Varulven

ЧАСТЬ 1

                1

  Как она смотрела на блестящую сталь клинка, которую обнимал магический свет луны! Будто зачарованная, проникла в нее, холодную гладкую сталь, слилась с нею... Длинный вьющийся каштановый локон падал на рукоять. Мелисса, ты прекрасна! Я всегда хотела быть такой, как ты, но я всего лишь твоя кукла, твоя вещь. Мы, бедняки, всегда становимся игрушками богатых. Боже мой, неужели мне всю жизнь ходить с разбитым сердцем!
  Когда мне было десять, мы с матерью несли цветы на рынок (нужно было как-то выжить). Я помню, когда Мелисса остановилась напротив меня. В красивом богатом нарядном платье (мы были ровесницами), она ткнула в меня пальчиком в дорогой печатке и сказала:
  — Какая красивая кукла! Хочу, чтобы она была моей куклой!
  С этих пор я уже десять лет кукла Мелиссы. Кукла Стасия. Вещь Стасия. Мать не задумываясь продала меня за несколько монет. Продала, как барашка на рынке. Я была обузой, еще одним ртом, который хочет есть. Она сказала, что так будет лучше для всех. Зачем я рождалась на свет обузой, еще одним ртом, который хочет есть?
  Я сразу же получила такое же красивое и нарядное платье, как у Мелиссы. Но я всегда чувствовала себя приживалкой. В мои обязанности входило развлекать госпожу, будущую знатную даму.
  Нет, Мелисса относилась ко мне скорее как к компаньонке, чем к служанке. Но я всегда знала свое место. Получив, наравне с Мелиссой, чудесное образование, я знала, что не стала благородных кровей. Я знала, что всего лишь дочка пастуха, который бросил мою мать с пятью детьми.
  Как же хороша она была сейчас в нежно-розовом, с этим блестящим клинком, с ореолом лунного света, озаряющим каштановую капну волос! Я умилилась. Мелисса небрежно оттолкнула подбежавшую ко мне борзую, которая отчаянно лизала руки своей хозяйке.
  — Ненавижу собак! — сказала Мелисса, разглядывая свое отражение в стали клинка. — Собаки умеют лишь подчиняться, они раболепные созданья! Меня тошнит от этого, а вот волки... — она взглянула на луну, окруженную яркими кругами, будто вела монолог с самой собой. — Волки — это ветер... Это свобода... Они вольные... Собаки лишь слепые рабы людей...
  Ее взгляд стал каким-то диким, глаза заблестели, как у кошки. И в этот момент я могла бы поклясться, что вдалеке послышался волчий вой. Хотя это могло быть только  плодом моего воображения.
  Принесли еду, и Мелисса, как голодный зверь вцепилась зубами в крыло перепелки. Я, наоборот, ела мало, больше пребывая в задумчивости. Мне казалось, что вокруг что-то происходит, хоть я сама не знала, что именно. Может быть виной тому был тот охотник, которого мы встретили в лесу дня два назад. В первый раз за свою жизнь видела я таких красивых людей! Красота его была звериной, дерзкой. Глаза бешено горели, черные кудри развевались на ветру. Он был так сильно непохож на тех разодетых щеголей, набивавшихся Мелиссе в женихи. Казалось, этот человек только что вышел из лона самой природы. И имя у него было странное — Назаниль. Однако и речь его и повадки не были дикими, неотесанными, и это предавало его облику еще больше загадочности. После встречи с этим охотником, ей-богу, он стал мерещиться мне едва ли не каждую минуту. Казалось, что воздух пропитан им самим, что он повсюду незримо с нами. И Мелисса как-то странно начала вести себя.
  Мы разбили шатры прямо в лесу. Мелисса часто любила уходить на охоту на несколько дней с кучей слуг, борзых, ну и со мной, конечно же, в придачу. Ей нравилось выслеживать зверя. Игра со зверем. Она просчитывала ходы, как опытный полководец, и редко какому зверю удавалось улизнуть от нее.
  — Идем спать, — сказала Мелисса, и скрылась в шатре. Я — ее ручная кошка. И почему этот странный охотник повсюду мерещится мне?
  Я прошмыгнула в шатер за Мелиссой. Под рубашкой я чувствовала тепло ее тела. Ее гладкая кожа ароматом фиалок манила и притягивала. Я искала в темноте ее нежные губы. Мы играли в эту игру давно. Но в этот раз казалось, будто рядом присутствует кто-то еще. Кто-то незримый. Я слышала, как шумел лес. Чувствовала запах трав и цвет ночи. Меня сморил сон.
  Я не понимала, что происходит. Ощущение тревоги, и даже смертельной опасности. Мое лицо было перемазано землей, во рту — вкус травы, сзади — звериный рык. Я ничего не осознавала, кроме того, как происходит что-то недоброе для меня.
  — Успокойся! Перестань! — слышался голос, которому нельзя было не подчиниться.
  Я замерла в траве, лицом в землю. Звериный рык смолк. Было божественно тихо. Я осмелилась пошевелиться и приподняла лицо — на меня смотрели глаза. Я уже видела их однажды. Это глаза Назаниля, того охотника. Он внимательно смотрел на меня, а возле его ног улегся в траве волк. Я пошутила про себя по поводу реплики Мелиссы, что собаки — раболепные созданья, а волки свободны. Мне еще было до шуток! Минуту назад меня чуть было не разорвал дикий зверь! Очевидно, это от нервов. Мне захотелось смеяться и я громко захохотала. В ночном лесу этот смех казался нелепым и даже жутким.
  — Вы укротитель волков? — спросила я.
  — В некотором роде, — его непонятное выражение лица ничуть не изменилось. Я попыталась подняться.
  — Что произошло? — уже более серьезно спросила я. — Я ничего не помню.
  — Очевидно, у вас лунатизм, — ответил Назаниль. — Это такая болезнь, когда люди бродят по ночам, сами не помня себя.
  — Правда? В первый раз слышу, что у меня такая болезнь.
  — Опасно ночью блукать по лесу, здесь везде дикие волки.
  — Очевидно, вам они не страшны, — вырвалось у меня.
  Назаниль взглянул на покорно лежавшего у своих ног зверя и странно улыбнулся:
  — Приручил.
  Моя рубаха была разорвана, и я стыдливо прикрывала обнаженные колени свисавшими лохмотьями.
  — Пойдемте, я провожу вас к вашему шатру, — сказал Назаниль. Волк встал, намереваясь идти с нами
  — Нельзя ли... чтобы это животное не следовало за нами? — впадая в панику, жалобно попросила я.
  Назаниль сверкнул глазами, и волк моментально улегся на прежнее место. Его лицо слегка освещала луна, и когда я украдкой изучала его красоту, казалось, дышать становится невозможно. Мы шли молча, Назаниль опирался на огромную, поросшую мхом, палку. Я почти продрогла. Кричала ночная птица. Мне хотелось вопить и плакать, как в детстве, потому, что становилось жутко до истерики. Я стала представлять себе, что Назаниль сейчас убьет меня в этой темноте. Я искоса поглядывала на него, но он даже не смотрел в мою сторону. Просто молча шел. Я услышала крики Мелиссы и слуг, которые искали меня, размахивая факелами.
  — Бог мой, Стасия, где тебя носит? Мы все перепугались! Твоя рубаха изорвана!
  — На меня напал волк, но Назаниль отогнал зверя и вывел меня на дорогу.
  Когда я обернулась, охотника и след простыл, будто испарился.
  — Сказочно! — Мелисса схватила меня за руку и утащила в шатер. Мне всю ночь не спалось. Слышался волчий вой. Было неуютно. Поднялся сильный ветер. Ветки елей скрипели. Меня мучили неприятные сновидения.


2
               
  С рассветом Мелисса приказала складывать шатры. Она твердо решила преследовать зверя. Даже обещала слугам щедрые дары, если кто-нибудь из них поймает ей живого волка. Это было новой блажью Мелиссы. Самые лучшие чистокровные борзые только лишь раздражали ее. Откуда такая внезапная любовь к волчьей породе? Но, казалось, что не мы преследовали зверя, а зверь преследовал нас. Он, будто смеялся над нами, заманивая в лес, все глубже и дальше, в самую чащу, где не кричали даже птицы. Как в издевку, по ночам раздавался волчий вой, вроде бы совсем рядом, но когда мы продолжали преследование, то заходили еще дальше, в самую чащу, в которую давно не проникало солнце. Один из слуг, старый, опытный охотник, сказал, что лучше бы нам повернуть обратно, пока еще не поздно, ибо эта охота не увенчается успехом, но Мелисса только накричала на старика. Она была упряма и всегда добивалась того, чего хотела. Собственно, так я и стала ее куклой. Для Мелиссы не было ничего невозможного. Если хотите задеть ее до глубины души — скажите, что она чего-то не сможет. Я никогда не была такой целеустремленной. Да и чего мне хотеть? Мелисса — знатная дама с большим будущим, за ее спиной — крылья и огромное состояние. А я — всего лишь ее игрушка. В любой момент, когда я надоем ей — я окажусь на улице. Но пока, к моему огромному облегчению, за десять лет этого еще не произошло. Не представляю своей жизни без Мелиссы. Что я буду делать, оставшись одна на улице без жилья и средств к существованию? Идти искать свою нищую мать, которая продала меня за несколько монет, и даже не оглянулась, когда меня навсегда уводили от нее чужие люди? Или, быть может, преподавать науки детям знатных господ? Я старалась гнать от себя эти мысли, потому что они несли крах моему нынешнему привычному жизненному укладу.
  Мелисса стояла, гордо выпрямив спину, и властно указывая пальцем в ту сторону, куда, по ее мнению, нужно было идти, чтобы выследить зверя. Как и десять лет назад, никто не осмелился перечить ей. Слуги на то и слуги, чтобы исполнять прихоти богатой избалованной девчонки. Накидка, отороченная бурым мехом, обнимала ее тонкий стан в бардовом бархатном платье. Волосы вились колечками змей. Идеальный профиль для кисти любого художника. Она обняла меня, видя, что я чем-то озадачена, погладила по голове, приласкав, как согретую хозяйским теплом кошку. Не хватало только замурчать. Я пригрелась под ее крылом, вдыхая фиалковый аромат ее пушистых волос. Меня влекло к ней, но я не осмеливалась сделать первый шаг. Мелисса заменила мне мать, отца, сестру, подругу, и кого-то еще.
  Я смотрела на гигантские кроны елей и голова начинала кружиться. В ушах стоял скрип деревьев и волчий вой. Чувствовалось присутствие чего-то необъяснимого. Было неуютно, неприятно. Я не решилась спросить у Мелиссы, чувствует ли она то же самое, что и я. Создавалось впечатление, что Мелиссу обходили ощущения, мучившие меня. Она непреклонно шла к своей цели. Волк. Зверь. Она была одержима этой идеей. Один из слуг напомнил Мелиссе, что скоро закончится продовольствие. Но она и слушать не захотела:
  — Можно подстрелить в лесу дичь!
  Но лес был будто заколдован, все охотники возвращались с пустыми руками. Слуги начали роптать — никому не хотелось погибнуть голодной смертью из-за каприза взбалмошной девчонки. Но Мелисса не пожелала сдаваться. Она объявила вознаграждение за поимку волка.
  Ночью мне не спалось. Я пригрелась под мышкой у Мелиссы. Она спала, легонько вздрагивая и часто дыша. Вдруг, встала, и будто не просыпаясь, вышла из шатра. Это напомнило мне мой собственный «лунатизм». Я окликнула ее, но Мелисса не отозвалась.
  — Я поймаю его сама, я уже иду! — услышала я за шатром и подумала о том, как может быть опасна ее ночная встреча со зверем. Я вылетела за нею следом, но ее уже нигде не было, будто в воздухе растворилась. Я наспех подожгла факел и побежала в темную чащу. От избытка различных чувств притупился страх. Я споткнулась, зацепившись за пень, и едва не сломала ногу. Я хотела кричать и звать Мелиссу, но  с губ срывался только едва внятный шепот.
  Я услышала женский крик. Мелисса! Я хотела побежать, но снова зацепилась ногой, как будто корни мешали, не пускали меня. Ударилась головой о пень. Ничего больше не помню.
 

  Когда я очнулась — возле меня трещала от огня трава. Очевидно, когда я лишилась чувств и уронила факел — начался пожар. Назаниль тушил огонь, вытаптывая начавшее разгораться пламя. Рядом без чувств лежала Мелисса, ее рубашка была в крови. Увидев кровь, я вскрикнула. Оказавшийся рядом волк зарычал. Назаниль усмирил его, едва взглянув. Кем был этот загадочный человек, повелителем зверей?
  — Девушка пыталась бороться с волком, волк укусил ее, я еще вовремя подоспел, иначе могла случиться беда. Никогда не стоит пытаться поймать зверя.
  Он продолжал тушить траву, напевая старинную скандинавскую балладу о волке, который съел молодую девушку.

  Девушка припозднилась домой,
  Липы трепещут в чаще
  И выбрала путь через лес прямой.
  Дитя под сердцем несчастной.

  Только зашла она в лес густой,
  Вышел огромный волк из кустов.

 "Милый волк, меня пощади –
  Серебром расшитый мой плащ возьми!"
 "Плащ твой волку не по плечу –
  Кровь молодую пустить хочу!"

 "Милый волк, меня пощади –
  Сапожки сафьянные мои возьми!"
 "Сапогов-то я не ношу –
  Кровь молодую твою пущу!"

 "Милый волк, меня пощади –
  Венец золотой за меня возьми!"
 "Твой венец волку ни к чему –
  Жизнь молодую твою возьму!"

  Дева забралась на высокий сук,
  Волк стал рычать и ходить вокруг.

  Корни у дуба волк перегрыз –
  Вскрикнув, дева упала вниз.

  Рыцарь коня оседлал стремглав
  И в темный лес полетел, как стрела.

  Когда ж он к чаще лесной прискакал –
  Лишь руку любимой он отыскал.

 "Ах, сохрани и спаси нас Бог!
  Липы трепещут в чаще
 "Невеста погибла, мой конь издох.
  Дитя под сердцем несчастной".

  Мне стало не по себе. Меня пугал этот человек. Я подползла к Мелиссе. Она слабо дышала, была чрезмерно бледна. Рот был приоткрыт. Из раны на ноге сочилась кровь. Назаниль сделал шаг в сторону Мелиссы.
  — Не подходите! — инстинктивно сказала я, загораживая собой бесчувственную Мелиссу, как дикая кошка.
  — Вы хотите сказать, что донесете девушку на руках до шатров сами? Выберетесь из лесной чащи? В абсолютной темноте?
  Я вынуждена была признать, что мне не обойтись без помощи Назаниля. Он поднял Мелиссу, взяв на руки. Я поплелась сзади, пытаясь не отставать в темноте. Сзади шел волк. От осознания этого душа была не на месте, но выбора у меня не было. Один раз Назаниль обернулся и внимательно посмотрел на меня. Его лицо казалось белым в темноте.
  — Не отставайте, — сказал он.
  У меня ком встал в горле. Что это было за наваждение? Почему Мелисса, как и я, не помня себя, пошла в лес посреди ночи? Ни я, ни она никогда не страдали лунатизмом, в чем причина?
  Слуги устроили панику. Заметив наше исчезновение, они бегали, размахивая факелами, и громко кричали.
  — Тише! — закричала я. — Госпожа в беспамятстве, ее укусил волк!
  Мелиссу перенесли в шатер. Куда делся Назаниль, я так и не поняла. Как сквозь землю провалился. Сейчас было не до него. Хотя я даже порадовалась, что этот странный человек таким же странным образом испарился. Где в этой чаще искать знахаря? Я перевязала рану, как могла, клочьями рубашки. Рана продолжала кровоточить. Мелисса не приходила в себя. Она была похожа на мертвую. Мертвенная бледность покрыла ее лицо, дыхание было слабым. Тонкая жилка на шее едва билась.
  — Завтра же утром возвращаемся домой! — сказала я слугам. — Госпоже срочно нужен лекарь.
  Всю ночь я не отходила от Мелиссы. Я держала ее холодную, как лед, руку, пытаясь обогреть своим дыханием. Все было тщетно. Не согревало и пламя огня. Я продрогла, озябла, кутаясь в теплую шкуру, которая тоже не согревала. Как будто королева льда и снегов заморозила все своим ледяным дыханием.
  Мрачное забытье, которым можно было назвать мой сон, тянулось с перерывами. Кто-то дышал совсем рядом, как после быстрого бега, сглотнув слюну. Я подумала, что в шатер заскочила одна из борзых, но никого не было. Что за наваждение! Ощущение неизвестности, чего-то неприятного, жуткого. Скорее бы утро. Мелисса даже не шевелилась. Повязка на ноге снова обагрилась кровью. Нужны травы, останавливающие кровь, нужен лекарь. Скорее, скорее бы прочь из этого жуткого, холодного леса... Никогда не желаю сюда больше возвращаться!
    

  Мы тронулись с рассветом. Бледность все больше покрывала прекрасное лицо Мелиссы. Казалось, она не доживет и до вечера. Еще и ворон сидел на ветке, громко каркая. Я прогнала птицу, запустив в нее камнем. Проклятый вещун.
  Везде огромные лапы столетних елей. От них рябило в глазах. Все окутано легким утренним туманом. Опять каркал ворон. Он сидел уже на другой ветке. Мне захотелось свернуть ему шею, как рождественской индейке.
  Прочь, прочь из этого леса! Все здесь казалось мне враждебным. Кони фыркали, громко ржали, отказываясь ехать. Слуги гнали их плетью. Я слышала, что кони ведут себя так, если чувствуют мертвеца или нечистую силу. Сказки седовласых старух. Мы гнали лошадей. Колючие ветки больно хлестали по лицу. У одного из слуг конь встал на дыбы. На лице Мелиссы появилась слабая и странная улыбка. Глаз она не открыла. Издала слабый стон. Слава Богу, жива, жива!
  Я погнала своего коня, что было мочи. Не оглядываясь. Ужасная, отвратительная охота. Будь проклят этот ворон, словно преследовавший нас своим мерзким карканьем. Гнать, гнать отсюда без остановок, без оглядки! В кустах будто что-то бежало, параллельно нам, рычало и фыркало. Зверь. Кто еще? Возможно, он и напугал лошадей. Будто ветер донес до меня чей-то смех. Он звучал в ушах. Гнать! Не думать, не оборачиваться. Мы летели, как на крыльях. Через какое-то время этот лес остался позади.


