Спросите любого встречного, какое событие в истории человечества самое полезное для людей, и вы услышите про изобретение интернета, телефона, двигателя внутреннего сгорания и даже атомной бомбы. Однако каких-то двести лет назад ничего этого на Земле не существовало, а люди жили себе и спокойно обходились без Скайпа и вечерних новостей на Первом канале. Я думаю, что реально облагодетельствовал нас тот древний пастух, который одомашнил корову. Дошло это до меня, когда дед Сергей рассказывал, как его родители выжили во время войны. Времена теперь тоже пошли тревожные, вроде и войны нет, а сводки военных действий публикуются: там ракетный обстрел, здесь артиллерия по жилым кварталам лупит. Забыли люди, какие беды их деды и прадеды пережили и как они выживали в прошлую мировую войну. Вот я и решил поделиться информацией.
* * *
Со своей будущей женой Таней мой прадед Иван встретился в Одессе. Было это во время НЭПа, в конце двадцатых годов. Они работали на заводе, снимали комнату и мечтали о большой счастливой семье. Из города их выгнал голод. В 1933 году паек рабочих срезали до ста граммов хлеба в день. Первое время молодую семью выручал базар, но очень скоро менять на продукты стало нечего. В это время в порту на иностранные суда грузили зерно на экспорт. Возле них собирались голодные и просили хлеба. Матросы бросали им буханки, и люди кидались в воду и плыли за ними. Однажды мокрый до нитки Иван пришел домой и подал Тане целую буханку. Та ее попробовала есть, но не смогла: хлеб был горько-соленый от морской воды. Жена расплакалась, у неё к этому времени совсем пропало молоко, кормить их первенца – трехмесячную девочку – стало нечем. Через несколько недель ребенок умер.
На семейном совете решили перебираться в более хлебные места. У Ивана были знакомые крестьяне, которые привозили в Одессу продукты для продажи или обмена. Он стал спрашивать их, есть ли смысл уехать с женой в село. Те не советовали: спрос на фрукты и овощи упал, у людей в городе нет денег; другое дело – купить корову, но она стоит очень дорого. Вот с жильем проблемы нет, многие в поисках хлеба бросают дома и уезжают: кто на Северный Кавказ, кто в Поволжье. Переселенцев стало так много, что власти начали их вылавливать и возвращать назад в села. Если переезжать, то в Крым или на левобережье Днестра, где, по слухам, голод не такой сильный. С завода послали машину в колхоз для оказания шефской помощи, а фактически для обмена лопат, граблей, кос и разного скобяного товара на продукты питания. Иван напросился в эту поездку, на месте договорился в сельсовете и следующей ходкой перевез туда жену и свой нехитрый скарб. Так они стали колхозниками.
Поселили их у древнего деда, жившего одиноко в покосившейся хате. Из-за болезней и немощи хозяйство старика пришло в запустение, даже куры перевелись, а кормился он с огорода, заросшего бурьянами. Вскорости он умер, наследников у него не было. Так новоселы в этой мазанке и остались. Работали они в овощной бригаде, и работали тяжело. Точно не знаю, кто командовал этим хозяйством, но думаю, что НКВД, вернее, пограничники. Село стояло на левом берегу Днестра, по его середине проходила государственная граница, за которой начиналась Бессарабия.
Посевы овощей и картофеля шли вдоль берега; когда бригада выходила на прополку, пограничники высылали наряд и следили, чтобы никто с молдаванами не переговаривался. Днестр тогда был быстрой, мелкой и не очень широкой рекой. На нашем берегу народ вкалывает под присмотром патрулей, а на другом обычная жизнь: работают на полях и в садах, в воскресенье и на церковные праздники у них обязательно народное гуляние. Молдаване выходят в национальных одеждах, на берегу раскатывают полотна ткани, ставят угощение, пьют вино, поют песни. И не вздумай в это время встать на поле и на бессарабский берег засмотреться! Пограничники сразу орут: «На ту сторону не глядеть! Кого заметим в разговорах с врагами советской власти, расстреляем на месте, как изменников Родины!» Разогнуть спину людям не разрешали, а попробуй час за часом согнувшись работать! Одна пожилая женщина не выдержала, выпрямилась и потянулась, хотела немного так постоять. Эти с винтовками к ней кинулись, стали кричать, к земле гнуть, ударили её. Она тяпкой отмахнулась, и ее застрелили прямо на поле, как бешеную собаку.
