XXVIII
Министр внутренних дел князь Святополк-Мирский говорил о 120 тысячах бастующих. Но он ничего не говорил о предстоящем шествии, в котором приняло участие не 120 тысяч, а, по некоторым данным, до трехсот тысяч рабочих.
9-го января народ стал собираться с самого раннего утра. Местами сбора были назначены четыре точки в четырех различных районах города. Народ стекался массами. Многие из пришедших были одеты по-праздничному, держали в руках портреты Царя. Да они и были уверены в том, что шествие закончится праздником, ведь они же идут не куда-нибудь, а на встречу с самим Государем. Несомненно, он выслушает их, и не оставит их просьбу без удовлетворения. А потом начнется для всех новая жизнь.
- Как ты нарядился сегодня, - говорил один рабочий другому, восхищенно покачивая головой, и трогая руками лацканы пальто своего приятеля. - Тебе только галстука не хватает.
- Да и ты выглядишь не хуже, - улыбнулся в ответ тот, бережно поправляя пальто, из-под которого выглядывал пиджак, который рабочий одевал действительно только в праздник.
- Как-никак на поклон к Государю идем, а не с мазутом возиться.
- Как твоя-то, как дети?
- А что моя, моя в порядке. С детьми дома осталась.
- А она что, Кузьма, с тобой не пошла?
- Да чего ей со мной-то идти, - отозвался Кузьма. – Она с детьми по хозяйству хлопотать осталась.
- Странно.
- Да чего ж странного, - удивился Кузьма.
- Так она ж у тебя тоже вроде из рабочих.
- Из рабочих. Так что ж с того?
- Я полагал, что она с тобой пойдет.
- Странный ты человек, Никодим, - удивлялся Кузьма. – А кто же по дому хлопотать будет. Жена, прежде всего, о семье заботиться должна. По митингам ходить – это не бабье дело. Этим пусть мужики занимаются.
- Оно, конечно, так, - согласился Никодим, почесывая в затылке, и запахивая пальто. Он его специально распахнул, чтобы похвастаться костюмом. Однако январский мороз давал себя знать, и с распахнутым пальто было недолго и простудиться.
- А твоя-то что сама не пришла? – хитро спросил Кузьма, игриво тыча в Никодима рукой.
- Как так не пришла? – прищурился Никодим. – Вон она стоит.
Никодим кивнул куда-то за спину. Глянув, Кузьма увидел, что жена Никодима и впрямь стоит с двумя какими-то незнакомыми ему женщинами.
- Евдокия, поди-ка сюда! – окликнул жену Никодим.
Евдокия оторвалась от женщин, и подошла.
- Ба, да никак это Кузьма, - воскликнула она, глядя на приятеля мужа. – Ну, здравствуй, здравствуй.
- Я гляжу, вы вместе пришли.
- А то как же. – Евдокия сверкнула глазами на супруга. – Я своего мужа одного никуда не пущу.
Народ прибывал, теснил. Шум, гам становились все сильнее.
- Скоро здесь настоящая давка будет, - заметила Евдокия, толкаемая со всех сторон.
- А то, - поддержал Кузьма. – Как-никак, а к Государю на поклон идем.
- А он к нам выйдет? – в голосе Никодима прозвучало сомнение.
- Обязательно выйдет, - убежденно сказал Кузьма. – Мы же все-таки не сами по себе идем, нас отец Георгий ведет.
Никодим покачал головой.
- Отец Георгий, говорят, человек очень авторитетный, - заметил он.
- Не то слово. Он большой человек, и всею душою болеет за народ.
Однако на лице Никодима по-прежнему отражалось сомнение. Подняв руку, он погладил свою бородку.
- И все же, мудрено он больно говорит.
- Что мудрено? – не понял Кузьма.
- Да вот эта петиция. – Никодим едва выговорил трудное слово. – Позавчера он нам читал ее. Уж больно мудрено она написана.