3               

  — Я сделал все, что мог, — сказал лекарь. — Эта трава — сильное средство, которое останавливает сильные кровотечения. Но... Я не знаю, поможет ли она. Молитесь и уповайте на Господа Бога.
  Через полчаса повязка снова пропиталась кровью. Не помогло... Что за зубы у этого волка? Или, Мелисса была чем-то больна и ей нельзя было ничем пораниться? Неизвестно. И все без изменений. Лицо, как восковая маска. Ее прекрасные каштановые кудри разметались на постели. Рука, как и прежде, была ледяной. Я поцеловала руку Мелиссы. Как труп. Что теперь делать? Как вернуть ее к жизни? Какая-то вынужденная, неестественная тишина нависла над замком. Не по себе от нее. В комнату проникал мягкий свет луны. Я почувствовала совершенное одиночество. Жуткое одиночество. Нужно пригубить вина. Я наполнила кубок. Очаровательное лицо Мелиссы будто высечено из камня. Мертво и прекрасно. Я сделала еще глоток вина и закрыла глаза. Представился тот лес. Я почувствовала то, что ощущала в нем. Как ветки хлестали по лицу. И, будто бы за мной гонится волк. Я бегу, выбившись из сил, чувствуя в двух шагах от себя дыхание зверя. Открываю глаза. Я просто слишком впечатлилась. Это вино крепкое.
  Мне послышалось, или где-то вдалеке раздался волчий вой? Нужно сменить повязку. Эта совсем пропиталась кровью. Я присыпала рану толченой травой, которую оставил лекарь. Ничего не изменилось. Как зябко, будто холод из того леса проник в замок. Я закрыла ставни. Так спокойней. Чтобы ничто неизведанное не проникало к нам. Мелисса едва слышно вздохнула. Через некоторое время на повязке снова появилась кровь. Я закуталась в шкуру. Закрыла глаза. Снова передо мной ночь, лес, вой, бег. У меня создалось впечатление, что поездка в этот лес — переломный момент в нашей жизни. Скоро все изменится навсегда. Уже изменилось. Я не могла найти себе места. Заснуть удалось ненадолго. Мне приснился странный сон. Моя собственная мать. Она сказала, что умерла, и долго просила у меня прощения за то, что продала меня чужим людям и никогда не интересовалась моей судьбой. Она сказала, чтобы я была осторожна, ибо по моим следам идет волк, и он уже близко.
  Я проснулась с ощущением ужаса и омерзения на душе. Мелисса металась на подушках. Ее лицо пылало, хотя еще недавно было совершенно ледяным. Она что-то невнятно бормотала. Я побежала за лекарем, который ночевал в замке. Всю оставшуюся ночь лекарь прикладывал компрессы на лоб больной. К утру она успокоилась. Притихла. Ее тело снова стало холодным, как лед. Я в первый раз видела такие внезапные перепады температуры. Никак не шел из головы сон. У меня были золотые, и я послала одного из слуг в ту лачугу, в которой жила в детстве, чтобы он узнал, что стало с моей семьей.
  Когда слуга вернулся, он рассказал, что той лачуги уже нет. Соседи сказали, что женщина, которая жила в ней, умерла, а ее сыновья разбрелись по свету. Мне стало горько и жутко. Охватила печаль. Зачем мне приснился этот сон? Мать, оставившая меня при жизни, вспомнила хотя бы после смерти? Почему сказала про волка? Просто я очень впечатлительна. Эта роковая охота наложила на меня отпечаток. И в эту ночь снова вой, уже где-то совсем близко. Все живое уходило с лица Мелиссы. Почему-то мне захотелось побежать в церковь. Я выбежала на улицу, накинув плащ. Церковь была не слишком далеко от замка. В кустах раздавался шорох. Будто кто-то бежал следом. Или человек, или какое-то другое существо. На меня напал панический ужас и захотелось кричать. Холодная, полная луна улыбалась сверху. Я побежала бегом. И будто голос в ушах:
  "Стасия, будь осторожна!"
  Будто голос матери, который я не слышала десять лет.  Но это невозможно! Тут никого нет, а она умерла.  Я схватила здоровый камень и швырнула в кусты. Раздался странный звук, что-то между рычанием, визгом и человеческим возгласом. У меня подкосились ноги.
  — Мама, мне страшно... — поговорила я, еле ворочавшимся языком. Будто какая-то сила понесла меня вперед. Больше я ничего не видела, не слышала. Очнулась от того, что меня три раза назвал по имени священник.
  — Что случилось, дитя?
  — Не знаю... не знаю, — сказала я и заплакала. — Моя госпожа умирает. Во сне мне приснилась покойная мать и сказала, что по моим следам идет волк, что он уже очень близко. Происходит что-то непонятное, что-то ужасное... Мне страшно...
  Священник положил руку на мою голову и долго читал молитвы. Дал поцеловать крест.
  — Молись Господу, — наконец сказал он. — Господь не оставит свою паству.
  Я сказала, что ни за что не выйду отсюда, пока не наступит утро. Что в кустах меня кто-то подстерегает.
  Всю ночь я провела в церкви в слезах и молитвах. Утром страх пропал. Я вернулась в замок. Слуги сказали, что ночью Мелиссе стало хуже и к рассвету она умерла. Умерла! А меня не было рядом! Мне хотелось рвать на себе волосы за то, что я оставила ее в трудный момент. Ничего уже нельзя было изменить.
  Скорбный колокольный стон. Выражение облегченной безмятежности на лице Мелиссы. Восковую бледность кожи подчеркивал каштановый оттенок волос. Руки, сложенные на груди, держали крест. Священник читал упокойную. Этой нелепой смерти не должно было быть! Что удивило, так это то, что из раны продолжала сочиться кровь. Вдруг Мелисса жива? Холодна, не дышит. Что делать теперь в этом мире без нее? Как жить? Как отвратительна смерть, как непреклонна!
  Такая красота погибла в расцвете лет! Ее идеальное лицо сейчас засыплют, смешают с землей... Я поникла, как увядший цветок.
  В замке мне, вежливо, пока еще, намекнули, что после смерти хозяйки, делать мне тут больше нечего. Я собрала кое-какие вещи, подаренные Мелиссой, небольшое сбережение, и с разбитой душой отправилась на все четыре стороны. Куда теперь идти? Что делать? Нужно на первое время где-то остановиться, пока не найду хоть какую-то работу. Уйдя в свои мысли, я слонялась по городу до самого вечера. Опомнилась, когда совсем стемнело. Нужен постоялый двор.
  Это было что-то похожее на него. Я отворила дверь. Внутри стоял человек.
  — Простите, — сказала я, — мне нужен постоялый двор...
  — Здесь мастерская, — ответил человек. — Можете зайти.
  Это был один из тех моментов, когда мозг сопротивляется, а ноги делают свое дело. «Зачем мне мастерская?» — подумала я.
  — Я — скульптор, — ответил человек.
  Я прошла внутрь. Передо мной открылась галерея. По очереди, он начал снимал покрывала и моему взору предстали скульптуры людей, будто бы живые. Разных людей. Молодых, пожилых, стариков, детей. Я дотронулась до одной, проверить, а не живой ли это человек притворяется.
  Холодный мрамор отрезвил. Я позабыла обо всем на свете.
  — Как чудесно! — вскричала я. — Никогда не видела такого! Вы сами это творите?
  — Я — мастер, — отвечал он. — Могу и вашу скульптуру тут поставить.
  — Неужели! — под впечатлением воскликнула я.
  — Садитесь, я сделаю заготовку, — сказал скульптор. Он долго возился, что-то замешивая. — То, что вы видите, — сказал он, — безжизненный мрамор. На самом деле — я скульптор душ. Леплю из людской души то, что люди сами хотят. Вот вы, например, всегда хотели быть такой, как Мелисса. Упрямой, упорной, всегда добивающейся того, что задумала. И я теперь слеплю из вашей души то, чего вы сами хотели.
   Я слушала этого человека, будто бы кто-то ударил камнем по голове. Этот человек точно сумасшедший. Но как узнал он про Мелиссу и про то, о чем я не говорила ни одной живой душе?! Я встала, шатаясь, ухватившись за стол. Свет сейчас упал на лицо скульптора. Я чуть не вскрикнула — у него были черты того охотника! Назаниля.
  — Назаниль, я узнала вас! Что вы делаете в городе, прикинулись скульптором? Это по вашей вине умерла Мелисса!
  Человек сделал удивленный вид.
  — Не знаю, кто такой Назаниль. Я — скульптор. Мастер. Мою мастерскую знают здесь очень давно.
  — Прекратите лгать! Вы — Назаниль, и наверняка занимаетесь колдовством, вы навели на меня злые чары!
  Человек рассмеялся.
  — Вы говорите сплошную чепуху, вы слишком взволнованны.
  Я потеряла терпение и отправилась к двери.
  — Скоро скульптура будет готова, — послышалось вслед. — Скульптура вашей души.
  Я прочла про себя очистительную молитву.


 4

  Очень скоро я получила приглашение в замок. Я узнала, что стала полноправной и единственной хозяйкой по завещанию, оставленному Мелиссой, которая записала меня, как свою сестру. Теперь передо мной открывались все двери — я очень богата.
  Этот скульптор не выходил из головы и по дороге я заехала в его мастерскую. В галерее стояла тишина и только злобное рычание волка заставило меня пошатнуться, я схватилась за одну из скульптур, накидка упала. Передо мной стояла моя точная копия, один в один! Я выскочила из галереи и помчалась прочь. Это точно был Назаниль, я не могла ошибиться. И это был его волк, тот, кто укусил Мелиссу. Кем был этот человек? Дьяволом?
  Теперь я заняла место Мелиссы. Все ее наряды, драгоценности, деньги — мои. Нет, я не желала ей смерти, видит Бог. Но было бы сумасшествием отказываться от такого, упавшего на голову, наследства. Кроме того, какой у меня был выбор?
  Первая ночь в замке, который я теперь по праву могу назвать своим, была не из лучших. Сон не шел, я постоянно ворочалась, будто подушка была набита камнями. Какое-то непонятное оцепенение  охватило все члены, рукой и ногой было трудно пошевелить, словно тяжесть тянула назад. В комнате Мелиссы кто-то ходил. Стало невыносимо жутко. Потом я подумала: это кто-нибудь из слуг забрался туда ночью, чтобы украсть что-то из драгоценностей. Я взяла свечи и вышла, в надежде подкараулить наглеца. В комнате никого не было, и лишь подол платья нырнул в открытое окно. Я вытращила глаза. Подошла к окну —  никого не было. Вряд ли человек остался бы жив, шагнув с такой высоты.  Я вышла на улицу — никого не было. Ни живого, ни мертвого. Я поняла, что меня кто-то дурачит, морочит голову.
  Спать было невозможно. Я дергалась от любого шороха, от любого стука. Тишина давила. Странные звуки на улице не давали покоя. Это все Назаниль! Я знала, чувствовала, что это он замешен в том, что случилось, что происходит. Временами охватывал панический страх. Я дождалась утра. Послала слугу в город. Указала улицу, дом той мастерской, приказала узнать, кто там живет, что за человек. Когда слуга вернулся, то сказал, что нет ни такой улицы, ни дома.
  Это было уже слишком! Я накричала на слугу, обвинив его в сговоре с Назанилем и в том, что они сговорились дурачить меня.
 Я послала другого слугу с тем  же приказом и он, когда приехал, ответил тоже самое, что и первый. Назаниль подговорил против меня всех слуг, заморочил голову всем.
  Я пошла в город, нашла там бродягу и пообещала хорошо заплатить, если он узнает, кто живет в той мастерской. Но и бродяга вернулся с тем же ответом, что и слуги. Я сошла с ума? Или я вижу то, чего не видят остальные? Или это только плод моего воображения? Я сама пошла на ту улицу. Мастерская стояла на прежнем месте. Я вошла. Меня встретил рычанием волк, лежащий у порога, как и в предыдущий раз. Скульптуры были без покрывал. Я узнала своего двойника и двойника Мелиссы. Колдун. Диавол.
  Я нашла какого-то мальчишку и подвела его к двери мастерской.
  — Что ты тут видишь? — спросила я. Он сказал, что это таверна. Назвал совершенно другую улицу и номер. Еще трое человек, совершенно разных, повторили слова мальчишки. Не мог же против меня сговориться весь город! Я видела то, чего не видели они. Но как это возможно?!
  Ночью замок начинал жить своей жизнью. Кто-то ходил, стучал, выл. Утром я находила клочки волчьей шерсти. В комнате Мелиссы на столике лежала расческа, стояло зеркало — все, как она любила при жизни.  Валялись ее любимые украшения. Кто все это разложил? Кто-то хочет свести меня с ума, чтобы завладеть наследством?
  — Выходи! — закричала я, схватив кинжал. Мужская фигура отделилась от стены. Назаниль!
  — Вы! Так я и думала! В какие игры вы играете? Решили свести меня с ума, чтобы хитростью и обманом заполучить замок?
  Назаниль улыбнулся. Его лицо сияло дьявольской, неестественной красотой.
  — Заполучить замок? А вы знаете, что вы получили наследство, благодаря мне?
  — Не мелите ерунды! — разозлилась я.
  — Завещание появилось после смерти Мелиссы. Уж поверьте, она не собиралась умирать в двадцать лет.
  — Даже, если вы величайший хитрец и подделали завещание, зачем вам это надо?!
  — Чтобы вы ни в чем не нуждались, — ответил он.
  — А вам-то что до того, буду я нуждаться или нет?
  — Так вам будет легче почувствовать себя Мелиссой: спать, как она, завтракать, как она, бродить в саду, как она. Вы же так этого хотели.
  Я внимательно посмотрела в лицо Назаниля.
  — Что вам от меня нужно?
  Назаниль сделал шаг вперед, продолжая улыбаться, с видом, будто от него зависит все на свете.
  — Ваша душа. И она почти уже моя.
  — Вы ненормальный. Убирайтесь! Либо вы чернокнижник, да падет чаша гнева Господнего на вашу голову!
  Назаниль поморщился, будто я сказала что-то неприятное.
  — Почему тогда, в мастерской, вы отрицали, что ваше имя Назаниль?
  — А у меня много имен, — ответил он, непринужденно улыбаясь. — В старину меня называли Varulven.
  Он пристально смотрел мне в глаза. И я мысленно снова оказалась в том лесу.
  — Ваш волк укусил Мелиссу... — проговорила я, будто во сне.
  Varulven приблизил ко мне свое лицо. Он улыбался.
  — Нет, — сказал он, — это Я ее укусил.
  Я не могла шевелиться. Не могла говорить. Он заворожил меня. Мои члены меня не слушались. Назаниль приближался. От него пахло зверем. Свежим мясом и кровью. Он принюхивался, как зверь. Назаниль облизал мою щеку, как это сделала бы собака. Он лизнул мои губы.
  — Ты зверь? — прошептала я в ужасе.
И зверь, и человек одновременно, — его язык оказался у меня во рту и я, трепеща, почувствовала поцелуй.
  — До скорой встречи, — проговорил Назаниль, улыбнувшись.
  Моя голова закружилась. Перед глазами крутились кроны сосен.
  Когда я пришла в себя, Назаниля не было, только клочки шерсти валялись.
  Я спустилась в библиотеку, чтобы поискать перевод слова Varulven. Varulven  со скандинавского — волк-оборотень. Оборотень! Оборотень укусил Мелиссу. Оборотень хочет мою душу! Что мне делать? Может, он укусит меня, как Мелиссу, и тогда я умру? Как спастись от проклятого зверя? Я стала молиться Богу, призывая его спасти меня от чар оборотня. И вдалеке послышался волчий вой. Что-то упало в соседней комнате. Я побежала туда. Перед зеркалом сидела Мелисса. Я обомлела. Она сидела и, как ни в чем не бывало, расчесывала волосы. Я стояла, как вкопанная. Мелисса неожиданно обернулась и посмотрела на меня. Улыбнулась.
  — Стасия! Почему ты смотришь на меня, как на привидение?
  — Ты же... умерла... — вырвалось у меня.
  Мелисса громко рассмеялась.
  — Умерла? Кто тебе такое сказал?
  — Я сама видела... как тебя хоронили... в могилу опускали...
  — Фарс! Я похожа на мертвую?
  — Как?! Ты не умерла?
  Мелисса снова повернулась к зеркалу и продолжала расчесывать волосы.
  — Ты прекрасно видишь, что я сижу здесь и разговариваю с тобой. Могут мертвецы разговаривать? Нет, не могут.
  Я примолкла, не зная, что и сказать.
  — Я слышала, что ты стала хозяйкой всего моего замка? Всего имущества.
  Я потупила взгляд.
  — Ничего, — сказала Мелисса. — Ты будешь здесь хозяйкой днем, а я... ночью, — она громко рассмеялась.
  Где-то вдалеке раздался волчий вой. Мелисса глянула на окно. Потом повернулась ко мне.
  — Иди! — резко сказала она. Ее лицо стало взволнованным. — Иди! — повторила Мелисса. — Я приказываю! Иди же! — заорала она.
  Я выбежала из комнаты. Я не знала, что мне делать, не осознавала, что вообще происходит.
  Я стала под дверью. Раздавались весьма странные звуки. То ли нечленораздельная речь, то ли крики какого-то животного. Все вперемежку. Потом все стихло. Я стояла ошарашенная, а потом резко открыла дверь. Через окно кто-то выскочил. Я увидела мелькнувший серый хвост. Мелиссы в комнате не было. На полу лежало ее платье и клочки волчьей шерсти. На меня напал такой ужас, что хотелось бежать без оглядки куда глаза глядят. Но и на улицу, в черную тьму, идти было не самым лучшим решением, а может быть и верной гибелью.
  Как бы трудно в это не было поверить, но я жила в замке, вместе с оборотнями. Жизнь на пороховой бочке. Очень скоро, возможно, они захотят пополнить свои ряды и мне уже не получится спастись.
  С рассветом, я решила уехать из этого замка как можно дальше. Там, где они меня не найдут. Официально Мелисса мертва, а я — владелица всего состояния. У меня было много денег, стало быть, могла уехать туда, куда пожелаю. Как только забрезжил рассвет, я подняла на ноги слуг, сказав, что мне срочно нужно уехать, чтобы они подготовили все необходимое для отъезда.
  Подальше! Подальше от этого безумия. Хоть на край света! Я ехала, чувствуя свободу, ветер. Атмосфера замка душила со всей своей чертовщиной. Жить в одном замке с оборотнями... Нет, уж лучше подальше отсюда.


  Я ехала почти неделю, делая время от времени остановки. Наконец, я оказалась в незнакомом городе. Попробую какое-то время переждать здесь, а потом отправлюсь дальше. Лучше не задерживаться долго в одном и том же месте.
  Я ступила на землю другого города, в надежде найти покой и спасение. Недалеко сидела нищая слепая старуха. Получив возможность помогать другим, я не могла пройти мимо нуждающихся, оставив их без милостыни. Я положила несколько золотых в трясущуюся ладонь старухи. Старуха посмотрела на меня невидящими глазами. Ее длинные седые волосы были растрепаны. Рядом стояла палка, на которую она  опиралась. Старуха сморщила нос и стала принюхиваться, как собака.
  — Проклятие! — закричала она и рванулась ко мне. Я отскочила в сторону и она упала. Она стояла на четвереньках, сжимая в разбитых руках комья грязи. Ее лицо перекосилось от боли.
  — Давайте, я помогу подняться, — сказала я.
  — Отойди! Не прикасайся ко мне! — закричала старуха. — Проклятье! Ты принесла с собой проклятье! Ты привела с собой зверя! Проклятье в этот город!
  — Какого зверя? Вы что-то знаете? Что вы знаете?!
  — Отойди! Зверь не отпустит тебя! Он будет идти по твоему следу. Ты будешь переезжать из города в город, неся другим беду и проклятье, ведя за собой зверя!
  Слова этой старухи не на шутку перепугали меня.
  — Что же мне делать? — спросила я.
  — Умри! Ты должна умереть! Или будет несчастье для всех! — старуха изобразила страшную птичью улыбку. Я побежала вперед. Вслед неслись проклятья старухи. Ее мерзкий голос звенел в ушах. Захотелось убежать туда, где не будет слышно этого голоса.   
  Я оказалась совсем одна в этом чужом, враждебном мире. Мире, в котором голодный волк может однажды разинуть свою пасть. 


Часть 2

                1               

 В одной подпольной лавке я нашла всякую ерунду — лягушачью высушенную кожу, лапку черного кота, вороньи мозги. Там же лежала одна старая книга про всякую чертовщину. Я, не задумываясь, купила книгу.
    
  «Как стать оборотнем»:
  1 быть проклятым;
  2 если укусит оборотень;
  3 родиться от оборотня;
  4 съесть мозг волка;
  5 сделать глоток воды из волчьего следа или водоема, из которого попил волк;
  6 съесть жаркое волка;
  7 носить одежду из шкуры волка;
  8 родиться в канун Рождества.
  Оборотня можно убить, ранив в сердце или мозг.


  Нужно было снять жилье на некоторое время. Я зашла на постоялый двор.
Мне бы комнату на несколько дней.
  — Конечно же, проходите, — сказал хозяин, занимаясь своими делами. Он хлопотал по хозяйству.
  — Помой посуду, — обратился хозяин  то ли к своей жене, то ли к служанке. Между делом, он напевал песню:
  "Липы цвели, она была влюблена...
  Я вздрогнула. Где-то я уже слышала эту песню. Хозяин обернулся в пол оборота — лицо Назаниля! Varulven!  Девушка, моющая посуду и дьявольски улыбающаяся, была копией Мелиссы.
  — Проходите же в свою комнату, что же вы встали? — с улыбкой спросил Назаниль. Я по-дурацки улыбнулась.
  — Пойду, подышу свежим воздухом, — ответила я, пятясь назад и, как только вышла из дома, бегом помчалась прочь.
  Я заплатила какому-то мальчишке, чтобы он узнал, кому принадлежит этот постоялый двор. Назвала адрес и номер. Когда мальчишка вернулся, то сказал, что ни данной улицы, ни дома не существует. И никакого постоялого двора там нет и в помине. Я решила уехать отсюда немедленно. Прямо ночью.
  — Кратчайший путь через лес, — сказал кучер.
  — Нет, только не через лес! — закричала я. Ехать ночью через лес — верная гибель. Лес  — обитель зверя, его владения, здесь он сильнее всего.
  — Объезжать слишком далеко, — сказал кучер.
  — Ничего, — ответила я. — Я заплачу в два, нет, в три раза больше!
  Кучер согласился. Я выглянула из кареты — светила полная луна. Ее магическое сияние казалось  неземным. Было неестественно тихо. Со стороны леса послышался волчий вой.
  — Нельзя ли побыстрее? — торопила я извозчика. — Я очень спешу.
  Ночь была наполнена колдовскими звуками. Она будто дышала. А может это дышал зверь? В ушах стучало его дыхание. Как после изнурительного долгого бега. Прерывистое тяжелое дыхание идущего по пятам. Я снова выглянула из кареты — лунный свет золотил водную гладь пруда. Казалось, что здесь все дышит и живет своей жизнью. Я задремала, отдаленно слыша волчий вой. Мне приснилась мать.
  — Я слишком виновата перед тобой, Стасия, и наказана за свое бездушие. Я не могу обрести покой и пришла, чтобы помогать тебе. Поезжай завтра в лавку и купи множество разных пряностей, не пожалев денег. Когда будешь в дороге, сыпь их за собой следом. Они перебьют запах, по которому зверь идет за тобой, и зверь не сможет найти, зверь не сможет найти, зверь не сможет найти...
  Я проснулась от того, что сильно ржала лошадь. Я выглянула в окно кареты — откуда ни возьмись, под ноги лошади выкатилось здоровое колесо. Лошадь панически ржала и становилась на дыбы. Колесо делало выкрутасы прямо перед лошадью — крутилось, вертелось, подпрыгивало, будто было живым.
  — Господи! — проговорил извозчик. — Что за чертовщина!
  Я выхватила плеть и что есть силы ударила по колесу — оно откатилось в сторону.
  — Гоните, что есть сил гоните! — закричала я. — На деньги не поскуплюсь!
  Я начала читать молитвы. Все, какие только знала, и колесо постепенно отстало от нас.
  Забрезжил благодатный рассвет. Первым делом, я приказала ехать в лавку и купила там всевозможных пряностей, какие только были. Когда мы ехали, я потихоньку сыпала их из окна. Пряности перебьют запах нашего следа и будет надежда, что зверь потеряет нас из виду.
  Мы ехали долго. В дороге я простудилась. Шел дождь. Все было в тумане. Мерзко и зябко. Ехать дальше не было смысла. Я попросила остановиться у первого попавшегося постоялого двора. Меня лихорадило. Я сняла комнату. Заказала ужин и вина. Кусок не шел в горло. Я закуталась в одеяло, легла в постель и выпила вина.  Крупные капли дождя барабанили по крыше. Перед глазами все расплывалось. От вина или лихорадки. Может быть и от того и от другого. У меня кружилась голова. Было ощущение, что я нахожусь в лесу. Волчий вой стоял в ушах. Запах сырости, лесного мха. Грянул гром. На улице шквал. Ветер поднялся страшной силы. Молния осветила распятие, висевшее на стене.
  — Господи, спрячь меня, убереги... — прошептала я. Новые раскаты грома. Распятие покачнулось на стене, перевернулось вверх ногами и громко упало на пол. Я закрыла глаза. На улице все громыхало. Бесновалось. В ушах шумел лес. Я находилась в забытьи. Глаза застилал туман.
  — Стасия, я нашел тебя... — послышался дьявольский шепот.   
  Назаниль здесь! Я так устала, что больше не было сил сопротивляться, бежать. Я устало закрыла глаза.
  — Чего ты хочешь?
  — Твою душу, — прошептал он. — Твоя уловка с пряностями не помогла тебе,  ведь прошел дождь. И я здесь. Не сопротивляйся мне. Это твоя судьба. Куда бы ты ни убежала — я настигну тебя. Ты — моя.
  — Не твоя, — проговорила я. — Я принадлежу Господу.
  Мне было так плохо, что я потеряла всякий страх.
  — Я — твой Господь! — ответил Назаниль, и его тяжелое, жаждущее плоти дыхание, было на моей шее.
  Что-то с силой ударилось о стену,  пламя свечей погасло. Я  снова впала в забытье.
  На следующее утро, открыв глаза, я увидела, как вся мебель и вещи в комнате перевернуты. Повсюду клочки шерсти и следы огромных лап. На улице не своим голосом кричала хозяйка постоялого двора. Я встала с постели, но заметила, что на мне нет никакой одежды. Я наспех надела платье и выскочила во двор. Во дворе лежала служанка, буквально выпотрошенная. Меня стошнило. Я отвернулась.
  — Что, смотришь на дело рук своих, ведьма?! — закричала хозяйка. — Ты принесла беду в наш дом! Ты вызвала непогоду и Дьявола, который растерзал несчастную Марию! В эту ночь упали все распятия в доме, будь ты проклята, ведьма!
  Пока хозяйка в исступлении кричала, я быстро собрала свои вещи и незаметно ушла. Эта история могла бы плохо окончиться для меня. Придя в себя, хозяйка непременно бы позвала людей, тогда со мной никто не стал бы церемониться, обвинив в колдовстве. И вправду, я веду зверя за собой, несу людям беду. Что же мне делать?



