В комнату через распахнутое окно вместе с потоком живительного майского воздуха, смешанного с ароматом первоцветов, врываются отголоски духового оркестра.
Зинаида тяжело подходит к окну, смотрит, слушает. Коктейль звуков,
ароматов, ярких красок проникает во всё её существо. Наполняет её
утраченными, но не забытыми ощущениями молодости, радости, праздника.
Женщина улыбается, приветствуя и этот день, и это, такое редкое в её годы, прекрасное состояние души. Чашечка утреннего чая с молоком довершает
неожиданную, словно с небес спустившуюся на неё благодать.
Зинаида выходит в скверик перед домом, тяжело опускается на скамейку. Ничто
не нарушает её покоя. И в этой благодати вспомнилась Зинаиде молодость...
да нет, юность, ведь было-то чуть за шестнадцать... Она учится на медицинскую сестру и всё ей нравится, жизнь прекрасна!
Война... С первого же дня их курс отправили на фронт. Девушка, почти подросток, трудится на кровавой ниве, вытаскивая раненых с поля боя,
переносит их на носилках в железнодорожные составы или из составов в здания, шалаши или избы, смотря по обстановке.
Она уже не плачет над ранеными и покалеченными, но точно отработанными движениями рук перевязывает, переворачивает и перекладывает их,
сводя к минимуму боль страдальцам от её жизненно необходимых действий.
Днём или ночами, когда нет боя, собираются бойцы и медички в землянках.
Часто раздаются оттуда пение, смех, весёлые шутки... И уже не замирает её сердечко от сознания, что после очередного боя половина этих прекрасных
людей не вернётся сюда, а может быть и её самой не будет.
Девушки заводят скорые романы, которые тогда имели совершенно
иное значение или... вовсе никакого значения не имели: после очередного боя одного из пары, а то и обоих, может не оказаться на этом свете.
Но Зиночка не может судить об этом правильно - у неё ещё не было
ни единого романа. Формирование девушки что-то затянулось. Подружки такие пухленькие, с прекрасными формами, весёлые. Засмеются - колокольчиками серебряными заливаются.
А она... вот уж точно - гадкий утёнок: длинная, нескладная.
А что до глаз чУдной красоты, аристократического рисунка носа и губ,
как на картине художником выписанных, так их никто и не видит.
Ведь сидит она всегда молча в тёмном дальнем уголке, что-то пальцами
на острых коленочках перебирает.
Не замечает её сильный пол. И сердечко Зиночки не затронуто пока,
ровно, как мамины часики, тикает. Но Богом спасаема девушка.
В этой страшной сечи она, как завороженная, целёхонька и здоровёхонька.
Четвёртый день нет боя. Эх, живи да радуйся!
Девчонки вовсю наводят красоту: моются, сушат волосы и
накалённым на пламени горелки от гильзы (лампы были редкостью)гвоздём
"наводят" кудри! Одежду стирают тщательно - и из гигиены, и из
русских военных традиций - в бой идти в чистой одежде!
В палатке висит огромный плакат, почти во всю площадь которого
огромный красный флаг! А краска-то, если её потереть наслюнявленным
пальчиком, остаётся на нём - вот и румяна тебе, и помада.
Брали кусочек мела - пудра! На гвозде оставалась копоть - прекрасное
натуральное средство бровки подводить.
Но Зиночка, кроме чистоты, ни о чём не думала. Не надо ей этого было.
Дремала её женская натура...
Вечером собрались в землянке. Сидят бойцы, покуривают, истории, одна интересней другой, рассказывают, фотографии рассматривают.
Вдруг Маруська говорит:
- А вы знаете, что я вам расскажу про нашу Тихоню?
Все сразу повернулись в тёмный уголок, где обычно сидела Зиночка.
Это её Тихоней за молчаливость и смиренный нрав прозвали.
- Что ты про неё расскажешь? - весело спросил заправский весельчак
и балагур Володька. - Уж не влюбилась ли наша Тростинка?
- Этого я не знаю, но я слышала, как она пела какую-то песню.
И по радио так красиво не поют!
Все оживились, никто и не знал за Зиночкой такого таланта.
И понеслось со всех сторон: спой да спой...
Зарделась девушка, даже слёзы выступили, спасибо, полумраку в её уголочке,
никто этого не заметилЮ а то и вовсе засмеяли бы. Но так долго привлекать
к себе внимание для неё было мучительнее стеснения и она запела:
- Скажите, девушки, подружке вашей,
Что я ночей не сплю, о ней мечтаю...
Волнующий грудной голос с переливами, с затаённой грустью, сдерживаемой,
но рвущейся на свет, пробудившейся тоской по большому чувству - настоящему, всепобеждающему,- отозвался в каждой душе, казалось, убитой войной, близкой смертью, для восприятия этого великого дара!
- Мишина... Зинаида... к командиру, - голос посыльного оборвал
зародившееся, но крепнущее и набиравшее мощь чудо пения.
Выбралась Зина из землянки - ночь глубокая, на бездонном небе звёзды,
кажется, с яблоко такие крупные, сияют. Красота, тишина - сказочные!
Но некогда любоваться. Бежит, торопится Зина к командиру. Явилась, только доложить об этом по форме собралась, командир прерывает:
- Вот этого товарища нужно проводить в штаб. Вернёшься - доложишь.
Выполняй!
Идут. Сначала лесочком. Да какой там лесок, так, группка деревьев.
Вышли на поле. Темень - как в банке с чернилами. Идут молча, след-в-след.
Каким шестым, десятым чувством проводница узнаёт дорогу в этом бескрайнем
поле?!