Кузьма пожал плечами.
- Что ж, отец Георгий – человек ученый. Он грамотный, слова умные знает, потому мудрено говорит.
- Я, признаться, мало что понял в том, что там написано. Я ж, все-таки, человек простой, академиев не кончал. Мне бы кто попроще, да подоходчивей объяснил.
- А чего там объяснять. О наших проблемах понял? Об условиях, о зарплате?
- Это-то да.
- Ну, так и все. Остальное нас не касается. Пускай у тех, кто нас эксплуатирует, голова болит. Отец Георгий за народ.
А народ все прибывал и прибывал. Вскоре толпа стала настолько огромной, что заполнила собой уже все свободное пространство, и теперь выливалась в проулки.
Гапон тоже был здесь, агитируя, и пытаясь хоть как-то организовать толпу. А ведь большинство людей так до сих пор и не догадывались, что Государя нет в городе, что он вовсе ничего не знает о предстоящем шествии, и уж тем более, люди не догадывались, какую чудовищную провокацию готовит Гапон, и его окружение.
Террористы-эсеры тоже были тут. Евно Азеф лично подобрал и подготовил группу, которая должна была устроить провокацию. Боевиков было несколько сотен, все они были вооружены револьверами и даже бомбами, и терпеливо ждали своего часа.
Но не везде рабочие были настроены мирно. Агитаторы и подстрекатели вливали яд в умы людей, в открытую призывая их к восстанию против Царя.
Так, на Васильевском острове, уже с раннего утра рабочие строили баррикады. Ими руководили эсеры, которые подливали масло в огонь, настраивая рабочих против властей.
- Товарищи! – кричал какой-то эсер, взобравшись на груду ящиков. – Мы устали терпеть гнет наших эксплуататоров, гнет самодержавия, которое уже на протяжении тысячи лет пьет кровь трудового народа.
Ответом ему были возгласы поддержки.
- Да!
- Верно говоришь!
- Правильно!
Рабочие, так до конца еще не понимающие к чему их призывают, одобрительно поддерживали революционера.
- Но народное терпение не безгранично. Хватит терпеть унижения! Хватит гнуть спины на капиталистов и прочих поработителей! Сегодня пришел день расплаты!
- Долой буржуев! – было откликом эсеру.
- Долой чиновников!
- Да здравствует революция!
Активист размахивал руками, а его лицо выражало неподдельное негодование, и возмущение участью народа.
- Сегодня, рабочий люд, мы поднимем, наконец, народное восстание. Восстание всего рабочего класса столицы. Мы потребуем от Царя передачи власти народу. Если же он осмелится упорствовать, то мы устроим революцию! Пусть вся страна зальется кровью! Пусть наши эксплуататоры и притеснители умоются кровью. Лучше смерть, чем унижение! Лучше смерть, чем рабство!
Толпа одобрительно ликовала.
- Ура!
- Правильно!
- Лучше смерть, чем рабство!
- Пойдем и умрем за свободу!
План эсеров удался почти без труда, рабочие легко попались на удочку, и теперь сами отдавали себя в руки революционеров. Слепое стадо, нуждающееся в поводыре, так думали эсеры. Но уж они-то знают, куда нужно вести это стадо, и они его поведут. Рабочие, поддавшиеся на их провокацию, и пришедшие сюда, сами подписали себе приговор.
Однако внешне провокаторы излучали праведное негодование и искреннее желание помочь рабочим.
- Царские войска могут нам помешать, - продолжал выкрикивать агитатор. – Уже снаряжены и конная полиция и гвардейские полки. Все они сейчас готовятся к тому, чтобы воспрепятствовать нашему брату.
Снова крики возмущения.
- Но мы не сдадимся, мы не отступим. Хватит нам склоняться перед нашими поработителями. Лучше смерть, чем такая жизнь. Мы не отступим! На этот раз мы пойдем до конца!
