Драгоценный сосуд (часть первая)
— Нет ничего более преходящего, чем девичьи слёзы!” — говорила мне Таисия Владимировна Прохорова, сидя за горячей чашкой чая на кухне.
Если бы эти слова сказал мужчина, я бы нисколько не удивился, но слышать такие слова от женщины было очень странно. И я знаю, многие женщины не согласятся с ней. Я тоже был другого мнения о лучшей половине человечества, и заготовил несколько слов в защиту слабого пола, но был прерван.
— Оставь! — произнесла Прохорова и сделала такой жест рукой, который красноречиво говорил: “Не надо говорить глупостей!” И сразу начала рассказывать новую историю.
По её окончанию я стал лучше понимать Таисию Владимировну. Она, как человек серьёзный, честный и во всех смыслах положительный, с годами научилась очень хорошо разбираться в людях и объективно оценивать не только мужчин, но и женщин, и именно поэтому имеет право на такие высказывания. Она постоянно подшучивает над окружающими, и в первую очередь над собой. Но это не в силу дурного характера, — нрав у неё как раз светлый и расположенный к людям, — просто, она с годами стала смотреть на многие события по иному, и то, что казалось в молодости важным, вызывает у нее сейчас улыбку и даже лёгкую иронию.
Вот, эта впечатляющая история. Рассказ длинный, и Таисия Владимировна рассказала мне его в несколько этапов. И если вы, дорогой читатель, устанете читать, сходите на кухню, налейте чаю, возьмите бутерброд с колбасой, что мы сейчас делаем, и неспешна поешьте. Книга никуда не убежит! Когда вы придёте обратно, она будет лежать там же, где вы её оставили — на месте. И даже если вы читаете эту историю на экране планшета или другого гаджета, он тоже не “сделает ноги”.
— У меня была, вернее есть, двоюродная сестра Валя. Так получилось, что мы одногодки. В селе, где мы родились, всего одна школа, поэтому с самых ранних лет мы неразлучны: вместе ходили в школу, сидели за одной партой, вместе играли, дрались с мальчишками тоже вместе. Когда я закончила девять классов (в то время в школе была девятилетка), встал вопрос: куда пойти учиться? Я сначала думала поступать в медицинский, но мать отговорила, сказала, что там учиться очень тяжело, а, вот, в педагогическом проще. На этом и порешили.
Валя тоже стояла перед выбором.
Не знаю почему, но мой дядя Всеволод Викторович считал меня девушкой гораздо более серьёзной, чем его дочь. Поэтому, когда он узнал о моём решении, пришёл к нам и попросил: “Возьми мою Валю с собой в “пед”, так мне спокойно будет!” Я удивилась его просьбе и такому отношению ко мне, и скорее машинально, чем осознанно кивнула ему в ответ. Так из отцовских рук бесценный дар был передан мне, в мои хрупкие ненадёжные девчачьи руки. Я не предполагала, чем это обернётся, но тогда я не видела для того препятствий: Валя была девочка тихая, скромная, и мы, как было сказано, были близкими подругами.
Поехали учиться в большой областной центр.
Нам было по семнадцать. И мы были прекрасны (как теперь я это понимаю!), словно полураспустившиеся бутоны цветов, которые благоухали своей красотой и невинностью, и на которых обращали внимание окружающие. Но мы были деревенскими девушками и совсем не знали городской жизни. Большие дома, многочисленные скверы, бульвары, проспекты, магазины — всё то, чего нет в деревне, сам ритм большого города пьянили нас. И мы считали себя по настоящему взрослыми и свободными, поэтому могущими делать всё, что угодно.
Успешно сдав вступительные экзамены, через несколько месяцев мы с Валей присоединились к таким же прекрасным бутонам, как и мы сами (на географическом факультете в основном учились девушки). Поселили нас в общежитие — большое пятиэтажное здание, где вдоль длинных коридоров располагались бесчисленные двери, за которыми бурлила настоящая студенческая жизнь. Общага! Звучит гордо, как мелодия, как гимн! Как много в этом слове поэзии, музыки! Мы совсем не замечали нашей бедности, и прожили в ней пять счастливых лет.
Первый курс. Всё шло хорошо: мы радовались жизни и полностью отдавались учёбе. Но тут случился то, чего я совсем не ожидала: о боже, моей Вале начали нравиться мужчины! Пока мы учились в школе, она никогда не проявляла интереса к мальчикам, всегда держала себя очень скромно. Мальчишкам она, конечно, нравилась, да, и как было не обратить на нее внимание: длинные чёрные, вьющиеся у самых плеч волосы, чёрные, словно угольки глаза и тонкая фигура, делали её настоящей красавицей. Она также не таращила глаза на старшеклассников, как делали другие девчонки из нашего класса. И даже, когда в девятом классе родители разрешили нам посещать танцы в сельском клубе, и все девчонки с волнением и трепетом ждали этих вечеров, Валя оставалась безучастной.
Ах, эти синие вечера! Когда поздним вечером из клуба уходили взрослые и родственники, и молодёжь оставалась одна, тогда начиналось самое интересное: звучала музыка, парни смелели, начинали приглашать девушек на медленные танцы, девушки в свою очередь краснели, опускали глаза в пол и с показным равнодушием принимали приглашения. В полутёмном зале, затаив дыхание, пары медленно кружились. Но мне больше нравились быстрые танцы!
Из нас — четверых девушек, живущих в одной комнате в общежитии, ни у кого не было серьёзных отношений с парнями. Конечно, я понимала, что рано или поздно мужчины появятся в нашей жизни, но чтобы так рано, когда нужно было учиться и учиться, я и не предполагала. Валя пробила брешь в нашем девственном саду. Одни ругали её за это, другие завидовали, я же отнеслась философски — что есть, то есть! Так в нашей компании появился молодой человек по имени Гена.
