Житейское дело

Гордей Майский
                Тёща Андрея Виолетта Ивановна вообще-то была неплохим человеком и совершенно не соответствовала 
                общепринятым для героинь анекдотов стандартам. Она была уверена, что эти неправдивые, по её мнению,
                истории о тёщах сводят на "нет" все усилия оных по воспитанию зятьёв - потенциальных, настоящих
                и бывших, но перспективных.

                Виолетта Ивановна жила в скромненькой квартирке с обязательными холодильником, телевизором и креслом
                и необязательными диваном и гладильной доской. Овдовев несколько лет назад, она тихо плыла в своей
                двухкомнатной лодчонке по течению реки жизни в обрамлении пейзажа, сотканного из бесконечных сериалов,
                слезливых ток-шоу, концертов-близнецов и каждодневных юбилеев известных, малоизвестных и совсем
                неизвестных звёзд теленебосклона, сжимая в одной руке пульт от телевизора, а в другой - кружку синего
                стекла с ароматным малиновым чаем; иногда кружку заменял бутерброд с докторской колбасой или кусочек
                вафельного торта.

                И всё бы ничего, но у каждой реки свои особенности, свои сюрпризы - пороги, затопленные коряги,
                а то и омут. Вот и у реки жизни Виолетты Ивановны были подводные камни, вернее, один подводный
                камень - её зять.
                - Это мой крест! - говаривала она и, скорбно поджав губы, пальчиком смахивала с ресниц
                несуществующую слезинку.
               
                Зять Виолетты Ивановны Андрей - бывший офицер-военный строитель, молодой пенсионер - был очень
                положительным, так как не имел никаких дурных привычек - спиртного не употреблял, не курил, не ходил
                налево, да и в противоположном направлении тоже не ходил; не пилил, не строгал, не забивал гвозди;
                не ремонтировал водопроводные краны, унитазы и розетки с выключателями; не чинил ботинки, не вставлял
                в тёщины куртки молнии; не пёк блины на масленицу, да и в другие дни тоже, а всё потому, что не умел
                этого делать. В труде он был девственником.

                Андрей жил в небольшом деревянном домике в двух кварталах от тёщиной пятиэтажки. Комнатка с
                обязательными телевизором и диваном, кухонька с непременным холодильником и крохотная клетушка
                с маленькой побитой временем и небрежным обращением ванной - вот и весь домик, и вместе с клочком
                двора, невеликим садиком и таким же огородом это было родовое имение Виолетты Ивановны.

                Андрей - единственный постоянный обитатель имения; сама же хозяйка была приходящей: летом -
                покопаться в огороде, зимой - поконтролировать зятя; оказать ему помощь в житейских проблемах,
                коих хватало, да заодно поучить уму-разуму, что, впрочем, результатов не приносило.

                Супруга и дочь Андрея были наезжающими. Они обретались в областном центре, где одна работала
                в какой-то фирме, другая училась в университете. Зимой появлялись на новогодние праздники и жили
                у Виолетты Ивановны, летом же приезжали чаще; выбрав погожий денёк и запасшись минералкой и чипсами,
                расстилали одеяло на траве в садике и, обнажившись в пределах приличий, принимали солнечные ванны.
                В такие дни оба соседа Андрея - мужчины совершенно ещё не старые и с богатой фантазией, отложив
                все срочные дела, принимались реконструировать-модернизировать заборы, разделяющие их усадьбы и
                садик с загорающими дриадами.
                Вот и выходит, что зять Виолетты Ивановны, формально человек семейный, вёл здоровую холостяцкую
                жизнь.

                Когда зазвонил телефон, Саныч был занят переделкой двигателя от мотоцикла "Минск" в перпетуум-мобиле.
                Работа спорилась, и мастер уже прикидывал дату первых испытаний... Нет, не так.

                Когда зазвонил телефон, Саныч вычитывал очередной вариант семьдесят шестой главы своего романа,
                которому отдал все вечера в течение последних тринадцати лет... Нет...

                Вечером, когда зазвонил телефон, Саныч был занят каким-то важным делом.

                - Саныч, это Виола... Помоги... дверь... ты ж сам делал... Андрей... никак не откроем... - по
                дрожащему голосу Виолетты Ивановны и при упоминании имени её зятя мужчина понял, что произошла
                очередная катастрофа.

