ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
КОВРОДЕЛ.
1.
Рафик тоже курит. Собственно с услужливого щелчка зажигалки и началось год назад их с Радзинским знакомство. А сейчас совместный перекур – отличный для Радзинского повод остаться с бакинским коллегой наедине и побеседовать с ним по душам.
Ночь безлунная, тёплая, уютная. Тьма непроглядная вокруг. За пределами жёлтого светового круга возле подъезда словно и нет ничего. Деревья при таком освещении глянцевые, как ненастоящие. Они обступили деревянную скамью наподобие беседки, украсили её резной лиственной тенью.
Слышно, как люди ходят там, в темноте, прогуливаются не спеша, переговариваются негромко. После жаркого дня многим захотелось выйти на свежий воздух из душных квартир. А уж если в квартире собралось человек этак сорок гостей…
Эльгиз устроил роскошный приём в честь своих московских друзей. Явились все его бакинские родственники. И не только родственники, как понял Радзинский. Определённо, среди гостей были и суфийские «братья» Эльгиза.
Радзинский мгновенно со всеми познакомился, обнялся, пошутил и выпил. Обзавелся полезными связями. Получил три солидных деловых предложения с перспективой остаться в Стране Огней навсегда – квартира и внушительный оклад гарантировались сразу. Четыре счастливых отца пообещали без раздумий отдать за него своих дочерей. Они безо всякого стеснения вертели и осматривали Радзинского, похлопывали по спине и восхищённо цокали языками – «красавец»! Тот отшучивался, а когда не помогало, доверительно сообщал, что сердце его с недавних пор занято, и ухмылялся про себя, представляя, как носит на груди портрет аспиранта в медальоне сердечком.
Аверин в этой вакханалии не участвовал. Он ничего не пил (только воду), ничего не ел, молчал, не улыбался и, вообще, сидел на одном месте, не поднимая глаз. Радзинский сначала пытался его растормошить, напоить, накормить, но потом разозлился и бросил эту затею. Тут очень кстати подвернулся Рафик, красноречиво чиркнувший в воздухе зажигалкой и знаками предложивший прогуляться на свежий воздух.
- Не знал, что ты так здорово поёшь, – весело прищуривается Радзинский и затягивается глубоко, неторопливо. Добродушно усмехаясь, он поправляет на груди Рафика рубашку – такой совершенно бессмысленный дружеский жест – но на самом деле тянет в этот момент от рафикова сердца зелёненькую ниточку, незаметно наматывая её себе на палец.
Рафик не маг, он не поймёт, что делает с ним Радзинский. А тому необходимо разобраться, наконец, в ситуации, и вытянуть из Рафика всю информацию, которой тот располагает. Радзинский не испытывает никаких угрызений совести – ему сейчас очень надо знать, поэтому не до сантиментов.
- Ты ещё не видел, как Элик танцует, – смущённо отмахивается Рафик, усиленно дымя сигаретой. – В прошлом году в Шеки на свадьбе племянника он так гайтагы изобразил – все были просто в экстазе! Учитель Элика на два года в Иран отправлял – Элик в торгпредстве работает, поэтому мог выехать без проблем. Там он занимался с наставником, который обучал его особой технике движения. Элик и кружиться может часами, как настоящий дервиш. Ты не смотри, что он такой сдержанный. Он каким хочет, таким и бывает.
- Я понял, – заверяет Радзинский. В его бархатистом голосе столько елея, что будь Рафик повнимательнее, он бы давно сбежал от греха подальше. Но в том-то и дело, что рафиково внимание Радзинский забрал сейчас себе и управляет им по своему усмотрению. – А мне казалось, что Учитель у вас с Эликом один на двоих. Нет?
- Мой учитель – Элик. Точнее, наставник. А собственного мюршида я ещё не встретил пока. Вот Эльгиз и руководит мною потихоньку, советы полезные даёт, направляет… Тебя-то он чему учит? – вдруг оживляется Рафик. – Каким-то отдельным техникам или он всерьёз за тебя взялся?
- Правило духовной жизни номер один, – наставительно произносит Радзинский, похлопывая Рафика по коленке. – Никогда ни с кем не говори об этой самой своей духовной жизни, кроме своего наставника, учителя, старца – нужное подчеркнуть.