Он тоже был из деревни, так же как и мы. Мы познакомились на танцах в сельхозе (сельскохозяйственном институте), куда изредка по субботам, — надо же было иногда развлечься и отдохнуть от учёбы, — бегали повеселиться. На меня он не произвёл никакого впечатление, — он был не красавец, — а, вот, на Валю — большое. Это была первая вспыхнувшая большая любовь! Сначала они присматривались к друг другу, стеснялись своих отношений, потом привыкли, а потом утром, днём и вечером, когда только для этого появлялась возможность, были вместе. Мы этому не препятствовали. И я тоже не возражала, несмотря на то, что мой дядя — Всеволод Викторович — передал Валю в мои ненадёжные девчачьи руки. Я надеялась, что со временем передам этот бесценный дар в руки более подходящие, и Гена был хорошим кандидатом на открытую вакансию.
Это был спокойный и интеллигентный юноша, несмотря на то, что он был родом из деревни. За моральный облик его мы не опасались и знали, в каком виде он взял Валю вечером, в таком виде и доставит ночью, когда они нагуляются по улицам. В то время не было такого разгула безнравственности, как сейчас, и за девичью честь никто не опасался.
Однажды, когда мы проснулись утром, Вали в комнате не оказалось. Все удивились! Наверное, с утра пошла в библиотеку, решили мы. Не оказалось её и на занятиях. Тут мы заволновались. Но когда она не пришла ни на обед, ни вечером в общежитие, мы забили тревогу. Не сказав ничего подругам, девушка пропала, и никто не знал, где она, такое в нашей жизни было впервые. В первую очередь, позвонили в сельхоз к Гене, но того тоже не могли найти, от чего стало ещё неспокойнее. Ситуация накалялась! Моя подруга и соседка по комнате Клара, написала заявление в милицию о пропаже человека. Я же в это время организовывала своих знакомых на поиски, те обходили вокзалы и дальних родственников Вали. Но поиски не дали результатов. Утром мы начали обзванивать морги.
Валя появилась только на третий день. Её было не узнать: чёрные красивые волосы клоками свисали на лицо, зарёванная и всхлипывающая, она была безутешна. Расспрашивать её: где она была? что случилось? было бесполезно, сквозь всхлипывания ничего невозможно было разобрать, но, в конце концов, мы услышали: “Ге–ну в ар–ми–ю заб–ра–ли!” Мы догадались: оказывается она ездила на проводы Гены. Военкомат, откуда призывали новоиспечённого военнослужащего, находился в другом городе, туда Валентина и поехала, и находилась там до окончательного его отъезда. Когда девушки, наконец, поняли причину внезапного исчезновения Прохоровой, нашему возмущению не было предела: позади два дня и две бессонных ночи неизвестности и дурных предположений, и склянки выпитого валидола. От неё требовалась самая малость: позвонить и сказать, где она находиться и всё.
В то время не было тех благ технического прогресса, к которым мы привыкли и считаем обыденностью: даже обычный, редкий, стационарный телефон с тяжёлой чёрной ручкой считался верхом цивилизации. О мобильниках никто и не помышлял, это было из области фантастики. Но, главное, телефон был, и он стоял на первом этаже общежития. “Почему ты нам не позвонила? — допытывались мы. — Мы уже морги обходили!” Та смотрела сквозь свисающие на лицо волосы и не понимала, чего от неё хотят.
— Я тоже была на Валю ужасно зла, хотелось сорваться и накричать на сестру, — говорила Таисия Владимировна, — но, глядя на неё, безутешную и зарёванную, решила не добавлять. На неё и так было страшно смотреть!
“В следующий раз, когда поедешь, просто предупреди!” — попросила я. Валя только кивнула в ответ.
Таисия Владимировна Прохорова — прекрасный кулинар, это ещё один её талант. Чтобы она не приготовила, суп или макароны, блины или котлеты по-пожарски, какие бы она не закрутила соленья в банки, у неё обязательно всё получается, отчего её семья закормлена различными кулинарными изысками. Мне же, поскольку я приезжаю редко, приходиться знакомиться с её искусством только в отпуске. И за эти несколько недель я подсаживаюсь на её стряпню, постоянно хожу перекормленным и осоловелым. Правда, потом, когда приезжаю домой, я долго благодарю бога, за то, что моя жена не такая искусница, и пощусь целую неделю, чему супруга откровенно рада. “Тебя почаще нужно отправлять к брату! — говорит она. — Такая экономия, такая экономия!”
И в один из приездов, я как-то завёл разговор:
— Вам, Таисия Владимировна, — начал я, — с вашим талантом нужно быть поваром, а не учительницей географии в сельской школе. Работали бы вы в столичном ресторане, зарабатывали большие деньги. Талант вы в себе закопали, Таисия Владимировна! — резюмировал я.
Она засмеялась негромко и всей душою. Отсмеявшись, ответила:
— Да, готовить я люблю! Но это всего лишь хобби и проявление любви к семье, и не более. Кухаркой я никогда бы не стала. Надоело бы!
Сегодня с утра она долго хлопотала на кухне, перед тем как рассказать историю с Валей. И теперь перед нами стоит большая тарелка с рогаликами! Небольшие порции закрученного теста, обсыпанные сахарной пудрой, манят подрумяненными бочками, сладковатый аромат летает по кухне, создавая уют домашнего очага. Я незаметно для себя съел уже половину тарелки и знал, чуть позже мне станет плохо, но рука сама тянулась за новой порцией лакомства. А пока мне не стало совсем дурно, и дожевывая очередной рогалик, я наивно спросил:
— Что было дальше с Валей, после того, когда Гена пришёл из армии? Они, наверное, поженились?!
Таисия Владимировна опять засмеялась своим добродушным смехом.