2

  Я решила уйти в монастырь. Наверное, это было единственным прибежищем, спасением от зверя. Я согласилась стать послушницей и посвятить себя служению Богу. Что мне еще оставалось? Я примерно трудилась в монастыре, все свободное время проводя в молитве.
  Сегодня мне было плохо особенно. Весь день тошнило и кружилась голова. Я слегла в постель. Ко мне привели монахиню, которая умела врачевать. Монахиня раздела и осмотрела меня. На ее губах появилась презрительная усмешка.
  — Эта блудница беременна, — проговорила она, — сомнений быть не может.
 Удивленный и возмущенный ропот прокатился в стенах монастыря.
  — Но это невозможно! — ответила настоятельница. — Вы ставите под сомнение честь нашего монастыря, в который не дозволили бы проникнуть случайному мужчине.
  — Кто сказал, что это был мужчина? Блудница зачала от Дьявола!
  Монахини ахнули.
  — Целуй крест! — обернулась ко мне монахиня-врачевательница.
  Я ухватила распятие, но рука так тряслась, что распятие выпало. Монахиня подняла его, смотря мне прямо в глаза. Она снова протянула распятие:
  — Целуй!
  И оно снова выпало из моей руки. Послушницы вскрикнули и отошли от меня как можно дальше.
  — Вот! — победоносно смотря на всех, сказала монахиня. — Вы сами видели. Это блудница, понесшая от Дьявола, его любовница! Пусть суд решит, что делать с этой тварью.
  Настоятельница вступила с  моей обличительницей в переговоры. Если дело предадут огласке — репутация монастыря погибла. Настоятельница, обещая щедрые дары, уговорила монахиню не выносить дело в свет. Пусть меня судят в стенах монастыря и  покарают, как соответствует.
  Меня упекли в темницу. Я никогда не ожидала такого позорного конца для себя. В моем чреве — плод оборотня! Мне хотелось разорвать себе живот и очистить его от этой гадости. Позорный, ужасный конец еще не успевшей толком начаться жизни...
  Уснуть этой ночью я не могла. В голове роились самые мерзкие мысли. Вдруг, среди ночи, дверь темницы со скрипом распахнулась. Решили начать допрос, не откладывая дело в долгий ящик. Если все же монахиня предаст дело огласке, то меня ожидают такие зверские пытки, что я сознаюсь в чем угодно. Но в темницу никто не вошел. Я выглянула — никого не было. Прошла по коридору — передо мной настежь распахивались двери одна за другой сами по себе. Чертовщина! В углу лежали мои вещи — деньги, драгоценности, все нетронутое. Я быстро переоделась. Огромные ворота монастыря сами собою открылись. Я обреченно поняла, что даже в этих стенах мне не найти спасения. Но была возможность бежать, избегнув пыток и казни. Я покинула стены монастыря.


  В книге про оборотней говорилось, что если рожденный от оборотня не вкусит человеческой крови, то не станет проклятым. У меня появилась надежда спасти будущего ребенка от проклятия. А может быть сразу при рождении убить его ударом в сердце? Смогу ли я сделать это? Не дрогнет ли рука? Я поняла, почему была нужна Назанилю. Он выбрал меня, как сосуд, для вынашивания своего плода, для продолжения своего проклятого рода. Поэтому он не укусил, не растерзал меня. А теперь Назаниль никогда меня не отпустит, ибо в моем чреве его плод.
  Живот рос с каждым днем. Эта уродливая округлость вызывала отвращение. Я не могла без ужаса смотреть на себя в зеркало. Родить от оборотня, что может быть ужаснее!
  Я по-прежнему переезжала с места на место, стараясь нигде долго не задерживаться. Я скупала у торговцев пряностями весь товар, чтобы перебить запах следа, по которому он идет за мной. С каждым днем передвигаться становилось все труднее, я была все тучнее и малоподвижнее.
  Пришла осень. Часто лили дожди. Я куталась в плащ, почти смирившись со своей проклятой жизнью. Когда шел дождь — перебивать запах было бесполезно. Я чувствовала, что Назаниль скоро будет тут. Я встала, поддерживая огромный живот обеими руками. По всему телу прошла резкая боль.
  — Трогай! — закричала я извозчику, еле взгромоздившись на карету. Извозчик тронул. От быстрой езды все сильнее и сильнее начинал болеть живот. Вскоре эту адскую боль невозможно было терпеть. Я закричала и потеряла сознание.
  Очнулась я в незнакомой комнате. Надо мной склонилась старуха. Очевидно, извозчик отвез меня сюда. Сильнейшая боль пронзила живот. Начались родовые схватки. Я кричала и металась на кровати. Ударил гром, распятие упало на пол.
  — Дьявол! — закричала старуха. — Рождается Дьявол! Ноги моей не будет в этом проклятом месте!
  Я осталась без повитухи, на растерзание своей кошмарной боли. Пришлось перерезать пуповину ножом самой. Я занесла нож над сердцем младенца. Сдохни, выродок зверя! Но потом рука дрогнула — это ведь и мой ребенок тоже. Почему бы не попытаться спасти его от проклятия оборотня? По крайней мере, в моей пустой жизни, наполненной только сверхъестественным ужасом, появится какой-то смысл. Мэлорм. Я назову его Мэлорм. Никогда, никогда, пока я жива, Назаниль не прикоснется к моему сыну. Он не сделает его подобным себе. Тут свечи погасли. Комната озарилась свечением молнии. В дверях стоял силуэт.
  — Отдай мне ребенка! — сказал Назаниль. Выбора не было, я решила драться до конца.
  — Подойди и возьми! — сказала я ему.
  Медленной тяжелой поступью Назаниль подошел и склонился над ребенком. В этот момент я схватила нож и всадила ему в сердце. Сдохни, тварь! Назаниль захрипел и упал на пол, который обагрился едва ли не черным цветом крови. Шатаясь от слабости, я схватила младенца, вещи, и вышла на улицу, под проливной дождь. Гром грянул с новой силой. Бежать, бежать отсюда без оглядки, и как можно дальше. Я хваталась за забор, чтобы не упасть, ноги были по колено в грязи. Надеюсь, теперь эта тварь сдохнет и оставит меня в покое! Сейчас найду кого-нибудь, кто увезет меня как можно дальше отсюда. Вышел хозяин:
  — Куда ж вы в такую погоду, да еще с младенцем на руках?
  — Как вы узнали, что меня нет? — спросила я.
  — Заглянул в вашу комнату и увидел, что она пуста.
  Он не увидел трупа на полу?! По крайней мере, это отразилось бы на его лице. Значит, никакого трупа не было. И Назаниль жив. Значит, мне и ребенку по-прежнему угрожает опасность. Я пошла вперед прямо по грязи и воде, не обращая внимания на крики хозяина. Мне хотелось быть как можно дальше отсюда. Я не позволю превратить своего сына в мерзкого зверя! Я буду бороться за его и свою душу, и да поможет нам в этом правом деле Господь!
  Я почти теряла сознание с младенцем на руках, когда нас подобрал какой-то извозчик.
  — Куда едем? — спросил он.
  — Куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда, — отвечала я.
  Так продолжалась моя, полная скитаний, жизнь.



Часть 3

               
                1

  Вся моя жизнь была более, чем странной. С самого раннего детства я не помню места, в котором бы мы прожили дольше недели. Детство на колесах. Я не имел ни дома, ни друзей. Был обречен на отчуждение и непонимание сверстников.
  Моя мать была чудаковатой женщиной. Она повсюду рассыпала горы различных пряностей. От этого запаха становилось тошно, щекотало в носу и хотелось чихать. Она всегда возмущалась, когда шел дождь. С наступлением полуночи двери съемного дома накрепко закрывались, и я не мог выйти даже в туалет.
  Я никогда в жизни не был в лесу. Мать едва ли не под страхом смертной кары запрещала мне даже смотреть в сторону леса. Она запрещала мне есть мясо. Сказала, что если я попробую мяса, то умру.
  Запретной, чуть ли не кощунственной темой, была тема о зверях, в частности о волках. Даже собак мать обходила десятой дорогой.
  Я долго терпел все эти странности, но терпению наконец-то пришел конец . Мне почти семнадцать, но я никогда в жизни не чувствовал себя полноценным человеком. Все, хватит с меня! Я не собираюсь и далее страдать от странностей матери. Пришло время поставить ей ультиматум.
  Я ворвался, как вихрь, распахнув настежь дверь:
 — Мама, может быть ты, наконец, скажешь, почему у нас нет своего дома? Ведь дело не в отсутствии денег конечно же? Я устал так жить, правда ведь!
  Стасия отвернулась, делая вид, что не слышит меня.
  — Хорошо, — распсиховался я. — не хочешь, не отвечай. Но меня ты больше не увидишь. Я устал так жить и пойду, куда глаза глядят. Устроюсь где-нибудь на работу! — я пошел собирать вещи.
  — Мэлорм! — закричала Стасия.
  Но я также проигнорировал ее, как и она меня.
  Стасия пошла за мной, развернула меня за плечи. Наши глаза встретились. В ее глазах я прочитал вселенскую усталость. Это были глаза девяностолетней старухи.
  — Думаешь, мне приятно жить так? — спросила Стасия. Она была из тех женщин, которых мне, видимо, не суждено было понять.
  — Так зачем же ты так живешь?
  — Думаешь, есть выбор жить по-другому? Восемнадцать лет я чувствую себя загнанной ланью, которую вот-вот настигнет... — Стасия замолчала.
  — Кто настигнет?
  Она склонила голову на руки и казалась более, чем усталой. Черные волосы подчеркивали бледность кожи.
  Я разозлился:
  — Порой мне кажется, что ты не в себе! Что ты сумасшедшая, а я страдаю от твоих причуд!
  Стасия обхватила меня за плечи и сказала мягким, как у кошки, голосом:
  — Поверь, все, что я делаю, делаю  ради того, чтобы тебя спасти...
  — От кого? По-моему, меня нужно спасать от тебя!
  — Мэлорм, ты ничего не знаешь! — воскликнула Стасия. — Нам угрожает серьезная опасность. Нас преследуют...
  — Кто преследует? Твои  страхи? — я глянул в окно, в которое заглядывала полная луна. Где-то вдалеке раздался волчий вой.
  — Не смотри туда! — в истерике закричала Стасия. Она подбежала к окну и закрыла ставни.
  — Если нас кто-то преследует, — ответил я, — то не лучше ли сразу со всем разобраться, смотря опасности в лицо, чем всю жизнь жить в страхе? Зачем мне такая жизнь? Вечно куда-то ехать, всю жизнь чего-то бояться...
  Стасия посмотрела на меня. Ее глаза сверкнули.
  — Поверь, это не самое страшное, что может быть... У тебя может быть такая адская жизнь, что эта покажется раем...
  Страхи Стасии начали передаваться мне.
  — Я в этом виноват?
  — Я тоже не виновата. Я стала жертвой обстоятельств, — ответила она.
  — Я всего лишь хочу жить полноценной человеческой жизнью, — сказала я.
  Стасия убрала прядь с моего лба. От ее прикосновения по телу пошла дрожь. Я был изолирован от мира и не имел никакого контакта с женщинами. Кроме жирных замызганных служанок — старых дев, я не общался ни с одной женщиной. Мне стыдно было признаться себе, что я смотрю на мать, как на женщину, что я хочу ее. Что дрожь идет по телу от ее материнского прикосновения, которое я воспринимаю иначе. Я обнял мать и вдохнул аромат ее волос. Ей тридцать восемь, она моя мать!
  Я, как бы невзначай, коснулся рукой ее груди, вздымавшейся под корсажем и голова ушла из-под ног. Я поцеловал ее в губы со всей пылкой страстью, опустил руку ниже ее бедра и получил горячую пощечину.
  — Мэлорм, как ты смеешь! Звериный выродок! — Стасия была в гневе.
  Она никогда не смела раньше так оскорблять меня! К чему это она сказала «звериный выродок»? Я расстроился чуть ли не до слез.
  — Это ты виновата, что я никогда не видел женщины! Ты лишила меня всего! — я вылетел, ненавидя ее всей душой. На кухне повариха разделывала сырую курицу. Это зрелище заворожило меня. Я наблюдал за толстыми руками поварихи, вцепившихся в курицу. Слышал хруст костей, видел, как струится кровь. Почему-то вид этого зрелища перевернул все внутри меня. Стасия всегда говорила, что, если я попробую мясо, то умру. Если она не соврала, то лучше уж умереть, чем такая жизнь! Я хотел делать все ей назло, нарушить все ее запреты. Я выхватил у поварихи курицу, сырую, с кровью, и начал отрывать зубами по куску, даже с костями. Мне казалось, что я ничего вкуснее на свете не ел. Что я до этого и не жил. Повариха остолбенела.
  — Шальной! — сказала она мне вслед, когда я выбежал, держа кусок сырой курицы в руках. Я будто взбесился.
  — Стасия, я не умер, не умер! — закричал я, танцуя под луной. — Ты всю жизнь мне врала! А теперь я свободен!
  Мне казалось, что у меня выросли крылья. Я смотрел на полную луну и танцевал с разодранной курицей в руках. Я откусил еще кусок, громко чавкая. Ветер донес запах леса, хвои, свежести, свободы. Хотелось не бежать, а лететь. Как же мне всего этого не хватало! Я ни разу в жизни не бывал на улице ночью, покоряясь гнету помешанной от своего одиночества женщины, повсюду видящей страхи и опасность.
  — Ладно тебе уж прыгать! — сказал кто-то. Прямо на траве сидела хорошенькая девушка с каштановыми локонами. Ей было не больше двадцати.
  — Ты кто? — спросил я.
  — Неважно, Мэлорм, я давно уже жду тебя, — ответила она.
  — Ты даже знаешь, как меня зовут? — удивился я.
  — Кто же тебя не знает, — она загадочно улыбнулась.
  Протянула мне руку. Я взял ее за руку. Она была холодной, как лед. Но мне было все равно. Девушка мне понравилась, я давно мечтал с кем-нибудь познакомиться, и сейчас захватывало дух.
  — Куда мы идем? — спросил я.
  — Домой, в лес, — ответила она.
  — Домой в лес? — я расхохотался. — Мать всегда запрещала мне даже смотреть в сторону леса. Я никогда не был в лесу.
  — Теперь будешь.
  Эта неизвестно откуда взявшаяся девушка не шла, а почти бежала. Уж насколько я обычно быстро ходил, но едва за ней поспевал. Она издавала какое-то странное фырканье. В один момент мне показалось, что из-под платья торчит хвост. Я точно сошел с ума. Стасия со своими иллюзорными страхами и преследованиями сделала из меня помешанного. Конечно же никакого хвоста и в помине не было и я весело рассмеялся забавной галлюцинации.
  Ночной лес обворожил меня. Я чувствовал гармонию, единение с ним, с каждой травинкой. Было ощущение, что  я нахожусь не в своем теле, что я могу снять его и бежать по сырой земле, чувствуя каждую каплю росы. Я был околдован, голова кружилась от каждого звука, а я слышал каждый.
  — Идем, идем, — девушка сильнее сжала мне руку. Я увидел хижину.
  — Заходи, — она загадочно улыбалась. Я находился в абсолютной темноте, но удивился тому, что могу все видеть, как днем. Ее глаза горели зелеными огоньками.
  — Зачем мы пришли сюда? — спросил я.
  — Чтобы всю ночь совокупляться, как дикие звери, — она свалила меня на пол и начала раздирать одежду.
  Мне казалось, что у нее не ногти, а когти. Она царапала мою кожу до крови. Сколько времени я ждал этой минуты, как волшебного, неосуществимого сна, чтобы вкусить тело женщины, жадно, с дикой страстью! Сегодня я получил все то, о чем мечтал, сидя взаперти. Свободу, Ночь, Лес, Страсть. Она была права, мы совокуплялись, как дикие звери всю ночь напролет, предавшись природной отчаянной страсти. До изнеможения. Насытившись страстью, я провалился в сон.




2

  Меня разбудил весьма знакомый голос.
  — Мелисса, если ты не отпустишь его, то умрешь.
  Я повернул голову и увидел, как моя мать одной рукой схватила мою страстную любовницу за волосы, а другой рукой держит у ее груди острый кинжал.
  — Серебро, не бойся, теперь не промажу, — говорила Стасия голосом бывалого охотника.
  Мелисса, как назвала ее мать, рассмеялась каким-то распущенным демоническим хохотом:
  — Стасия, тебя удивляет, отчего кобель лезет на собственную мать? Да потому, что зверю плевать на кровное родство, когда у суки течка.
  Она залилась новой порцией хохота.
  Стасия намотала волосы Мелиссы на руку, но та не прекращала хохотать:
  — Стасия, зря ты не согласилась остаться с нами! Мне вечные двадцать, а тебя уже потрепали морщины. Скоро ты превратишься в старуху!
  — Лучше уж превратиться в старуху, чем стать такими, как вы! — лицо Стасии исказила злоба и ненависть. Она надавила лезвием кинжала на грудь Мелиссы в области сердца. Потекла тонкая струйка крови.
  — Все равно он наш, тебе не изменить привычный ход вещей, — ответила Мелисса, уже не смеясь.
  Почему-то у меня было такое ощущение, что предо мной разыгрывается театральное представление, где каждый играет свою роль.
  — Клянусь, я убью тебя, если не отпустишь мальчишку, — сказала Стасия.
  — Пусть сам выбирает. Кстати, сегодня ночью он перестал быть мальчишкой, — Мелисса захохотала. Стасия покрепче намотала ее волосы себе на руку. Она была одета в мужской костюм.
  Мать посмотрела на меня:
  — Отправляйся домой, немедленно!  Иначе я убью ее!
  Видя обезумевшие глаза своей матери, я верил, что она претворит свою угрозу в действо.
  — Ладно, отпусти ее, — сказал я, выходя из хижины. Стасия вышла вслед за мной, контролируя, чтобы я шел в сторону дома.
  — Кто такая эта Мелисса? — спросил я, наконец обернувшись. — Откуда ты ее знаешь?
  Стасия хмыкнула:
  — Лучше тебе не знать! Я знакома с ней чуть ли не тридцать лет!
  — Ага, не считая того, что ей всего лет двадцать! — заметил я.
  — Она никогда не постареет, — ответила Стасия, шагая за мной, как часовой. — Если только я не убью эту тварь, или кто-то другой не убьет.
  — Хватит мне лгать! — не выдержав, закричала я. — Ты врешь мне с самого детства. Зачем, мама? Твоя брехня безгранична, но я уже не маленький мальчик и понимаю, где кончается реальность!
  Стасия угрюмо посмотрела в землю, надвинув на лоб шляпу.
  — В том все и дело, что не различаешь, — сказала она совсем тихо. Мы оба замолчали. Я слышал хруст веток, чувствовал запах прелого мха.
  — Ты солгала, что если я съем мясо, то умру, — не мог успокоится я. — Вчера я съел мясо и... не умер...
  Стасия остановила меня, встряхнув за плечи. Ее глаза внимательно изучали меня. В них был гнев и отчаяние:
  — Я не имела в виду смерть в буквальном смысле... Я имела в виду жизнь, которая будет хуже смерти... Если ты будешь нарушать мои запреты, то погубишь себя...
  Я нервно убрал ее руку со своих плеч:
Мне надоели твои загадки, я устал.
  Я побрел к дому.
  «Интересно», — подумал я, — «как она узнала, где мы находимся?»
  — Нас уже ждет экипаж, — крикнула Стасия. — Все вещи собраны. Садись, мы едем немедленно.
  Я молча сел. Стасия громко хлопнула дверцей. Всю дорогу она выкидывала в окно кареты всякие пряности. У меня засвербило в носу и я начал чихать.
  — Прекрати! — я схватил ее за руки. — Ты сумасшедшая! Я больше не вынесу этого запаха.
  Она смотрела мне в глаза. Молчала.
  — Ведь ты приревновала меня к той девушке, верно? — жестоко улыбаясь, спросил я. Я прижал ее к стенке кареты, чтобы поцеловать, но она грубо оттолкнула меня.
  — Мэлорм, я твоя мать! — закричала Стасия. Я отпустил ее и отвернулся.
  — Раз ты решила стать единственной женщиной в моей жизни, готовься ко всему, — сказал я немного угрожающе, но совсем уверенно.
  Мы всю дорогу молчали, пряча глаза друг от друга. Стасия прекратила высыпать пряности. Я обдумывал произошедшее со мной вчера.


