Мои друзья -фронтовики!

Гунки Хукиев
                «…За в Бога не верящих внуков своих.»
                К.Симонов.

    В 1976 году, будучи студентом Грозненского нефтяного института, я однажды в библиотеке им. Чехова (Чеховка), заказал повесть К. Симонова «Живые и мёртвые», и библиотекарша, записывая книгу на мою карточку поинтересовалась:

— Неужели вы не читали её?

— Кино видел, а книгу нет,— ответил я.

— Какое же удовольствие вас ожидает! — с неподдельной завистью сказала библиотекарша.

И на самом деле, оказалось меня ждало приятное времяпровождение за чтением книги. И почему? А потому что Симонов раскрывает всю правду трагедии начала войны, без всяких прикрас. Точно так же он говорит и в стихах. Ведь правда всегда бывает интересна.
                * * *
В 1985 году СССР отмечала сороколетие победы Великой Отечественной войны. Я уже жил и работал в городе Шевченко (Актау), что на западе Казахстана. Это был областной центр военно-промышленного комплекса, с добычей и обогащением урановой руды, а также богатейших нефтегазовых месторождений, где основными жителями являлось русскоязычное население. Нас, руководителей разных рангов и передовиков производства, пригласили в областной дворец культуры им. Абая на праздничный концерт по случаю юбилея победы.

В разгар концерта, воспользовавшись затянувшейся паузой, на сцену поднялся знакомый фронтовик и попросил, уважаемую публику послушать в исполнении его молодого друга стихи Симонова: «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…"
Этим другом он назвал меня. Почтенная публика не возражала. И я тоже не стал возражать и упираться, а нагло взошёл на сцену огромного дворца культуры и стал декламировать Константина Симонова через микрофон.

Стихи длинные, содержательные, чувствую моё нахальство даром не прошло, люди слушают с неподдельным интересом, краем глаза вижу выскочили и сами артисты из боковых углов сцены:

«… Деревни, деревни, деревни с погостами», —продолжал я, входя всё больше в раж, —
       «Как будто на них вся Россия сошлась,
        Как будто за каждою русской околицей,
        Крестом своих рук ограждая живых,
        Всем миром сойдясь, (н)ваши прадеды молятся
        За в Бога не верящих внуков своих! ...» —

звучал только мой голос в торжественной тишине зала, вдруг мой фронтовик встал и начал демонстративно… крестится. Только мы в вдвоём знали причину того вызывающего поступка среди атеистического советского общества. Год назад, в 39-летие Победы, сидя у него в кухне, я впервые прочёл ему стихи и на этом месте указал на него пальцем, как бы говоря: «это вас безбожников автор имеет в виду».

Дослушав меня до конца, он молча встал, вышел куда-то, принёс маленькую иконку, поставил на стол в углу кухни и начал молиться.
«Это ты мне показываешь свою веру в Бога» — опять съехидничал я опять. Глянув в его глаза, я понял, что чутка перехватил, и попросил у старика извинения.

И теперь даже, «…всем миром сойдясь», фронтовик подтверждал Богу и людям, о том что поэт заблуждался, что русские, украинцы всегда верили и верят в Христа.
А вот в конце стихов, где автор гордится своим происхождением,я, тогда у него в кухне, стал играть словами, импровизировать Симонова:

«…Я всё-таки горд..., что русская женщина вас/«нас» на свет родила, что, в бой провожая вас/«нас», русская женщина по-русски три раза вас/«меня» обняла!» Но после того поступка на глазах всего зала мне стало совестно, и я дочитал стихи.

Моё выступление оценили, как говорится два в одном, как великолепное чтение и самое невероятное явление — устами чеченца-строителя.

Дворец культуры находился в нескольких метрах от обкома партии, его выходку нельзя было оставлять незамеченным, тем более в зале находились и секретари обкома. Фронтовика вызвали, побеседовали, потрепали мозги и тем «в Бога не верящие внуки» ограничились. Горбачёв вступил в должность недавно, а гласность и перестройку была объявлена месяц назад в апрельском пленуме ЦК КПСС и люди пока не понимали, каким боком для них эта партийная линия выйдет.

Но, с тех пор я был у фронтового братства своим. Слушая Симонова, они пили водку и плакали. Самый молодой фронтовик был старше меня на 26 лет и тогда такому было столько, сколько мне сейчас. Как у начальника стройки, в моём подчинении разные годы бывало от 5 до 8 фронтовиков. Эта была особая каста людей, они рассказывали о грязной стороне войны, о которой я, идейный борец за коммунизм, даже и не подозревал.

А когда я спросил у своего друга-фронтовика:

— Степаныч, а у тебя есть боевые награды?

— Да есть,- ответил он небрежно, — Ну, пара орденов и что-то там медалей…

Я как-то зашел к нему, и попробовал в этом убедиться, вновь задав тот же вопрос:

— А там, в шкафу посмотри, раз тебе так приспичило! — опять неодобрительно отнёсся он к моему любопытству.
В шкафу у закоренелого холостяка я отыскал старый пиджак, а на нём висели, затемневшие от отсутствия воздуха и света, два ордена Славы 3-ей и 2-ой степени… а так же медали: «За отвагу», «За взятие Берлина», и ещё какая-то непонятная медаль.

— Да ты чуть ли не Герой Советского Союза! — воскликнул я от удивления. Получи ещё орден Славы 1-ой степени, по закону он приравнивался бы к Герою.

— Чуть-чуть в стране Советов не считается, — отозвался из кухни Леонид Степанович.

