Студенческие этюды

               
                ВСТРЕЧА.
 
Солнце уже скрылось за изломанной линией холмов, и оттуда поползли, скапливаясь во впадинах степи, разливаясь вокруг торчащих из короткой и жесткой травы валунов, зябкие темно-фиолетовые тени. Запели цикады.
    Ему казалось, что это сама тишина зазвенела в воздухе, как звучит она иногда ночью в глухой, темной комнате. В такие минуты в сознание часто приходит необъяснимое чувство первобытного страха, вызываемое видимо всем состоянием засыпающей дневной природы, уступающей место природе ночной, страшной и опасной: удастся ли снова увидеть рассвет? Он невольно чуть замедлил шаг и начал передвигаться бесшумно, перекатывая ступню с носка на пятку на пружинящей пыли дороги. Темнота сгущалась…

    Вдруг впереди раздались  человеческие голоса, стремительно приближаясь к нему. Уже можно было услышать, как кто-то споткнулся, нецензурно ругнувшись, о камень. Различив характерный выговор этой местности, он понял, что его ожидает встреча с парнями из ближайшей деревни. Встреча, от которой он не мог ждать ничего хорошего.
    - Сойти с дороги,  в темноту и лечь на землю??
    - Нет, - он был слишком самолюбив, чтобы унизиться перед этими подонками, особенно в своих глазах. Вспомнив из курса психологии, что нападение – лучшая защита, решил первым обратиться к ним. Неожиданно, так как шел он бесшумно, вынырнул из темноты и попросил прикурить.
    Вспышка спички, которую ему протянули, осветила их лица: ему показалось, что на них застыло выражение, свойственное мордам тупых и опасных животных. Их  серые кепки, шапочки, закрывающие лоб и достающие до плеч сальные волосы, перстень «самоварного золота», блестевший на одном из держащих спичку пальцев  - все казалось ему омерзительно угрожающим. Спичка потухла. Поблагодарив, он пошел дальше, но неожиданно услышал за спиной торопливые шаги.
   - Психология,  ..ять, – промелькнуло у него в голове. Рука быстро нашарила карман, где лежал большой складной нож.
   - Постой! – большая темная фигура заслонила низко висящие звезды.
   - Идешь-то далеко, видно. Держи, у нас ещё есть – в руку ему ткнулся шершавый край спичечного коробка.
   Пробормотав благодарность, он стоял некоторое время, слушая шум удаляющихся шагов и глядя себе под ноги. Затем сел прямо в пыль, посреди опустевшей дороги и долго смотрел в бездонное, черное небо, усеянное тысячами звезд…

                ДНЕВНИК.

   Начинался тридцать второй день археологической экспедиции. Я был дежурным по лагерю. Хлестал страшный дождь, штормовка моя моментально промокла, слабый луч карманного фонарика не в силах был пробить мокрую стену ледяной предрассветной тьмы.
   Необходимо было развести костер, и все мое существо было подчинено решению этой задачи. Распластавшись над очагом и закрывая от воды слабый, показавшийся мне вначале таким ярким язычок пламени я, задыхаясь от едкого дыма, глядел на сворачивающуюся с треском бересту и думал ... о счастье.
   Я думал о том, как мало в сущности надо человеку для счастья: сухого тепла и свежего воздуха. Все это я мог бы получить в избытке, сидя у разгоревшегося костра, но именно бесплодные попытки разжечь его лишили меня этого. Вздрогнув, язычок пламени погас....

....Поздно вечером того же дня, когда лагерь затих после дневной суеты, я сидел, вытянув уставшие ноги в грязных сапогах, под черным небом с неестественно яркими для городского человека звездами. Едва слышный треск горящего в трубке табака был единственным звуком нарушавшим первозданную тишину. Я был абсолютно счастлив. Где-то там был большой, суетливый мир со сверкающими автомобилями, яхтами, дворцами, банановыми островами... Где-то там ненужно-далеко... Медленно, словно давая мне, время на раздумье, прочертила небо падающая звезда. Но загадывать  в тот момент мне было нечего.

                ТЕАТР.

   Шли занятия в анатомическом театре. Я видел, как скальпель патологоанатома методично отделял от человеческого тела, лежащего на столе, различные органы. Слушал, как его размеренный голос называл эти части по - латыни, объяснял функции и значение.
   Студенты старательно записывали, поглядывая на обезображенный кусок мяса, нимало не задумываясь в уже приобретенном медицинском равнодушии над тем, что перед ними то, что совсем недавно было человеком, венцом творения, просто социальной единицей, дышавшей, мечтавшей, любившей...

   Затем шла лекция по литературе. Я видел, как мел преподавателя строил на сероватом покрытии доски в два столбика гиперболы и метафоры, вычлененные из ткани произведения, как размеренный голос диктовал идеи, которые автор хотел выразить в первой его части и во второй....
   А в голове вертелась старая медицинская шутка: "Вскрытие показало, что пациент умер в результате вскрытия"...
      

                КИОСК.

