Мое возвращение из командировки было не столь помпезным, как у Костина, но и не менее эффектным. Жаль, конечно, что не трезвонили глиняные колокола, призывая уверовавших в прогресс работать без прогрессивки, зато наша келья была плотно увешена чертежами-иконами, а ее столы устланы каменной мозаикой из переливающихся всеми цветами радуги образцов продукции «Аглобагина» и «Санта Маргариты», а поверх всего этого великолепия — еще и завалены щедрыми дарами «Бретона»: фирменными календариками, авторучками и прочей рекламной мишурой.
— Толя! Откуда это?! — не ожидал ничего подобного директор будущего Центра каменных искусств.
— От верблюда, — схамил, не удержавшись.
— Слушай, собирай все это, понесем к Меламуду, пусть удивится, — сообразил он, наконец, откуда.
— Пусть здесь удивляется, — не согласился с ним, — А то, в конце пищевой цепочки, наши образцы окажутся у Путина, а тот подарит их президенту Италии, совсем как ваши земляные колокола.
— Какие земляные? Что ж, мне его сюда звать? — продолжил тупить Костин.
— Можно ко мне домой — я еще не все сюда принес.
— Да ладно тебе! — незлобно махнул он рукой, сгреб несколько плиток и выскочил на доклад.
Минут через десять, к моему удивлению, вернулся с Меламудом. Бросив рассеянный взгляд на наше богатство, тот раздраженно проворчал, обращаясь к Костину:
— Надо созвать совещание, и вы все доложите там. С камушками и картинками, — добавил он уже в дверном проеме.
Именно с того совещания и начались мои неприятности в управлении делами президента. А как хорошо все начиналось! Весь день шли и шли восторженные посетители.
— Три с половиной на полтора метра? — недоверчиво переспрашивали они, — Не может быть.
— Может, — отвечал неверующим, — Лично видел.
— При толщине в один сантиметр такая плита развалится, — уверенно заявляли скептики.
— Не развалится, — возражал им, — Режимы изготовления камня отрабатывают в заводской лаборатории и записывают на компьютерный диск. Диск с данными устанавливают в компьютер главного пульта управления, а дальше работает автоматика. Стабильность продукции и уникальные характеристики гарантированы патентом «Бреветти Тончелли».
— Мудрено, — удивлялись оппоненты.
— Ничего мудреного. В лаборатории действительно можно создать любой камень, который только способно изготовить это оборудование. «Ноу хау» передают вместе с ним.
— Так что, можно проектировать камень?! — доходило, наконец, до наиболее продвинутых.
— Можно, — убежденно отвечал им.
Моя популярность росла. Костина, похоже, это раздражало, но он не подавал вида.
Более того, когда мы ненадолго переместились в проектный институт, разрабатывавший уникальные дома для управления, я быстро выдвинулся на передний план.
Впрочем, ничего удивительного в том не было — ну, кто, кроме меня, мог дать специалистам института исчерпывающие сведения о плитах из искусственного камня. К тому же волей-неволей включился в обсуждение проблем формирования сэндвич-панелей и способов их крепления к стальному каркасу здания. Ведь кое-что подобное случайно подсмотрел на «Аглобагине».
Масштабы предстоящих работ завораживали. За три года предстояло построить около ста пятидесяти зданий. И эту грандиозную работу намеревались выполнить исключительно силами предприятий при управлении делами президента.
Подключили меня и к работам, связанным с оценкой стоимости квадратного метра элитного жилья для сотрудников управления. Словом, скучать было некогда.
— Толя, готовься к совещанию. Меламуд не забыл. Уж лучше бы всю плитку ему отдал, как колокола, — налетел на меня Костин.
— Всегда готов! — ответил ему.
— Доклад сделаешь ты. Когда напишешь, покажи.
— Ничего писать не буду. Все мои доклады — экспромт.
— Какой экспромт?! Сам Кожин будет!
— И что? Он знает камень лучше меня?
— Не лучше. Но экспромт, — заворчал начальник, — Должен же я знать, что ты там наговоришь!