А вот рассказывать, за что эти награды получил он, герой отмахнулся без разговоров. Они не вешали рядом с боевыми наградами дешёвых юбилейных медалей.
Как-то однажды мы со Степановичем стояли перед зданием треста. Свесившись с балкона второго этажа как Джульетта, его окликнула бывшая фронтовичка, которая всем давно порядком надоела с своим боевым прошлым:

— Степаныч, сходи в военкомат, получи медаль. А я уже получила!

— Ну и вешай себе на задницу, — рявкнул ей Степанович и тихо. — старая курва, ппж...(ППЖ — полевая походная жена офицера — низшая фронтовая каста).

Другой прораб Бойченко-хохол, плановик-Плотников. Был ещё казах начальник ПТО Мендыгарин, выяснилась во время войны вместе с Плотниковым, они воевали в одной дивизии, вместе брали Берлин. Татарин ещё в бригадирах ходил, всех не перечислишь, хотя они этого стоять. Чтобы заслужить их уважение, надо было одно: выполнять обещанное, даже простую мелочь. Они не уважали других.

В 1982-году, в свете продовольственной программы, партия и правительство посадил весь народ на дефицит ведя талоны на мясо и масло. А при Горбачёве всё, кроме воздуха, продавали по талонам, и даже водку, "по талонам горькая, по талонам сладкая… Что же ты наделала, голова с заплаткою!" (Устное народное творчество времен Горбачёва).

 Но фронтовики отоваривались в отдельном магазине. Друзья приходя ко мне, как бы в гости оставляли свои деликатесы: «У тебя маленькие дети,- говорили они пряча глаза, — а наши ходят по всему Союзу».

Не правда ли, печальное зрелище, когда победитель получает от побеждённой страны благотворительные подачки (Горбачёв с канцлером Германии — Колем, договорились) и покоритель трёх держав стыдливо суёт свою долю детям? Отец этих детей, получая высокую зарплату, за свои кровно заработанные деньги, должен был крутиться, доставать элементарные продукты питания. Мы там имели коэффициент 1.7 надбавку на зарплату.

Какой верующий человек мог отказаться от великодушия, которое идёт от сердца. Оказалось все мои фронтовики верили в Всевышнего, как татарин с казахом в Аллаха, так и хохлы, с русскими в Христа. Люди, которые на войне ежедневно смотрели смерти в лицо плевать не хотели на политический атеизм страны Советов. Во время войны против общего врага, они не делились на христиан и мусульман они верили в Единого.
Воспитанный в религиозной семье, где отец мой уважал любого верующего, любой религии я отнёсся к своим друзьям ещё большей симпатией. Ему приказали, идти в атаку и победит врага. Он сделал своё дело, но Россия не любит делит лавры победителя с своим народом. Ни после 1812 года, ни в первой и не после второй мировых войн. Такая страна, как СССР не имела право на жизнь. Потому и развалилась.

Глядя на транспарант с надписью «40-летие Победы!» один из моих фронтовиков печально произнёс: «Да, друзья, вряд ли мы встретим уже 50 –летие Победы». Их так и называли при мне «Твои фронтовики», и я приподнимался с места, когда они заходили в помещение. Воспитание у меня такое. Со следующего года фронтовики начали уходит один за другим. Ушли все, за 2-3 года никого не стало. А я принимал особое участие на похоронах, получая от сослуживцев соболезнования.

Славные были хлопцы. Вечная им память!

Больно и горько было видеть, как со всего Союза слетались жёны и дети фронтовиков, после смерти, как "чёрный ворон", делит их нехитрое солдатское имущество. Грызлись, совали это мне… подачки лишь бы я подтверждал на суде, как отец, муж упоминал о них. А бывшая жена Степановича накатала даже Генеральному прокурору СССР Рекункову, когда обнаружились на сберкнижке 16 тыс. рублей, по тем временам машина «Волга» и это богатство ей не достанется. Она сочинила, якобы муж её имел нетрудовые доходы, а я, как начальник делился вместе с ним. «Ну, Степаныч, удружил так удружил!» -восклицал я, выходя от следователя ни сном и не духом не знал, что у него на книжке такие деньги.

Но, получив квартиру, как фронтовик за полтора года до смерти на берегу Каспия, всё шутил: «-Засватай за меня свою чеченку, скажи ей: живёт у самого синего моря одинокий старик без старухи, но с машиной «Волга!»

У многих фронтовиков не сложилась семейная жизнь, их совратил послевоенный дефицит мужчин. Такова была селяви, этих неприведливых, простых ребят, которые пронесли на плечах самую страшную войну человечества и послевоенную нечеловеческую разруху.

Однако, не Родина, ни одна живая душа на свете не имела права осуждать их поступки, на то у них был «…Вечный судия» — Всевышний.
* * *
«Шли годы. Бурь порыв мятежный рассеял прежние мечты,…» — о коммунизме, рассеял СССР на осколки и КПСС превратил в КПР, и вот недавно ковыряясь в учебнике русской литературы за 6-ой класс у внучки, я обнаружил стихи «Ты помнишь, Алёша…» Симонова, посвящённые своему другу, поэту Алексею Суркову автору песни «В землянке». Как оказалось их включили в школьную программу. Значит, хотя в этом в России правда восторжествовала.

И какое же удивление и гордость проявила моя внучка, когда её дед таким выражением, воображая перед собой друзей-фронтовиков, наизусть читал Симонова. Но теперь перед четвёртым их поколением, "впрочем — это уже совсем другая история»

Р. S. Похильченко Леонида Степановича меня заставили вспомнить фронтовые сводки идущие сегодня из Восточной Украины. Он был из Докучаевска, мечтал купить дом и доживать свою старость на Украине.

За эти 28 лет произошли столько изменений в нашей жизни, что я теряюсь понимать, где было хорошо там при тотальном безбожии или сейчас, когда всюду монахи и муллы ходят толпой, а людская ненависть в избытке.