29 июня 1900 года родился военный летчик и один из самых известных писателей ХХ века Антуан Мари Жан-Батист Рожер де Сент-Экзюпери.
В честь дня рождения великого человека независимый журналист М. Михайлов набрался храбрости и вступил с ним в воображаемую беседу, которую мы решили предложить вашему вниманию.
М. – Уважаемый господин Сент-Экзюпери, должен сознаться в том, что долгое время не мог решиться вступить в беседу с Вами, человеком столь возвышенного и благородного образа мыслей и жизни. Порой мне казалось, что эта задача мне не по плечу, что создать гармоничный диалог – неразрешимая проблема.
С-Э. – Запомни: неразрешимая проблема, непримиримое противоречие вынуждают тебя превозмочь себя, а значит, вырасти – иначе с ними не справишься.
М. – Спасибо, Вы меня успокоили: даже если я и не справлюсь так, как хотелось бы, то, возможно, чему-то научусь.
Итак, в этом году на мир обрушилось небывалое бедствие – пандемия страшного вируса. Она унесла сотни тысяч жизней, медицина даже развитых стран поначалу не могла справиться с этой ситуацией, пришлось вводить строгий карантин.
Целые города и страны несколько месяцев провели в «самоизоляции», что привело к остановке разных видов деятельности, безработице, а соответственно, серьезным материальным проблемам. Отсутствие работы, денег, привычного общения и перспектив вогнали многих людей в депрессию. Что бы Вы им посоветовали?
С-Э. – Я давно научился отличать то, что важно, от того, что необходимо. Необходимо, ясное дело, чтобы человек ел, потому что без питания не будет человека и таким образом человек перестанет существовать, но любовь, смысл жизни и вкус вещей Божьих важнее.
М. – Конечно, «не хлебом единым», но с начала 90-х годов, когда мы на обломках социализма начали строить «рыночную экономику», нам активно внушали, что жить достойно – значит жить богато, и у кого нет дома с прислугой, машины последней модели, виллы на Канарах и прочих атрибутов роскоши, тот – неудачник, человек второго сорта.
С-Э. – Работая только ради материальных благ, мы сами себе строим тюрьму. И запираемся в одиночестве, и все наши богатства – прах и пепел, они бессильны доставить нам то, ради чего стоит жить.
М. – Тем не менее, многие бывшие комсомольские и партийные деятели, быстро перестроившись, образовали «элиту» страны и считают свои богатства отнюдь не прахом, а, напротив, моментально привыкли к роскоши.
С-Э. – Единственная настоящая роскошь – это роскошь человеческого общения.
М. – Полноценное общение – действительно роскошь, а потому многие аскетически обходятся без него, довольствуясь суррогатами. Наверное, это не самое главное в жизни?
С-Э. – Человек – всего лишь узел отношений. И только отношения важны для человека.
М. – Именно в отношениях человек более всего уязвим. Как узнать, что твой друг когда-нибудь тебя не предаст?
С-Э. – Если человек предал кого-то из-за тебя, не стоит связывать с ним жизнь, рано или поздно он предаст тебя из-за кого-то.
М. – Тогда, быть может, стоит испытать человека, прежде чем довериться ему?
С-Э. – Не проверяйте друзей и любимых. Они всё равно не выдержат испытания.
М. – Как это грустно. В этом есть какая-то обреченность.
С-Э. – Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
М. – Если близкие доводят тебя до слез, возможно, следует порвать с ними отношения?
С-Э. – Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил.
М. – Значит, дружба – это ответственность?
С-Э. – Дружба – это, прежде всего, примирение и великое духовное общение вопреки ничтожным мелочам.
М. – Разве не бывает дружбы без «великого духовного общения»? Ведь часто друзьями бывают простые люди без всяких духовных запросов, общаются на уровне быта, и вполне довольны друг другом.
С-Э. – Мы дышим полной грудью лишь тогда, когда связаны с нашими братьями и есть у нас общая цель; и мы знаем по опыту: любить – это не значит смотреть друг на друга, любить — значит вместе смотреть в одном направлении.