И тут... мрак и тишь разорвал орудийный залп, другой, третий.
Артподготовка!
Гул, грохот, свист, вспышки... А эти двое оказались в самом центре ада.
Ужас и смятение охватили Зину. И что может быть ужасней оказаться в ревущей, стонущей, вставшей на дыбы, ливнем осыпающейся земляной лавины!
Вдруг "товарищ" хватает Зиночку за плечи и валит на землю.
Со всех сторон падают, взрываются снаряды. Где небо? Где земля? -
всё одна страшная бездна.
Зинаида, как за спасительную соломинку, вцепилась за мужчину,
единственную её надежду на спасение. А он... стал срывать с неё одежду.
Ужас от взрывающегося пространства померк и отступил в сознании девушки
перед, как ей уже казалось, озверевшим чудовищем. Яростно сопротивляясь,
она никак не могла вырваться, и они клубком катались по клокотавшему полю.
Земля взрывалась в местах, где за секунду до этого находились два тела,
такие, в сущности, слабые перед созданной человеком стихией.
Взрывы изрыгали горы земли, засыпая двоих, находившихся в адских объятиях, следовали за несчастными, опережали, кружили со всех сторон, но...
живая цель им не давалась.
И вдруг... тишина... Оглушительная, одуряющая, неземная,..
кос-ми-чес-ка-я
обвалилась над ними, над полем, над миром...
Зина и её подопечный встали с земли, надо бы сказать: не глядя
друг на друга. Но из-за вновь навалившейся темноты, ослеплённые вспышками,
они вообще ничего не видели.
Отряхнувшись, поправив растерзанную одежду, девушка пошла вперёд.
Мужчина следовал за ней, поддерживая свою проводницу в её молчании.
Благополучно дошли до места назначения и более уже никогда в жизни не встретились...
Не в силах оставаться на месте от нахлынувших воспоминаний,
женщина поднялась, опираясь на удобный бадик. Ласковое солнце заглядывает
ей в глаза, как своей старинной знакомой...
Зинаида направляется к выходу из скверика. Вдруг на её пути возникает её подружка, молодая женщина, почти девушка, но что-то объединяет их. Почти неуловимое, необъяснимое, но такое крепкое, такое настоящее.
Эта пара тихим размеренным шагом направляется по улице к дому
Зинаиды Петровны. Они обе знают, что сейчас поднимутся на второй этаж,
поставят чайник, соберут фрукты, сладости и вкусности к чаю.
Сегодня они расположились в гостиной. Зинаида растревожила душу
воспоминаниями и не хотела отрываться от них.
- После той ночи с артподготовкой, - вдруг заговорила Зинаида, -
всё пошло для меня своим чередом, как и прежде.
Её молодая наперсница удивлённо подняла брови, но ни единым звуком
не выдала своего удивления, непонимания. Она знала, что будет рассказ
и понимание придёт... А с ним новое чудо под заглавием "Жизнь"...
- Воюем... Всё, как и всегда - бой, смерть, кровь, стоны... радость
побед, горечь и боль неудачных атак.
На меня по-прежнему никто не обращает внимания. Как-то вызывают в штаб,
уж не помню, кому-то сделать перевязку. И тут я увидела его...
Даааа... его. Он был старше меня лет на двадцать, да всего-то ему, лет под сорок. А мне он показался старым: основательный живот, какое-то дряблое лицо, толстые оттопыренные губы, сальные волосы торчали в разные стороны. Мы мельком глянули друг на друга.
"Какой неприятный", - подумалось мне.
Оказалось, нам прислали военного хирурга. Стали работать бок о бок.
Как это случилось? Не знаю. Я стала с ним... жить. А, когда мы подступили к границам Венгрии, я была на шестом месяце.
Комиссовали меня, и я вернулась в родительский дом на Украину.
Мой позор был закрыт: когда кончилась война, он приехал за мной и нашей
маленькой дочкой Ларисой... его копией.
Мы срочно зарегистрировали брак, так как мужа направили для дальнейшего прохождения службы в Германию.
Я за эти годы расцвела. Моя красота, моя стать были яркими,
но не от счастья. Возраст пришёл. Я уже и сына родила, Мишку.
Мишка моя копия.
Всюду, где мы появлялись, все говорили много ласковых слов детям,
а мужу, что он очень счастливый дедушка, имея таких внуков и дочку.
Его это бесило!
И вот его перевели служить в Россию главным врачом госпиталя
лётной части. Было смешно смотреть, как он прихорашивался, собираясь
на службу. Его самолюбие страдало и он всячески показывал мне,
что пользуется вниманием женщин и отвечает им взаимностью.
Я не очень переживала из-за этого. Но держала его достойно:
всегда обстиран, выглажен.
Однажды, когда я обувалась в передней, собираясь уходить, я услышала,
что он схватил трубку телефона и стал громко говорить, что сегодня они
могут встретиться.
Я вернулась, спокойно взяла у него из рук трубку, а она такая тяжёлая, угольная и, не раздумывая, с размаху приложила её к ненавистной его
черепушке. Кровь струёй хлынула из рассечённой кожи. Обошлось - не убила.
Но мы расстались. И с тех пор я живу одна.
За время этого рассказа Зинаида состарилась лет на десять-пятнадцать.
Она устало отодвинула от себя недопитый чай, посмотрела на свою подругу
долгим взглядом, будто соображая - как она здесь оказалась?
Очень скоро Зинаиды не стало. Кажется, для себя она выполнила свою главную миссию в этой жизни и задерживаться в ней уже не находила смысла...