— Слушай дальше, — сказала она мне. — Это только начало истории!
Месяц Валя плакала. Письма из нашего общежития в армию, и из армии в общежитие шли бесконечной чередой. Валя их целовала, клала в прикроватную тумбочку и вновь плакала.
Однажды к нам в комнату пришли однокурсники, с ними был недавно демобилизованный и поэтому в военной форме сержант Игорь Поливанов. Видя зарёванную и в не настроении Валю, он спросил: “Что случилось?” Ему рассказали всеобщее горе. По своей простоте и непониманию тонкой девичьей души он громко рассмеялся и произнёс: “Да, ты что? Ты его через два месяца забудешь!” Все притихли. Валя посмотрела на него злыми чёрными глазами и выпалила : “ Я никогда его не забуду!” — был достойный ему ответ. Мы верили ей! И как было не верить, когда после этих слов началось такое… Валя сидела на койке, она подпрыгнула и начала кричать на Игоря: “ Что вы все ко мне лезете! Какое дело вам до меня? Что вам плохого сделал Гена? Он не такой, как ты! Он лучше, чем вы все!” Девушки открыли рот от удивления! Она ещё долго кричала на Игоря, и даже когда он бежал из нашей комнаты, ему вдогонку ещё долго неслись Валины слова. Вслед Игорю кинули и забытую армейскую фуражку, и наше: “Так ему и надо!” По общему соглашению Игорь Поливанов был отлучён от нашей компании — навсегда!
Два месяца, не через два, но через три — точно, поток писем, по крайней мере, в одну сторону начал иссякать, а потом и совсем обмелел. Девушка пришла в себя, вновь начала учиться, появились хорошие оценки. Мы были за неё рады, так как постоянно гнетущее настроение в комнате всем надоело. Валя похорошела, заулыбалась! Только мы начали замечать, что она опять по вечерам стала где-то пропадать. Когда её спрашивали, где она? отвечала, что занимается в партийной библиотеке. Но учёба — сложное дело, отнимает много сил и энергии, особенно на первом курсе. Другие курсы полегче, а самый тяжёлый — первый, очень много предметов, много информации нужно усвоить, бесконечна череда промежуточных тестов и коллоквиумов. Иногда приходишь после читалки, как выжатый лимон. А она возвращается оттуда в приподнятом настроении, чуть ли не поёт.
И это нас насторожило.
Драгоценный сосуд (часть вторая)
Таисия Владимировна Прохорова в молодости была красивой девушкой — я видел её фотографии: стройная, с большими глазами, с длинными ресницами, улыбчивая, она источала радость и оптимизм, и не влюбиться в неё не было никаких сил. Но передо мной теперь сидела располневшая, с множеством морщин на лице и шее, женщина, седые волосы выкрашены в тёмно–рыжий цвет. Кому то покажется странным, но она не только не потеряла свою красоту, но стала ещё красивее, но теперь это была не манящая, дразнящая красота желания, на которую так падки мужчины, а красота мудрости и жизненного опыта. Эта красота делает человека даже красивее, чем в юности, и, идя по улице, на неё по-прежнему обращают внимание. И мне тоже приятно смотреть на неё! Приятно видеть, как во время повествования, на её лице одна эмоция сменяется другой, как она переживает за героев, как она пытается донести до слушателя, что чувствовали они в тот или иной момент своей жизни.
Сидя на кухне, мы ненадолго отвлеклись от рассказа, поедая очередную порцию рогаликов.
— И что же было дальше, — пытаюсь вернуться ее к рассказу о двоюродной сестре Вале.
— Дальше произошло вот что! — продолжала Таисия Владимировна. — Моя подруга Клара Смирнова, решила проследить, чем Валентина занимается в партийной библиотеке.
Кто не родился в советское время, тот вряд ли сможет понять, что такое жизнь в Советском Союзе. Ещё меньше он сможет представить, какое значение и силу имела партия (коммунистическая партия Советского Союза) в функционировании общества. Вокруг этой самой партии крутилась сама жизнь, она была началом и концом всего, славным прошлым, надёжным настоящим и счастливым будущим. В то время казалось, исчезни партия, и мир рухнет, звёзды на небе погаснут, всё потеряет ценность, и общество ввергнется в хаос, такое было представление. Для партии строились дома, гостиницы, и много других объектов, помогающие процветать любимому детищу коммунистического движения. Библиотеки тоже помогали процветать авангарду человечества, и в особенности партийные библиотеки. В них допускались только избранные, имеющие красную книжечку в кармане. А так как педагоги непосредственно влияли на ум и душу будущего поколения, которому было суждено и дальше нести красное знамя пролетариата, то студенты педагогических учреждений оказывались в привилегированном положении и тоже могли тоже посещать эти заведения. Но святые стены не предназначались для других дел, здесь нужно было только учиться и учиться, как завещал великий вождь.
