влиянием старцев, принял решение вернуться в Казалинск добровольно, чтобы испить всю чашу страданий, предназначенную ему. По возвращении на место ссылки, он был “пойман” при явке с повинной, осужден как беглый и получил срок в Омском дисциплинарном батальоне, который он отбывал даже после того, как все уральцы были “прощены” в 1881 году.
Казаков, пойманных при подаче прошений в столицах, или же пойманных до того, как они успели достичь цели, допрашивали. Если допросы велись Туркестанскими следователями, то они были аккуратно задокументированы и сохранились в архивах. В записях допросов мы читаем, “что они бежали из г. Казалинска вследствии притеснений, которыя они протерпевали там, при чем их с гоняли с военных квартир, так что многим из них приходилось ночевать на открытом воздухе, сверх того, 4 месяцев им не отпускалось от казны никакой пищи, затем их водили в казармы и били там, не известно зачто, и хотя они заявляли обэтом Коменданту, и просили об отпуске провианта, но он отказал, говоря, что его не полагается им; когдаже после того они обратились к батальонному Командиру Майору Панцыреву и заявили, что если их не будут кормить, то им остается ничего более делать, как разойтись, на что он сказал: “убирайтесь куда знаете, а когда будете нужны вас всех соберут” (ГАК, ф.267, о.1, д.220, л.19-22).
Как это обычно водится, “при проверке это показание подсудимых неподтвердилось, так как Майор Панцырев и Казалинский Воинский Начальник Полковник Косарев удостоверили, что никаких притеснений подсудимым не делалось и провиант отпускался им сполна, но некоторые из подсудимых неизвестно почему сами отказывались от получения такового, причем подсудимым ни кто не говорил, чтобы они уходили куда знают” (ГАК, ф.267, о.1, д.220, л.19-22).
Из дела в дело на обвинения казаков в адрес местной администрации начальство выдвигало свои неоригинальные обвинения “в неподчинении Начальству” и на этом дело кончалось. Казаков не всегда судили и наказывали за “неподчинение”, потому что судебные комиссии зачастую признавали, что “по делу не обнаружено доказательств”, или что “по означенному обвинению ни какого изследования не произведено”, а объяснения обвинённого начальства “не могут быть признаны за надлежащее доказательство тем более что о неповиновении подсудимых они никому в свое время не донесли, в объяснениях же своих не указали по именно виновных и не разъяснили, вчем именно выразилось это самое неповиновение подсудимых” (ГАК, ф.267, о.1, д.220, л.19-22).
Единственным доказательством непокорности казаков могли быть их собственные показания. Если не склонные ко лжи и увертливости казаки честно отвечали на вопросы следователей, что начальства не признают, то следователи уже и не нуждались ни в каком расследовании или доказательствах. Вина заключалась в самом заявлении. Против таких признаний казаков власти начинали дополнительные судебные процессы, оканчивавшиеся дополнительными сроками заключения в дисциплинарном Омском батальоне. Дело “строптивых” казаков (смотрите приложение к этой главе), говорит само за себя.
Уже в ноябре 1874 года появились идеи по созданию военно-рабочего батальона из сосланных уральцев, что обеспечило бы им какой-то доход из государственного бюджета. Впрочем, реализована эта идея была только в 1876 году, и как часто случалось с другими идеями, она была претворена в жизнь не самым умным образом. Я не встречала в архивах никаких документов по финансовому обеспечению этого проекта, из чего остаётся вопрос, кто был обязан выплачивать жалованье и обеспечивать довольствие арестантам в этом батальоне? Из прошений казаков, регулярно пишущих об отсутствии довольствия, возникает впечатление что и в батальоне их не кормили, или кормили нерегулярно.
Из прошений казаков мы также знаем, как проходил набор в этот военно-рабочий батальон: без каких бы то ни было объяснений, велели выйти из “квартир” и пойти куда-то... И как это уже бывало много раз раньше: казаки стали задавать вопросы, за которые поплатились. А между тем, с точки зрения казаков, вопрос о службе в военно-рабочем батальоне был важным. Ни один из сосланных не верил, что его исключили из УКВ с ведома царя и лишили всех казачьих “привилегий” законно. К “привилегиям” относилось и право служить царю в качестве казаков; все они присягнули царю в начале своей службы, и признать армейских командиров за начальство было бы равно добровольному отказу от казачества и, в их сознании, от царя. Как и раньше, казаки хотели найти хоть одно подтверждение, что меры наказания, применяемые к ним, исходят от монарха, а не являются произволом местных властей.
Отказ казаков выходить на работу в качестве добровольцев военно-рабочего батальона, спровоцировал их массовое избиение и 6 из них получили по 12 лет каторжных работ (смотрите приложение к этой главе).