  Мы с матерью отдалились друг от друга. Она лишь время от времени просила не нарушать запреты, якобы для «моего блага».
  Я сдружился с мальчишкой, который снимал с родителями соседнюю комнату и которого звали Гейб. Днем мы гуляли во дворе.
  — Давай побежим наперегонки? — предложил Гейб, чтобы как-то скоротать время. Я согласился. Ну и слабак же это Гейб, я в два счета обогнал его! Он стоял и смотрел на меня с вытращенными глазами.
  — Что? — устало спросил я. — Тренируйся.
  — Мэлорм, — проговорил Гейб, — ты перегнал нашу гончую...
  Оказывается, я быстро бегаю. Не знал. Даже удивительно.
  Общаясь с Гейбом, я сделал вывод, что вижу дальше, чем он и четко вижу в темноте, чего он делать вообще не мог. Я улавливал тончайшие запахи, которых он даже не чувствовал. Гейб сказал, что у меня нюх, как у собаки. Он решил провести эксперимент. Дал мне понюхать перчатку, а потом спрятал ее. Я без труда нашел перчатку. По запаху следа я мог найти место расположения человека. Во мне открывались такие способности, которые для обычных людей были немыслимы. Гейб назвал меня странным, необычным, не от мира сего.
  Еще мне всегда теперь хотелось сырого мяса. Я пообещал Гейбу подарить свой перстень, если он принесет мне с кухни сырого мяса. Увидев это мясо, я схватил его трясущимися руками, засунул в рот, чуть ли не глотая, хрустя костями. Гейб в немом молчании смотрел на меня.
  — Мэлорм, почему ты ведешь себя, как собака? — вырвалось у него.
  Я не нашелся, что ответить.
  — Не говори матери, — попросил я. Стасия тоже не разговаривала со мной. Она проходила мимо. Мне хотелось коснуться ее, но я не посмел. Я пошел спать к себе, она заперла дверь на замок. Сон как-то сразу же сморил меня, избавив от участи терзаться мыслями и желаниями. Мне приснился лес в полнолуние. Очень красивый мужчина.
  — Я твой отец, Мэлорм! — сказал он.
  — Мой отец умер, — ответил я.
  — Стасия как всегда солгала тебе. Я жив, — ответил он. — Много лет она препятствовала нашей встрече, убегая с тобой из города в город, но от судьбы не уйти.
  Я пошел к нему навстречу.
  — Отец! — его объятия такие приятные, что не хотелось отпускать. Я почувствовал всю силу и мощь леса.
  — Скоро ты станешь полноправным наследником, моим сыном, время пришло... — сказал он и исчез.
  Я проснулся. Сон кружил голову, как дурман. Я не мог прийти в себя. Открыл окно, впустил луну, вдохнул свежий ночной воздух. Вдалеке выли волки.
  — Мэлорм... — прошептал кто-то. Я обернулся. Так, как я видел в темноте без труда, то узнал ту, кого мать называла Мелиссой.
  — Как ты попала сюда? — удивился я. Она лишь смеялась в ответ.
  — Твой сон был вещим, — сказала она. — Сегодня я отведу тебя к отцу.
  — Откуда ты знаешь про сон? — изумился я.
  Она снова лишь рассмеялась. —   
  — Пойдем, отец ждет.
  — Мой отец умер...
  — Стасия соврала, она всегда врала тебе. Она все сделала для того, чтобы вы не встретились.
  — Она заперла двери, — сказал я.
  — Нет такой двери, которую нельзя было бы открыть, — сказала Мелисса. Стоило ей поглядеть на замок, как он сразу же открылся. Я снова почувствовал себя свободным, вдохнул ветер.
  — Ты не шутишь, что я увижу отца?
  — Нет, — ответила Мелисса. — Он давно уже ждет тебя.
  — Откуда ты знаешь моего отца?
  — Ничего не спрашивай.
  Мы были в том же лесу, в точно такой же хижине. Но это место было очень далеко от того, предыдущего. Будто мы ехали долго, а остались на самом деле на одном и том же месте.
  Из хижины вышел человек, точно такой же, как в моем сне. Он сказал, что он мой отец и давно искал меня.
Но зачем же Стасия так гадко поступила, обманув меня? Лишив меня отца?
  — Эта женщина больна, — сказала Мелисса. — Она сумасшедшая. И ей повсюду мерещатся демоны, какие-то злые сказочные силы.
  — Но я не стану настаивать, если ты выберешь мать и вернешься домой, — сказал отец. — Я пойму тебя.
  — Домой? — усмехнулся я. — У меня и дома-то никогда не было. Нет уж. Я не хочу больше жить с этой сумасшедшей. Не хочу слышать больше ее лжи. Я остаюсь с вами, с тобой, отец.
  Красивый мужчина улыбнулся. Мне показалось, что они обменялись с Мелиссой многозначительными взглядами.
  — Ты сделал правильный выбор, сынок, — сказал мой отец.
  — Где мы будем жить? — спросил я.
  — Весь лес — наш дом.
  — Вы живете в лесу?
  — Мы лесники, — усмехнулся отец.
  — Назаниль, а если она найдет нас? — спросила Мелисса.
  Он усмехнулся:
  — Ее угрозы для меня — детский лепет. Все равно будет по-моему.
  Так я узнал, что моего отца звали Назаниль. Необычное имя.



3

  Я спала. Тяжкие сны мучили меня. Будто злая сила распростерла надо мной свои крылья и накрыла с головой. Волчий вой душил. Как из тумана, вышла мать.
  — Стасия! — позвала она. — Спасай сына! Он в опасности. Вы все в опасности! Проклятие тяготеет над вами. И моя душа никогда не обретет покоя из-за того, что я не смогла спасти вас.
  — Мой сын спит в соседней комнате! — ответила я.
  Мать дернула за веревку. Открылся занавес, словно в театре. Я увидела Мелиссу. Ее лицо было перемазано кровью, хищная улыбка обнажала волчьи зубы. Рядом сидел Назаниль. Чуть дальше я увидела Мэлорма. Он обгладывал труп животного.
  Назаниль повернулся к Мелиссе. Он посмотрел вначале на луну, а потом на нее.
  — Скоро полнолуние. Мы возьмем его с собой на охоту. Он не сдержится и вкусит плоть. Тогда он обратится, станет таким, как и мы...
  — Не-ет! — закричала я.
  Занавес упал. Все погрузилось во тьму, я проснулась. Побежала в комнату сына — его там не было.
  — Проклятье! Они выманили его, чтобы погубить! Я схватила серебряный кинжал и спрятала на груди. Бежать. В лес. Они там. Да, да, там.
 

  Отец с Мелиссой часто говорили о полнолунии, о великой охоте, об обращении. Я не понимал их. Все люди со своими причудами. Вспомнить хотя бы странности моей матери. Как неожиданно мне удалось найти отца! Он говорит, что Мелисса его приемная дочь. Но я снова хочу ее. Главное, не возвращаться больше к матери. Никогда. У нее — тюрьма. А здесь — свобода. Я чувствую себя в этом лесу, как дома. Будто родился здесь.  Назаниль позволяет мне все, я делаю, что захочу. Ем мясо каждый день. Много сырого мяса с кровью. Назаниль приносит мне убитых животных и птиц. Теперь я чувствую себя человеком.
  И вот, один раз, когда мы сидели ночью на лесной поляне, я услышал крики своей сумасшедшей матери:
  — Мэлорм! Отойди от них, они опасны!
  — Ты чокнутая! — со злостью закричал я. — Тебе больше не разлучить меня с отцом, от которого ты прятала меня по  своей прихоти!
  Стасия бежала, карабкалась на пригорок, спотыкаясь. Волосы выбились из-под капюшона.
  — Мэлорм! Послушай! — она скатывалась с пригорка и снова карабкалась, цепляясь руками за землю. Мне даже стало жаль ее.
  — Мэлорм! Это оборотни! Они хотят тебя сделать таким же, как сами!
  Назаниль и Мелисса засмеялись:
  — Ага, оборотни! Привидения! Стасия, сказочница, ты совсем безумна!
  Во рту у Мелиссы блеснули звериные клыки. Я стоял, как громом пораженный. Вспоминалось собственное странное поведение. Собачий нюх, быстрый бег, видение в темноте, страсть к сырому мясу. Полнолуние. Обращение. Нет... Я побежал, куда глаза глядят. Мне кричали в след и Стасия, и Назаниль.
  — Оставьте меня все! — закричал я, мечтая убежать туда, где больше никогда не встречусь ни с одним из них. На горизонте появилась полная луна. Я все бежал, бежал, а навстречу кто-то шел. Человек. Что-то нашло на меня. Я напал на него и стал рвать зубами. Я не помнил себя. Слышал лишь крик:
  — Свершилось!


  Я бежала за сыном, искала его, звала. Ужаснейшее зрелище предстало предо мной — Мэлорм, будто чудовище, стоит на четвереньках и, перемазанный кровью, жует человеческую плоть. Я поняла, что проклятье свершилось, и его уже не спасти. Тогда пусть лучше умрет. Решила я. Выхватила серебряный кинжал и занесла над сыном. Последнее, что я помню, как звериные клыки вцепились мне в запястье. Нож выпал. Я лишилась чувств...


  Я не знала, в какой попала мир. Не исключено, что в мир теней, чудищ и призраков. Было так гадко, так неуютно... Непроглядная тьма, а над ней сизая, клубящаяся дымка. Что-то хлюпало, как по болоту. Тьма будто разорвалась, и я увидела свою мать. Она беспомощно тянула ко мне свои руки, но нас что-то разделяло, как будто пропасть. Она кричала и плакала.
  — Стасия, вы проиграли! Теперь вы прокляты, прокляты! А я никогда не смогу обрести покой, никогда!
  Что-то захлопнулось, будто закрыли шкатулку. Мать пропала. Надо мной кружились чудовища, вытягивая свои руки, как оленьи рога. Они начали свою круговую пляску. В середине дьявольского круга на коленях стоял Мэлорм. Его лицо было перепачкано человеческой кровью. Он смотрел на меня. Я закричала. Все погрузилось в абсолютную темноту...


  — Зачем ты сделал это?! — с укором спросил я, глядя на отца.
  — Если бы я не сделал этого, Мэлорм, Стасия в припадке зарезала бы тебя ножом, — спокойно ответил Назаниль, глядя на бледную Стасию, которая бредила в лихорадке.
  — Лучше бы она убила меня, чем мне превратиться в безобразного монстра! — ответил я в отчаянии.
  — Разве Стасия не предупреждала тебя, что мы — оборотни? Слишком поздно сказала? Ну, скажи она раньше, ты бы все равно не поверил. Для тебя же это сказки. Вот, считай, что ты попал в сказку. А в том, что ты растерзал в лесу человека и обратился, нет моей вины. Ты сам сделал это. По зову крови. Судьба привела тебя туда, куда нужно.
  Мелисса облизала руку Назаниля, как собачка.
  — Ты, только ты во всем этом виноват! — в исступлении закричал я. — Ты портишь род людской!
  Назаниль с непринужденной улыбкой посмотрел на меня:
  — Я даю роду людскому освобождение — молодость и бессмертие. Это тот дар, о котором люди мечтают испокон веков. Но достается он лишь избранным.
  — Освобождение?! — вскричал я. — Всю жизнь ходить в облике чудовища и разрывать трупы, это освобождение?! Зачем мне твоя молодость, зачем бессмертие, когда я проклят навечно?! Таких, как ты, надо убивать!
  — Пожалуйста, — Назаниль спокойно подал мне серебряный кинжал, которым меня едва не прирезала Стасия (и я жалею, что она не сделала этого). — Давай, ты можешь сделать это прямо сейчас.
  Я со всей ненавистью замахнулся на Назаниля, которого мне теперь и отцом-то было называть противно. Он стоял, не шевелясь. С ехидным вызовом смотря на меня.
  — Давай, Мэлорм. В сердце или в голову!
  Возможно, если бы он не вел себя так, я бы всадил в его грудь этот кинжал. Но теперь рука сама собой опустилась. Я выбросил кинжал и в бессилии закричал. Мне хотелось разбить свою голову об дерево. Я в исступлении кричал, а из груди вырывался звериный рык.
  Назаниль не обращал на мою истерику совершенно никакого внимания. Он держал за руку Стасию, которая металась и бредила.
Милая, я сделал то, что должен был сделать давно. Теперь мы будем жить одной дружной семьей, как и было предписано в Книге Судеб.
  Я изошелся уже не плачем, а лаем. Я в бессилии рвал на себе волосы, а летели клочки шерсти. Я схватил кинжал, чтобы вонзить его уже в свою собственную грудь. Назаниль резким рывком выхватил кинжал и вышвырнул его. Кинжал сделал сальто в воздухе и исчез между соснами.  Назаниль вернулся к Стасии.
  — Я всегда любил тебя, — говорил он, и в его голосе сквозили циничные нотки. — Настолько, насколько это умеет зверь.
  Я катался по земле, крича, рыча, визжа и лая, но Назаниль не обращал на меня никакого внимания.
  Мелисса злобно наблюдала за тем, как Назаниль стоит возле Стасии.
  — Твой сын впал в истерику, — заметила она.
  — Так и что теперь? — равнодушно сказал он. — Перебесится. Это с непривычки. Не каждый же день узнаешь, что в твоих жилах течет кровь оборотня. Когда он поймет, что это есть благо, успокоится.
  — Благо?! — заверещал я. — Я не хочу быть монстром! — Не хочу быть монстром! Не хочу, не хочу! Уж лучше бы я всю жизнь жил взаперти.
  Я дрыгал в воздухе ногами, как пятилетний ребенок. Но это уже не ноги... Это лапы молодого волка! Я визжал от страха и ужаса к самому себе.
  — Да заткнись ты уже, щенок! — не выдержал Назаниль.
  Я окончательно взбесился. Мне захотелось самоуничтожиться. Я начал брать разбег, метясь головой в сосну. От первого удара из глаз посыпались искры. Я побежал снова.
  — Идиот, — с раздражением проговорил Назаниль. — Мелисса, свяжи его!
  Я брыкался и визжал, но Мелисса была сильнее меня. В два счета она меня скрутила и опутала веревками. Я притих. Обреченно прося у небес смерти. Я был смешон и жалок.



 
4

  Назаниль протянул мне тушку куропатки. Я с ненавистью и обидой отвернулся.
  — Мелисса, развяжи его! — сказал Назаниль.
  — Мелисса, сделай то, сделай это! Ты думаешь, что я твоя служанка?
  Низаниль ничего не ответил. Молча перерезал веревки на мне. Мелисса ревновала. Теперь появилась соперница. Назаниль не отходил от Стасии. Я с отвращением посмотрел на оборотней и побрел куда глаза глядят, как побитая собака. На меня никто не обратил никакого внимания. Я брел по лесу. Все теперь было по-другому. Душа моя была переполнена отвращением к миру, в котором существуют такие чудовища, и к себе самому. Но я знал, что выхода теперь у меня нет. Людям я чужд, а самому мне не выжить. Волей-неволей придется возвращаться к своей новой проклятой семейке. Назаниль знал, что я вынужден буду вернуться, поэтому так спокойно отпустил меня на все четыре стороны. От бессилия и боли я беззвучно заплакал.
  Я возвращался обратно. Мелисса и Назаниль о чем-то напряженно спорили.
  — Мы вернемся в твой замок, — сказал Назаниль.
  — Ну, замок-то больше не мой, ведь для всех я умерла...
  — Скажем, что мы — родственники Стасии, что привезли ее, тяжело  больную. Слуг всех, кто мог бы тебя узнать, уволим и наймем новых.
  Мелисса ничего не ответила. Походу, эта идея ей не особенно нравилась, но перечить она не стала.
  — Собирайся, Мэлорм, мы уезжаем, — сказал Назаниль, будто у него на затылке были глаза. Я криво усмехнулся. Чего мне собираться-то? Шкуру с когтями начистить?
  Мы вышли в пригород и там поймали карету. Стасия была еле живая. Наверняка, в дороге она умрет, чтобы возродиться в теле зверя. Это все ужасно.
  Кони устроили настоящий бунт. Ржали, становились на дыбы, отказывались ехать.
  — Да что с ними такое! — удивлялся кучер. Он отчаянно бил животных кнутом. Животных... Вот и я теперь животное... Кони чувствуют оборотней. Они боятся их.
  Кони уже исходили пеной. Кучер продолжал стегать их кнутом. Дорога была дальняя. Мы загнали лошадей не одну пару. Ночью мы останавливались, чтобы спрятаться от людей и подкрепиться. Нескольким прохожим не повезло — эта ночь стала для них последней. Я с ненавистью и отвращением плелся за отцом и Мелиссой. Мне никогда в голову прийти не могло, что однажды я стану волком. Человековолком. Мелисса и Назаниль оставили мне часть свежей плоти, чтобы полакомиться. Вот, какую участь уготовили мне!
  Я совсем упал духом. Я обреченно терпел все. Долгую поездку, отвратительное лошадиное ржание. Лошади били копытами, земля летела из-под ног. Стасия перестала дышать. Для этого мира она умерла.
  Мы подъехали к замку. Из разговора Мелиссы и Назаниля я понял, что раньше замок принадлежал Мелиссе, а теперь — моей матери. Почему? Какая связь между Мелиссой и Стасией? Они родственники? Как Мелисса стала оборотнем, и откуда взялся Назаниль? Столько вопросов роилось в голове, но спрашивать я ни о чем не хотел. Я не хотел разговаривать с этими людьми. Зверьми.
  Нас встретил старый управляющий.
  — Господа, кто вы?
  — Я — муж госпожи Стасии, — сказал Назаниль. Это наш сын, а это — моя сестра.
  Управляющий взглянул на Стасию:
  — Бог мой, да она мертва!
  — Госпожа жива, — сказал Назаниль. — Она тяжело больна и сейчас спит.
Так... нужно позвать доктора...
Мы сами займемся этим воросом. И вот еще что: все слуги этого замка, и вы в том числе, уволены. Мы наберем новый персонал.
  Стасию уложили в постель. Она была мертва. Но скоро, очень  скоро, она оживет...


  Я проснулась будто после долгого тяжелого сна. Все это был кошмарный сон, правда ведь? Ужасающая реальность постепенно возвращалась, отравляя душу. Лес. Мэлорм. Господи, Мэлорм! Стоящий на четвереньках, перепачканный кровью... Ужаснее быть ничего не может... Он обратился. А дальше-то что произошло? Я хотела убить его, больше ничего не помню. Убила или нет?! Я спрыгнула с постели, ничего не осознавая. У меня было четыре ноги... лапы... с когтями... Я закричала, но вместо крика вырвался вой. Твари, они укусили меня! Но я не сдамся. Если я не вкушу человеческой крови, то не стану проклятой, а они этого никогда не дождутся!
  Мы находились в замке. Жив ли Мэлорм? Дверь раскрылась и вошла Мелисса:
  — О, здравствуй, Стасия! Отлично выглядишь!
  — Твари, где мой сын?! — сказала я.
  — Ты вроде бы пыталась лишить его жизни, но у тебя ничего не получилось.
  — Слава Богу! — воскликнула я.
  — У тебя еще хватает наглости вспоминать о Боге? — спросила Мелисса, усмехнувшись.
  — Я не проклята!
  — До поры, до времени. Рано или поздно ты сломаешься, — сказала она, уходя, вильнув бедрами.
  Я возненавидела себя. Мое тело перестраивалось. Привычки менялись. Зверски хотелось сырого мяса с кровью. Хотелось выть на луну. Бежать по лесу ночью. Я стала видеть в темноте. Я перегрызла всех кур в курятнике.
  Вечером следующего дня ко мне пришел Мэлорм.
  — Ну, здравствуй, — сказал он.
  — Зачем ты не послушал меня и убежал? — с укором спросила я. — Ты нас погубил!
  — Ты виновата в том, что не рассказала мне всей правды.
  — Разве ты поверил бы мне? Ты же считал, что я во всем лгала тебе. Да что уже говорить?
  — Ты хотела убить меня, — сказал Мэлорм, смотря мне в глаза пристально.
  — Это лучшее, что я могла для тебя сделать. Лучше смерть, чем жить проклятым.
  — Позволь мне самому решать, что будет лучше для меня, — сказал Мэлорм. Он взял меня за руку, но явно не с сыновней любовью. Меня бросило в дрожь. Я почувствовала возбуждение. Какой кошмар, это же мой сын! Я вспомнила язвительные слова Мелиссы о том, что для зверей ничего не значит кровное родство. Я стала отвратительна сама себе.
  — Мэлорм, тебе лучше уйти! — сказала я. Он встал. Остановился возле двери, посмотрел на меня с желанием и двусмысленно улыбнулся. За окном послышался волчий вой.
  — Стасия! — позвал Назаниль.
  — Будь ты проклят! — с ненавистью воскликнула я. — Добился, чего хотел, отравил нашу жизнь!
  — Ч уже и так проклят,  — проговорил Назаниль и засмеялся, показав клыки. — Милая, я всегда любил тебя. Мы же теперь одна семья. У нас прекрасный сын!
  — Пошел к черту, убирайся! — закричала я в исступлении.
  — Пора на охоту!  — подмигнул Назаниль. Я спрыгнула вниз, обернувшись, не помня себя, мне хотелось разорвать его на куски.
  Назаниль засмеялся:
  — Ну-ну, давай! То, что надо. Ты прольешь мою кровь в облике человека и станешь проклятой.
  Он смеялся надо мной. Я выпрыгнула в окно, чтобы не наделать глупостей.
   