Такая была в этом колхозе жизнь: вместо реальных трудодней «палочки» зарабатывали, а не выйдешь на работу, хоть больной, хоть на ногах не стоишь, - предатель и саботажник, увезут человека, и никто его больше не увидит. Урожай забирали весь и увозили подчистую, буквально под метелку. На «палочки» выдавать людям ничего не оставалось. Если бы не огороды, все бы с голоду поумирали. Выживали еще за счет реки. Знаете, что такое скойка? Это ракушка, двустворчатка, которая в иле живет. Идешь возле берега и ногой щупаешь. Как на твердое наткнулся, тащишь наверх. Потом створки раскрываешь, скойку вырезаешь, моешь и варишь. Не курятина, но есть можно. Еще руками ловили рыбу в камнях, а у берега ходили с волочком – небольшой сеткой метров пяти длиной и полтора шириной, прикрепленной к двум палкам. Её ставят на мелком месте под углом к течению, сетка вытягивается, и в нее двумя прутами загоняют рыбу. Но тоже смотри в оба. Левый берег у села мелкий, на середине реки по грудь, а стоит рыбакам чуть дальше от берега отойти, наши пограничники стрелять начинают. Зимой Днестр замерзал, с питанием туго становилось, но, слава богу, от голода никто не умирал.
Когда в 41 году началась война, село заняли румынские войска. Перед отступлением советские пограничники взорвали церковь, где у них хранились боеприпасы. В начале сентября из Примэрии (так теперь назывался сельсовет) пришел староста и передал приказ: «Хозяину каждого двора прийти утром к разрушенной церкви», а для чего, не сказал. Один раз на площадь людей уже собирали: со всего села согнали евреев и под конвоем пешком повели куда-то в концлагерь. Передовые румынские части здесь тоже похозяйничали в свое удовольствие: заходили в дома, забирали, что хотели, нескольких человек, которые пытались сопротивляться, расстреляли. Селяне были напуганы, никто не знал, что их ждет.
Утром Иван взял маленький узелок с сухарями, в слезах попрощался с женой и пошел на площадь. Там собралось все село. Люди стояли тихо, словно на похоронах. Потом услышали какой-то шум, ветер донес пыль. Глядят: незнакомые пастухи гонят смешанное стадо, а в нем и коровы, и овцы, и козы. Вышел румынский начальник и обратился к собравшимся с речью: «Отныне вся земля от Днестра до Буга является румынской территорией, и эта область называется Транснистрия или Заднестровье (по-румынски Днестр – Нистру). Работа в бывшем колхозе возобновляется, причем весь урожай объявляется собственностью румынского государства. Люди объединяются в бригады по семьям или соседству, вводится трудовая повинность по ремонту дорог, заготовке дров и прочим нуждам новой власти. За отказ или неповиновение – наказание вплоть до расстрела. А теперь каждый присутствующий может взять себе из стада животное, которого у него нет в хозяйстве».
Над площадью повисла мертвая тишина. Люди не поверили, стояли неподвижно, пытались понять, что румыны задумали. В доброту любых властей народ давно перестал верить. Тогда румынский начальник разъяснил, что животные передаются на время, хозяева могут пользоваться молоком, стричь шерсть с овец, но за это они будут сдавать администрации села налог натурой. То же касается кур, которых скоро подвезут. Селяне зашевелились, пошли к стаду, стали выбирать скотину…
Привел Иван к хате корову: «Принимай, Таня, подарок от новой власти». Пока охали да ахали, присмотрелись, а корова-то хромая: в толчее да суматохе ему досталось больное животное. И кто теперь поверит, что не он сам ее покалечил? Утром опять пришлось прощаться с женой, брать узелок с сухарями и гнать корову на площадь. Таня подушку слезами промочила, не чаяла мужа больше увидеть. А он через несколько часов живой и здоровый пришел домой и пригнал новую корову. Сказал, что никто его не ругал, иди, говорят, выбирай хорошую.