“Сначала всё шло, как обычно, — рассказывала мне Клара, когда она пришла вечером в общежитие после слежки. — Я шла за ней прямо от нашей комнаты. Она идёт по улице, и я за ней, только поодаль. Она в магазин, и я туда же. Так мы на пару пришли в партийную библиотеку. Валя сняла в гардеробе пальто (была весна). Затем подошла к большому зеркалу, начала расчёсывать свои длинные, красивые волосы, смотрит, расчёсывает и сама собой любуется, себе улыбается, подмигивает. “Дура! — думаю. — У неё Генка в армии, а она тут устроила показательные выступления, да, ещё в партийной библиотеке!” Долго так стояла. Затем пошла в зал, села за стол. Я тоже в дальнем углу примостилась, за колонной, чтоб не видела. Мне принесли книги, и ей тоже. Полчаса прошло — ничего особенного: Валя усердно занимается, что–то выписывает в свою тетрадку. Думаю, зря я это затеяла, Валя невинна, как ангел, сама себе только трудности создаю. Только я это подумала, как за стол к ней подсаживается какой–то мужчина, лет сорока. (Я думаю, Клара переборщила: у восемнадцатилетних девушек все в возрасте мужчины — старики. автор). Я насторожилась, — продолжала Смирнова. — В принципе, в том, что к ней подсел человек, ничего особенного не было: в библиотеке много народу, сесть негде, вот, он и решил, думаю я, сесть на свободное с Валей место. Только странно как–то они повели себя, улыбаются друг другу, разговаривают, словно давно знакомы. И правда, — неожиданно сказала Клара и начала описывать мужчину, — я бы тоже в него влюбилась: мужчина крупный, красивый, скорее всего какой–то партийный руководитель. Костюм на нём хороший, тёмно–синий, галстук длинный, чёрные волосы до плеч. Жалко только, что староват, и местами на волосах видна седина, — со вздохом произнесла она. И потом, — Я думаю, — подытожила она свои наблюдения, — этот доблестный коммунистический дон Жуан решил прихлестнуть за нашей Валей, слова нескончаемым потоком льются из его уст, улыбка не сходит с лица. Так они просидели полчаса, проговорили между собой, и пошли на выход.
Спустились в гардероб. Дальше произошло, вообще, умопомрачительное. Тот красавец приносит нашей Вале …, — брови Клары приподнялись, — пальто, накидывает ей на плечи, — далее лицо Клары приняло народное выражение, — помогает застегнуть пуговицы. Это, да! А у самого, наверное, дома семья, жена, дети сопливые. Выходят на улицу. Всё, — думаю, — теперь распрощаются, и в разные стороны. Ничего подобного! Этот коммунистический дон Жуан взял Валю под ручку, и они идут по улице не в сторону нашего общежития, как я предполагала, а… сначала я даже не поняла, куда… только, когда они остановились перед витриной ресторана, помнишь, тот, на центральной улице, где огоньки сверкают, туда они и пришли. Валя, ничуть не смущаясь, смело шагнула внутрь, мужчина за ней. Вот и всё! Я пошла сюда в общежитие, а они остались там! Не буду же я стоять перед витриной целый вечер, ждать, когда они наедятся и напьются!” — закончила свой шпионский рассказ Клара.
Наступила пауза.
Через некоторое время последовал вопрос: “Что будем делать–то, Тай?”
— Я любила Клару Смирнову, она была моей лучшей подругой в институте, и я знала, что она меня никогда не подведёт, ни при каких обстоятельствах. Но она была такой же моралисткой, как и я. Мы долго обсуждали Валино поведение. Больше всего нас возмущало даже не то, что какой–то посторонний мужчина ухаживает почти за замужней девушкой, и даже не так сильно раздражала их разница лет, а то, что амурные дела они завели в святая святых — в партийной библиотеке! В нашем понимании это было сродни инцесту! — говорила мне, смеясь Таисия Владимировна. Теперь она могла посмеяться над ситуацией и посмеяться от души. — А на вопрос, что делать с Валей, я только пожала плечами. Потом, посовещавшись, мы решили, что на правах сестры и на правах, данные мне Всеволодом Викторовичем — её отцом, я поговорю с ней.
Валя обещала больше не встречаться с мужчиной. Но по вечерам в комнате её по-прежнему не было.
Однажды вечером она пришла какая–то странная, взволнованная, взъерошенная, словно её кто–то побил или ещё что сделал. Она, ничего не говоря, прошла в комнату, села на кровать и уставилась в одну точку. Девочки пытались расспросить её: что случилось? но она ничего не отвечала. Когда мы, я и Валя, остались одни, я вызвала её на откровенный разговор. Валя долго молчала, наконец, ответила, что ничего серьёзного не произошло, но потом её прорвало, и она рассказала, что тот мужчина пригласил её к себе в номер в партийную гостиницу. “А что тут такого! — невинно говорила она, поведя плечиком. — Я и раньше была у него, мы пили шампанское, ели конфеты, он умеет очень хорошо говорить, много знает, и мне с ним интересно. Вечером он обычно провожал меня в общежитие. Так было и сегодня: мы пили шампанское, ели конфеты. Он включил музыку. Знаешь, какой в его номере классный проигрыватель стоит, — дивилась Валя, — нам такой и не снился. Стерео! Было весело, и он пригласил меня танцевать. Раньше не приглашал, не решался, а сегодня пригласил. Я не стала отказываться. Мы медленно кружились! Как здорово, — думала я, — вот, так бы всю жизнь и кружиться в танце! Вдруг он поцеловал меня прямо в губы. Это было неожиданно, очень неожиданно, и всё испортило, испортило танец, красоту такого прекрасного вечера! Я отпрянула и смотрю ему в глаза, говорю: “Что вы делайте?” “Валя, я тебя давно люблю!” — ответил он мне и хотел ещё раз поцеловать, но я вовремя отвернулась. Знаешь, какое глупое положение, — продолжала рассказывать любительница любовных приключений, — мы стоим, обнявшись посередине комнаты, звучит музыка, а я не знаю, что делать. Наконец, до меня дошло, для начала нужно освободиться из его объятий. Пробую, он не выпускает. “Отпустите!” — говорю ему. “Валя, я тебя давно люблю!” — говорит он и опять лезет целоваться. Мы начали бороться. “У меня есть парень!” — на последнем дыхании говорю ему. А он, совершенно, не обращает внимание на мои слова. Затем подхватил меня на руки и положил на кровать. “Как вам не стыдно!” — кричу ему. А тот, уж, снимает брюки. Пока он их снимал, а затем запутался в них, я соскочила с кровати и в угол. “Не подходи, — говорю, — буду орать!” И как завизжу!