  Я не выходила из своей комнаты несколько дней. Мне не хотелось никого видеть. Ночью охотилась на диких зверей, днем спала. Мэлорм вошел ко мне почти неслышно.
  — Теперь мы остались вдвоем, — сказал он.
  — Вдвоем? — усмехнулась я. — Ты же обрел отца! Ты с ними.
  — Я ненавижу их! — сказал Мэлорм вполне серьезно. — Они отравили нам жизнь, заставив плясать под свою дудку. Кто такая Мелисса? Кем она тебе приходится? Почему ты живешь в ее замке? Я имею право знать...
  Я отвернулась в сторону. Меньше всего сейчас мне хотелось вспоминать о знакомстве с Назанилем, который превратил нашу жизнь в адский кошмар.
  Кто для меня Мелисса? Я была игрушкой Мелиссы, ее вещью, ее куклой...
?!
  — Я никто для Мелиссы. Она купила меня у моей нищей матери для забавы. Так я и жила у нее. Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы мы не поехали на эту проклятую охоту... Назаниль заморочил нас, он обратил Мелиссу, они начали преследовать меня, и я пустилась в бега. Все эти годы я провела на колесах, в суеверном страхе. Мне повсюду мерещились оборотни, до сумасшествия. Назаниль все-таки напал на мой след... Потом появился ты... Смыслом моей жизни  было уберечь тебя от них, не позволить им вторгнуться в твой мир, обратить тебя...
  Мэлорм стал грустным, задумчивым. Он взял меня за руку.
  — Прости, — сказал он.
  Я посмотрела на сына. Какой он был красивый! Он был еще красивее, чем сам Назаниль, что-то в нем было и от меня. Мэлорм погладил меня по руке. Мурашки пробежали по коже. Как ужасно осознавать, что мне хотелось собственного сына... Умом я понимала, насколько это гадко и кощунственно, но тело говорило другое... Теперь Мэлорму всегда будет семнадцать. Он посмотрел на меня долгим волнующим взглядом:
  — Мама...
  Я потрепала его по щеке.
  — Теперь ничего уже не поделаешь, — ответила я.
  — Так а что терять? — он положил руку мне на талию. Его губы очутились на моем плече.
  — Нет, Мэлорм, уходи, — прошептала я, но вышло это как-то неуверенно.
  — Люблю тебя... — прошептал он, прижимаясь ко мне. Его губы коснулись моей груди. Какой прекрасный, какой очаровательный юноша...
  Я обхватила его за шею, но потом резко оттолкнула:
  — Уходи! Нам нельзя, ты — мой сын!
Звери не признают родства. Я не уйду, пока не добьюсь тебя.
  — Ты не добьешься меня! — сказала я, решительно вставая с постели. Разум возобладал над всем остальным. В комнату вошла Мелисса. Она хохотала.
Милая семейная картина! Сын добивается интима от своей матери! Стасия, святоша, ты же почти поддалась. Не отказывай себе  в удовольствии, что уже терять. Нужно было принять обращение вместе со мной, тогда тебе было бы двадцать, а не тридцать восемь!
  — Уходи отсюда! — почти прорычал Мэлорм. — Подстилка для оборотня!
  Мелисса снова рассмеялась.
  — Милый, подстилкой для оборотня был у меня в прошлый раз ты!
  — Все! Хватит! — закричала я. — Уходите оба! Убирайтесь, я хочу побыть одна! — я захлопнула дверь.





5

  Как-то раз меня отправили в одно графство, расследовать ряд преступлений. С недавнего времени там начали происходить чудовищные вещи. Находили людей со вспоротыми животами или наполовину обглоданные трупы. Трупы людей различного пола, возраста и сословия. Крестьяне жаловались, что кто-то постоянно потрошит птиц и животных, хотя никто никогда не наблюдал в округе диких зверей. Это все действительно было странно. Я отправился в это графство и остановиться мне порекомендовали в замке одной знатной семьи.
  — Доброго дня, — сказал я, снимая шляпу. — Мое имя Ленард, меня прислали к вам, чтобы расследовать ряд убийств. Порекомендовали остановиться у вас.
  — О, конечно же, с величайшим удовольствием примем вас! — добродушно улыбнулся хозяин замка. — Меня зовут Назаниль. Это — моя жена Стасия, сестра Мелисса и сын Мэлорм. Сочтем за честь оказать вам радушный прием.
  Я смотрел на этих людей, как на картину. Каждый из них был настолько красив, что я не находила слов. Особенно обворожила меня Стасия. Ее черные прекрасные волосы, уложенные в пышную прическу, ее белая кожа, ее печальные глаза. Возглас восхищения едва не сорвался с моих уст. Было во всех этих людях нечто неземное, нечто не от мира сего.
  — Скажите, что вы слышали обо всех этих убийствах? — спросил я, с трудом приходя в себя. Назаниль пожал плечами.
  — То,  что говорили вам остальные, не больше других. Каждую ночь появляются выпотрошенные, как курица, трупы. Вот и все.
  — А вы как считаете? Что это может быть? Возможно, где-то неподалеку живет душевнобольной?
  — Кто знает, — ответил Назаниль. — Да только думаю, вряд ли его зубы были бы настолько острыми, чтобы обглодать человеческую плоть.
  При этих словах Мелисса засмеялась.
  — А, быть может, человек этот травит людей собаками? — снова спросил я.
  — Кто ж  его знает! — снова ответил Назаниль. — В конце концов, это ваша работа, заниматься расследованием, а не моя. Так что, желаю удачи! Горничная покажет вам вашу комнату.
 

  Я сидел в своей комнате. Мне не спалось. Из головы не выходил печальный облик Стасии. Все это семейство. Разодранные трупы. Где искать нить? В окно светила  полная луна и неестественная жутковатая тишина окутала замок. Где-то будто бы кто-то выл. Мне стало не по себе. Я решил незаметно пройтись по замку. Атмосфера замка, тишина и вдруг нарушивший ее вой, нагнетали, оставляя неприятный осадок. Я бесшумно вышел из своей комнаты, взяв с собою свечи. На полу валялись клочки серой шерсти. Это было еще более странно, т. к. в замке не было собак или каких-либо других животных, которые бы могли ее оставить. Проходя мимо спальни Назаниля, я услышал смех Мелиссы, разговор двух милующихся любовников. Каков подлец! Хороша же сестра! Разумеется, она ему никакая не сестра. Они даже не похожи. Бедная Стасия! Теперь мне ясно, отчего она ходит такая грустная. Негодяй посмел поселить в доме молодую любовницу, прямо у жены на глазах! Какое униженье! Если бы на мою долю выпало счастье обладать таким сокровищем, как Стасия! Я бы сделал ее по-настоящему счастливой. Но, увы, видимо удача улыбается только отъявленным подлецам и мерзавцам. Сердце мое сжалось, когда я подумал, какие душевные мучения переживает бедная Стасия в этих стенах. Какой раздавленной, униженной чувствует себя она, живя под одной крышей с любовницей своего мужа, которая младше ее лет на десять. Я совсем поник от этих мыслей.
  — Уезжайте отсюда, немедленно! — прошептал кто-то сзади. Я испуганно обернулся. Стасия стояла передо мной, надвинув капюшон на лицо. Моя богиня! Моя муза! Святая! Несчастнейшее существо...
  — Послушайте меня, уезжайте, — повторила она серьезным, решительным тоном.
  — Почему я должен уехать? — запинаясь, проговорил я. — Я не могу...
  — Это в ваших же интересах. Здесь очень опасно. Спасайте свою душу, пока не поздно.
  — Вы что-то знаете? — спросил я. — Насчет этих убийств?
  — Нет... — она смутилась. — Просто... Каждый день здесь происходят зверские убийства... Это опасно...
  — Это моя работа.
  — Послушайте меня и уезжайте отсюда немедленно. И никогда не возвращайтесь!
  — Стасия! — послышался насмешливый голос Мелиссы. — Что-то ты слишком заболталась.
  Бесстыдница! Вышла прямо в исподнем, даже не стесняясь постороннего человека! Как Господь терпит такие исчадия ада!
  Стасия быстро удалилась.
  — Шпионите за нами? — все с той же насмешкой спросила Мелисса,  спускаясь с лестницы.
  — Это моя работа, — ответил я.
Шли бы вы лучше к себе! — уже без улыбки, с вызовом бросила Мелисса, и ее хорошенькое личико исказила гримаса жестокости. — А эту женщину не слушайте. Она немного не в себе, и у нее иногда случаются приступы сумасшествия.
  Я еле сдержался, чтобы не нагрубить, настолько нагло вела себя эта девица. Мерзкая тварь! Я остановил себя на том, что личная жизнь этой семьи — не мое дело, и я не имею никакого права вмешиваться в нее. Я прошел к себе, едва скрывая неприязнь к этой девице. Спать я не мог. В моей душе начинала пылать страсть к Стасии и ненависть к низким нравам этой семьи.




     6

  — Еще и этот приехал, черт бы его побрал! Хотя, что он сможет сделать против нас? Ничего! Такие, как он, в тень собственную не верят, не то, что в оборотня. А мы существуем. Ищи ветра в поле! Вот, что он наверняка сможет отыскать здесь, так это собственную смерть. Назаниль сказал, что нужно держать язык за зубами.
  — Да мне плевать, что он сказал, — ответила Стасия. — Хватит уже жертв!
  — А когда однажды ты не сдержишь себя и растерзаешь человека? — спросил я. — Не можешь же ты всю жизнь питаться трупами кур, которых ты уже передавила во всей округе?
  — Лучше я сдохну с голоду! — ответила Стасия.
  — Правда же, иногда очень трудно себя сдержать? — прошептал я уже ей на ухо. Стасия осталась безмолвной. Я обхватил ее за талию. Ее дыхание участилось.
  — Прекрати, ты мой сын, это же грех!
  — С этим ничего не поделаешь.
  Я перебирал ее волосы, слегка касаясь плеча. Она умоляюще смотрела на меня. Еще немного, и я уверен, что она отдалась бы мне, если бы в комнату не постучал этот проклятый сыщик.
 — Прошу прощения, я просто обязан у вас спросить — не слышали ли вы этой ночью чего-либо подозрительного? Не так далеко отсюда найдены новые трупы.
  Я натянуто улыбнулся, делая вид, что обнимаю мать, как заботливый и прилежный сын.
  — Нет, сегодня ночью я крепко спал.
  — Вот еще, — сказало это бельмо в глазу. — У вас по всему дому была разбросана серая шерсть, кому бы она могла принадлежать? Насколько я знаю, в замке нет собак.
  — Какая шерсть? — спросил я, строя из себя дурачка. — Пойдемте, покажете.
  Естественно, затея этого ученого идиота была обречена на провал — никакой шерсти давным-давно не было.
  — Где вы видели шерсть? — спросил я.
  — Вот тут и тут ночью лежала шерсть, — показал он.
  — Вам могло показаться в полумраке.
  — Но я отчетливо видел.
  — Возможно, что одна из служанок несла рукоделие и обронила клочки шерсти.
  Это объяснение вполне устроило нашего незваного гостя, и он удалился.


  В первый раз я видел такое зверство. Тело человека было разодрано как будто зубами диких зверей. Внутренности выпотрошены. Здесь не было ни малейших следов кинжала. Ужас обуял меня. Что за дикий зверь пробирается сюда, словно из ниоткуда?
  Один крестьянин сказал, что в курятнике передушили его последних кур. И ещё сказал, что там был след зверя. Я пошел за крестьянином. Только головы, крылья и лапы остались от домашней птицы. В курином помете я увидел след громадной лапы. Скорее не зверя, а какого-то чудовища. Испуганные крестьяне говорили, что по ночам здесь ходит сам Дьявол.
  Я увидел клочок шерсти. Точно такой же, какой я видел в замке. Я подобрал его и спрятал. Дело становилось еще более запутанным, потому что в замке не было животных, которым бы могла принадлежать эта шерсть.
  — Как неосторожно с вашей стороны было выходить ночью, когда вы знаете, что каждый день здесь случаются убийства, — заметил я крестьянину, чей старший сын подвергся лютой смерти.
  — Так никто не выходил, — сказал крестьянин, убитый горем. — Младший мой видел, как было дело.
  — Я должен его допросить.
  Чумазый, лет десяти, паренек, перепуганный насмерть, заикаясь рассказывал, как посреди ночи его спящий брат ни с того, ни с сего встал с постели и, прямо с закрытыми глазами, пошел на улицу. На окрики он никак не реагировал. После мальчишка услышал звериный рык и предсмертные крики брата. На улицу выйти, он, разумеется, побоялся.   
  — Страшно до жути. Кто здесь промышляет по ночам?
  — Давайте этой ночью прочешем округу, — предложил я. — Соберите как можно больше человек, возьмите факелы, вилы и топоры.
     После некоторого совещания, все согласились. Нужно было выследить проклятого душегуба и положить конец его злодеяниям. Я вернулся в замок.
  — Мне нужно допросить служанку, которая делала рукоделие из серой шерсти, — потребовал я.
  — Хорошо, она сейчас спустится, — спокойно ответил Назаниль. У меня возникла неприязнь к этому человеку, который так мерзко поступал со своей кроткой женой, настоящим ангелом.
  — Где то рукоделие, которое вы делали из шерсти? — спросил я девушку. Она казалась перепуганной, и постоянно опускала глаза.
  — Я отвезла его больной бабушке, — неловко ответила служанка.
  — Где вы брали шерсть для рукоделия? — спросил я.
 Она будто о чем-то вспоминала.
  — Я купила ее на рынке, — наконец ответила девушка.
  — Если мы поедем на рынок, вы сможете показать, у кого купили шерсть?
  — Да, — опять как-то неловко ответила она. Мы отправились на рынок. Но того человека, который продал ей шерсть, там не оказалось. Может и не было вообще никакого человека и она все наврала? Не могут же эти люди выращивать в одном из подвалов чудовище, ощипывать его, как овцу, а потом травить на других людей и кур? Или... Они все ненормальные?
  Я испросил разрешения осмотреть все подвалы замка. Весь день я потратил на то, чтобы изучить все подвалы и укромные уголки, но нигде никаких следов животных не было. Клубок этого дела никак нельзя было размотать. Я опять попал в тупик.
  Ночью я собрал сколько мог крестьян, вооруженных чем попало. Все мы несли факелы. Мы прочесывали все окрестности, но нигде не было никакого зверя. Все спокойно, будто ничего здесь и не происходило. Мы не сдавались и ходили кругами до самого утра. Но все было слишком спокойно.
  — Завтра снова выйдем в ночной дозор, — объявил я. — Монстру не спрятаться от руки правосудия.


  — Из-за этих идиотов нам вторую ночь сидеть голодными! — сказала Мелисса.
  — Утешься тушкой перепелки, у меня остались запасы на черный день, — ответил Назаниль. — Нужно уметь ждать. Им никогда не докопаться до истины. Не дано.
  Я поймала на себе многозначительный взгляд Мэлорма и отвернулась в сторону. До чего докатились! Я превратилась в оборотня и меня домогается собственный сын...


  Это светлое, неземное существо! Стасия! Не видел я еще на этом свете благороднее человека, который бы так терпеливо сносил все унижения. И ни единого упрека мужу! Как мне хотелось помочь ей, развеять ее тоску, чтобы она не чувствовала себя такой несчастной и одинокой. Чем я мог утешить ее! Чувства палили изнутри, я сходил с ума. Расследование отвлекало меня от мыслей о Стасии, иначе я точно помешался бы. Но признаваться замужней женщине... Чем я бы стал отличаться от тех, кого осуждаю? Я упал бы в ее глазах, а этого мне хотелось бы меньше всего. Я обернулся и обмер — Стасия стояла сзади и смотрела на меня. Ее лучистые глаза, в которых светилась такая глубокая тоска, внимательно изучали меня.
  — Я знаю, как вам плохо, — внезапно сказал я то, что подумал.
  — Не знаете, — сказала Стасия, и отвернулась, взявшись за спинку стула.
  — Простите, это не мое дело...
  — Вы подумали над тем, что я говорила вам той ночью? — мрачно спросила она. — Вы собираетесь уехать?
  — Нет... — сказал я. — Я не могу... и не хочу...
  — Ленард, — она посмотрела на меня в упор, — нет ничего важнее души. Неужели вам не дорога ваша душа?
  Боже! Мне хотелось упасть перед ней на колени, целовать ее руки, тысячу, миллион раз, говорить о любви. Но смею ли я? Кто я такой по сравнению с этой светлой женщиной, которая думает лишь о спасении души, в то время, как ее муж прелюбодействует напропалую, выставляя жену и всю семью на позор. Храни тебя Господи, любимая! Я не очерню твое имя своей недостойной страстью! Я не смог больше произнести ни слова. Меня душили эмоции. Я убежал в свою комнату, всю ночь обливался слезами и молился, чтобы Господь облегчил страдания этой святой женщины, навсегда поселившейся в моем сердце.



 7               

  На улице было шумно. Ленард прочесывал окрестности с крестьянами и все впустую, бедняга! Жаль его, пропадет. А с Назанилем шутки плохи. Я же не могу сказать Ленарду кто Мы. Да он все равно бы не поверил.
  Мы третью ночь не выходили из замка, ночью питаясь трупами птиц, которые Назаниль спрятал в подполье. Я выглядывала в окно, наблюдая за тем, как мигают факелы вдалеке. Кто-то обнял меня за плечи. Мой ребенок.
  — Стасия, прекрати сопротивляться мне, я же знаю, что  ты хочешь того же, что и я, — прошептал Мэлорм. Я закрыла глаза.
  — Нельзя, — сказала я.
  — Мы все равно прокляты...
  — Я еще нет...
  — Еще! — усмехнулся Мэлорм. Он целовал мои плечи и шею, и у меня не было силы воли, чтобы оттолкнуть его, хотя умом я понимала, что нужно это сделать. Но сил терпеть эту муку больше не было. Я обхватила Мэлорма за шею:
  — Дорогой мой... — больше я не видела в нем сына. Как женщина, я видела в нем мужчину, а как волчица — самца. Наши губы соединились в преступном поцелуе. Мэлорм целовал меня со всей страстью. Как долго он ждал этого момента!
  Преступная, порочащая меня страсть! Я оттолкнула Мэлорма:
  — Тебе не добиться этого! Никогда не добиться!
  Мэлорм посмотрел на меня, и в его глазах сверкнули огоньки ненависти.
  — Тебе нравится издеваться надо мной? Дразнишь, а потом отталкиваешь?
  — Мэлорм, я — твоя мать, человек, который тебя родил, воспитал.
  Он сжал мою руку до боли.
  — Мы уже не люди, не забывай об этом!
  — И ты вообразил, что теперь можно все? — спросила я.
  — Да, можно все!
  — Отчего же ты тогда пухнешь с голоду третью ночь, не показывая носа на улицу? Ведь можно все!
  — Отличная мысль! Сейчас туда и отправлюсь. Я еще не ужинал, — ответил он, направляясь к двери.
  — Нет! Мэлорм, постой, не ходи туда!..
 

  Мы ходили третью ночь, и нигде ничего. Будто все эти изуродованные трупы нам приснились. Мираж, обман зрения, а здесь все хорошо.
  — Господи, Боже мой! — закричал кто-то из крестьян.
  — Подсветите факелом! — закричал я. Прямо у наших ног лежал выпотрошенный труп женщины.
  — Господи Иисусе! — воскликнул кто-то.
  — Разделимся по частям! — скомандовал я. — Прочешем всю округу, монстру не уйти далеко!
  Но нигде никого не было. Убийца-невидимка насмехался над нами, он бросил нам в лицо перчатку — еще один труп.
  — Это Дьявол! — закричали крестьяне. — Дьявол! Тут злобствует сам Сатана.
  Я не верил в то, что это был Дьявол. Я не знал, кто это, что это. Невидимый зверь? Человек с клыками и когтями зверя? Абсурд. Мне хотелось плакать от досады. Следов не было. Но труп-то был!..


  Как ты осмелился выйти?! — сверкнул глазами Назаниль.
  — А кто ты мне такой? — нагло ответил ему Мэлорм. — Господин? — он усмехнулся. — Я не обязан подчиняться тебе.
  — Я — твой отец! — хлопнул кулаком по столу Назаниль.
  Мэлорм рассмеялся.
  — Он, наверное, что-то кому-то хотел доказать, — ехидно ответила Мелисса. Наверное, она слышала наш разговор с сыном. Я смутилась. — А что, не цинично ли это, бросить в лицо этим дурачкам очередной труп?
  — Он мог подставить всех нас! — продолжал злиться Назаниль. — А если бы его увидели!
  — Тебя же не увидели за столько лет, — сказал Мэлорм с вызовом. — Ты же хотел сделать меня таким же, как и сам?
  — Но я отличаюсь от тебя наличием мозгов. А у тебя они отсутствуют!
  — Тебе нужно было подождать, пока ему стукнет лет тридцать, тогда уже обращать. Чего ты хочешь от семнадцатилетнего мальчишки? — сказала Мелисса.
  — Не твое дело! — гаркнул Назаниль.   
  Вошел Ленард и все приняли благодушное выражение лица. Лица скрыли маски.
  Ленард выглядел замученным. Уставшим, потерянным, обессиленным. На его лице было выражение безысходности. Мне стало жаль его. Он снял шляпу.
  — Мы нашли труп... — сказал Ленард. Мелисса вскрикнула. Если бы сейчас делали награждения за актерское мастерство, она сорвала бы приз.
  — Где? Когда? — озабоченно спросил Назаниль. Я усмехнулась. Притворщики! Как мне тошнило от их жеманных лиц!
  — Только что... мы никого не нашли... убийца... он как в воду канул... 
  Бедный Ленард, на нем не было лица.
  — Ложись спать! — сказала Мелисса. — Утро вечера мудренее. Вы неважно выглядите.
  — Да... пожалуй вы правы... — Ленард поднимался к себе на верх, как побитая собака.
  — Браво, вы отличные актеры! — сказала я.
  — Стасии все не дает покоя то, что ее обратили в тридцать восемь, а не в двадцать, — хихикнула Мелисса. — Она не может этого простить.
  — Сколько лет общалась с тобой, а не думала, что ты настолько глупа, — сказала я, поднимаясь со своего места. Они все мне стали чудовищно отвратительны. Мэлорм скользнул взглядом по моей груди. Я ушла к себе. Вся жизнь казалась в черном цвете. Больше всего я боялась не сдержаться и напасть на кого-нибудь из людей...


