Я спокойно вспоминаю, как много лет тому назад, когда я был ещё пацаном молодым, меня третировал один увалень-переросток с нашего двора.. И чего мы боялись его тогда? Да просто все были помельче его, а он частенько впадал в бешенство и, налетая с разбега, просто сминал. Вот вырасту, буду большой и сильный, тогда поговорим на равных,- думал я. Однако детская обида осталась неотомщённой. Увальня комисовали из армии за неконтролируемый ночной энурез и он как-то быстро достиг социального дна. У меня сейчас не возникает желания вернуться назад и жестоко расправиться с ним: слишком жалким и опустившимся он является сейчас. Нет, я не простил его, просто время наложило свою печать забвения. Прохожу мимо и ноль нимания.
А вот воспоминания о других обидах, которые я сам наносил более слабым, возникают как зубная боль и тогда все кариесы на моей душе заболевают одновременно. Хорошо, когда жизнь более менее благополучно у этого другого сложилась. А если нет, тогда, действительно, внутренний диалог мучителен…
В этой связи вспоминается Лёшка, мой ровесник. У него был необычный нос: в средней части не с горбинкой или прямой, как у других, а с провалом, что придавало ему заметную и необычную крючковатость. Оттопыренные почти перпендикулярно черепу уши и вечная виноватая улыбка на лице. По фамилии и прозвище ему дали - Чудо. Задирали Лёху и в школе, и на улице. Вечно пьяный отец порол Лёху и приговаривал: «Я научу тебя давать сдачи.» А Лёха просто терпел пока терпелка не переполнилась и улыбался, в мать пошёл спокойную до отрешённости женщину.
Рыбачили мы с пацанами с мостика на прикормленном месте. И угораздило Лёху подскользнуться и грохнуться в самую гущу поплавков в воду. Хорошо, что Лёха сам выбрался на берег. Стоит сырой и грязный с виноватой улыбкой, растерянный. А мы все набросились на него: «У Чудо, ну и Чудо! Мы неделю здесь рыбу подкармливаем, а он в момент всю распугал. Иди отсюда". И пинков ещё надавали. А не будь этой обиды от друзей фактически, чаша терпения у Лёхи была бы ещё далека от наполнения.
Закончил Лёха школу, специальность в ПТУ получил, потом армия с её армейской стройбатовской дедовщиной. Не знаю всех подробностей того что там произошло, но что-то переполнило чашу Лёхиного терпения (штамп, но верно): итог такой--признали Лёху невменяемым и опасным для общества и изолировали в соответствующем учреждении. Пропал Лёха...
А лет через десять однажды летом пришёл он к родной сестре босиком, в обносках, худющий, взгляд настороженный изподлобья, улыбки на лице нет и в помине. Сбежал из дурдома под Питером и целый месяц, обходя большие города и дороги, пробирался пешком домой в вологодскую деревушку. Это ж сколько карт, названий населённых пунктов, дорог ему над было различать, так всё распланировать, чтоб нигде не засветиться. Это надо хорошие мозги иметь. Рыдая, рассказывал Лёха как ему плохо и просил сестру приютить его. Но приехали за Лёхой и увезли теперь уж навсегда.
Тоскую и не понимаю, что тогда на рыбалке нам пацанам, мне конкретно помешало развести костерок, обсушить, обогреть Лёху, не прогонять его. Да и чёрт бы с ней этой рыбёшкой… Уверен—это поддержало бы Лёху и изменило бы его нелёгкую судьбу.
Но ничего не вернёшь, ничего не исправишь. И Лёхи нет и жизнь почти прошла...