- Значит, всерьёз – ухмыляется Рафик в свои пышные усы и косится на Радзинского насмешливо, стряхивая пепел в жестянку, стоящую между ними на скамейке.
- Что это мы всё о высоком, да о высоком, – хохочет Радзинский. – Скажи лучше, зачем Элик нас позвал? Что ему от нас надо? – Ниточка тянется, тянется, скручивается. Вот синяя добавилась, вот жёлтая… Со стороны кажется, будто Радзинский просто вертит в пальцах зажигалку.
- Думаешь, я знаю? Прилетел неделю назад – «отпуск бери». Какой отпуск? Конец учебного года, сессия скоро. «Договорись». Пришлось договориться… Потом оказалось, зря. Поторопился. Элик, когда узнал, что вы на поезде поехали, разозлился страшно – вдохнул так глубоко-глубоко и медленно-медленно выдохнул. – Рафик очень живо изобразил дыхательные упражнения разъярённого Эльгиза. – И даже не спрашивай, как он тебя потом обзывал! – живот Рафика начинает колыхаться от беззвучного смеха.
- Да? А чего это он так взбесился? – Радзинский довольно фальшиво изображает наивное удивление.
- Яхши, часть эпитетов я озвучу. – Рафик кашляет, подавившись дымом, но всё равно продолжает смеяться. – «Стратег недоделанный, баран-самоучка, горилла любознательная, рыцарь круглого нуля, Меджнун доморощенный, осёл ревнивый»… Хватит?
2.
Гул голосов, звон бокалов, повсюду люди. В густом и жарком воздухе столько ароматов, что задохнуться можно. Пьяно пахнет вином, удушающе – женскими духами, но возле стола аппетитный шашлычный дух перекрывает всё.
Дохнув табачным перегаром и слегка подразнив свежим запахом улицы, Радзинский навис сзади над Авериным и вкрадчиво поинтересовался:
- А чего это ты пересел? Хочешь к Элику быть поближе?
Николай в ответ смерил его усталым взглядом и с досадой повёл плечами, отворачиваясь. Ему явно не нравилось, что Радзинский стоит у него за спиной. Замер и стоит. Аверин хотел было уже поинтересоваться, в чём дело, как Радзинский крепко обхватил его голову своими горячими ладонями и с чувством чмокнул в светловолосую макушку.
- Детский сад, – с умилением пробормотал нетрезвый востоковед, падая на соседний с Авериным стул. – Был бы ты поумнее, держался бы от Элика подальше. Ты хоть знаешь, что ему от тебя нужно?
- Знаю, – спокойно ответил аспирант, с неодобрением наблюдая, как Радзинский наливает себе ещё вина и как смакует его по глоточку.
Радзинский едва не поперхнулся. Во всяком случае, бокал опустил на скатерть, щедро посыпанную сумахом, и хмуро уставился на Николая.
- Знаешь?
- Я тебе ещё в поезде говорил, – аспирант удивлённо поднял бровь – в глазах недоумение и недоверие.
- Ах, это! – сразу расслабился Радзинский. – «Мы едем, чтобы начать свою работу». Подробнее так и не хочешь мне объяснить? – Он склонил голову набок, снисходительно разглядывая упрямого аспиранта. Но вдруг резко подобрался, схватил Аверина за подбородок и с тревогой заглянул ему в глаза. – Коль, у тебя зрачки огромные. От чего?
- От ковра, – скупо ответил аспирант, высвобождаясь из захвата чужих пальцев. – Я потому и пересел.
- В смысле?
- Там ковёр напротив – синий. Там, где мы раньше сидели. Это ковёр для медитаций. Я от него в транс впадаю. Узор у него специфический, сразу видно, что Мастер делал.
- Да? – Радзинский заинтересовался. Поднялся, обошёл стол, остановился перед неброским настенным ковром над обитым шёлком диваном.
- Тебризский ковёр, – задумчиво констатировал он. – На «Шейх-Сефи» очень похожий орнамент.
Стоило начать путешествовать взглядом по коричневым линиям, сплетающимся в тонкий изысканный узор, как сразу появилось знакомое ощущение давления на мозг. Как будто густая, сладкая патока стекает по затылку, давит на лоб, распирает череп изнутри.
- Нравится? – Рядом остановился Рафик с чашкой чая в руке. – Это мой рисунок, – прихлёбывая чай, просто сказал он. – Я этот ковёр три года делал. Хочешь – научу. У тебя восхитительные узоры выходят. И пальцы такие ловкие – загляденье, как ты ниточки тянешь и сплетаешь.