Массивные канделябры упали во всей партийной гостинице, красные дорожки в коридорах разошлись по швам.
Он остановился, думая, что делать дальше. Я схватила пальто и на улицу!”
Валя сидела на кровати и рыдала над своей разбитой любовью. “Вот, какие мужчины бывают!” — было слышно сквозь её слёзы. Я смотрела на неё и думала: “Дура, ты — дура, Валька! Ведь, мужчинам только это и нужно! Может быть, поумнеешь!”
Как я уже рассказывал, в доме брата кроме его жены живёт еще дочь Вера и две кошки. Но мы сидим на кухне с Таисией Владимировной одни. Брат — человек прагматический, и он, откровенно говоря, не любит разговоры супруги, считая их пустой болтовнёй и бесцельным времяпровождением, и когда она начинает говорить, он встаёт и уходит. Дочь Вера тоже не слушает истории матери, так как сама участвовала во многих событиях и имеет свой взгляд на произошедшее, но так рассказывать, как мать, у неё не получается, поэтому она тоже предпочитает удалиться. Кошки рассказы почему-то тоже не жалуют. Они появляются на кухне, одна забирается ко мне на колени, недолго слушает, потом спрыгивает на пол и уходит. За ней следует и вторая. Поэтому нам никто не мешает.
— Но Валя не поумнела! — продолжила свой рассказ Таисия Владимировна. — Вскоре мы узнали, что у Вали новый роман. На этот раз её возлюбленным стал студент нашего института, и звали его Иваном Небедным. Он учился на физкультурном факультете. Когда мы узнали, что он ухаживает за Валей, девушки ужаснулись: Иван и раньше был замечен в любовных историях, и за ним ходила дурная слава, поэтому её сразу предупредили: не надо связываться с ним, он, уже, многих девок испортил. Но Вале в очередной раз отказал голос разума, она сказала: “Люблю!” и ничего с этим невозможно было поделать.
На втором этаже мы смотрели телевизор.
В то время телевизоры были большой редкостью и стоили очень дорого, их могли купить только очень обеспеченные люди. Студенты к таким людям не относились. Поэтому руководство педагогического института купило телевизор для всего общежития и поставило его в комнату отдыха на втором этаже. Каждый живущий здесь студент мог прийти и посмотреть интересную передачу.
Как же там было здорово! Комната отдыха была своеобразным клубом. Кроме того, что там стоял всеми обожаемый телевизор, туда же приглашали на творческие встречи знаменитых людей, которые рассказывали много интересного и полезного, там проводились тематические вечера, даже праздники там проводили. Там встречались юноши и девушки, завязывались новые знакомства.
“Девочки, сегодня в шесть часов вечера будет “Клуб путешествий” (очень популярная передача в советское время, и очень нужная для будущих географов), — сказала, одеваясь, Клара. — Пойдёмте смотреть!” Все начали выходить из комнаты. Валя осталась одна. “А ты, что не пойдёшь? — спросила я её в дверях. “ Нет, — ответила та, — завтра коллоквиум по “матану”, я не готова, буду заниматься.” Мы ушли, и оставили Валю одну.
Когда мы пришли в комнату отдыха, там уже было много народу, поэтому мы могли сесть только на последний ряд. Клара села рядом. “Зря Валька не пошла!” — сказала она мне на ухо. Передача была очень интересная, и все обсуждали её. Началась следующая передача. И тут ко мне сзади кто–то протиснулся, наклонился, и встревоженный женский шёпот произнёс: “Таисия, я сейчас проходила мимо вашей комнаты, у вас там слышны крики, слышен какой-то грохот в комнате. Идите скорее!” Я обернулась. Знакомая девушка стояла рядом, и лицо её было взволнованно. “Пойдём!” — сказала я Кларе и стала быстро пробираться через сидящих. Клара недоумённо посмотрела на меня. “Пойдём!” — нетерпеливо повторила я. Бегом мы поднимались по лестнице. Клара, задыхаясь спрашивала: “Что случилось?” “Некогда!” — отвечала я ей, и мы побежали ещё быстрее.
Дверь нашей комнаты была заперта изнутри, и нам никто не открывал. Как и сказала знакомая девушка, внутри был слышен шум падающих предметов. Мы забарабанили в дверь. Послышался Валин голос: “Не подходи! Не подходи!” Я сразу догадалась, что это Валькин ухажёр — Иван Небедный, физкультурник. Я и раньше его не любила: красивый, бицепсы накачены, но кроме одной извилины в голове, ничего не имеет, да, и та извилина от фуражки. Стучим в дверь и кричим: “Сейчас вызовем милицию!” И снова Валькин голос: “Девочки, помогите!” Мы ещё сильнее стучим и кричим. Сбежались соседи, собралась целая толпа. Вдруг дверь распахивается, физкультурник, вылетает из нашей комнаты и, ни на кого не глядя, убегает по коридору. Входим, внутри вещи раскиданы, стол перевёрнут, настольная лампа разбита вдребезги. Валя стоит у окна с утюгом в руке и вся дрожит. “Предупреждали же, Валя!”
Потом я узнала от сокурсников: парни, которые имели девчонок, и к которым приставал физкультурник, решили его проучить. Иван жил на четвёртом этаже. Он был вызван из комнаты в коридор для мужского разговора. Сообразив, что сейчас его будут бить и, возможно, больно, отвага ему изменила, и он решил ретироваться. Но путь к отступлению был отрезан: спереди стояло четыре человека, сзади тупик — окно коридора. Окно было открыто. Небедный вскочил на подоконник, обернулся, посмотрел на своих преследователей и шагнул в пропасть. “Думали, костей не соберёт! — смеялись сокурсники. — Ничего подобного, собрал! Поднялся с земли и, ковыляя, побежал вдоль улицы! Злую собаку так просто не убить!” — раздавался громкий смех.