  Я пришел к себе уставший, совсем разбитый. Я ощущал себя ничтожеством, никчемой, непригодным к своей работе. А ведь раньше я считался лучшим в своем деле. Теперь вижу, что это не так. Убийца, зверь то или человек, снова обвел нас всех вокруг пальца. И след его простыл. Мне никогда не докопаться до правды. Нет ни малейшей зацепки, ни единого следа. Я сел на кровать, полностью опустошенный. Что теперь делать? Как помочь людям? Прекратить зверства? Я достал распятие, которое привез с собой, и повесил на стену. Лег на кровать, погруженный в свои мысли. Мое внимание привлек странный стук. Я вскочил с постели — распятие двигалось вокруг своей оси. У меня волосы поднялись дыбом. Я перекрестился. Точно тут орудует сам Дьявол. Распятие  продолжало вращаться, набирая обороты, потом сорвалось со стены и вылетело в окно.
  — А-а-а! — закричал я. — Господи! Господи! — мне стало так страшно, что я достал Библию и начал читать. Пригляделся — а буквы будто кровью написаны. По страницам стекали капли крови и вскоре все мои руки были в этой красной жидкости. Я либо попал в какой-то лобный заколдованный мир, либо помешался. Я упал в обморок. Все время, пока я пролежал в беспамятстве, меня посещали видения. Надо мною хоровод водили то ли демоны, то ли звери. Они хохотали, радовались.
  — Здесь нет места для Господа! — раздался громовой голос, как из Преисподней. Страшные отвратительные существа хором захохотали.
  — Твоя душа почти уже наша, беги отсюда, иначе сгниешь!
  Я отмахивался от них руками, как от гарпий, но Дьяволы не исчезли. Они то взвивались под потолок, то спускались почти к моему лицу. Мне чудилось, что я даже ощущаю прикосновения их холодных мерзких когтей. Потом все погрузилось во тьму...


  — Давай уедем, — говорил Мэлорм, распаляясь все больше. — Уедем вдвоем. Я не хочу оставаться в этом змеином гнезде. — Мэлорм взял меня за руки. Его глаза пылали.
  — Я знаю, чего ты хочешь, — ответила я и отвернулась в сторону.
  — Разве ты не чувствуешь то же самое? Забудь, что ты моя мать. Я отрекаюсь от этого слова! Ты — моя любимая женщина, моя самка, ты больше мне не мать!
  — Я гневно посмотрела на него.
  — Замолчи!
  Мне хотелось ударить его. Мэлорм дышал страстью. Мне казалось, что он сейчас лопнет от переполняющих его желаний.
  — Мы одни друг у друга, больше у нас никого нет на всем белом свете! Даже, если они найдут нас, больше они ничего не смогут нам сделать. Хуже уже не будет. Ты боялась стать такими, как они, но мы уже обращены, чего бояться?
  Мэлорм гладил мою ногу, и все меньше могла ему сопротивляться. Я позволила ему поцеловать себя в шею.
  — Хорошо, пусть будет по-твоему, — сказала я обессиленным голосом. Его глаза вспыхнули. Мэлорм схватил меня и отнес на кровать. Он раздевал меня и покрывал поцелуями с неистовой страстью. Будь, что будет! Все уже потеряно. Да, целуй меня, делай все, что хочешь. Мэлорм дал волю своим желаниям. Я закрыла глаза. Сейчас я не воспринимала его, как сына. Сейчас я почувствовала себя на мгновение счастливой...


  Я встал с головной болью. Что это было? Наверное, слишком переутомился и много переживал, вот и померещилась всякая чертовщина. Так можно сойти с ума. Я шел по дому, как привидение. Шел мимо спальни Стасии. И что я там услышал! Лучше бы я умер на месте! Я не верил в то, что слышал. Стасия, эта святая женщина, как я считал все это время, была любовницей собственного сына! О, гнездо разврата, гори ты огнем! Вот, что скрывалось за благовидными улыбками членов этой семейки! Жена не уступала мужу. Несчастная, униженная, оскорбленная женщина — преступная кровосмесительница! Возможно, и Мелисса действительно являлась родной сестрой Назаниля, я бы этому уже не удивился.
  Образ, который я создал Стасии, лопнул, как тонкое стекло. За кроткими взглядами монахини, таилась похоть развратницы к собственному сыну! В этой семейке — разврат в порядке вещей, как у ревностных христиан в порядке вещей добродетель. Я был поражен в самое сердце. Любить, обожествлять женщину, которая есть мерзкая блудница, которая развлекается с собственным сыном! Я кричал не своим голосом, бежал на улицу, как помешанный. Этот удар был невыносим для меня. Я — никчема, который не может выполнить свою работу, который любит кровосмесительницу! Я бежал в сад. Ветер подхватил и унес мою шляпу. Желтые листья летели прямо в лицо. Осень давала бал, прощальный бал моей никчемной жизни, которая потерпела крах. Я встал на колени, схватил руками опавшие листья, и начал рыдать. Жизнь окончена для меня. Жалкое существование! Как прекрасна была осенняя природа! Как величественно золотое убранство! Золотая шаль окутала ночной сад. Вниз все падали и падали золоченые осенью листья, которые шуршали у меня в руках. Насколько прекрасен был сейчас осенний сад, настолько же убого и мерзко было у меня на душе.
  — Ленард! — позвал кто-то.
  Я обернулся. Она стояла в ореоле желтых листьев, как икона. Я плакал навзрыд.
  — Ленард, вы не в себе! — сказала Стасия.
  — Уйди! — заорал я.  — Уйди, преступная кровосмесительница! Я любил тебя всей душой, я считал тебя святой, ты была моим божеством! О, как я ненавижу, как презираю тебя!
  — Вы не в себе! — повторила она.
  — Будь ты проклята, Господь не простит тебе такого кощунства!
  Листья продолжали сыпаться. Стасия опустила глаза. Она казалась печальной.
  — Кто вы такой, чтобы судить меня? — спросила Стасия.
  Я не нашел, что ответить.
  — Я не святая и Господь уже давно отвернулся от меня, — продолжала Стасия. — Я молила его о помощи, но он ничего не сделал. Темные силы одолели меня. Я не оправдываю себя, и моя преступная связь мерзка. Но, несмотря на это, она дала мне хоть на мгновение почувствовать себя счастливой за много лет страха и скитаний.
  Я опустил голову в листья и начал кричать. Ее слова кинжалом вонзились в мою душу, уничтожив ее до конца. Что еще можно сказать женщине, которая чувствует счастье лишь переспав с собственным сыном! Чудовищно!
  — Ты кричишь и вопишь, как уличная торговка! — послышался насмешливый голос Мэлорма. Я поднял лицо. Я ненавидел его сотню, тысячу раз! Он спал со своей матерью, с моим божеством!
  — Ах ты ж щенок! — воскликнул я, поднимаясь.
  — Смотри, как бы щенок не превратился в волка! — засмеялся Мэлорм. Его цинизм возмутил меня. Я потянул руки к его шее.
  — Хотел найти убийцу? Руки коротки! Ты жалок и ничтожен! Так знай, ты смотришь в глаза одному из убийц!
  — Мэлорм! — закричала Стасия, но его было уже не остановить. Наверное, он просто хотел задеть меня хоть чем-нибудь, унизить.
  — Самовлюбленный щенок, совративший собственную мать, где тебе быть убийцей! — сказал я. — Убийца хитер и ловок.
  — Ну да, ну да, — сказал Мэлорм, посмеиваясь. Тут я увидел такое, что прирос к месту. Кости Мэлорма начали трещать и деформироваться, лицо вытягиваться, на теле — расти шерсть, на пальцах — появляться когти.
  — Господи, Господи! — сколько раз за последнее время я призывал Его имя, но в эту ночь я поседел. Я начал читать слова молитвы, но вместо слов вылетало невнятное бормотание. Мэлорма больше не было, передо мной стояло чудовище, у которого глаза светились адским огнем.
  — Теперь он знает нашу тайну и нужно немедленно избавиться от него, — послышался сзади голос Мелиссы. Я обернулся. Сзади стояли Назаниль и Мелисса, сейчас они были только наполовину людьми.
  — Бегите! — шепнула Стасия. — Спасайтесь!
  У меня не было времени осознавать, что произошло. Я видел перед собой чудовищ, которые были готовы растерзать меня на кусочки.
  — Ну что, нам предстоит охота, — сказала Мелисса. Я побежал настолько быстро, насколько мог, в сторону леса. Когда я обернулся — увидел трех разъяренных монстров, бегущих за мной. Это конец!!! Я побежал еще быстрее... Люди... волки... оборотни! Они существуют!!! Волки не лазают по деревьям..! Я понял, что если не успею взобраться на какое-либо дерево, стану еще одним растерзанным трупом. Я полез на первую попавшуюся сосну, первый прыгнувший оборотень едва не откусил мне ногу. Я полез, сколько было прыти, на самый верх. Зубы-пилы вцепились в ствол, где еще секунду назад торчала моя нога.
  — Боже, помоги мне! — шептал я, клацая зубами и дрожа, как осенний лист. Раздраженные оборотни поджидали меня внизу. Стоит на минуту заснуть, свалиться, и награда — лютая смерть. Но спать, конечно же, не хотелось. Я бубнил молитвы, какие только приходили на ум, а внизу меня караулили голодные чудовища. Они ходили вокруг сосны до самого рассвета, потом, стаей, злобно рыча, побежали в сторону замка. Я услышал обрывок фразы:
  — Этот идиот думает, что оборотни не лазают по деревьям! Ха! Как мы его разыграли, надолго нас запомнит, для нас нет ничего невозможного...
  Я сидел на сосне еще два часа, боясь пошевелиться. Сегодня я поверю во что угодно. Эти твари вроде обращаются только ночью. А вдруг они где-нибудь притаились? Мне везде мерещились их рожи, мерзкие и отвратительные. Поняв, наконец, что сидеть на сосне больше не имеет смысла, я начал слезать.
  Я едва не прирос к той ветке, на которой сидел. Я чуть не упал. Первая мысль была — бежать, бежать как можно дальше отсюда. Я помчался, как угорелый. Извозчика, немедленно! Но в это место боятся приезжать люди, какой извозчик? Куплю коня за любую цену (на мне еще остались драгоценности). Золотой перстень старинной работы за коня! Пусть меня считают никем, пусть я больше никогда не стану вести следствия, но не останусь здесь ни минуты! Бежать... бежать... Я увидел крестьянина, идущего навстречу.
  — Коня, коня! — кричал я. Увидев меня, крестьянин испугался и начал креститься.
  — Бог ты мой, вы весь седой, как старик! — воскликнул он.
  — Коня! — продолжал кричать я, не слушая его. Я пошел следом за крестьянином, положив ему в руку золотой перстень.
  — Коня... — уже прошептал я.
  Крестьянин ошарашенно отвязал мне коня. Я наклонился к нему и проговорил с выпученными глазами, как душевнобольной:
  — Бойтесь! Сегодня ночью я видел убийц. Это...
  — О, господин Ленард! — раздался жизнерадостный голос у нас за спиной. Я обернулся, убитый тихим ужасом. Передо мной, как ни в чем не бывало, стоял и улыбался Назаниль.
  — Смотрю, так поспешно уезжаете, господин Ленард... Может вернетесь в замок и заберете свои вещи?
  Я вскочил на коня, и помчался, как ненормальный, стегая животное по бокам. Пыль из-под копыт застилала глаза. Вслед несся смех оборотня. Больше я никогда не возвращался в эти проклятые края, все последующие годы пытаясь забыть пережитое, посеребрившее мне виски, как жуткий сон.



8

  — Этот полоумный дурачок теперь знает нашу тайну и ему удалось уйти, — сказал Назаниль, чинно встав с кресла.
  — Ты видел его? — усмехнулась Мелисса. — Он — само сумасшествие, кто поверит безумцу?
  — Ненавижу проигрывать, — недовольно сказал Назаниль. — Даже в мелочах.
  — Этому дурачку не занимать смекалки, — сказала Мелисса.
  Стасия, как всегда, молчала, отстраненно глядя в сторону. Создавалось впечатление, что ей все равно. Да так, в общем-то, и было. Ни ей, ни мне не нравились эти мерзкие зверолюди, так изменившие нашу жизнь. Стасия поймала на себе мой, полный вожделения, взгляд, и отвернулась. Я добился своего, добился ее. Но страсть не угасала. Уехать с ней вдвоем. Эти твари больше не смогут причинить нам вред.


  — Прогуляемся? — сказал Назаниль.
  — С чего бы? — равнодушно ответила я.
  — Нам же нужно поддерживать имидж супружеской пары.
  — Ты мне не супруг.
  — А я люблю тебя давно, — сказал Назаниль.
  — Такие, как ты, не умеют любить, — ответила я.
  — У тебя сын от  меня, — напомнил он.
  — И что?
  — С которым ты спишь!
  — Не твое дело! — рявкнула я, потому, что он пытался указать на мой порок.
  — Я знаю, что вы хотите уехать...
  — Это тебя не касается, мы сами себе хозяева и у тебя нет на нас прав!
  — Как ты заговорила, как грубо...    
  Назаниль стал смотреть мне в глаза. Долго, пристально, не отрываясь. Очевидно, в этом была его магия. Я не могла отвести взгляд. Я лишилась воли. Превратилась в безропотную овечку, которая сделает то, что ей скажут. Я осознавала одно,  а делала совершенно другое. То, чего хотел он. Глаза его раскрылись. Огромные, как две луны. Это были его миры, в которых утонула я.
  — Ты никуда не едешь, — медленно проговорил он. — Ты принадлежишь мне. Твоя душа принадлежит мне. Я сделал тебя. Я сделал всех вас. Я одарил вас бесценными дарами, принадлежащими лишь избранным.
  — Я никуда не еду, — как рабыня, проговорила я. — Я принадлежу тебе.
  Я не отрывала глаз от его миров. От его лун.
  — Вот. Хорошо, — проговорил он и улыбнулся. Он поцеловал меня в губы. Я знала, что не нужно этого, но не могла противиться. Он лишил меня воли. Его глубокий поцелуй забирал всю мою силу, я казалась совсем слабой, обессиленной. Его марионеткой. Я сделаю все, что он прикажет. Он — мой темный мир.
  — Хорошо, — снова улыбнулся он удовлетворенный. — Пойдем, моя дорогая, — он обнял меня за плечи и мы пошли в замок...


  Как я ненавидел Стасию! Всей волчьей душой, всем сердцем. Она предала меня. Мы собирались бежать вдвоем, но теперь она только с Ним. Он полностью подчинил ее себе.  Будь они все прокляты! Все они не могут вызывать ничего, кроме отвращения. Мелисса брызжет ядом от ревности. Она также отвратительна. Мне хочется просто исчезнуть без следа. Жизнь в этом вертепе невыносима! Будь ты проклята, Стасия! Еще недавно ты была моей, а теперь без зазрения совести принимаешь в своей спальне Назаниля, шлюха!
  — Я знаю, что вы недовольны мной, — сказал Назаниль. — Но другого выбора у вас нет. Все-таки мы одна семья и интересы у нас общие.
  Мелисса скривилась, приоткрыв рот, в котором торчали клыки.
  — Так что, — продолжил Назаниль. — Давайте будем уважать друг друга.
  Его руки лежали на плечах Стасии. Я вышел, хлопнув дверью, еле сдерживая себя, чтобы не ударить его.
  Вскоре, графство опустело, стало мертвым. Все местные жители были истреблены, а кто остался в живых, в ужасе бежали. Есть стало нечего. Назаниль объявил, что мы уезжаем в другое место.
  Так странствовали мы, неся в города и селения смерть, похуже бубонной чумы. Когда пищи не оставалось, мы покидали это место и искали новое...


  С самого раннего детства меня преследовали видения. Я чувствовал связь с потусторонним миром. Поначалу это ужасало меня, а потом я привык, воспринимая дар-проклятие как нечто само собой разумеющееся. Как пить или есть. Об этом я никому не рассказывал, неся крест в себе.
  Ночью я обычно не мог спать. Когда должно было произойти что-нибудь плохое, ко мне приходил мой двойник, садился напротив и молчал. С рассветом он исчезал. Я не знал,  как он появлялся и куда уходил, знал лишь одно — скоро должно что-то призойти. Двойник — мальчик, точная копия меня. Но он никогда не разговаривал. Просто смотрел на меня печальными глазами. Я пытался говорить с ним, но он никогда не отвечал.
  А один раз мне привиделось, как с потолка спускается ведро на веревке. Я заглянул в ведро, а в нем лежала голова нашего короля. Потом ведро исчезло. Через некоторое время король был обезглавлен на площади.
  Отец мой немилосердно пил. Мы уже несколько дней не видели его. Я каждую ночь выходил на двор, чтобы посмотреть — не появится ли он. И вот, смотрю, сидит.
  — Отец! — позвал я. Он не ответил. Тогда я подбежал, и тронул его за плечо. Рука моя провалилась в пустоту — никого не было. Но я отчетливо видел его, это был именно он. Тогда я еще не знал, что его несколько дней как уже нет на этом свете — его нашли в яме, засыпанной листьями. Перед этим ко мне снова приходил мой двойник. Сидел и смотрел. Тогда мне было десять лет. Мы похоронили отца. Жить было уже не на что и мать устроилась работать служанкой в богатую семью. Мы переехали. Эта «добродетельная» семья, в доме которой мы поселились, могла обмануть кого угодно, но только не меня. Я знал, что здесь скрывается что-то темное, злое, но что именно, пока не мог сказать. Я помню женщину с каштановыми волосами, красивую, как богиня.
  — Какой чудесный мальчик! — сказала она.
  — Гарольд, его зовут Гарольд, — ответила моя мать. Я повернулся. Женщина смотрела на меня в упор. Я увидел, как воздух перед ее лицом начал плавиться, колыхаться, как от пламени. И тут, я увидел, что вместо лица у нее волчья морда. Я хотел закричать и не смог. Женщина наклонилась ко мне:
  — Сколько тебе лет?
  Лицо ее было обычным. Ответить я уже не мог, ком подкатил к горлу.
  — Ему десять лет, госпожа, — ответила за меня моя мать.
  Я снова посмотрел на нее — и снова воздух расплавился, стал жидким, будто горело пламя огня. И я снова увидел волчий оскал. Мать не видела этого. Только я видел. Я побежал и заметил под ногами веревку. Я споткнулся и больно упал, а когда поднялся — никакой веревки не было.
  — Ай-ай-ай! Нужно быть осторожнее! — услышал я сзади голос этой женщины, а в ушах стоял ее издевательский смех.
  — Мама, волки! — испуганно затараторил я. — Здесь живут волки! Уедем отсюда!
  — Господь с тобой, Гарольд, будто белены объелся. Какие волки? Заработок хороший, крыша над головой, с голоду не сгинем.
  Я был в полном ужасе. Я видел этих людей с волчьими головами! Моя мать и другие не видели этого, у меня же было особое видение. Я видел за спиной каждого из них черное облако, оно было похоже на сгусток тумана, только черного. У женщины по имени Стасия, оно было серым, а не черным. Меня так испугала эта картина, что я залез под кровать, и почти сутки оттуда не вылезал.
  — Гарольд! — кричала мать. — Гарольд, где тебя носит! Помог бы матери!
  Она волокла большую корзину с тушками домашней птицы. Здесь ее готовили по особому рецепту — сырую, с кровью. Я знал, что это была лишь закуска, на самом деле в этом доме ели людей. Это я точно знал. Мне было мерзко и страшно. Ночью я сидел под кроватью и видел, как мимо меня пробегали громадные волки, с горящими, как у дьяволов, глазами. Я боялся дышать. Их клыки и когти — острые ножи, орудия убийств. Они выпрыгнули в окно, готовые к охоте —  смерть для одиноких, заблудших во тьме, путников. Я много раз просил мать уехать, утверждая, что эти люди — оборотни, но она, конечно же, не верила мне. Я не мог оставить здесь ее одну, да и куда было бежать, мне было всего десять!
  Я долго сидел под кроватью, потом мне послышались крики. Вначале я не вылазил, но потом решил пойти посмотреть. Дверь со скрипом отворилась. Никого не было. Это дьявольская сила вызывала меня, чтобы играть злые шутки. Дверь с грохотом закрылась и больше открыть ее я уже не мог. Я на что-то наткнулся — это была голова черного кота. От страха я пнул ее ногой и она откатилась в сторону, шмякнувшись об стену. Потусторонние шумы и звуки стучали в голове. Скрипы, шепот. На пол упала и погасла свеча, я остался в абсолютной тесноте. Мне было так страшно, что хотелось кричать и плакать. Я стал просить боженьку помочь мне пережить эту ночь. Я слышал дыхание зверей, чувствовал, как они бегут по лесу, под полной луной, навстречу вольному ветру, и глаза их горят адским огнем. И каждого, кто встретится на их пути, ждет лютая смерть. Я дрожал, как осиновый листок. Я чувствовал, как их зубы вонзаются в человеческую плоть, как когти мертвой хваткой вцепились в жертву. Я чувствовал нечеловеческий страх этой жертвы, ее безысходность. И все это вокруг десятилетнего ребенка! Это сводило с ума. Я беззвучно плакал. Зубы отделяли куски плоти, рот заглатывал, дальше куски эти перемалывал, словно жернов, дьявольский ненасытный желудок. Я пребывал в аду. До самого рассвета я сидел в абсолютной темноте, дрожа и плача. Я чувствовал и жертву, и убийц одновременно.