Так у моих прадедов появилась корова, которую назвали Зорькой. Вы, может, не знаете, а во время войны иметь корову было настоящим спасением, потому что со своим молоком, творогом, сметаной люди полноценно питались, не болели, их не заедали вши. Да, да! Тварь эта такая, что если человек от голода ослабевал, заедали заживо. Мыла ведь не было, щелоком мылись. Что такое щелок? А возьми золы из печки, брось в воду, размешай и дай отстояться. Но и беречь кормилицу приходилось, как зеницу ока. Зорька ночью пасется, а хозяева сторожат, рядом ходят.Прабабушка, когда об этом рассказывала, всегда смеялась: «Мой муж при корове даже поправляться начал. Раньше ходил, как пугало огородное, портки и рубахи на нем болтались. А тут на человека стал похож, даже вроде как помолодел».
В 43 году в семье родился сын, которого назвали Андреем, а еще через год – мой дедушка Сергей. Его отцу тогда как раз исполнилось пятьдесят пять лет. Папа как-то сказал, что дед Иван не любил рассказывать о тех временах. По его словам, жизнь человека во время войны ничего не стоила, зачастую зависела от пустяка или случайного везения, как с этой Зорькой. И еще лично для них такой удачей стала чужая беда. Поздней осенью 41 года мимо хаты гнали евреев. Среди них было много стариков и больных, некоторые не могли идти. Их везли на трех подводах. Молодая женщина с ребенком подошла к Тане и попросила напиться воды. Та вынесла ей немного молока и кусок мамалыги. Женщина расплакалась, но сама есть не стала, все отдала сыну, пареньку лет десяти.
Два месяца спустя эта женщина опять постучалась к ним в хату. Оказывается, их пригнали в какое-то село на востоке Одесской области и там бросили. Не было ни работы, ни охраны. Про них просто забыли. Тогда они решили возвращаться назад в свой поселок в Бессарабию. Стояли сильные морозы, они были плохо одеты, совсем выбились из сил и попросили разрешения остановиться на несколько дней, чтобы немного прийти в себя. Эта маленькая женщина (кажется, её звали Соня) даром есть хлеб не хотела и стала помогать по хозяйству. Кроме того, она умела вязать чулки. Когда об этом узнали соседи, ее буквально завалили заказами. В селе многие держали овец и пряли из шерсти нитки. Из них ткали грубые ковры и дорожки, но чулки вязать никто не умел. Соня на пяти спицах за два вечера могла связать пару носков или небольшой чулок. За работу ей несли муку и продукты. В благодарность за кров Соня обучила хозяйку древнему ремеслу. Иван нашел моток толстой проволоки и сделал из неё спицы. Постепенно Таня освоила новую работу и даже научилась вязать кофты и свитера. Это особенно пригодилось, когда в семье появились маленькие дети.
Мало-помалу жизнь в семье наладилась. Да только недолго была она такая, когда сытыми спать ложились и поевши на работу шли. Весной 44 года началось наступление Красной армии на Одессу и Могилев-Подольский, к лету остатки немецких и румынских войск были разбиты. В село вернулась советская власть. Сразу же был восстановлены прежние порядки, и Зорьку-кормилицу забрали в колхоз.
Мои прадеды так и не узнали, откуда к ним попала корова. Кто говорил, что из совхозного стада, но румыны все совхозы превратили в государственные предприятия, жителей окрестных сел заставили там работать. Раздавать оттуда скот им не было резона. Соня рассказывала, что когда евреев стали угонять в гетто, на селах осталось много бесхозной скотины, чтоб она не пропала, румыны могли её на время передать крестьянам. У прабабушки Тани была своя точка зрения. По её словам, Зорьку им послал сам Господь Бог или Его ангел. Без неё они бы не выжили, а уж их новорожденные сыновья – и подавно.
Прадеды до глубокой старости остались жить в этом селе на берегу Днестра. Папа мне говорил, что однажды спросил бабушку Таню, была ли она когда-нибудь счастлива. Бабушка покачала головой: «Когда были молодыми, надеялись на будущее. Когда постарели, радовались своим детям и внукам. А счастье… Были три года, когда мы жили хорошо. В доме всегда хватало еды, мы были обуты и одеты. За эти три года я родила двух прекрасных здоровых сыновей. Ну, ты уже догадался: это те годы, когда с нами жила Зорька».