В точно таком же приказном порядке казаков “добровольно” расселяли по Туркестану. Довольно часто в работах по “уходцам” упоминается случай, когда казаки прыгали с парохода в воду и тонули (из чистого упрямства и фанатизма, согласно некоторым авторам и начальникам (смотрите приложение к этой главе)). В действительности же дело было так: казаки, предназначенные для переселения из Казалинска, были погружены на пароход “Самарканд” осенью 1876 г. (разумеется, без предварительных расспросов и объяснений). После того, как пароход отчалил, генерал Чемерзин, сопровождавший этап, поздравил казаков с добровольным переселением в Туркестан. Нужно ли удивляться тому, что казаки не согласились с такой трактовкой? Они были “страдальцы”, насильно пригнанные в Туркестан. Находиться на пароходе в качестве “добровольцев”, продолжать путешествие к новому месту поселения означало, в их глазах, признание того, что они добровольно сюда приехали. Но это же была НЕПРАВДА! Казаки потребовали вернуть их в Казалинск. Чего никто не собирался делать, конечно. Отчаявшись, некоторые казаки даже прыгали за борт, лишь бы не быть причисленными к “вольным поселенцам”. Возможно, что кто-то погиб под колесами парохода или был застрелен солдатами: на такой исход событий намекают рассказчики, однако документальных подтверждений этому (рапортов об обнаруженных телах или списки казаков, не достигших пункта назначения) я не нашла. Все рассказчики сходятся на том, что пароход остановили и на беглецов началась облава. Повторилась история 29 мая 1875 года, когда этап встал посреди дороги в УКВ, не желая признавать себя “добровольными переселенцами”.
В 1878 году появилась идея задействовать казаков как военную силу. Тянулось обсуждение - как это обычно ведётся у администраторов - несколько лет, да так ничем и не завершилось. И польза казачьих войск была под большим вопросом (государство предпочитало регулярную армию); и земель, чтобы организовать самодостаточную экономику, как это было в старых традиционных казачьих войсках, не было; и денег для формирования новых казачьих войск не было; да и с юридической точки зрения было непонятно, на каких правах нанимать уральцев в новое войско? Как бывших преступников? Как законопослушных и верноподданных? Или нанимать их в регулярную армию? Тогда как заманить бывших казаков в армию? А пока министры и администраторы всех уровней обсуждали вопрос возможного использования уральцев, в Туркестан начали прибывать тысячи семей, добавляя проблем.
Библиография:
Берг Л. Аральское море. Опыт физико-географической монографии. С 2 картами, 6 таблицами и 78 рисунками.//Научные результаты Аральской экспедиции. Известия Туркестан-ского Отдела Императорского Русскаго Географическаго Общества. Т.V. Выпуск IX. С.-Петербург, 1908.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru
Берг, А., Никольский, А. На Аральском море.//Азиатская Россия. Иллюстрированный географический сборник, составленный преподавателями географии А. Крубером, С. Григорьевым, А. Барковым и С.Чефрановым. II издание. Москва, 1905, стр. 300-307.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru
Винюков, М. Опыт военнаго обозрения русских границ в Азии. С. Петербург, 1873.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru
Гуляев А. Л. Поход на Аму-Дарью и в Текинский оазис уральских казаков в 1880-81 годах. Уральск, 1888.
Источник: http://www.runivers.ru/bookreader/book197157
Костенко Л.Ф. Туркестанский край. Опыт военно-статистического обозрения Туркестанского военнаго округа. Материалы для географии и статистики. Том II. 1880, С. - Петербург.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru
Материалы по Туркестану. Составитель Генерального Штаба Полковник Белявский. Туркестан, 1884.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru
Пашино П.И. О жизни населения городов Сырь-Дарьинской области. //«World Discovery Kazakhstan», 2007, №1.
Источник: http://www.kazakh.ru/news/articles/?a=976
Пашино П.И. Туркестанский край в 1866 году.
Источник: http://rus-turk.livejournal.com/27674.html
Путник. Ссыльные уральские казаки в Туркестане. //Всемирная панорама, 1910, №54.
Сандр. “Уральцы” в Туркестанском крае.// Русское богатство, 1905, №6.
Столетие Военного Министерства. 1802-1902. Воинская повинность казачьих войск. Исторический очерк. Составитель Никольский А.И. Санкт-Петербург, 1907
Источник: http://gbooks.archeologia.ru
Судаков С.А. Уральские казаки-старообрядцы Аму-Дарьинского оазиса. Уральск, Оптима, 2011 г.
Толстов Ф.И. Воспоминания уральца Ферапонта Илларионовича Толстова.// Средняя Азия, 1911, №7, стр. 69 - 82.
Туркестанский альбом. По распоряжению Туркестанского Генерал-Губернатора Генерал-Генерал-Адьютанта К.П. Фон Кауфмана I-го. Составил Терентьев. 1871-1872.
Источник: http://kungrad.com/foto/ist/index.php
Уральцы - поселенцы в Хиве.// Туркестанский курьер, 1916, №212.
Халыс. Уральцы на Аму-Дарье.// Туркестанский курьер, 1917, №207
Чеботарёв В. “Уходцы”. Мятеж в Уральском Казачьем Войске в 1874 году.// Горыныч, Краеведческий сборник.
Источник: http://maxpark.com/community/4502/content/1617312
ISBN 978-0-646-93245-3