9


  Я слонялась по дому. Жизнь превратилась в сплошную серую полосу апатии. Ничто не радовало. Я не знала, зачем влачу это существование. Мэлорм избегал меня, Мелисса кидала злобные взгляды. Назаниль помыкал моей волей. Я не была проклятой, но не была и человеком. Я была никем. Безрадостная и бессмысленная жизнь. Маленький светловолосый мальчик, сын новой кухарки, внимательно смотрел на меня голубыми глазами.
  — Госпожа Стасия, — сказал он. — Не поддавайтесь Ему. Он хочет, чтобы ваша душа стала проклятой, он заманит вас в свои сети...
  Я удивленно взглянула на него:
  — О чем ты, мальчик?
  — Вы знаете, о чем... — сказал он. — Я вижу вас всех, я вижу такое, что не видит обычный человек. Я знаю, кто вы...
  Его речь поразила меня.
  — И что же ты видишь? — спросила я.
  — Оборотни... — проговорил он, и сжался, как маленький котенок. Я очень удивилась, откуда этот голубоглазый малыш знает о таких вещах.
  — Ты наслушался глупых сказок, — сказала я. — Оборотней не существует...
  — Вы — оборотень... — сказал он и испуганно опустил глазенки. — Если вы попробуете человеческой крови, на вас падет проклятие...
  «Он всевидящий», — подумала я, но вслух сказала:
  — Не говори ерунды, мальчик. Иди на кухню и занимайся своим делом...
  Он убежал. Я долго думала над его словами. Он знал все. Все, чего я так боялась. Я живу с отвратительными убийцами рода человеческого и боюсь стать такими же, как они...
  — Отчего грустишь, моя дорогая? — спросил Назаниль и поцеловал меня в плечо. Я вздрогнула.
  — Ничего...
  Если он узнает, что этот ребенок разоблачил нас, он растерзает его. Я не могла этого допустить. Назаниль гладил мои плечи.
  — Всю жизнь шел за тобой, всю жизнь я тебя любил...
  — Звери не умеют любить, — ответила я.
  — Звери, может, и нет, но я зверь только наполовину. Ты — моя волчица.
  «Будь ты проклят», — подумала я. Но какой смысл проклинать того, кто уже и так навечно проклят. Моя душа ненавидела его, но воля была настолько слаба, что не было сил ему противостоять. Пустить серебряную пулю ему в висок и разом покончить со всем? Но нет той силы, которая поможет мне решиться на этот шаг. Назаниль целовал мою руку, провожая в спальню. Насколько он был красив, настолько же мерзкой была его душа. Я не верила, что этот адский волк способен кого-то любить. Но он заставлял мою волю подчиниться своей. Я боялась больше всего, что он сделает меня проклятой...


  В эту ночь пришел мой двойник —предвестник всех бед и несчастий. Он прошел сквозь стену, как мы обычно ходим через дверь, сел напротив меня, подпер голову руками, и долго смотрел грустными глазами. Я видел себя со стороны — напротив сидело мое отражение. Это уже не пугало меня, как раньше, настолько я привык к нему.
  — Ну, что еще должно случиться? — спросил я у самого себя. — Что еще может быть хуже, чем жить в логове оборотней?
  Он смотрел и молчал. От его печального взгляда хотелось выть на луну. Я понял, что ничего не добьюсь. И, не обращая внимания на двойника, принялся перебирать крупу. С рассветом он, как всегда, исчез.
  Через несколько дней, поздним вечером, страшные картинки всплывали перед моим лицом. Я почувствовал небывалую тревогу. Что-то должно было случиться. Страшное и непоправимое. В груди давила щемящая тоска.
  — Мама! — закричал я, и бросился на кухню. Там лежал обезображенный труп матери, растерзанный оборотнями. Я закричал не своим голосом. Вошла Стасия.
  — Они убили мою мать! — закричал я в истерике.
  — Теперь они убьют и тебя, — сказала Стасия. — Нужно немедленно отсюда бежать. Подожди, я возьму вещи и пойду с тобой.
  Я стоял, и округлившимися глазами смотрел на растерзанное тело матери. Мой подбородок дрожал. Стасия схватила меня за руку. Мы пробирались по кустам. Я бесчувственно смотрел на жестокую улыбку холодной луны, и не мог поверить. Теперь я остался один на всем белом свете. Проклятые монстры убили мою мать! Я сжал маленький кулачок  и крепко стиснул зубы, обещая, если судьба оставит меня в живых, отомстить за гибель матери.
  — Зачем они убили ее? Зачем? — я дал волю слезам.
  — Наверное, она разоблачила их, увидела, как они превращаются...
     — О, сколько раз я говорил ей, что нужно бежать из этого проклятого дома! Почему мне никто не верил, никто!
  — Людям трудно в такое поверить, — ответила Стасия. — Твоей матери уже все равно ничем не поможешь. Нужно думать, как спастись самим.
  Она тащила меня за руку. Мне было уже все равно. В моих ушах стоял звериный топот. Рык. Оскаленные в кровавой улыбке пасти. Они бежали по следу.
  — Они бегут по следу. За нами. Они уже близко, — сказал я. Стасия ускорила шаг. Я слышал их дыхание уже совсем рядом. Мы бежали, но, разумеется, все это было бесполезно, скоро они нагнали нас. Стасия загородила меня собой.
  — Не смейте прикасаться к нему!
  На этот раз ее воля спасти меня была сильнее, чем манипуляции Назаниля, что бесило его еще больше.
  — Мы не можем его отпустить, мальчишка выдаст нас, — сказал Назаниль.
  — Нет, вы не посмеете убить его, — сказала Стасия.
  — Ну хорошо, моя дорогая, хочешь оставить его, будь по-твоему.
  Он прыгнул. Стасия упала в сторону. Я почувствовал сильную боль от укуса и упал в обморок.


  Когда я пришел в себя, я был уже оборотнем. Не волком, волчонком. Теперь я всегда буду выглядеть десятилетним ребенком. Теперь мне предстояло жить в семье людоедов, отвратительных убийц моей матери. Я думал, как отомстить им. Стасия пыталась быть мне матерью, остальных я ненавидел.




                10


  Я выходил ночью на улицу. Подолгу сидел в саду и смотрел на полную луну. Мои глаза светились, как два зеленых огонька в совершенной темноте. Ничто не могло заглушить мою боль и бесконечное одиночество. В моей голове роились слишком глубокие мысли для десятилетнего мальчика. Мальчика-волчонка. Темнота и одиночество пугали меня и притягивали одновременно. Темнота и неизвестность. Сколько опасностей таила она в себе, сколько ловушек! Что-то должно было произойти, предчувствие никогда не подводило меня. Кроме того, недавно снова приходил двойник. На этот раз он превратился в одинокого волчонка, такого же, как и я. Он сидел напротив, и молча смотрел на меня. Его глаза блестели из темноты зелеными огоньками. Какое же еще несчастье пророчил ты мне, мой безмолвный друг, растворившийся с рассветом? Что еще может произойти? Я потерял мать и стал оборотнем, куда уже хуже?
 Меня тянуло в неизвестность. Я встал и пошел. Да, предчувствие не обмануло. Здесь что-то затевалось. Стояли крестьяне, в руках их горели факелы. Я затерялся в толпе, чтобы послушать, что здесь происходит. Кто-то говорил речь.
  — Многие села вымирают! — говорил этот человек. — Людей находят растерзанными и никаких концов! Эта чума ползет все дальше. Мне чудом удалось сохранить жизнь. Я побывал в четырех селах, в которых почти никого в живых не осталось, и я вам скажу, что там, где появляется эта семья, танцует смерть. Они едут от села к селу, от города к городу, и там, где они, там обязательно появится смерть! Это оборотни, клянусь вам! Дьявольское племя, которое нужно истреблять!
  — Смерть им! — закричали крестьяне, поднимая вверх факелы.
 Человек знаком показал, чтобы все соблюдали тишину.
  — Но убить их можно серебром, только в сердце или мозг. Я сделал четыре копья с серебряными наконечниками. Кто из вас когда-нибудь охотился на волков и может метко бить копьем?
  Несколько человек вышли вперед.
  — Берите копья! Смерть проклятым душегубам, несущим погибель роду людскому!
  — Смерть!! — хором повторили крестьяне.
  Я знал, что мне нужно спасти Стасию. Я помчался в дом, чтобы предупредить ее. Остальных пусть растерзает толпа, они это заслужили.
  — Стасия, нам нужно бежать! — затараторил я с порога. — Сейчас сюда придут!
  Мы бросились к выходу, но было поздно — крестьяне подперли дверь снаружи. Я видел сотни голов с факелами, окружившие дом. В окна полетели камни и комья грязи.
  — Смерть вам, нечисть!
  — Что происходит? — вышла заспанная Мелисса.
  — Крестьяне пришли убивать вас, — с довольной радостью ответил я ей, расплывшись в улыбке.
  — Чему ты радуешься, маленький недоумок? — ответила она. — Тебе придет конец вместе с нами.
  Назаниль выглянул в окно. Ком грязи угодил ему в лицо.
  — Неотесанные мужланы! Чернь! — ругаясь, Назаниль вытирал грязь с лица носовым платком.
  — Мы разоблачили вас! — послышался голос внизу. — Готовьтесь к смерти!
  Мелисса испуганно металась по дому и причитала.
  — Сядь и успокойся! — Назаниль злобно схватил ее за руку, она раздражала.
  — Поджигай! — раздалась команда.
  — Мы все сгорим! — закричала Мелисса в истерике.
  — Дура, сядь! — крикнул Назаниль. Мэлорм мрачно молчал. Сотни факелов опустились на приготовленную солому. Пламя вспыхнуло. Дом превратился в один большой факел. Мелисса закричала.
  Дышать становилось труднее, все было в дыму, словно мы находились в аду. Становилось все жарче.
  — Подпали дьяволам шкуры! — хохотал кто-то.
  Горячее дыхание пламени обжигало.
  Когда находиться в доме стало невыносимо, мы начали выпрыгивать в окна. Мелиссу схватили крестьяне. Ее волосы отливали медью в свете пламени.
  — Тащите копья! Прикончим дьяволицу и спалим!
  Мелисса начала превращаться. Вместо девушки они уже держали за лапы волчицу. Мелисса изловчилась и укусила за руку одного из мужчин, другой отпустил сам. Начался переполох. Крестьяне испугались и опешили.
  — Его укусил оборотень!
Убейте этого человека, иначе он превратится в оборотня!
  Крестьянин пытался спастись бегством, но его настигли и прикончили копьем с серебряным наконечником.
  — Ничего не бойтесь! Берите копья и прикончите этих адских тварей!
  Но крестьяне колебались. Никому не хотелось повторить судьбу человека, укушенного оборотнем. Воспользовавшись паникой и нерешительностью крестьян, мы начали превращаться.
  — Трусливые твари! — проговорил Назаниль. — Вам ли совать свой неграмотный нос в мое логово!
  — За ними! — они помчались за нами, размахивая вилами и факелами. Но где им было догнать оборотней! Назаниль смеялся им в лицо, то замедляя бег, то ускоряя. Один из крестьян даже упал. Они все отставали, вымученные бегом, а потом и вовсе остались позади.
  — Революция потерпела крах, — сказал Назаниль. — Не нашлось еще достойного человека, который бросил бы мне вызов.
   И я стиснул зубы. Как я ненавидел его! Я не терял надежды на то, что расплата непременно наступит и у меня появится возможность отомстить.
  Разумеется, туда мы больше не вернулись. Мы уехали далеко, где нас никто не знает.





11


  — Хватит дуться, теперь у тебя новая семья, хочешь ты того или нет, — сказал Назаниль — Я стану твоим отцом.
  — Ты не мой отец и никогда им не станешь, — ответил я, чуть не добавив: "ты — убийца моей матери". Но зачем кидать ему вызов прямо сейчас? Это было бы глупо. Нужно уметь ждать.
  Я питался трупами животных. Мы со Стасией не были проклятыми, и, надеюсь, не станем ими никогда. Я пытался спасти ее от чар Назаниля.
  Как мне было бесконечно одиноко! Все здесь чуждо мне. Оставалось выть на луну и на собственное одиночество. Как-то раз я гулял в лесу и увидел мальчика приблизительно моего возраста. У меня не было друга. Не с кем было и словом перемолвиться. Я подошел поближе. Мальчик пил из ручья.
  — Здравствуй, как зовут тебя?
  — Нолан. А ты кто? Я тебя не знаю.
  — Меня зовут Гарольд. Я недавно в этих краях.
  — Лучше бы тебе обойти эти края стороной, Гарольд, — откровенно сказал он. — У нас каждый день начали умирать люди.
  Я отвернулся с камнем на душе. Я-то знаю, почему они умирают, кто принес смерть в эти края. Моя "семья".
  — Я не боюсь смерти,— ответил я. Мы подружились и каждый день играли у ручья. У меня появилась отдушина, друг, с которым можно было проводить время.
  Один раз Нолан пришел очень грустный. Он был таким грустным, как мой двойник, который всегда молчал.
  — Что стряслось? — спросил я.
  — Сегодня утром моего отца нашли мертвым. Растерзанным.
  Я совсем поник, чувствуя и свою вину, хотя был в его же шкуре, потому, как они убили мою мать. Я знал, что слова утешения бессмысленны и как же мерзко было на душе! Я сел рядом. Мы смотрели на ручей и грустили.
  — Моя мать умерла также, — ответил я. — Я такой же сирота, как и ты...
  Нолан тяжело вздохнул. Жизнь полна трагедий. И все далеко не всегда происходит так, как хотелось бы нам... Мне было жаль этого мальчика, отчасти я видел в нем себя самого. Но еще я чувствовал вину за то, что нахожусь в обществе убийц своей матери и его отца.
  Один раз я пришел к ручью, но Нолан уже не был рад мне. Глаза его излучали ненависть и презрение. Он отстранился от меня.
  — Я следил за тобой и знаю, кто ты на самом деле! — бросил он мне, как вызов. — Ты живешь в семье оборотней, которые убили моего отца, да ты и сам оборотень! Вы несете людям смерть, я ненавижу вас! Вы оставили меня сиротой, давай же, разорви меня, ну, давай!
  — Нолан, послушай!..
  — Будь вы прокляты! — он с такой болью выплюнул эти слова, что на мою душу лег тяжёлый камень. Я потерял единственного друга, сердце мое было отравлено ненавистью, мне не хотелось жить.
  Я взошел на скалу, посмотрел вниз. Ветер шумел в ушах. Может он освободит меня навсегда от тяжкого бремени? Я спрыгнул вниз и полетел, как осенний лист, сорвавшийся с ветки. Когда я падал, я начал превращаться.
  — Бедный волчик, — сказал детский голос, — совсем побился.
  — Он там живой? — спросил другой ребенок.
  — Вроде бы дышит. Давай отнесем его к нам.
  Дети поволокли меня по земле. У меня не было сил издать даже звука. Да, оборотни не могут так умереть. Но побился я действительно сильно. Дети затащили меня в хижину.
  — Нолан, смотри, мы нашли волчонка! 
  — Волчонка? Ах, вот оно что! Знаю я, что это за волчонок... Идите теперь.
  — Смотри, он сильно побился. Может умереть. Если выживет, можно его приручить, как собаку, а потом ходить с ним на охоту.
  — Идите же! Ну что, "волчонок", проклятый оборотень!..
  Я приоткрыл глаза:
  — Ты жесток, Нолан, — а я считал тебя другом... Лучше бы я разбился...
  — Только не нужно говорить, что нежная душа оборотня смертельно задета моими упреками! Я тоже считал тебя другом, но твоя семья оставила меня сиротой с маленьким братом и сестрой, как нам теперь выживать?
  Как он говорил! Уж явно не свойственна была такая речь десятилетнему парню, да еще и простолюдину. В нем также был скрыт какой-то дар.
  — Не моя в том вина, — проговорил я. — Они сделали меня таким. Они убили мою мать...
  — И ты спокойно можешь жить с этими тварями, зная, что они сделали тебе? — Нолан с холодным презрением посмотрел на меня. Мне стало так тошно, что я зажмурился, чтобы не видеть выражения его лица.
  — Я живу, чтобы отомстить...
  — Ты лжешь сам себе!
  Нолан подошел ко мне и протянул руку:
  — Укуси меня!
  — Ты не знаешь, что говоришь, не обрекай себя на вечные муки.
  — Кусай! — требовательно повторил он.
  — Под твоей ответственностью брат и сестра, ты погубишь их!
  — Я отправлю их к тетке, ты уж не переживай. Ради мести я готов на все, чтобы подобраться к этим тварям поближе и уничтожить их, чтобы остановить эту дьявольскую чуму. Я пожертвую своей жизнью, чтобы спасти сотни других!
  — Ты даже не сможешь умереть...
  — Кто захочет умереть, тот умрет! Кусай же!
  — Ты никогда не сможешь вырасти, тебе всегда будет десять...
  — Плевать! Кусай!..
  Я выполнил его просьбу. Он застонал от боли. Я не должен был делать этого. И теперь винить буду только себя.


  Я не мог найти себе места с тех пор, как Стасия предала меня, изменив с Назанилем. Эта тема мучила меня давно, не давая покоя. Я чувствовал себя живым мертвецом, кем, в сущности, и был. Тут еще волчонок привел с собою друга. Оборотня. Теперь у нас стая с выводком. Назаниль был зол, он схватил мальчишку за руку.
  — Ах ты ж постреленыш! Кто позволил тебе сотворить оборотня?! На это право имею только я — ваш творец!
  Мальчишка ничего не ответил, только в глазах сверкнула злоба и ненависть. От меня это не могло укрыться. Дети никогда не простят убийцу своих родителей. И, думаю, рано или поздно он еще преподнесет Назанилю пренеприятнейший сюрприз. И это будет на руку нам всем, особенно мне!
  — Отпусти его! — крикнула Стасия.
  — Ладно, — Назаниль остыл. — Теперь у нас появился незапланированный член семьи. Что ж, добро пожаловать! Как звать тебя?
  — Нолан, — ответил темноволосый мальчуган и улыбнулся. Он смотрел Назанилю в глаза без страха. Назаниль потрепал его по волосам. Очевидно, мальчишка пришелся ему по вкусу.
  — Еще раз повторяю для всех — никто не может творить себе подобных, не посоветовавшись со мной, — строго сказал Назаниль. Все промолчали, хотя в душе каждый рассмеялся бы ему в лицо.
  — О да, господин! — ехидно сказала Мелисса. Она ненавидела его за то, что после стольких лет совместной жизни он променял ее на Стасию. Женщины такого не прощают. Договорившись с ней, можно легко погубить моего несравненного папочку, избавиться от него без всякого сожаления. Да и волчата с удовольствием бы нам в этом поспособствовали. Надо детально продумать эту идею. Я искал встреч со Стасией наедине. Пусть скажет мне в лицо все, что сможет.
  — Говори, почему предала меня, спала с ним, а говорила, что ненавидишь его?! Мы же собирались бежать вместе! — я схватил ее за руки и сжал так, что думал, тонкая кость переломится пополам. Я не контролировал себя, настолько она отравила мою душу болью, ревностью, злобой, обидой. С этим было невозможно жить.
  — Отпусти! Никто не предавал тебя. Он имеет силу, против которой я не могу сопротивляться. Он забрал мою волю и манипулирует ею. Я не могу избавиться от его чар.
  — Какая искусная ложь! Только ты не проведешь меня этой сказкой.
  Ее взгляд был печален.
  — Я не лгу тебе, хотя какой смысл что-то говорить, если ты убежден в своей правоте? Он силен и коварен и поработил мою волю...
  Я отпустил ее посиневшую от моей хватки руку и стал покрывать ее поцелуями, опустившись на колени.
  — Милая моя, как же я тебя люблю! Я готов убить эту тварь, заставившую  нас погубить свои души.
  Я целовал Стасию, она не сопротивлялась. Была очень грустной и задумчивой. Бунт на корабле Назаниля был не за горами.




                12

  Мы могли обращаться не только ночью, а когда сами того хотели. Ночью было легче всего охотиться. Мы с Ноланом играли на поляне, обернувшись волчатами. Для него все было ново и непривычно.
  — Смотри, волчата! — сказал охотник другому мужчине, увидев нас.
  — Раз есть волчата, значит здесь неподалеку волчица. Давай поймаем волчат и волчица прибежит к нам сама.
  Мы не успели сообразить, что к чему, как на нас накинули сети и потащили.
  — Грызи сеть, — сказал я Нолану. Тот грыз, как мог. Пока нас волочили по земле, мы сделали в сети дырку. Нолан успел прошмыгнуть в нее, а я застрял.
  — Черт! — сказал охотник. — Один прогрыз сеть и убежал. Нужно хоть этого замотать покрепче.
  Меня замотали в сети у поволокли. Мы не могли долго оставаться в одном и том же облике. Наше тело деформировалось либо в звериную сущность, либо в человеческую. Охотникам предстоял долгий путь и, когда они меня привезли, в сетях лежал уже десятилетний мальчик.
  — Пресвятая дева! — воскликнули охотники. — Как такое возможно! Только что тут был волчонок, а теперь ребенок!
  К ним подскочил ещё один человек.
  — Да мальчишка, видать, уцепился за сеть, да волчонка и освободил, а сам вместо него залез.
  — Вот гаденыш! — возмущались охотники.
  — Это сын одного моего знакомого. Давай-ка я отведу его домой, пусть всыпит ему, как следует, чтобы неповадно было из дому убегать.
  — Давай, забирай, нам такого добра не нужно, — сказали охотники и отдали меня этому странному человеку. Человек вцепился в мою руку мертвой хваткой и куда-то повел.
  — Вы ведь ведете меня не для того, чтобы вызволить из сетей, правда, Кадмус? — спросил я.
  — Браво! У вашей породы даже такие способности имеются! Не знал.
  — Нашей породы?
  — Не притворяйся, я прекрасно знаю, кто ты. Я ищу встречи с вами уже много лет и вот, сама Фортуна блистательно мне улыбнулась.
  Я не знал, откуда мне известно имя этого человека, но чувствовал одно — он не принесет мне ничего хорошего. Для этого даже не нужно было быть провидцем.
  — Не бойся, я не отдам тебя в руки церкви или палачей, не сожгу на костре, не пущу серебряную пулю тебе в лоб. Твоя природа нужна мне для других целей. Много лет я пытаюсь выучить природу оборотней, но в книжках лишь сухая теория, а мне нужна практика, нужны доказательства!
  Я понял для каких целей готовил меня этот человек и начал вырываться.
  — Иди спокойно, будешь рыпаться, — он покрутил перед моим носом серебряным клинком. — Тебе же будет хуже!
  Я понял, что как муха попал в паучьи сети, крепко увязнув в них. Кадмус привел меня домой, затащил в подвал и приковал руки цепями.
  — Какая невиданная удача! — воскликнул он. — Оборотененыш сам попал ко мне в руки. Я ждал этого годами! Теперь будет возможность изучить природу этой твари. А вдруг получится вырастить нового оборотня в колбе? Говори, гаденыш, какова природа вашего превращения? Когда вы превращаетесь в зверей, а когда в человека?
  — Я не собираюсь тебе ничего отвечать, — дерзко сказал я. Удар плети обжег мое тело.
  — Говори!
  — Обойдешься! От меня ты ничего не узнаешь. Встреться с оборотнем один на один и спроси.
  — Ну, хорошо, посмотрим, как ты заговоришь, когда проголодаешься, — сказал Кадмус и тяжелая дверь закрылась.
  Все это время Нолан шел по моему следу. Он не бросил меня, трусливо сбежав, как я подумал вначале. Он шел сзади и слушал наш разговор. Тогда в голове Нолана возник план — предложить Кадмусу сделку. Он постучал в дом и попросил позвать хозяина по важному делу.
  — Чего тебе, мальчик? — угрюмо спросил Кадмус.
  — Я знаю, что вы держите у себя оборотня и предлагаю сделку.
  Кадмус хмыкнул и пригляделся к Нолану:
   — Оборотня, говоришь? А может быть, ты сам оборотень?
  — Что вы, упаси Господь, — сказал Нолан, искусно играя свою роль. — Но у меня к вам есть весьма выгодное предложение. Этот оборотень — зеленый мальчишка и проку вам от него будет мало. Я же могу затащить в ваши сети самого главного оборотня, который сотворил себе подобных. Это старый, очень опытный и коварный оборотень. Бесценный экспонат для изучения.
  Глаза Кадмуса загорелись.
  — Что ты хочешь взамен? — спросил он.
  — Немного, — ответил Нолан. — Чтобы вы отпустили оборотня-мальчишку, от которого вам все равно не будет никакого проку.
  Кадмус сглотнул, жадно потирая руки:
  — Я согласен.
  — А, если вздумаете обмануть, я распущу слухи, что вы знаетесь с Дьяволом и выращиваете дома оборотней, тогда, вам точно не поздоровится.
  — Что ты, я и не подумаю, на черта мне сдался этот желторотый!
  — Нужно будет заковать новый экспонат цепями с острыми шипами из серебра, которые при малейшем движении вонзаются в плоть. Тогда он не сможет разорвать цепи. Остальное я возьму на себя.
  На том они порешили. Нолан пытался ускорить процесс, чтобы я не страдал так сильно. Назаниль почти в ловушке и мы будем отмщены. Дело осталось за малым. Нолан прибежал и сказал, что я в опасности.
  — Они поймали Гарольда, его нужно освободить! Ты же не бросишь свою стаю?
  — Конечно же нет! — возмутился Назаниль. — Как они посмели посягать на мою семью!
  "Которая тебя ненавидит", — подумал Нолан. — "Каждый, без исключения".
  Он подмешал Назанилю в питье медленно действующее снотворное снадобье, а потом повел его к дому Кадмуса.
  Кадмус сдержал слово — выпустил меня, так как я больше не представлял для него ценности. Когда Назаниль крепко заснул, свалившись прямо возле дома, слуги Кадмуса отнесли его в подвал, где приковали к стене специальными цепями, как подсказал Нолан. Вот и сбылось возмездие — Назаниль в ловушке, мы отмщены.


