Бабушка моя, Зоя Александровна Лысова, родилась 30 сентября 1941 года в деревне Вертьяново Дивеевского района. Вертьяново, деревеньку в одну улицу, и село Дивеево разделяла речушка Вичкинза, а, точнее, мост, что лежал через реку. Давно уже нет этой деревеньки, которая словно деревце к дереву приросла к огромному селу и стала частью Дивеева. Но всё равно устами местных так и кличут жителей той стороны «вертьяновскими».
Каждый раз, когда вспоминается что-нибудь из далёкого солнечного детства, тёплая радость, словно маленький огонёк лампадки, согревает душу. Будь то школьные будни, детские мальчишеские проделки, весёлые игры или же ночёвки у бабушки Зои. Столько времени прошло, а помнится всё, будто вчера было.
Мне лет восемь, сестрёнке Валюше и того меньше, годиков шесть. Зимой, в каникулы, бабушка частенько брала нас к себе ночевать, чтобы родители хоть как-то могли отдохнуть от нас, сорванцов. Бабушкина квартира находилась на первом этаже старого двухэтажного дома. Это уже после она получит уютную однокомнатную квартиру со всеми удобствами, а до весны две тысячи второго проживала в негодном доме. Окна первого этажа уходили в землю и из квартиры было забавно смотреть в них: вроде бы и огород, и кусты малины, и крапива за стеклом, и в тоже время виднеется земля. Летом в квартире, когда не топилась печь, было холодно и сыро. По ночам со скрипом отклеивались от холодной штукатурки обои, и казалось, того и гляди вместе с ними рухнут и стены. Может быть, обои трещали и днём, но в суматохе дня этого не замечали. Зато по ночам, когда всё вокруг стихало и погружалось в сон, стены, словно ночные призраки, напоминали о себе.
Квартира была двухкомнатной. До моих пяти лет мы с родителями и с сестрёнкой ютились в одной из комнат, пока матери не дали отдельное жильё. Как только мы съехали, бабушка перебралась в нашу комнату – она была больше, светлее и теплее. Другую же комнату со временем завалили старыми ненужными вещами.
Отчего-то повелось у нашего народа, что даже старые, ни к чему уже не годные вещи жаль выбрасывать. Словно память не велит, сжимая ладонью сердце. Пусть хранятся – хлеба не просят, авось когда-нибудь да сгодятся. Вот именно ту самую комнату я и любил навещать, будучи мальчишкой, когда гостил у бабушки. Чего там только не было: старые книги, журналы, открытки, письма, изломанные часы, разобранные радио и телевизор, игрушки, среди которых была и мамина детская кукла. Кукла эта давно уже почернела от старости, а рот её был разрезан ножницами: мама маленькой девочкой подправила резиновой кукле ротик, чтобы та могла кушать кашу. Столько времени прошло, а кукла, как ни странно, сохранилась. Мама давно окончила школу, отучилась в Горьком на швею, вышла замуж, родила меня и сестрёнку, а кукла по-прежнему обитала среди старых коробок и сломанных ненужных вещей, как бы дожидаясь своей участи: а может, всё-таки ещё поиграют?
Посмотрев на чёрно-белых Степашку и Хрюшу по старенькому телевизору «Рекорд», мы начинали готовиться ко сну. Я знал, что сразу мы не уснём. В тёмной комнате, что освещалась ночною луной, лёжа в постели, мы, как обычно, заведём беседу. Бабушка Зоя расскажет сказку, а то и не одну. Это был, поди, самый щемящий сердце момент, когда, наигравшись за весь вечер, мы начинали готовиться ко сну, хотя спать ещё особо не хотелось. Сказки чаще всего были одни и те же: «Красная Шапочка», «Гуси-лебеди», «Снежная королева»... Каждую из них мы давно уже знали назубок, отчего они стали казаться скучными, поэтому мы пробовали придумывать новые сюжеты со старыми героями. Получалось забавно и интересно. В нашей истории Красная Шапочка несла бабушке не пироги в корзинке, а колобка, и на пути ей повстречался не Серый Волк, а Змей Горыныч. Сестрёнка тоже пыталась что-то вставить от себя, но я её перебивал, сочиняя своё. Вскоре и эти новые выдумки поднадоели. Напридумаем такую историю, что уже и концовку не подобрать, и кажется, что нет нашей сказке ни конца, ни начала.
Валюшка давно уже спит, тихо посапывая. Сестрёнка всегда укладывалась с бабушкой на большом диване, я же за печкой на кровати, как взрослый, лежал один. В комнате тихо играло радио (отчего-то у бабушки радио никогда не выключалось и жило своей жизнью), в печи, потрескивая, догорали поленья, а за ледяным окном свирепствовала, тяжко завывая, вьюга.
– Ну, вот что, давай-ка уже спать, – говорит мне бабушка, поправляя сестрёнке одеяло. – Валюша уже седьмой сон видит, а ты всё никак Змеем Горынычем не угомонишься.
– Не спится, – я поворачиваюсь на левый бок и сквозь темноту посматриваю на неё. – А расскажи про Марью-колдунью.
– Нашёл время о колдунах говорить. Кто же по ночам о них вспоминает? – бабушка, покашляв, затихает.
