Что поставим мы у истоков темы? У истоков темы надо поставить Одессу. В то время приморский город еще не ходил в героях и значился пересмешником Российской империи. Две специальности были у города: пшеница и вундеркинды. Пшеница поставлялась на экспорт, вундеркинды - на экспорт и на внутренний рынок.
В славном городе не глохли таланты. Разворошим историю, и история скажет нам: Нижний Новгород запятнан по этой части, но никак не Одесса. Ибо в Нижнем Новгороде произошел этот случай: двое отроков явились поступать в хоровую капеллу. Инспектор велел им прокашляться и начать. Из этих отроков приняли в хор одного. Звали его Алексей Пешков (впоследствии Максим Горький). Второго, по имени Федор Шаляпин, отсеяли ввиду неподачи вокальных надежд.
Будем кратки: Нижний Новгород достаточно не разбирался в детях. У тамошних экзаменаторов не было того, что назовем мы конечным видением предмета. Нижний Новгород не имел своего профессора Столярского.
Ныне немногое известно о великом одесском профессоре. Сохранилась фотография: он на борту парохода "Ратьковъ-Рожновъ" рядом с дамой в полувуали, а также знаменитое заявление в Одесский губком: "Прошу властей отремонтировать в Столярского автомобиле калитку".
И мало кто знает, что именно этот чудаковатый старец воспитал человечеству почти всех скрипичных гениев двадцатого века.
Пропитанная скепсисом и критической мыслью Одесса не признавала авторитетов. Но мы не получим ни одного ругательного письма от одесситов со стажем, если сказать: два непререкаемых авторитета были в городе - окулист профессор Филатов и педагог профессор Столярский.
Все причерноморские дамы, умыв дитя, надев ему на нос продукцию профессора Филатова и поправив на шляпке гроздь вишен, теребили звонок у заветных дверей. Дверь приоткрывалась, и дитя, дрожа всем непрочным каркасиком тела, представало перед великим профессором.
Великий человек был не очень задавлен культурой эпох. Вместо слова "триумф" он всегда произносил "тримуф" и был убежден, что в слове "самообразование" неправильно писать два "о" подряд, и какая-нибудь из "о", очевидно же - "а".
Но распознать гениальность в ребенке он умел, как никто. Он обладал конечным видением предмета. Он отсеивал десятки мальчиков, виртуозно владеющих скрипкой, и по неясным скрипичной общественности факторам брал под крыло невыразительных пиликальщиков. Ну, например, мальчика Давида по фамилии Ойстрах.
И родители отсеянных мальчиков не роптали, не давили профессора связями с Русским для внешней торговли банком, не кляузничали в городскую управу и градоначальнику, что "зарезан светлый талант России", как это сплошь и рядом бывает теперь. Родители соглашались: Столярский знает, Столярский - бог.
А он делал свое дело, и когда его ученики разошлись по всему свету, а он лишь получал сведения, что его ученики повернули к себе все медальное золото мира, он говорил:
-Закономерный триумф!
Но тут прошло несколько лет под музыку пушек и пулеметов. За эти несколько лет утвердилась новая точка отсчета времени в новой стране. И молодая педагогика государства, влезши в горнило большой перестройки, долго плутала в дезориентированном дымном горниле. Были загибы, заскоки, уклоны, побочное лупцевание литературных стилей Корнея Чуковского:
-Надо, товарищи, давать по шапке как стилям, так и Чуковскому!
И когда отборолись с Чуковским - бросились на борьбу с вундеркиндом. Предали его анафеме.
Конечно, тяжело: выдать одаренность ребенка за негармоничное развитие личности. Но ничего, плодотворно покусились. Опрокинули выявительные теории по маленьким гениям. Дошли до теорий Столярского, озадачились, погрызли деформированные спусковым крючком наганов ногти, сказали:
-Надо, товарищи, дать по шапке и этим теориям, и отдельно Столярскому!
А время, конечно, шло. И настал час, когда педагогика вызволилась из горнила, оздоровилась. Тут вычеркнули из меню Чуковского и Столярского, и раздался вполне трезвый голос:
-Надо открывать одаренных детей. Как теперь говорят - детей-индиго.
И поступили сведения, что не только в перспективной Одессе, но также в Селец-Завоне, Култуке, Торжке, Гуляй-Поле, Ельце живут дети с необычайно извилистыми мозгами.
Поступили сведения, что качественно изменился сам тип вундеркинда. Вместо бледного существа с пергаментной кожей и синими жилками на висках, склонного к обморокам и уединению, открыли подвижную личность с тягой в коллективизм и общительность.