Радзинский обмер на мгновенье, потом медленно повернулся к простодушно улыбающемуся Рафику, оглядел его с ног до головы, и вдруг оглушительно захохотал. Он стонал, всхлипывал, силился что-то сказать, цеплялся за рафикову рубашку и так хлопал его по плечу, что тот едва не расплескал весь свой чай. Наконец, немного успокоившись, раскрасневшийся, со слезящимися от смеха глазами Радзинский выдавил небрежное:
- Может, пойдём ещё покурим?
- Йох, пойдём чаю попьём.
3.
После ярко освещённых комнат Радзинскому показалось, что здесь совсем темно – только неяркие светильники на стенах. Осмотреться ему не дали – Рафик шагнул следом и плотно прикрыл дверь. Теперь ещё и тихо.
В комнате практически не было мебели, кроме нескольких низеньких чайных столиков, уставленных посудой и подносами со сладостями. Люди сидели прямо на ковре на подушках, в основном возле стен, оставляя середину комнаты свободной. Здесь были все те, кого Радзинский отметил в процессе знакомства с гостями. Этот факт потешил его самолюбие – значит, внутренний локатор работает. Удивило только присутствие женщин. Их было трое, и одна из них – жена Эльгиза, про которую Рафик ещё по приезде шепнул, что она дочь Учителя.
Радзинский чего-то подобного ожидал, поэтому степенно поклонился, внятно произнёс приветствие и невозмутимо уселся возле одного из столиков. Рядом, пыхтя, приземлился Рафик.
- Ну что, Викентий, поучить тебя? – доброжелательно поинтересовался ковродел, разливая чай по пиалам. – У тебя есть свой стиль. Мне с тобой легко будет.
Радзинский бросил быстрый взгляд на присутствующих – никто не обращал на них внимания – и широко улыбнулся, глядя в глаза собеседнику:
- Честно признаюсь, Раф, ты меня удивил. Хочу ли я у тебя поучиться? Конечно, хочу. Я какие-то узоры сплетаю по наитию, но всё это ни в какое сравнение не идёт с тем, что, оказывается, ты можешь. Это ж какая степень концентрации внимания должна быть, чтобы удерживать в голове весь замысел целиком, не смазать при этом детали, и нигде не ошибиться!
Рафик задумчиво жевал печенье и на похвалы никак не реагировал. Тогда Радзинский ехидно поинтересовался:
- А ты не боишься меня натаскивать после сегодняшнего инцидента?
Рафик добродушно усмехнулся – увалень увальнем, только в глазах на этот раз мелькнула глубоко запрятанная жёсткость:
- Теперь, когда рядом с тобой твой аспирант, ты будешь паинькой.
Радзинский промолчал, хотя сердце в предчувствие близкой разгадки ощутимо трепыхнулось. Он снова оглянулся – никто по-прежнему не обращал на него внимания. Но ведь это экзамен. «Чем бы тебя удивить, Рафик? И вас, господа…». После секундного раздумья, Радзинский встряхнул кистями обеих рук и быстрыми неуловимыми движениями вытянул из Рафика несколько разноцветных нитей. Из своих пальцев он извлёк ещё несколько и сосредоточенно принялся за работу.
Выходило что-то вроде салфетки – во всяком случае, по размеру – только узор был однозначно ковровый. Виноградная лоза, сплетаясь изящным орнаментом, заполнила своими причудливыми изгибами всё поле, окружая похожий на солнце центральный медальон. Бордюр из виноградных гроздьев опоясал основную композицию выразительной рамкой, повторяемость элементов которой создавала ощущение чёткого быстрого ритма.
- Прими от меня это скромное творение в знак глубочайшей признательности, наставник, – глубоким оперным баритоном, явно рассчитанным на театральный эффект, смиренно произнёс Радзинский.
Рафик цепким, внимательным взглядом окинул его работу и удовлетворённо кивнул. Платочек, будучи аккуратно сложенным вчетверо, переместился в нагрудный карман рафиковой рубашки.
- Не думай, что мы с тобой будем таким образом развлекаться, – спокойно заметил при этом Рафик. – Ты у меня будешь часами у станка стоять: учиться основу правильно натягивать, узлы вязать, даже шерсть красить будешь сам.