                Сан Саныч был из тех мужиков, которых в давнопрошедшие времена коллективизации называли кулаками,
                и в нынешнее время для них нашлось подходящее название - "хозяин". Он имел добротный дом, огород,
                небольшое тепличное хозяйство; сад с яблонями, вишнями, грушами, сливами и всеми полагающимися
                кустарниками, большой цветник для души; среди цветов - беседку для хозяйственных и философских
                раздумий и дружеских летних посиделок, двор оглашался пением кур, докладывавших хозяину, что
                яичница или омлет на завтрак обеспечены.
                У него была супруга от первого брака и двое взрослых сыновей от того же брака. Саныч не юноша, но и
                не старик - друзья называют его молодым дедом с тех пор, как около трёх лет назад у него появилась
                внучка. Он умел делать всё, что не умел Андрей и даже больше.

                Сан Саныч вышел на крыльцо. Уже стемнело, и в свете уличных фонарей плавали редкие снежинки.
                До терпящего бедствие домика было минут пять неспешного хода. На полдороги он встретил Андрея.
                Тот, втянув голову в воротник бушлата, шёл скоро, видимо, подгоняемый последними напутствиями
                Виолетты Ивановны и проскочил бы мимо Саныча, но резко остановился, заслышав голос:

                - Привет, Андрей, ну что у вас опять стряслось?

                Пока они шли, зять что-то говорил - многословно, с виноватыми интонациями, Саныч слушал вполуха
                и мысленно прокручивал варианты своих действий; он-то уже понял, в чём загвоздка, оставалось
                сориентироваться на месте или, как он выражался, "разобраться по ходу".
                Андрей стукнул в окно:

                - Виолетта Ивановна, мы пришли.

                Окно распахнулось, и мужчины друг за другом проникли в дом: Андрей, несколько раз подпрыгнув,
                повис животом на подоконнике и вполз внутрь, Саныч же, согнувшись в низком поклоне, шагнул в
                комнату. Воздух в помещении был пропитан запахом корвалола и негодованием Виолетты Ивановны,
                которая засуетилась вокруг спасителя, искря глазами надежду и поругивая зятя:

                - Ох, Саныч! жизни нет!.. дал Бог зятька... ни рук, ни головы... за что ни возмётся - всё прахом.
                Не человек, а сплошной несчастный случай!

                И к зятю:
                - Что ты всё закрываешься? От кого? Кому ты нужен? Да белым днём... а теперь вот... людей от
                дел отрываешь... Господи! За что такие мучения! Что молчишь-то, Андрей Иваныч?

                Вообще-то, полное имя зятя - Андрей Александрович, но тёща никогда его так не называла. Находясь
                в ровном настроении, она обращалась к нему просто по имени, но если большое и доброе море её души
                покрывалось рябью досады или волнами негодования или, не дай Бог, это море начинало штормить
                от гнева, то к имени непременно добавлялось "Иваныч", как намёк на родство с известным персонажем
                русского народного фольклора.
                Андрей, вооружённый огромным опытом общения с тёщей, на провокации не реагировал, суетясь около
                гостя, давал понять, что теперь он напарник мастера и занят важным делом.

                Сан Саныч под отшлифованный годами монолог Виолетты Ивановны внимательно осмотрел дверь со стороны
                помещения, затем, ещё раз перешагнув через подоконник, изучил ситуацию с улицы, подсвечивая себе
                фонариком.
 
                Мастер удовлетворённо хмыкнул - дело обстояло именно так, как он и предполагал.
                Деревянная дверь кроме двух врезных замков была оборудована врезным же засовом, цилиндрическое
                тело которого связывалось с внешним миром через узкую щель посредством флажка, вкрученного в это
                самое тело. При пользовании засовом флажок постепенно выкручивался до тех пор, пока однажды,
                то есть в описываемый день, не остался в руках Андрея, порвав все связи с материнской деталью и
                сделавшись самостоятельным субъектом.
                Попытки зятя Виолетты Ивановны вернуть целостность запорному механизму привели к тому, что
                цилиндр засова ушёл вглубь бруска коробки, оставив некоторую свою часть в дверном полотне.
                В результате для обитателя дома и его тёщи дверь перестала быть парадным входом.

                Подойдя к открытому окну, у которого с другой стороны, кутаясь в наброшенную на плечи изящную
                в шестидесятые годы прошлого столетия шубку из искусственного меха, стояла в ожидании приговора
                Виолетта Ивановна, Сан Саныч объявил хирургическое решение:

                -Надо резать!
               