Теперь одаренных детей разыскивают. Не везде, правда, с достаточным рвением, не везде озаботясь как делом большой государственной важности. Но все-таки родина глазами назначенных министерств вперивается в населенные пункты. Впериваются университеты, Академия художеств, Союз писателей, Союз композиторов, и спортивные общества, отыскивая таланты, связываются уже чуть ли не с родовспомогательными учреждениями. И в отдельных отшибных местностях даже сельский родитель не опасается, знает: если его малютка Михей с завязанными глазами, помня все ходы на двадцати шахматных досках, разделывает под ноль двадцать взрослых мужиков да еще уличает колхозного счетовода (профессиональное, куда человеку от этого деться!) с мухлежкой с передвижением ладьи по дуге - быть мальчишке в столице.
И если Галя Бондаренко из Гуляй - Поля, второклассница, спасает десятиклассников от краха по математике - быть ей замеченной и быть в столичной спецшколе для ребятишек-индиго.
А Леня Пятаков, в белоснежной рубашке, заштопанной курточке и коротковатых брюках жил прежде в поселке Бучи. И сейчас Леня сдает экзамены профессорам консерватории в письменном виде: на что расходует каждый день время, что успел сделать.
Есть дети, которым сам бог велел стать вундеркиндами. Ну, положим, папа, мама баба и деда в семье - первой руки математики. В силу наследственности и окружения ребенку трудно стать нематематиком.
В генетике известны наследственность и изменчивость. Наследственность - отнесемся к ней уважительно. Но будем славить изменчивость, наше главное благо и достояние. Изменчивостью прирастает прогресс человечества. Изменчивость - это Михайло Ломоносов, Леня Пятаков, артист Юрий Никулин.
У Лени Пятакова чудесная мама. Она - воспитатель детсада, к музыке никак непричастна. Папа тоже далек от музыки, далек от семьи и вообще расплывчатый морально мужчина. А Леонид Пятаков родился композитором, сразу композитором, неизвестно в кого. Он внимательно глянул на нас, поддернул рукава старенькой курточки и сел к инструменту. Он играл фрагменты из последней своей композиции "Времена года". Потом он - неполных четырнадцать лет - рассказал о своих сюитах, импровизах, прелюдах. Затем он сказал "до свидания" и пошел работать над оперой. ("Осталось много доделок. Летом у меня достаточно времени, я читал сочинения Шиллера. Мне больше нравится Шекспир, только Шекспир пока не во всем доступен для меня. Должно пройти еще несколько лет, чтобы я смог разбираться в переживаниях его героев, а без этого нет права писать музыку к его трагедиям. Я выбрал "Мессинскую невесту" Шиллера. Либретто мне тоже пришлось написать самому. Ведь театральные либреттисты не стали бы писать для меня из-за моего возраста.).
-Скажите, - спросил я концертмейстера Ермакова, - только так, положа руку на сердце: а могли бы не открыть, проглядеть Пятакова?
-Нет, - сказал концертмейстер. - Будь мальчик одарен в три раза менее - он все равно попал бы к нам.
И тут просится, лезет в текст отступление. Антик Софокл, классик Гашек и другие словесники сожалительно писали о затертых, затерянных, не проявленных в мирской суете талантах. И давали проекцию небесного рая, где всяк, в отличие от земли, сидит на истинном месте, в силу природных способностей. И там, в раю, адмирал Нельсон, Михаил Кутузов и Наполеон Бонапарт сидели отнюдь не над всеми военачальниками, а сидел на главной ступеньке стекольщик из Гдыни, в котором люди затерли при жизни наивысшего полководца.
Так как же теперь с прижизненным выявлением дарований?
На Украине есть девушка Оля Шевченко. Она побеждала на самых высоких астрономических олимпиадах. Она окончила школу с золотой медалью. Она была человеком, очень желанным науке. Но произошел тот несчастный случай, как с Шаляпиным в Нижнем Новгороде: ее не приняли
в институт. Потому что она знала тьму сложнейших вещей, но в экзаменационном сочинении позволила себе написать: "Анна Каренина ехала в карете с поднятым задом".
И обиженная Оля уехала. И в большинстве своем сказали бы у нас: ну и пес с ней. На таланты щедра наша отчизна, не эта - так будет предостаточно других всяких Оль.
Однако Олю персонально разыскивают. Ищут профессора Всехсвятский и Горделадзе. Ищут газеты. И непременно найдут.
У писателя Бабеля (три вундеркинда жили в этом человеке, и Максим Горький был его профессором Столярским) есть рассказ "Карл - Янкель", и рассказ кончается такими словами:
"Я вырос на этих улицах, теперь наступил черед Карла - Янкеля, но за меня не дрались так, как дерутся за него, мало кому было дела до меня".
Есть очень хорошая драка на свете - за детей-индиго. Это очень хорошая драка, в которой всем нам нелишне участвовать.