Мне не спится. Лёжа в кровати, откинув одеяло к ногам, я слушаю, как позади меня, в печи, всё слабее и слабее потрескивают, умирают поленья. Ту историю о колдунье Марье, что проживала когда-то в Вертьянове, я немного знал. Но тогда, в ночной тишине, снова хотелось её услышать. Однако бабушка, по-видимому, устала от разговоров и всерьёз приготовилась ко сну. Тогда я пошёл на хитрость.
– А правда, что колдуны могут в кошек оборачиваться? – спросил я вполголоса.
– Могут, – послышался бабушкин слабый голос.
– И в собаку смогут? – не унимался я.
– А чего бы и нет, – отвечала бабушка. – Они в кого угодно могут. Вот взять ту же Марью, к примеру...
– А что она?
– Снова не уснёшь, бояться всего будешь, – упрекает бабушка.
– Не буду, – я отважно храбрюсь.
Спать и правда не хотелось, а послушать историю про колдунью, попугать свою детскую душонку было страх как интересно. И бабушка, снова вздохнув, начала рассказ:
– Идём мы как-то с девчатами из клуба. Разговариваем, смеёмся. Танцы вроде бы как уже и прошли, а расходиться не хочется. И вдруг видим: за нами по дороге бревно огромное катится. Мы шаг прибавим, и оно за нами следом быстрее, мы остановимся, и бревно стоит. Испугались мы, девчонки молодые, и бросились бежать, не помня себя. А навстречу брат мой Юрка с ребятами. Мы к ним: так, мол, и так, бревно за нами катилось. Те в смех. А кто-то из ребят и говорит: «Да это вас Марья попугать решила. Она это была!».
– В бревно превратилась?!
– Да в кого только не превращалась! То лошадью промчится по деревне, то свиньёй разгуливает. А как-то тётя рассказывала: сидела в избе днём, чай пила с баранками, вдруг – глядь во двор, а там коза на поленнице сидит и в окно уставилась, на тётю смотрит. Тётя и говорит ей: «Ну чего ты, Марья, балуешься, чего тебе всё неймётся?». Та посмотрела-посмотрела и ушла.
– И что, все знали, что она колдунья?
– А чего бы не знать? Деревня маленькая. Все про всех знали. Да и сама по себе она была не злой, не вредной, только вот иной раз похулиганить любила. Умирала, правда, тяжело. Долго мучилась. Всё просила воды ей подать, да никто не решался из соседей к ней подойти. Могла силу эту бесовскую передать. От того и мучилась долго, что никто к ней не подходил.
Я лежал, прижавшись левым ухом к подушке, и боялся шелохнуться. Сейчас-то я прекрасно понимаю, что не может человек оборачиваться в животных или в предметы какие, что давнишняя эта история не более чем выдумка. Когда-то давным-давно жила в нашем краю пожилая старушка Марья, возможно, горбатая – скрюченная работой и старостью, замкнутая, немножечко не в себе, и вот ею-то и пугали непослушных малышей родители. А, как известно, у страха глаза велики. Мало ли кто привидится в темноте молодым девицам? Вот и мне тогда после услышанного померещились на стене непонятные тени, того гляди подкрадутся ко мне, ущипнут или схватят за ногу. И, не скрывая испуга, я попросился к бабушке на диван.
– А я что говорила, спать один не будешь, – и бабушка, осторожно переложив сестрёнку к стене, подвинулась сама.
Я прилёг с краю на диван, прижался к тёплому бабушкиному плечу и тихонько вздохнул. Уже было совсем не страшно.
– Ба-а.
– Ну чего ещё?
– А кто сильнее: волк или собака?
– Опять двадцать пять. Ты уснёшь или нет?!
– Усну-усну, – я прижимаюсь к бабушке так, чтобы было удобней слушать.
Бабушка обнимает меня и говорит, что сильнее волк, потому как он хищник. В комнате тихо играет радио, а я, укутавшись одеялом, слушаю бабушку, её рассказ о том, как волки хозяйничали в их деревне в зимние военные годы.
Тогда морозы стояли ужасные. Мужики все на фронт ушли, остались лишь бабы да дети. Вот зверь и повадился к деревням ближе ютиться. Днём-то волки побаивались показываться, а едва стемнеет – они тут как тут. Расхаживают по Вертьянову, как хозяева, и никого не боятся. Сколько собак погрызли – представить страшно. Во двор не боялись забегать, из конуры вытаскивали. Выйдут бабы утром, а от собаки только ошейник рваный на снегу лежит. Лес-то рядом, рукой подать. Вот волки и выходили на прогулку. Затемно к людям, с рассветом обратно в лес...
Столько времени прошло, а всё вспоминаются мне те беседы при ночной луне, словно кто-то невидимой ладонью гладит моё сердце. Тепло и грустно становится. Тепло оттого, что вспоминается детство, а детство – это всегда тёплая весенняя пора. Грустно же потому, что уже нет с нами нашей любимой бабушки Зои. Она умерла 4 ноября 2014 года в праздник Казанской иконы Божией Матери.
Как же хорошо, что у человека есть память, и всё самое хорошее, самое драгоценное хранится именно там, в глубинах души, и живёт с ним вечно. Больно, печально и одиноко оттого, что не обнять мне больше никогда её хрупкие, дорогие сердцу плечи, не прижаться щекой к её фартуку, не поговорить, не послушать забавных интересных историй...
Но пока я живу, в сердце моём всегда будут храниться бабушкина улыбка, её добрый голос и тёплые глаза.
Антон Лукин