— Скажу, как есть, — ответил ему и категорически отказался что-то писать.
Экспромт оказался удачным. Куча вопросов, а главное — сияющие глаза заинтересованных в успехе предприятия людей. Большинство из них мне были незнакомы. Но не я созывал то совещание.
— Толя, на субботу ничего не планируй. Придется поработать, — предупредил Костин.
— Надо, значит надо. А что надо?
— Встретиться с Мироновым и ответить на его вопросы. Он сидит на Старой площади в здании администрации президента. Пропуск тебе заказан.
— Кто такой Миронов? Какие вопросы?
— Питерский. Говорят, его планируют вместо Кожина. Вопросы? Откуда я знаю?! — возмутился центральный директор.
В девять ноль-ноль оказался в скромном кабинете кандидата в большие начальники.
Мой экспромт о камне вызвал живой интерес. Часа два отвечал на вопросы.
— Вы у кого работаете? — спросил тот под занавес.
— У Меламуда.
— Будете работать у меня, — безапелляционно определил кандидат в Кожины.
— Слушай, тут за тебя такая борьба началась, — почему-то шепотом сообщил через неделю Костин, — Меламуд из себя выходит, а сделать ничего не может. Похоже, нас у него заберут.
Вскоре вызвал Меламуд:
— Что ты там наговорил Миронову? — начал он относительно спокойно.
— Ничего особенного. Рассказал о камне.
— Кто тебя уполномочил?! Что ты туда поперся?! — взорвался начальник, живо напомнив мне ненавистных армейских полковников.
— Я не поперся, а выполнил указания директора.
— Какого директора?! — не унимался Баламут, — Этого дурака Костина?! Он и работу просрал и тебя просрал. Иди отсюда! — выгнал он из кабинета.
А меня трясло от возмущения. Давно на меня так не орали. Отвык.
— Что случилось? — подошел «дурак» Костин, и, лишь взглянув на него, захлебнулся истерическим смехом:
— Идите к Баламуту. Он вам все объяснит.
Зазвонил телефон, и директора действительно вызвали к начальнику.
Вернулся мрачный:
— Приказал, тебя отстранить от всех работ с камнем. А мне — готовить доклад на комиссию.
— Как отстранить? Интересно! — возмутился я.
— Вот и я говорю, как. Так что придется тебе, Толя, писать мой доклад — заключил он.
Дня два мы дулись друг на друга, но дело есть дело. Доклад написал, и радостный Костин умчался с ним к Меламуду.
— Все. Завтра межведомственная комиссия. Будут Лужков с Рейсиным. Сказал, тебя взять обязательно. Будешь отвечать на вопросы, — проинформировал Костин.
И вот, наконец, началось. Тесный зальчик, заполненный до отказа. Начальство всех мастей и мы с Костиным за столом руководства. Впервые видел мэра Москвы так близко, да еще без его знаменитой кепки. А Ресин вдруг кивнул мне, как старому знакомому. Неужели еще помнит?
Забормотал Костин. Читал он, как дьячок — скороговоркой, ровным, без эмоций тоном. Да, собственно, для кого читать — вся начальственная масса сидела, равнодушно уткнувшись в столы, у кого они были, или в пол, на кого столов не хватило.
Лишь Лужков, слушая доклад, нервно ерзал, а порой, казалось, подпрыгивал и потом что-то бормотал, обращаясь к Ресину, а тот лишь послушно кивал головой.
— Уф, я все, — вполголоса сказал Костин и сел, — Теперь ты, — толкнул он.
Я встал:
— Пожалуйста, вопросы к докладчику.
— Масса вопросов! — мгновенно подхватился мэр, — Что вы тут выдумали? Что за камень и чудо-изоляция? Откуда такая низкая себестоимость строительства? Вы хоть за рынком следите, экономисты?
— Я за вами не поспеваю, Юрий Михайлович, — решительно остановил его, — Задавайте, пожалуйста, по одному вопросу. Главный наш выдумщик — проектная организация. Достаточно компетентная, чтобы защитить свои решения в любой инстанции. Расчет себестоимости строительства выполнен специалистами этой организации и не вызывает сомнений. Ну, а камень, — начал, было, я.