М. – Конечно, хотелось бы, чтобы любимые люди были еще и нашими единомышленниками, но, по-моему, все-таки главное – смотреть друг на друга с нежностью и пониманием.
Общей целью и обстоятельствами мы связаны с множеством людей, а любим по-настоящему только немногих.
С-Э. – Мы любим того, о ком заботимся.
М. – И разве тот, кого мы любим и о ком заботимся, не имеет права на свое мнение, отличное от нашего?
С-Э. – Если... кто-то мыслит иначе, чем я, он не только обогащает меня. Основа нашего единства – Человек, который выше каждого из нас.
М. – А что значит, по-вашему, быть человеком с большой буквы?
С-Э. – Быть человеком – это чувствовать свою ответственность. Чувствовать стыд перед нищетой, которая, казалось бы, и не зависит от тебя. Гордиться каждой победой, одержанной товарищами. Сознавать, что, кладя свой кирпич, и ты помогаешь строить мир.
М. – Таким человеком рождаются или становятся?
С-Э. – Надо много пережить, чтобы стать человеком.
М. – Одних переживаний, по-моему, недостаточно. Надо еще понимать, чего ты хочешь, куда идешь и в чем смысл твоей жизни. А вот как достигнуть этого понимания?
С-Э. – Конечно, призвание помогает освободить в себе человека, – но надо еще чтобы человек мог дать волю своему призванию.
М. – Но далеко не каждый человек умеет найти свое призвание. Многие люди просто плывут по течению и подчиняются обстоятельствам, хотя им кажется, что они делают выбор. В юности мы слишком мало знаем и о мире, и о себе, а потом, когда жизнь покатилась по накатанной колее, трудно и страшновато круто ее менять. Остается лишь по мере сил стараться приносить пользу.
С-Э. – Когда мы осмыслим свою роль на земле, пусть самую скромную и незаметную, тогда лишь мы будем счастливы. Тогда лишь мы сможем жить и умирать спокойно, ибо то, что дает смысл жизни, дает смысл и смерти.
М. – Поскольку большинство людей отнюдь не стремится брать на себя ответственность за свою жизнь и поиски ее смысла, то им на помощь приходит религия.
С-Э. – Если именно эта религия, эта культура, эта мера вещей, эта форма деятельности, а не какая-либо иная дают человеку ощущение душевной полноты, могущество, которого он в себе и не подозревал, значит, именно эта мера вещей, эта культура, эта форма деятельности и есть истина человека. А здравый смысл? Его дело — объяснять жизнь, пусть выкручивается как угодно.
М. – Бедный здравый смысл: видимо, к нему не хотят прислушиваться, но он несет за все ответственность! Ладно, пусть выкручивается. Но и религия не всегда может в должной мере соответствовать своему высокому назначению. Если сегодня нередко приходится слышать о «закате Европы», то и ее духовная культура тоже, вероятно, клонится к закату. Некоторые европейцы ищут свою истину в восточных практиках, в Коране.
С-Э. – Сетуя на отсутствие энтузиазма у своих приверженцев, всякая духовная культура, как всякая религия, изобличает самое себя. Долг ее состоит в том, чтобы воодушевить их. То же самое, если она жалуется на ненависть противников. Ее долг – обратить их в свою веру.
М. – Сейчас своим долгом обратить всех в свою веру считают исламисты, и боюсь, что их фанатизм сулит нашей цивилизации много бед.
С-Э. – Хорошо, когда в споре между различными цивилизациями рождается нечто новое, более совершенное, но чудовищно, когда они пожирают друг друга.
М. – Вот именно. Всю историю человечества люди вели религиозные войны, потому что считали, что совершают подвиг во имя своего бога и за это немедленно попадут в рай. Военные во все времена были привилегированным сословием, и умение убивать очень высоко ценилось. Как Вы считаете, война – это подвиг?
С-Э. – Война – не настоящий подвиг, война – это суррогат подвига. В основе подвига – богатство связей, которые он создает, задачи, которые он ставит, свершения, к которым побуждает. Простая игра в орла или решку не превратится в подвиг, даже если ставка в ней будет на жизнь или смерть. Война – это не подвиг. Война – болезнь. Вроде тифа.
