Плохому учителю мешают плохие ученики и ещё кое-что...Но самый талантливый ученик, если попадёт в ученики к такому убожеству, ничего не добьётся в искусстве. Послушайте же сказку о музыканте Кактусе.
В комнате, среди других цветов на подоконнике, стоял неприметный Кактус, который учился музыке. Надо же было такому случиться, чтобы учителя попались хвастливые и пустые. «Даже ночью они любят посю-сюкать, чего уж говорить про день!»; подумал Кактус. Особенно эти две спевшиеся подруги Цвирко-Воницкая и Печёнкина-Злобчонкина любят пустить пыли в глаза, когда звучит красивая музыка: тогда они трясут своими пёстрыми и броскими нарядами и трещат наперебой:
; Ах! A la rus!; Цвирко-Воницкая умиляется.; Какой пассаж-жь!
; Ах! Charmant!; Печёнкина-Злобчонкина отвечает.
По-французски они знают всего несколько фраз, но с таким важ-ным видом их произносят, будто знают весь язык и из Парижа прибыли недавно. Кактусу они уже все уши прожужжали своим музыкальным вкусом.
; Я,; говорит Цвирко-Воницкая,; стояла на подоконнике в консервато-рии! Вкус у меня, между прочим, прекрасный!
; А я,; вторит ей Печёнкина,; долгое время сидела возле приёмника и наслушалась много разного всего! И в консерватории я тоже стояла!
; А смогу ли я поступить в консу, если буду учиться у Цвирко-Воницкой?; спросил Кактус Печёнкину-Злобчонкину, заведущую пени-ем.
; Чего?!; ухмыльнулась та.; Нахал! Наглость какая! Да Цвирко-Воницкая замечательно воняет! А на тебе, Кактус, жалкий наряд! И во-обще тебе из жалости « отлично» ставят!
; Да ты, дитятко, трулялёнок мой,; по-змеиному зашипела Цвирко-Воницкая, растягиваясь в улыбке, как очкастая кобра,; ленив, как мед-ведь, и дремуч. Гордись, что у меня учишься!
; Куда тебе до нас!; говорили они вместе.; Ведь мы стояли возле музы-ки и теперь умеем много чего!
Музыке они учились через пень-колоду: вполуха слушали, впол-глаза смотрели, вполголоса пели. Зато о всех музыкантах и не только смаковали сплетни, радостно хихикая. Кактус же, по их мнению, был просто дремучим: и наряд простой, и голос низкий, и колючий, и вооб-ще занимается много.
; Да он вообще меня достал!; хихикая говорила о своём ученике Цвир-ко-Воницкая.
И вот настал Капустник, день, в который цветы старались показать себя. Песни, сценки, шутки исполнялись разными цветами, и Кактус взял и блеснул: все вдруг так и ахнули, увидев четыре цветка, которые вытянулись к свету, переливаясь жёлтым, белым, алым цветом и разны-ми чудесными, струящимися оттенками.
; Ба! Да ты ли это?!; удивилась Добрунова, фиалка-пианистка.
Кактус читал отрывок из М. Лермонтова, «рвал страсть в клочья», показывая бой с барсом. Голос его то падал до шёпота, то гремел гро-мом. Цветы притихли, а потом взорвались рукоплесканиями.
; Браво!
; Не может быть?!
; Это он?!
Слава лавиной обрушилась на Кактус, и он, стоя на подоконнике в лучах солнца и славы, принимал поздравления. Печёнкина-Злобчонкина и Цвирко-Воницкая скуксились и якобы подобрели.
; Я слышала,; многозначительно протянула Цвирко,; ты теперь своего рода; гм!; звезда! Я проспала, не видела Капустник! Жа-аль, жа-аль! Хе-хе! Дерзай, иди дальше! Хе-хе!
; Спасибо,; ответил Кактус этой очкастой кобре,
носившей очки с великим достоинством.
С другой стороны еле слышным шёпотом проговорила мимоза Ла-риса, учительница сольфеджио, которая этот Капустник и устроила:
; Ну, Кактуша, теперь Печёнкина согласна готовить тебя в консервато-рию, но, сам понимаешь, не бесплатно.
; Хе-хе!; хихикала Печёнкина, отвечая другим цветам.; Да я и раньше говорила, что Кактус многое может! Хе-хе! Это наша гордость!
Но Кактус к ней в ученики не согласился идти. « Ишь ты!; думал он.; Как вдруг подобрела!»
Летом перенесли из консерватории профессора Папоротник, кото-рого каждое лето, при горячем участии Печёнкиной-Злобчонкиной, дос-тавляли в комнату на вертолёте. Он принимал экзамены и поставил Как-тусу неуд.
; Ах ты! Ай-яй-яй!; возмущалась Печёнкина.; Ты завалил экзамен! Что нам делать?! Нам будет нагоняй! Ай-яй-яй!
«А не ты ли говорила,; подумал Кактус,; что
Цвирко-Воницкая может подготовить к поступлению?!»
Печёнкина сердито потрясала цветами, а Цвирко-Воницкая втори-ла ей. Они возмущались «этим плохим учеником Кактусом», называли его
негодяем, лодырем и лежебокой. Обе они были
чем-то непонятным: не то репейником, не то чертополохом, но в музыке вели себя так, будто они розы. Никто не знал, кто и для чего их поселил в комнате. Благоухания не прибавилось, но появилась вонь. Вот и теперь эти две «розы» перемывали косточки своим ученикам:
; Нет, ну какие плохие сейчас ученики!; возмущалась Цвирко-Воницкая.
; Нет, ну какие плохие!; вторила ей Печёнкина…