    Уже несколько дней в окошке киоска союзпечати висела аккуратная белая пластмассовая табличка, на которой четкими, по трафарету написанными буквами значилось: «киоскер болен».
   Изредка я покупал в этом киоске газеты, но теперь он был закрыт, маленькой старушки, обитавшей в крохотном мирке последних новостей на тонкой бумаге, ярких обложек, авторучек, конвертов, деловито отсчитывающей сдачу и припасавшей «трешки» для любителей газированной воды, не было. То ли не нашли другого киоскера, то ли ещё  что-то, но киоск был закрыт.

   Возвращаясь однажды в середине дня домой, я увидел скромную, в три человека процессию, выходящую из подъезда за небольшим, простым гробом, несомым дюжими молодцами из похоронного бюро. Какая-то пожилая женщина, увидев что я остановился, кивнула в сторону процессии и со старческой словоохотливостью пояснила:
  - Соседку мою хоронят. Тихая она была, в том киоске работала.
  Секунду помедлив, я пошел дальше, мимо киоска, где в окошке слепо торчала аккуратная табличка: "Киоскер болен"....
               

                МЕРТВЫЙ СЕЗОН.

   В Коктебеле был мертвый сезон. На длинной полосе светло-желтого песка, уходящей в горизонт, не было ни одного человека. Холодный сырой ветер гонял обрывки старых газет с чьими-то полуистлевшими портретами, легонько позванивал пустой зеленой банкой из-под пива, неизвестно зачем подвешенной к стальному фонарному столбу, нелепо торчащему посреди пляжа.
   Шум волн, шорох газетной бумаги, равномерное позвякивание - эти звуки не мог заглушить маленький джаз-банд, состоявший из трех немолодых музыкантов, которые играли на мокрой, крашеной некогда в белый цвет летней эстраде одну из тех бесконечно длинных мелодий без слов, так популярных на юге.

   Лишь одна скамейка перед эстрадой была занята: там сидели двое и молча слушали. Музыканты играли не потому, что ждали от зрителей какого-либо вознаграждения, они не надеялись привлечь публику. Играя, музыканты смотрели на пару, слушавшую их и смотрящую на них.
   С неба срывались мелкие дождинки, оседавшие крохотными блестящими шариками на тарелке барабанщика. Спектакль, в котором были актеры - зрители и зрители - актеры, продолжался. Берег моря. Мертвый сезон...      
      
                ИГРУШКА.

   Это была забавная игрушка. Маленький, пестро раскрашенный бурундук, будучи заведен ключом, начинал передвигаться крошечными прыжочками, смешно дергая хвостом, раскачивая головой и издавая деловитый стук, более всего и веселивший публику.
   Он упал из рук ребенка на грязный, коричневатый пол электрички и продолжал там свою бестолковую возню. Вагон был переполнен. Люди, улыбаясь, теснились, давая зверьку простор для передвижения. Странно было видеть эти лица, которые все синхронно выражали лишь одно чувство. Улыбка раздвинула седую щетину подвыпившего старика в телогрейке, улыбались пожилой прапорщик с потертым дешевым портфелем на коленях, женщины с большими пакетами, джинсовый мальчик у окна, старуха в грязном, черном пальто. Взгляды всех были устремлены вниз с совершенно одинаковым выражением удовольствия от неожиданной забавы.
   Бурундук, у которого заканчивался завод, то останавливался, то снова начинал беспорядочно двигаться... И вдруг, совершенно неожиданно, раздался громкий всхлип. Одна из женщин, глядя на конвульсии разрядившейся игрушки, заплакала как-то сразу, всем лицом, как плачут иногда маленькие дети. Улыбки на лицах окружающих пассажиров сменялись недоумением. Бурундук, забившись в угол, так и продолжал бессильно вздрагивать...


                О РАЗНОМ.

   Существует гипотеза, согласно которой пространство и время имеют форму кольца. Все, что происходит во Вселенной, должно, соглано гипотезе, в точности повториться через миллиарды лет. Не исключено также , что наш мир является точной копией мира, когда-то существовавшего...

                * * * * * * *

   Как-то раз, стоя холодным осенним утром на серой, пропыленной платформе для пригородных поездов, я наблюдал, как несколько белых голубей с жадностью клевали чью-то пьяную рвоту, вязко застывшую на холодном асфальте.
   Вот самый достойный символ всех мировых религий: жирная птица, кормящаяся сгустком человеческого страха и неверия в себя!!

                * * * * * * *

   Однажды в парке я увидел старика, собирающего цветы! Увлекшись, он забыл свою помятую, старомодную шляпу на краю поляны. Она серела на траве как горб неведомого зверя, а сам старик ушел вглубь зеленого плетения. Ему трудно было нагибаться, и он часто опускался на колени, так что его щуплая фигура почти исчезала в зеленых волнах травы.
  Весьма странное явление - старик, собирающий цветы.... Кто теперь скажет было ли это проявлением старческого слабоумия или свидетельством вечной молодости души???

                * * * * * *

Единственное стоящее занятие из ненужных, это то, что способно приносить тебе радость...
  Радостное, так как ненужное.
  Ненужное, так как радостное...
Без цели, конца и начала, словно камешки бросаешь в воду...