М. – Почему же тогда у людей никак не появится иммунитет от этой болезни? Почему им надо обязательно на кого-то нападать?
С-Э. – Быть может, это и красиво – умереть, чтобы завоевать новые земли, но современная война разрушает все то, ради чего она будто бы ведется.
М. – Я не вижу ничего красивого в смерти захватчика, и чем отличается современная война, кроме как усовершенствованным способом убийства?
С-Э. – С того часа, как оружием стали самолет и иприт, война сделалась просто бойней. Победа достается тому, кто сгниет последним. И оба противника гниют заживо.
М. – Ну, сегодня появились средства куда более изощренные и разрушительные. Но смысл тот же – убить как можно больше людей. А во имя чего?
С-Э. – Хотя человеческой жизни нет цены, мы всегда поступаем так, словно существует нечто еще более ценное.
М. – Все политики и общественные деятели рассуждают о гуманизме и прогрессе, а мир по-прежнему утопает в распрях и крови.
С-Э. – Мы научились летать в воздухе, как птицы, плавать в воде, как рыбы, теперь нам осталось научиться только жить, как люди.
М. – Наверное, это самое трудное на свете – за многие тысячелетия человечество не слишком преуспело в этой науке.
С-Э. – Легко основать порядок в обществе, подчинив каждого его члена определенным правилам. Легко воспитать слепца, который, не протестуя, подчинялся бы поводырю или Корану. Насколько же труднее освободить человека, научив его властвовать над собой!
М. – В восемнадцатом веке энциклопедистам казалось, что все дело в невежестве: достаточно дать людям образование, хотя бы научить их читать и писать, и жизнь преобразится.
Однако они ошибались: и при всеобщей грамотности алчности, подлости и агрессии у народов не убавилось. Культура оказалась беспомощной – ей не очень-то удалось облагородить население.
С-Э. – Убогое представление о культуре у тех, кто полагает, будто она сводится к затверженным формулам. Последний школяр на отделении точных наук знает о законах природы куда больше, чем знали Декарт и Паскаль. Но способен ли школяр мыслить, как они?
М. – Господи, куда ему! Не будем говорить о лучших умах человечества. Просто мыслящих людей лично мне встречалось гораздо меньше, чем хотелось бы.
С-Э. – Люди стремятся выучиться чему угодно, только не умению мыслить. Они учатся писать, петь, хорошо говорить, чувствовать, но никогда не учатся мыслить.
М. – А можно ли этому научиться? Можно ли научиться чувствовать? Думаю, как любые способности: они или есть, или нет. Если есть, их, конечно, можно развивать, работая над ними. А если нет – увы! Разве можно бесчувственного эгоиста научить тонко чувствовать других? А как глупец может научиться быть мудрецом? Боюсь, не получится.
Бывает, конечно, что люди, обделенные большими способностями, но имея при этом высокие амбиции, вместо того, чтобы заняться посильным трудом, обвиняют в своих неудачах родных, окружение, наконец, судьбу.
С-Э. – Если, жалея себя, я объясняю свои беды злым роком – я подчиняю себя злому року; если я приписываю их измене – я подчиняю себя измене; но когда я принимаю всю ответственность на себя – я тем самым отстаиваю свои человеческие возможности.
М. – Да, Вы всегда были человеком действия, берущим на себя ответственность!
С-Э. – Мне всегда была ненавистна роль наблюдателя. Что же я такое, если я не принимаю участия? Чтобы быть, я должен участвовать.
М. – Такая активная жизненная позиция, опасная и благородная работа летчика, и конечно, уникальное литературное творчество сделали Вас счастливым человеком?
С-Э. – К счастью приводит не поиск счастья. Если искать его, сядешь и будешь сидеть, не зная, в какую сторону податься. Но вот ты трудишься не покладая рук, ты творишь, и в награду тебя делают счастливым.
На этой высокой ноте закончился разговор с нашим замечательным собеседником…