                Заставив большой палец руки побегать по кнопкам телефона, мастер приложил аппарат к уху и после
                проигрыша какой-то рок-пьесы услыхал бодрый голос Гоши, но с явно выраженным алкогольным акцентом.
                Санычу удалось пресечь многословие собеседника и провести переговоры коротко и плодотворно:
                - Здоров, товарищ. Нужна большая болгарка... Нет, сейчас... Иду.

                И повернувшись к зятю, но чтобы тёща была в курсе:
                - Вот что, Андрей. Я к Гоше за болгаркой - моя маловата будет, а ты освещение организуй и
                инструмент: стамеску, молоток... ну, что там у тебя есть.

                Игорь, а по уличному Гоша, жил недалеко - за углом, на соседней улице в двухэтажном доме, лет
                тридцать находящимся в стадии строительства.
                Гоше двадцать семь лет, он не женат и проживал с родителями, которые и начинали этот дом строить.

                Парень умел делать всё, что и Сан Саныч и, кроме того, обладал способностью добывать спирт из
                любых жидкостей и твёрдых предметов. Из-за этого дара он в любое время суток находился в состоянии,
                что называется "под газом", или "подшофе", или "под мухой", или, как говорила Виолетта Ивановна,
                "был выпитый".

                Гоша встретил Саныча у ворот. Они прошли в гараж, больше всего напоминающий склад стеклотары.
                Стройные ряды пивных бутылок занимали все стеллажи, большую часть пола, а также крышу и капот
                антикварного "мерседеса" неопределённого цвета с помятыми боками и без колёс, который на фоне
                этого хрустального великолепия выглядел чужим и жалким.
                Покопавшись с минуту в углу в груде какого-то железного хлама, Гоша извлёк несчастного вида
                болгарку. Саныч засомневался:
                - Работает?
                - Обижаешь! - дохнул вкусным сивушным запахом Гоша.

                Когда мастер вернулся во двор Андрея, его помощники заканчивали налаживать освещение рабочего
                места, растянув удлинитель и подключив к нему древнюю настольную лампу с побитым болтающимся на
                проводе патроном; Андрей вкручивал лампочку, а Виолетта Ивановна, по-прежнему стоя у открытого
                окна, продолжала свой монолог, причудливо сплетённый из советов, упрёков и вопросов, не нуждающихся
                в ответах.

                В круг света от загоревшейся лампочки попали ноги зятя, кусок стены со злополучной дверью и
                обшарпанный табурет, на котором лежал небогатый инструментальный арсенал Андрея: стамеска без
                рукояти, маленький топорик сточенный почти до обушка, четырёхсотграммовый молоток со скруглённым
                бойком и пара отвёрток, несколько заржавленных, зато с рукоятками из натурального дерева.

                Сан Саныч ткнул вилку болгарки в розетку и сделал пробный пуск - машинка заурчала, и диск начал
                разгоняться, постепенно урчание переросло в хриплый визг. Мужчина удовлетворённо кивнул и, отложив
                аппарат в сторону, аккуратно вогнал стамеску между дверным полотном и бруском коробки, расширив
                щель настолько, чтобы диск проходил свободно.

                - Ну что ж, поехали, - Саныч взял болгарку и надавил на кнопку.
                При встрече диска с металлом куртку мастера осветил короткий фейерверк из мелких искр.

                - Вот и всё, - мужчина глянул на Андрея. - Что-то мама твоя замолчала.

                Сан Саныч распахнул дверь.

                - Спасибо, Саныч! - с благодарностью посмотрела Виолетта Ивановна на освободителя. - Всегда
                выручаешь. Сколько я тебе должна?

                - Да нисколько, - добродушно гуднул мастер.

                - У меня есть двести рублей, - вклинился зять и юркнул в комнату.

                Саныч собрал болгарку, принял от Андрея две бумажки и, попрощавшись, потопал домой.
                Но что-то было не так - обычно, завершив дело, он испытывал чувство удовлетворения, а тут - нечто
                непонятное, несвоевременное.
                "Что за сопли?" - подумал мастер.

                А когда Саныч по бетонному мостику пересёк неширокий ручей, который и ручьём-то был только весной
                при таянии снега, да летом в сильный дождь, пришло понимание: он сочувствовал будущему мужу своей
                внучки. Впрочем, время для воспитания одних и перевоспитания других ещё есть.
                Сан Саныч с сомнением хмыкнул.

                А в свете уличных фонарей плавали редкие снежинки.



                29 января 2015 г.