- У тебя поэтому нет учителя? Этим никто не занимается? – понимающе хмыкнул Радзинский.
- Только на уровне народного промысла, – согласно кивнул свежеиспечённый наставник. – Так, чтобы управлять сознанием с помощью рисунка, здесь таких Мастеров нет.
- А ко мне, значит, ты сознательно на конференции подкатил, – весело констатировал Радзинский.
- Не надо было выставляться, – флегматично пожал плечами Рафик.
- Занятно… А чего целый год ждал?
- А это ты у Эльгиза спроси. Я человек подневольный.
- А, может, мы Коленьку Аверина ждали? А, Раф? Не ты ли сказал, что я теперь «буду паинькой». Что ты имел в виду?
- Только то, что сказал, – душевно улыбнулся Рафик и подвинул к себе блюдо с пахлавой.
4.
Аспиранта Радзинский нашёл в их общей спальне. Тот лежал на кровати прямо в одежде, отвернувшись к стене, и на появление соседа никак не реагировал.
Радзинский не решился включить свет. Подкрался неслышно, присел на краешек кровати и, вытянув шею, заглянул Аверину в лицо. Глаза аспиранта были ожидаемо открыты – он не спал.
- Коль, ты не заболел? – встревожился Радзинский. Ему показалось, что лоб Николая на ощупь горячий. Тогда он решительно перевернул аспиранта на спину и прижался к его лбу губами. – Температуры нет. Что случилось-то?
- Мне домой надо, – сдавленно прошептал Николай. Губы его кривились, как будто он с трудом сдерживал слёзы.
- Из-за блондина того мерзкого? – грубо спросил Радзинский. Настроение сразу испортилось. – Плакать собрался? – злым голосом вкрадчиво поинтересовался он. – Очень мудрое решение. Особенно когда ты щелчком пальцев можешь превратить его в овощ.
Аверин подскочил так резко, что они с Радзинским больно стукнулись лбами.
- Кто тебе это сказал?! – зашипел аспирант. – Что ты выдумываешь?! Это для тебя люди – марионетки!! Это ты готов всех – щелчком… И меня тоже! Я устал постоянно от тебя какой-нибудь пакости ждать! И не лезь, вообще, в мои дела! Тебя они не касаются!!!
- Коль, заткнись. Или я тебя ударю, – бесстрастно пообещал Радзинский.
Аверин осёкся на полуслове и несколько секунд молча хлопал своими длинными ресницами, не находя, видимо, слов от возмущения, чтобы достойно на эту угрозу ответить. Потом оттолкнул Радзинского, вскочил, рывком вытащил из-под кровати чемодан и принялся кидать туда все свои вещи без разбора.
Радзинский Николая не останавливал, следил за его метаниями лениво и разве что только не мурлыкал. Когда чемодан был с трудом и чертыханиями закрыт и аспирант сосредоточенно оглядывался вокруг, соображая, не забыл ли чего, Радзинский неспешно потянулся и вдруг ловко выхватил из-под аверинского носа чемодан и, как мяч в баскетбольную корзину, закинул багаж аспиранта на высоченный трёхметровый шкаф.
Аверин аж воздухом подавился от такой наглости. Хотел схватить стул, чтобы с его помощью добраться до чемодана, но стул, отброшенный Радзинским в сторону, улетел в дальний угол.
- Ну? – пакостно ухмыльнулся Радзинский. – Заставь меня. Ты же можешь…
- А не пошёл бы ты, Кеша, – срывающимся голосом начал разгневанный аспирант.
- Куда? – с самым невинным видом поинтересовался Радзинский.
- Чай пить!!! – рявкнул доведённый почти до слёз Аверин.
- Только после Вас, – церемонно склонился перед ним Радзинский.
Николай открыл было рот, но сдержался и, гордо прошествовав мимо своего мучителя, громко хлопнул дверью. Радзинский с облегчением выдохнул, прислушался к звуку удаляющихся прочь шагов, и, подставив стул, быстренько стянул чемодан со шкафа. Осторожно выглянув из комнаты, он тихо вышел, прокрался в прихожую и закинул злосчастный чемодан на антресоли, не забыв плотно прикрыть хлипкие дверцы навесного шкафа. Туда Аверину без стремянки точно не добраться – потолки высокие, четыре метра, а Коленька ростом, увы, не вышел…