— Не надо! — внезапно перебил Лужков, — Я знаю все, что вы хотите сказать. Не будет вам никаких заводов! Камень будет поставлять Московский камнеобрабатывающий завод!
— Но, Долгопрудный не производит искусственный камень, который требуется для сэндвич-панелей, — вмешался я.
— И не надо! Строить будет Ресин, а не управление. Ваши участки не на Марсе, а на территории Москвы, и строить вы будете по нашим правилам! Себестоимость в четыреста пятьдесят долларов за квадратный метр — это утопия! Наша цена — минимум четыре тысячи за квадрат. Она не обсуждается, потому что рыночная. А все, что потребуется для строительства, Ресин закажет. Это его прерогатива, молодой человек, — завершил мэр в полной тишине.
— Перерыв, десять минут, — неожиданно объявил показавшийся мне каким-то растерянным Кожин.
После перерыва совещание продолжилось, но уже без нас с Костиным и даже без проектантов и строителей.
Лишь к вечеру узнали, что Лужков торпедировал строительные инициативы управления делами президента, поскольку Кожин не согласился ни с кандидатурой главного строителя, ни с немыслимой, тогда еще казалось, стоимостью работ московского монополиста.
— И что теперь? — спросил Костина.
— Откуда я знаю? — ответил тот.
Утро следующего дня ознаменовало мой последний рабочий день в управлении делами президента. Первым делом хотел перебрать документы, которые принесли с совещания. К моему удивлению, ни в ящике стола, ни в тумбочке ничего не было.
— Что-то ищешь? — спросил Костин.
Молча показал ему опустевший за ночь стол.
— Это уже интересно. Ты же видел, Толя, я запер и опечатал кабинет. Пойдем к Меламуду, это ни в какие ворота не лезет! Шпионы в управлении делами президента! Серпентарий какой-то, а не управление! Похоже, кто-то работает на Лужкова, — бушевал он, пока шли.
Меламуда не было, хотя кабинет его был открыт.
— Ладно, подождем, — решил Костин, — Слушай, ты постой здесь. Если что, предупреди. А я все-таки посмотрю, — нырнул он в кабинет.
«Ну, и ну», — размышлял, приняв меж тем равнодушную позу филера.
— Быстро отсюда! — вдруг выскочил, как ошпаренный, директор несостоявшегося Центра камня и керамики, и мы стремглав понеслись прочь из этого серпентария, — У тебя есть, где все это спрятать и быстро вернуться? — спросил начальник, вынимая из объемистого пиджака громадную пачку документов.
— Зайду к Гусеву в Союз промышленников и предпринимателей. Это рядом, на Старой площади.
— Давай, и сразу назад!
— Ну, как? — спросил его, когда вернулся.
— Пока тихо. Представляешь, повезло — у входа встретил Кожина. Вошел вместе с ним. Если что, охрана на входе подтвердит. Я там специально пошумел немного. Но, каков Меламуд!
Каков тот, так и не успел узнать — зазвонил телефон, и Костин отправился к начальству. Вернулся через полчаса:
— Представляешь, я его опередил. Он рот не успел открыть, а я ему новостью в зубы — у Зарецкого украли всю документацию. Ну, тут и началось. Кто? Что? Зачем? Есть ли дубликаты? Ничего, говорю, нет. Вы же нам ксерокс так и не дали. Уверен, говорит, это Миронова работа. А Зарецкого сегодня же увольняй. Причину придумай, но Миронову он не должен достаться. Вот так, Толя.
— Понял, — согласился с ним, — Думаю, Лужков даже Кожину не даст развернуться, а уж какому-то Миронову и подавно.
Оформлять мое увольнение не было необходимости — мы все еще числились в каких-то тайных списках.
— Возьми на память, Толя. Так, игрушка. Но, при случае выручит, — вручил он мне газовый пистолет. Я рассмеялся:
— Таким только ваш серпентарий гонять.
Пожав руки, тепло расстались, но, как оказалось, ненадолго.