Голос агитатора на мгновение прервался. От холодного ветра у него перехватило горло.
- Так что же нам делать? – спросил кто-то из толпы.
Агитатор ждал этого вопроса. Он сжал правую руку в кулак, и потряс ею в воздухе.
- Товарищи! Все на баррикады! Мы так просто не сдадимся. Хоть мы и безоружны, но не позволим царским войскам так просто взять нас. Будем драться руками и ногами. Пустим в ход ногти и зубы. А если у войск хватит смелости и наглости стрелять по безоружным людям, то пускай проливают нашу невинную кровь. Тем самым они сами покажут, какому деспоту они служат.
Толпа всколыхнулась, выкрикивая революционные лозунги. Агитатор, довольный собой, слез со своего помоста. Рабочие уже тащили бочки, ящики, валили телеграфные столбы, обрывали провода. Все шло так, как и было задумано эсерами. Нужный настрой был с успехом внушен рабочим, и теперь люди превратились в толпу. Осталось только не выпустить из рук бразды правления.
С шумом, гамом, выкрикивая проклятия эксплуататорам, рабочие сооружали баррикаду.
- Бочки! Тащите сюда бочки! – руководили эсеры.
Рабочие подкатывали бочки, устанавливали друг на друга ящики. Кто-то нашел телегу. Через несколько минут она уже была перевернута на бок, и стала частью баррикады.
- Плотнее устанавливайте! Делайте баррикаду выше и прочнее! Она должна выдержать осаду!
Вскоре баррикада была готова, протянувшись от одного конца улицы до другого. Один из эсеров взобрался на сооружение, и водрузил на него красный флаг.
- Время буржуев кончилось! Пришло наше время!
- А чем мы будем обороняться? – кричал кто-то из рабочих. – Ведь у нас нет оружия.
Эсеры огляделись по сторонам.
- Берите все, что может сойти за оружие! Палки, лопаты, камни, в конце концов. Мы будем стоять за свои права до конца!
Люди принялись вооружаться. Настроение рабочих на Васильевском острове было отнюдь не мирным. Никто из пришедших вовсе не собирался идти на поклон к Царю. Люди были настроены слишком агрессивно уже изначально. Кто-то из революционеров запел интернационал. Часть рабочих подхватила ее.
- Вставай, проклятьем заклейменный!
Думал ли кто-нибудь из них, кого они призывают этой песней? Кто такой этот «проклятьем заклейменный»? Кто был заклеймен проклятьем, еще тогда, когда не существовало ни Земли, ни человека? Кого заклеймил Бог, и деятельность кого заключалась в том, чтобы уничтожать и ненавидеть все, творимое Богом?
Возможно, сами революционеры и понимали это, хотя и не отдавали себе отчета в том, кому они поклонялись, и какую участь готовит им самим этот «проклятьем заклейменный». Но вот рабочие этого точно не понимали, и не осознавали того, за кем они идут, и на кого так дерзновенно поднимают руку.
Люди продолжали прибывать. Правда некоторые, завидев развевающиеся на ветру красные флаги, и заслышав революционные лозунги и песни, в страхе ретировались, душой и сердцем чувствуя, что их толкают революционеры на что-то ужасное и недопустимое.
А вот возле Путиловского завода настроение рабочих было совсем иное. Там не развевались красные флаги, не выкрикивались революционные лозунги, хотя, без сомнения, эсеры были и в этой толпе. Но, очевидно, общий настрой рабочих здесь был иной, нежели на Васильевском острове, и активисты просто побоялись здесь в открытую сеять смуту. А, возможно, это тоже было частью их плана. Во-всяком случае, среди собравшихся здесь рабочих, царило полное доверие к Царю, а в сердцах была надежда на то, что они будут услышаны Его Величеством.
В Путиловской часовне начался молебен за здравие Царя. Священник, который вел службу, громко прославлял имя Императора, и народ вторил ему, держа в руках царские портреты.