Вот, такая была история.
Драгоценный сосуд (часть третья)
— На этом мои злоключения с двоюродной сестрой не закончились, — продолжила рассказывать Таисия Владимировна. — К концу второго курса у Вали появился новый воздыхатель — Константин Синицын. Он был тоже студентом сельхоза (сельскохозяйственного института), как и её жених Гена. Константин был красив, — Таисия Владимировна улыбнулась, вспоминая прошедшие события.
Она подняла чашку к губам, отпила небольшой глоток остывшего чая, поставила чашку обратно на стол, ещё раз улыбнулась.
— Такие юноши редко рождаются, он был красив, как бог, как телезвезда. Высокий, стройный, длинные чёрные волосы завивались у самых плеч. У Вали тоже завивались чёрные волосы у самых плеч, и в этом они были похожи. И в отличие от других ребят из нашего окружения, в основном деревенских юношей, Константин хорошо одевался. Тогда были в моде синие брюки, и у него конечно они были. Но они у него были не синего цвета, а ярко голубого, видные за версту. Внизу брюки, опять же в соответствии с модой, были с большим клёшем. Поэтому стройный, красивый, яркий он сосредотачивал на себе внимание женской половины города, и не одно девичье сердце было разбито им. Если говорить на нынешний манер, это был настоящий герой–любовник. Валентина была от него без ума. Их роман развивался быстро и бурно, и мы с тревогой следили за ним. Но вот–вот должен был вернуться из армии Гена, и что–то должно было произойти. И Гена пришёл!
Четыре мужчины за два года: Гена, партийный босс, физкультурник, и теперь Константин — это был явный перебор, и всем девочкам нашей комнаты стало понятно, что Валю надо срочно выдавать замуж, пока… “Выйдет замуж, родит детей, не до шуток будет, успокоиться!” — думали мы. А поскольку драгоценный сосуд был передан мне на хранение, то мне и пришлось расхлёбывать эту “кашу”, то есть разговаривать с Валиными родителями.
Перед весенней сессией я поехала домой. Валя же осталась в городе готовиться к зачётам. И по приезду в село я посетила дом дяди.
“Нет! — говорила Валина мать Прасковья Ивановна. Доярка, она знала, что такое крестьянская работа и как тяжело воспитывать детей. — Валя ещё маленькая, пускай окончит институт, тогда и выдадим замуж.” Ещё более категоричнее был отец Всеволод Викторович: “Никакого замужества, пока не будет диплома в кармане!”
Я отвела Прасковью Ивановну в спальную, и там, оставшись один на один, рассказала ей некоторые подробности Валиных увлечений, скрыв те, которые могли травмировать материнское сердце. Мать задумалась. В спальной было темно. Большие, блестящие металлические шары на спинках кровати, отражали тусклый свет пасмурного дня, пробивавшегося сквозь маленькое окошко. Простая русская женщина сидела на кровати, неброский клетчатый платок покрывал её седую голову, в котором она ходила в хлев к скотине, лицо выражало максимум сосредоточенности. С молодости выданная замуж она была не искушена в любовных историях, и её мысли проворачивались медленно и тяжело, как жернова. Но ей тоже стало понятно, что дочь надо выдавать замуж… “Испортят, ведь, девку! Что тогда будет!” — после большой паузы подумала Прасковья Ивановна. И спросила: “А жених–то у неё есть?” “Конечно, есть! — ответила я, не моргнув. — Гена! Учиться в сельскохозяйственном институте на агронома, хороший парень, работящий, вам в старости будет подмогой!” Мать Вали ещё долго обдумывала своё решение, затем встала и пошла на кухню.
Её муж, ранее собиравшийся на работу, никуда не пошёл, сидел на кухне и ждал, чем закончиться женский совет. Стали слышны громкие спорящие голоса. Затем громкий, мужской бас выпалил: “Свадьба, так свадьба! Чего тянуть? Девке — девятнадцать лет, пора!”
Этим же днём в город полетела телеграмма: Валя срочно была вызвана домой.
Грунтовые дороги в Нечерноземье — сплошные колдобины, да, рытвины, и автобус, приезжавший из города в село, раскачивало из стороны в сторону, как хромую утку. И иногда пассажиров подбрасывало так высоко — к самой крыше, что вызывало дикий восторг детей и негодование пожилых, с тёмными лицами сельчан. В ненастье хуже: каждый водитель, выезжающий с автостанции, совершал подвиг, и родные не знали: ждать ли его сегодня домой или тот застрянет среди бескрайних просторов полей и лесов средней России. А когда начиналась весна, сходили снега, любая малая речка могла стать непреодолимым препятствием для меж городского сообщения. Большая вода уносила мосты, и сообщение прерывалось до лета. В июне реки входили в свои берега, и строили новые мосты.
Валентине повезло: снега в прошедшую зиму было мало, и мосты были на месте. Но речка, текущая под самым холмом, на котором располагалось село, подвела, подмыла основание переправы, и проезд транспорта был запрещён, и далее нужно было идти пешком. Но это были уже мелочи, по сравнению с тем, что могло быть. Ноги в дорожной грязи скользили в разные стороны, но через полчаса, стараясь не упасть и не испачкаться в грязи, с небольшой сумочкой в руке, в которой были подарки для родителей и маленького брата Павлика, Валентина дошла до края села, где был родительский дом.
Отчий дом! Его запахи, его сны, всё напоминали детство и любовь. Валя была рада возвращению домой. Кругом лежали длинные глубокие тени. Солнце красиво садилось за дальним лесом и посылало Земле последние прощальные поцелуи. Она глубоко вдохнуло чистый, и от своей чистоты пьянящий воздух, от которого она отвыкла в городе, и открыла калитку.
Отец и мать были дома, они встретили дочь радушно и ласково, как никогда. “Что это с ними, — удивилась девушка, не привыкшая к нежностям, — или действительно соскучились?!” Мать захлопотала на кухне и сразу усадила Валентину за стол. Отец, обычно суровый и резкий, сидел на кухне, молчал и наблюдал за дочерью.
И после ужина Валентина была вызвана в небольшую комнату, называемую залой, для родительского разговора. Дочь терялась в догадках. С замиранием сердца она вошла в комнату. На диване в строгой позе, в соответствии с торжественностью момента сидели бок о бок мать — Прасковья Ивановна и отец— Всеволод Викторович. Мать сняла платок и сидела с непокрытой седой головой, отец был молчалив и строг. В комнату вбежал маленький брат Вали девятилетний Павлик, он начал дразнить девушку: “Невеста, невеста!” — и строить рожи. “Паша, иди, погуляй на улицу!” — сурово сказал отец. Мальчик не посмел ослушаться, и убежал на двор. Мать торжественно начала: “Доча, мы решили тебя выдать замуж!” Валя округлила глаза. “Вот, тебе бабушка и Юрьев день! — подумала она. — Это значит, они меня для этого вызвали перед самой сессией, когда нужно готовиться к экзаменам!” Она смотрела на родителей, хлопала ресницами и не знала, что ответить. За неё сказала мать: “Мы знаем, что у тебя есть жених!” Короткая остановка Валиного сердца, потом сердце затрепыхалось, и через несколько мгновений оно вновь начало ровно биться. Девушка вдохнула глубоко, потом глубоко выдохнула и, заикаясь, поинтересовалась: “И кто же?” “Гена!” — с хитрой улыбкой, говорящей, что она знает все тайны дочери, ответила Прасковья Ивановна. Валя снова глубоко вдохнула воздух, задержала дыхание, и с шумом выдохнула. Голова постепенно начала восстанавливать свои функции: “Тая! Змея! Это она всё рассказала родителям!” — подумала Валентина. Она хотела возмутиться, но родители по-прежнему сидели напротив на диване, смотрели ей в лицо, и зная их крутой нрав, она не посмела нарушить их молчание. Только спросила: “Кто вам сказал об этом?” “Таисия!” — подтвердила мать. Нет, такого она не ожидала от подруги. “Змея! Наши отношения закончены!” — думала она, и обязательно при встрече скажет ей всё, что о ней думает. Но сейчас нужно было что-то ответить родителями, оправдываться, как-то переубедить их: “А то, действительно, меня выдадут замуж без меня!” Мысли с бешеной скоростью, сменяя одна другую, носились в голове, и не знали, к какому берегу прибиться. Неожиданно Валя заплакала.
В детстве она часто пользовалась таким приёмом: когда вдруг становиться больно, и ты не знаешь, что делать, лучше всего заплакать, этот урок она вынесла из детства, и это она сделала сейчас. Сквозь слёзы она произнесла: “Но у меня есть другой парень!” На этот раз пришлось удивиться родителям, они переглянулись: “Час от часу не легче!”“ И кто же?” — в один голос спросили они. “Константин!” — ответила та. “Постой, постой! — произнёс молчавший отец. — Таисия утверждала, что твоего жениха зовут Гена! Так?” “Да! Вернее, нет!” — начала путаться девушка. “Она, что нас обманула?” — пытался прояснить ситуацию отец. “Нет!” “Так, да или нет?” Валя ещё сильнее заплакала. Она стояла перед родителями и была безутешна. Отец встал с дивана, подошёл к дочери. “Ты сядь сюда, — хмуро сказал он и показал на стул, — сядь, успокойся, и расскажи нам всё по порядку!” Валя села. Красивые чёрные волосы свисали ей на лицо, как тогда, когда она провожала в армию Гену, только теперь, ей совсем не хотелось идти за него замуж.
“Твоего жениха зовут Гена?”— снова спросил ничего непонимающий отец. “Да! Вернее, нет!” — ответила дочь. “Так, да или нет?” — снова спросил Всеволод Викторович, повышая голос. “Да!” — ответила дочь. “Чего, да–то?” — на этот раз запутался отец, он начал потихоньку закипать, глупая ситуация выводила его из равновесия, и настроение портилось. “Всё так хорошо начиналось, думали, выдадим замуж Вальку, а она запуталась в своих женихах, — думал он. — Эти бабы…” Видя, что муж может испортить всё дело, Прасковья Ивановна решила вступиться за дочь. “Сева, сядь! — строго произнесла она. — Дай я попробую!” Отец плюхнулся на диван.
Мать Вали, хотя и была выдана замуж с молодых лет и сейчас её голову покрывала седина, и амурные дела ей вроде бы были без надобности, тем не менее, она любила захаживать в сельскую библиотеку и выносить от туда стопки, так называемых, “плохих романов”. Вечером муж сидел у телевизора, а она, когда делать было нечего, любила пройти в спальную, лечь на кровать, открыть книгу, и другой мир открывался перед ней, мир полный страстей и невиданных отношений. Поэтому, прочитав огромное количество сей литературы, она не без основания считала себя профессионалом в подобного рода историях. “Наверное, Вале предложили руку и сердце сразу несколько влюблённых мужчин”, — с гордостью за дочь думала она. И напрямую спросила: “У тебя, что два жениха, Валя?” Та, уже сама ничего не понимая, ответила: “Да!”
Во дворе залаяли собаки, кони заржали на конюшне, леший на дальнем болоте упал с дерева.
“Тьфу, ты! — плюнул с досады отец, — развели б… !” — и быстро вышел на улицу. На дворе лежала большая куча дров. Всеволод Викторович схватил топор и начал колоть. Щепки полетели в разные стороны, и одна из них вонзилась ему в ногу. Бросив топор, Всеволод Викторович побежал по улице, к брату.
— В то время я была дома и готовилась к зачёту, — рассказывала Таисия Владимировна.
Она зачерпнула чайной ложкой из маленькой тарелочки малинового варенья, положила его к себе в чашку, поспешна размешала, поднесла чашку к губам, сделала небольшой глоток и снова заговорила.
— Он прибежал к нам в дом, как ветер, который неожиданно задует. Не здороваясь ни с кем, он сразу прошёл в мою комнату и сказал мне: “А ты-то, куда смотрела, старая дура?!” Я смотрела на него и не понимала, о чём он говорит. В доме была мать. “Сева, ты о чём?” — спросила она. Тот ничего не ответил ей, выбежал обратно на улицу. Смысл дядиных слов стал мне понятен позже, когда я пришла в себя. Пригвождённая, я сидела на стуле и думала: “Дура, не дура, а поумнее вашей Вальки! И совсем не старая я!” Всё равно было обидно.
На следующий день вечером к нам пришла Прасковья Ивановна. “Таисья, есть разговор, пойдём-ка поговорим!” — предложила она мне. Мы пошли за дом, где у нас стояла лавочка.
Наш дом располагался на вершине холма, и отсюда открывался красивый вид и село, расположенное внизу — все как на ладони. Над речкой клубился туман. Смеркалось. Лес, подходящий с другой стороны села, собирался спать, и стояла пронзительная тишина, которая бывает только поздним вечером.
Чтоб прервать паузу, и звон, стоящий в ушах, я спросила: “Как там, Валя!” “Ничего, плачет! — ответила женщина, садясь поудобнее. — Ты мне скажи, Таисья, ты обоих знаешь Валькиных женихов?” Только теперь я окончательно поняла вчерашний налёт Всеволода Викторовича, поняла, почему он накричал на меня, и представила, что теперь твориться у них дома. “Да, обоих знаю”, — отвечала я ей. “Как они тебе?” “Что как?” “Что за люди, где учатся, и за кого Вальке выходить замуж”. “За кого?” — невольно вырвалось у меня. “Это что, Валькин выбор они хотят повесить на меня, а потом, если у неё не сложиться, они всю жизнь меня будут попрекать этим! Нет, уж, дудки, пусть решают сами, за кого Вале выходить замуж!” — пронеслось у меня в голове. “Оба учатся в сельскохозяйственном институте на агронома”, — ответила я Прасковье Ивановне. “И за кого Вальке выходить замуж?” — повторила свой вопрос женщина. “Не знаю!” — ответила я.
Наступило молчание.
Клубы тумана у речки увеличивались в размерах, их становилось всё больше и больше, они поднимались над водой, заполняли собой долину и подбирался к самому селу.
Мать задала следующий вопрос: “На твой–то взгляд, кто лучше: Гена или Константин?” Подумав, я ответила: “Если для жизни, то лучше выходить замуж за Гену, если, куда пойти, то Константин, конечно, красивее” Женщина задумалась. “А что Валя сама не может выбрать?” — в свою очередь задала я вопрос. “Твердит, что любит обоих, вот, так!” — тяжело вздохнула мать. “И что теперь?” “Не знаю! Может быть, ты нам поможешь?” “Как?” “Поедем в город, посмотрим женихов, а там и выберем кого–нибудь!”
— И вы поехали?! — громко спросил я.
От неожиданного поворота истории я случайно зацепил пальцем чашку и опрокинул её, разлив чай по всему столу.
— Какой ты неловкий! — произнесла Прохорова.
Но виной тому был не я, а комизм и анекдотичность ситуации. Когда “наводнение” было ликвидировано, и мы вновь сели за сырой ещё стол, Прохорова продолжила.
— Поехала, конечно, поехала, а куда мне было деваться, — подтвердила Таисия Владимировна. — Мы разработали даже целый план: приедем в город, доберёмся до общежития, встанем внизу на вахте под предлогом ожидания родственника и увидим обоих женихов. Даже не забыли взять с собой большие сумки, чтоб не вызывать подозрение у проходящих, правда, набили их соломой, чтоб не тяжело было носить. Так и стояли, пока не появился первый, а потом второй претендент.
Я смеялся, давно так не смеялся, от души, всем сердцем, всем существом, представляя, как две женщины с набитыми соломой сумками стоят в общежитии. Прохорова меня не прерывала и не обижалась. Она пила остывший чай, искоса глядела на меня, и когда приступ смеха закончился, вновь начала рассказывать.
“Ничего, хорош! — оценивающе произнесла Прасковья Ивановна, увидев Гену. — Подождём второго, может лучше будет!” Появление большого мужчины с длинными не расчёсанными волосами, произвело на неё такое же впечатление, как если бы она увидела рядом снежного человека в голубых штанах, да, ещё с большим клёшем. Не оценила моду Прасковья Ивановна, не могла она знать, что по этим голубым штанам плачет женская половина города. Для неё он даже был не снежный человек, а какой–то разрисованный папуас, который вдруг решил сделаться цивилизованным человеком. Или: “Это не мужчина, а павлин! — возмущалась она. — Сева даже на порог дома его не пустит!” “Здрасьте!” — сказал молодой человек и прошёл мимо. Переубеждать Прасковью Ивановну, что сейчас многие мужчины носят такие штаны, длинные волосы — дань моде, надо смотреть внутрь человека, и не обращать внимание на внешнее, все многочисленные объяснения были абсолютно бесполезны. Так вопрос с женихом был автоматически решён в пользу Гены.
— На этом мои мучения закончились, — выдохнула Таисия Владимировна. — Драгоценный сосуд из моих ненадёжных рук был передан в руки более надёжные и крепкие.
Вот, такая была история. У меня ещё много подобных историй.
Выражаю большую благодарность Олесе Мазур за редактирование текста.