  Мою душу раздирали сомнения и меланхолия. Я думал о том, что сказала мне Стасия. Правду ли говорила она о том, что Назаниль повелевает ее волей, или это всего лишь предлог, чтобы оправдать себя?  Если это так, то почему он до сих пор не сделал ее проклятой? Я бродил по городу и в голову пришла безумнейшая мысль — зайти в церковь. С тех пор, как я обратился, моя нога не ступала туда. Теперь моя душа принадлежит аду, а не небу. Я — адское создание, монстр, сеющий смерть. Смог бы милосердный Бог простить такое? Даже, если и так, обратной дороги нет. Я проклятый и моя душа навсегда принадлежит демоническим силам. Тем не менее, что-то тянуло меня в церковь. Я открыл дверь и встал на пороге. В церковь ворвался ветер, осенние листья залетели прямо в храм, кружась в дьявольском хороводе. Священник перестал читать молитвы. Воцарилась полная тишина, был слышен лишь шум ветра. Распятие с грохотом упало на пол. Все, кто находился в церкви, обернулись на меня. Я по-прежнему стоял в дверях, на пороге.
  — Он из ада! — сказал кто-то.
  — Из ада! — прокатился шепот.
  Люди стали креститься. Я почувствовал себя едва ли не самим Дьяволом и громко захохотал. Хохот раскатился по всему храму. Испуганные возгласы людей смешили меня еще больше. Я вышел, громко хлопнув дверью. Сейчас, как никогда, я почувствовал силу и власть над людьми. Хоть и не по своей воле, я заплатил такую дорогую цену — отдал  свою душу, но сейчас понял, за что заплатил. За преимущество над людишками, которые на самом деле не могли вызывать ничего, кроме жалости и отвращения. Подавляющее большинство людей убоги, а та небольшая часть счастливчиков, которых Господь наделил красотой, со временем теряют ее, превращаясь в уродливое сморщенное яблоко, ведь время не пощадит даже самых красивых из них. Как смешно наблюдать за людским убожеством. Как Господу могла прийти в голову идея создать такое смехотворное уродство? Видать, он захмелел от вина. У того вместо волос громадная плешь, будто кардинальская шапочка покрыла макушку, а у этого пузо, как кадушка с грибами. А эта вся в конопушках, будто лицо изгадили мухи! Я разглядывал эти уродства ради забавы и хохотал. А как уродует человека старость! Сушит, клонит до земли, испещряет морщинами. Страшно назвать эту высушенную мумию, разваливающуюся по частям, человеком!
  Всю жизнь люди разваливаются по частям, как плохо сделанные скульптуры. Изнывают от усталости и разных болезней. То печень барахлит, то почки, то суставы. Продукт Дьявола более совершенен — я не подвержен старению, людским болезням и обычной человеческой смерти. Я в своем роде совершенен. Я почувствовал пропасть, разделяющую меня с обычными людьми, и высокомерно рассмеялся. Я сильнее и выносливее, я любого из них растерзаю на части. Что же, может в этом есть благо для них — они не вкусят безобразной старости. И зачем все они стремятся продлить свою убогую и уродливую жизнь в сморщенном разваливающимся теле?





                13

  Как радовался я, получив такого мощного красавца-оборотня! Вот это щедрая Фортуна одарила меня на славу! Что проку от алхимии, гораздо интереснее изучать строение вот такой вот твари! Сколько лет я перечитывал книги, которые касались этой темы! Я пытался понять, как тело человека способно превращаться в тело волка? Если оно имеет такую способность у некоторых людей, то почему бы человеку не научиться обращаться в других зверей, насекомых или даже в птиц! А если человек сможет превратиться в птицу, оставляя на птичьем теле свою первоначальную голову? Я всегда говорил, что человеку нужны крылья.
  Все эти обращения не давали мне покоя. Я мог бы сделать невероятное открытие для всего человечества! И только оборотни могут помочь, только они могут обращаться. Конечно, если я найду способ обращать людей в животных и птиц, меня сочтут колдуном. Ограниченные умы! Сколько пользы принесло бы людям это открытие! Как легко можно было бы перемещаться с места на место, обратившись в птицу! И я не теряю надежду, что это вполне возможно, если люди уже умеют обращаться в волков.
  Я раздел своего оборотня, оставив его без одежды. Оборотень все еще спал. Тот малый был хитер и смекалист, как он помог науке! Я начал разглядывать тело моего оборотня, вплоть до интимных мест. Какое мощное, мускулистое тело было у него, каков был красавец! Какие густые пышные волосы, какие правильные черты лица! И намека нет на то, что перед тобой оборотень, ни малейшего следа. Я оттянул ему губу — ровные белые зубы, никаких клыков. Наверняка мальчуган обманул меня, прохвост, забрав последнего, хоть и мелкого, оборотня, и подсунул обыкновенного мужика. Я проклинал его. И вдруг исследуемое тело открыло глаза. И глаза такие жуткие, что я вмиг понял, что мальчишка не соврал, передо мной адское создание. Я отошел подальше и отвел взгляд, чтобы он не наслал на меня чары. Оборотень дернулся и понял, что скован цепями с острыми серебряными шипами. Он зарычал.
  — Кто ты? Какого черта держишь меня здесь?!
  — Успокойтесь, господин оборотень, — доверительно сказал я, отойдя еще дальше, — я всего лишь ученый, который исследует человеческое тело, способное принимать облик волка...
  — Что?! Немедленно отпусти меня! — взревел оборотень так, что у меня едва не заложило оба уха.
  — Я никак не могу этого сделать, господин оборотень, — заискивающе сказал я. — Вы должны послужить во благо человечества... Возможно, в дальнейшем, благодаря моим опытам, люди начнут превращаться не только в волков, но и в птиц...
  — Жалкий идиот! — заорал оборотень. — Ты дорого заплатишь за свои нелепые шутки!
  От него исходила такая чудовищная темная сила, что меня едва не отбросило к стене. Что-то потустороннее, наводящее ужас.
  — Я хочу посмотреть, как тело человека обращается в тело волка, — пролепетал я. Честно говоря, мне было очень страшно находиться вместе с адской тварью. Зря я отпустил мальчишку, тот был хотя бы не так агрессивен.
  Оборотень захохотал.
  — Хочешь посмотреть? Сейчас посмотришь! — он зыркнул глазищами, и цепи, сковывавшие его, упали. Я прирос к полу. Я остался один на один со зверем, выпущенным из клетки.
  — Так смотри! — заревел он.
  Я увидел, как кости его ломаются, как изо рта показались клыки, а из ногтей — когти, как тело покрывается густой волчьей шерстью, а глаза загораются зеленым пламенем...


  Назаниль куда-то пропал, мое сознание прояснилось. Никто больше не повелевал моим мозгом. Я почувствовала свободу, будто аркан сняли с шеи.
  — Мэлорм, Мэлорм...
  — Ты звала меня? — он был за моей спиной.
  — Где ты был? — спросила я.
  — В церкви.
  — В церкви?!
  — Да. Распугал всех и неплохо позабавился.
  — Грешно...
  — Ты МНЕ говоришь о грехе?! Моя душа продана аду и этого уже никак не изменить. Твоя, думаю, если не станешь проклятой, попадет в чистилище. Хотя, если нас не убьют, наши души останутся при нас. Зачем звала меня?
  — Мэлорм, я соскучилась...
  — Да неужели? Проводя ночи в постели Назаниля?!
  Я закрыла глаза. Бесполезно было что-то доказывать ему.
  — Как мать, — уточнила я.
  — Вот оно что! Волчицы бросают своих детей, когда те достигают самостоятельного возраста. А еще... им все равно в период течки.
  Он схватил меня и начал целовать. На этой ноте появился Назаниль. Он был абсолютно голый. Я вскрикнула. Волчата притихли.
  — Почему бы и нет, когда мужчине есть, что показать? — с вызовом посмеявшись, сказала Мелисса. Назаниль гневно посмотрел на Нолана:
  — Зря ты это сделал, звереныш!
  Он занес над мальчиком кулак, но я заслонила его собой. Мои глаза случайно упали на вставшую плоть Назаниля. Я покраснела и отвернулась. Он отбросил волосы с моего лица, довольно нежно, и поцеловал в губы.
  — Стасия всегда защищает детей, она привыкла спать с детьми! — ляпнула Мелисса. Назаниль прошел мимо нее, бросив недовольный взгляд. Мелисса пожирала его глазами, особенно причинное место.
  — Можешь отправляться вслед за ним, я не ревнива, — сказала я Мелиссе, в первый раз в жизни решив дать отпор. — Да, я люблю спать с детьми, я им хотя бы нужна.
  Я взяла Мэлорма за руку и увела с собой...


  "Наверное, нет такой силы, которая бы одолела Назаниля", — печально думали мы с Ноланом. Назаниль понял, что против него созрел заговор и мы хотим его извести, по крайней мере, Нолан так точно. Теперь он будет зорко следить за нами.
  Мне снился дурной сон. Будто мать входит в дом с корзиной и вываливает передо мной человеческие внутренности:
  — На вот, жри, теперь тебя только так можно будет накормить!
  Я проснулся, думая, к чему бы это. Рядом молча сидел мой двойник с грустными глазами. Я понял — ни к чему хорошему.




                14


  — К нам идет черный смерч, что вы об этом скажете? — спросил меня лекарь.
  — Черный смерч, вы о чем? — спросил я.
  — О том, от чего вымирают города и деревни. О той семейке оборотней, о которой ходят слухи. Там, где появляется она, города и селенья становятся мертвыми.
  — Вот как? — спросил я. — А как выглядит эта семейка, вам не говорили?
  — Вроде бы два мужчины, один постарше, другой помладше, также две женщины и вроде бы двое детей, — ответил лекарь.
  — Вы оказали мне неоценимую услугу, — ответил я. — Огромное вам спасибо. Нужно устроить проверку для всех, кто въезжает в город. С божьей помощью, мы изловим этих тварей и избавим мир от скверны, которая губит род людской. 
  — Ваши бы слова до Бога! — сказал лекарь. — Сколько народу гибнет! От бубонной чумы столько не умирало.
  Я должен был как следует подготовиться ко встрече с этими тварями. В том, что я поймаю их, в этом у меня не было ни малейшего сомнения. Я всегда полагался и рассчитывал на помощь Господа Бога своего — Иисуса Христа. Он никогда не оставлял меня без помощи. Я посвятил жизнь служению ему и борьбе с нечистью.
  Я не желал сразу убивать тварей. Я хотел поймать их, допросить, заставить сознаться во всех грехах. Все-таки раньше они были людьми. Каждый имеет право покаяться перед своей смертью.
  Я собрал людей. Вооружил их оружием против этих тварей. Всех въезжающих тщательно проверяли. Попалась одна похожая семья. Я подверг этих людей пыткам, но выяснилось, что это были вовсе не они. Что поделать, значит Господу было угодно провести их через эти строгие испытания. Кто я такой, чтобы спорить с волей Господа? Доставили еще две семьи, которых я также подверг пыткам. Но и они оказались не теми людьми.
  — Но вот, Господь все-таки не оставил меня и привел ко мне тварей. Попалась семья, где все ее члены были красивы нечеловеческой красотой. Демоницы были с такими лицами и волосами, что глаз невозможно отвести. Вот оно, изобретение Дьявола! Я заставил всех присутствующих креститься и читать молитвы к Господу нашему Иисусу Христу. Мужчины тоже были прекрасны потусторонней красотой, такими же были и их дети. Глаза у всех горели адским огнем, такая страшная темная сила исходила от них, что душа впадала в настоящий ужас. Но на меня это не действовало — меня вела длань Господа, и поиски Дьявола были мне не страшны. Всех шестерых заковали в кандалы для пыток и отправили в темницу.
  Пытали демоницу с каштановыми, вьющимися, как змеи, волосами. Она скакала, как одержимая, рвалась, звенела цепями. Ее пытали каленым железом, сажали на дыбу, но она лишь хохотала и осыпала проклятиями. Наверное, Дьявол затмил ее чувства и она не ощущала боли. Я вспомнил, что читал однажды, как этим тварям может нанести вред только серебро. Я приказал заменить каленое железо на серебро. Тварь стала орать и извиваться, а кожа ее шипела, как выводок змей.
  — Сознаешься ли ты, что умеешь обращаться в волка? — спросил я.
  — Да! — закричала она, довольно нагло для своего положения. — Я умею обращаться в волка! — и добавила оскорбления в мой адрес.
  — Признаешься ли ты, что убивала людей? — снова спросил я.
  — Да, убивала! — орала она. — Многих убивала!
  — Раскаиваешься ли ты перед Господом в содеянном? — задал я вопрос.
  — Нет, не раскаиваюсь! — сказала она, и плюнула мне в лицо. Я немедленно обмыл это место святой водой, чтобы демоница не заразила меня всякой скверной. Я приказал приложить к ее плечу раскаленное серебро. Демоница завизжала. Я повторил тот же вопрос. Она снова ответила отрицательно и сказала богохульные слова. Видимо, с ней придется долго работать. В конце концов, в ней еще должна оставаться хоть капля человеческого, и она должна раскаяться в содеянном душегубстве перед Господом нашим.
  Вторая демоница была робкой, кроткой. Сразу же призналась. Сказала, что стала демоницей не по своей воле, что ею овладели темные силы. Что не вкушала человеческой плоти, а питалась трупами животных. Созналась в кровосмешении с собственным сыном! Такое святотатство заставило меня перекреститься и прочесть очистительную молитву. Она много плакала, просила прощения у Бога, раскаивалась, молила пощадить сына и детей. Я обещал ей это в том случае, если они сознаются. Ей же, за кротость и раскаяние, обещал даровать легкую смерть без пыток и мучений.
  Детей также пришлось пытать, ведь это были не дети, а дьяволята. Я, как и в первом случае, применил каленое серебро. Дьяволята плакали и говорили, что сознаются во всем. Один из них сказал, что получил дьявольскую силу не по своей воле, другой — по своей, чтобы отомстить за смерть отца. Они клялись, что не вкушали человеческого мяса и не успели сделать ничего дурного. За честность я обещал даровать им легкую смерть.
  Сын кроткой дьяволицы оказался нагл и дерзок. Он терпел боль и отвечал оскорблениями в мой адрес и в адрес Бога. Он не только не раскаялся в своих чудовищных злодеяниях, но сказал, что гордится ими. Говорил, что презирает весь род людской, хулил Господа, выказывал спесь и гордыню. Хвастался, что Дьявол наделил его вечной молодостью и бессмертием. Насчет бессмертия я засомневался. Мне известно, как погибают подобные твари. Его кощунственный язык я сразу приказал бы вырвать, но моей целью было добиться от него чистосердечного раскаяния. Я оставил это дело на потом, подготавливая новые пытки, перед которыми он не сможет устоять.
  Главный же среди них был, если не самим Дьяволом, так его первым министром, это уж точно. Такая чернота, такой ужас исходили от него, будто я побывал в самом аду. Я почувствовал, что битва предстоит серьезная. Когда его пытали каленым серебром, он хохотал. Казалось, что никакая боль не трогает его. На все вопросы он отвечал, что не собирается передо мной ни оправдываться, ни отчитываться, что я ничтожество. Сказал, что будет держать ответ только перед Диаволом — своим хозяином и господином. Я ответил, что я, может быть, и ничтожен, но со мною сила Господа нашего Иисуса Христа. Я приложил ему на грудь раскаленный серебряный крест. Кожа его зашипела, как змея, и почернела. Тварь эта издала нечеловеческий крик, а потом посмотрела на меня своими глазищами так, что я отлетел в конец помещения и влип в стену. Следом за мной полетел и крест. Я больно ударился спиной о стену, но, как смиренный служитель Господа, я безропотно переносил все тяготы во имя Его. Я знал, что этой твари нельзя смотреть в глаза. Он посмотрел на стул и стул передвинулся сам собою прямо ко мне.
  — Садись, чего стоишь! — захохотал приспешник Диавола. Я начал читать молитвы, но он только хохотал с вызовом и хулил Бога разными словами. Я понял, что демон этот сильный и так просто его не проймешь. Я схватил серебряный крест и приложил демону на лоб. И раскалять не пришлось — крест зашипел, а демон начал кричать и хулить Бога. Он пытался смотреть мне в глаза, но я всячески отворачивался. Я довольно опытен в таких делах и меня он этим не возьмет. Тогда эта тварь собрала свою последнюю силу, и я отлетел прямо под потолок, а потом свалился на бок. Я сломал себе ребро, но боль не пугала меня. Борьба с нечистью — была моей единственной целью. Служение Господу. Я схватил крест и приложил в область сердца. Демон закричал... Снова послышалось змеиное шипение.
  — Кайся, собака! — сказал я.
  Он так разозлился, что сила его удвоилась. Я вылетел, пробив дверь, и чуть не разбил себе голову. Я сломал еще одно ребро.
  Не смотря на увечье, я не прекращал служить Господу.
  Поняв, что от дьяволов никакого раскаяния, разумеется, не добиться, я решил ускорить их казнь на площади, чтобы они вдруг не сбежали, воспользовавшись демонической силой, или не натворили других бед. Всех шестерых должны были завтра казнить на площади. Пронзить сердца серебряным клинком, обезглавить, а трупы сжечь. Пусть горожане празднуют конец черного смерча. Теперь мучения их окончились и никто не будет бояться выходить на улицу с наступлением темноты. Так, с божьей помощью, я положу конец истреблению рода человеческого. И да пребудет с нами великий Господь, не оставляющий нас в своей милости...


  Все мы ехали в клетке, как дикие звери. Мелисса впала в истерику, крича, что не хочет умирать, имея вечную молодость. Стасия тихо молилась. Мэлорм смотрел на Стасию, он был печален и задумчив. Нолан сейчас был похож на моего двойника с грустными глазами. Только у Назаниля было непроницаемое, как камень, лицо, не выражающее ничего. Все мы смотрели на него с немым вопросом и укором, но его лицо по-прежнему выражало бесстрашие.
  Городские мальчишки бежали за нами и бросали в нас камни и комья грязи.
  — Смерть вам, проклятые оборотни! Уж сегодня-то мы вволю посмеемся, когда покатятся ваши головы!
  Мелиссе грязь попала прямо в лицо и она обложила руганью мальчишек.
  Когда мы проезжали по городу, люди крестились. Дети дразнили нас и бросали в телегу-клетку протухшие яйца.
  Такого позора и унижения никто из нас еще, думаю, не переживал.
  — Сдохните, твари! — кричали горожане. — Проклятые душегубы!
  — Вот они! Это оборотни!
  — Оборотней повезли! Черный смерч!
  — Где, где? Дай взглянуть на живых оборотней!
  — Они похожи на людей. Эй, собаки облезшие, покажите-ка ваши клыки, или вам их обломали?
  — Смерть им! Смерть!
  Такие унизительные оскорбления сопровождали нас, пока мы ехали по дороге на эшафот. Вот и пришел твой конец, непобедимый Назаниль. На каждую силу найдется другая сила. Ты погубил себя, а, заодно, и всех нас. Но по делом тебе! За мою мать, за отца Нолана, за сотни людей, которых ты погубил! За такую месть и собственной шкуры не так уж жалко. Я обнял Нолана. Стасия обняла нас обоих и приникла головой к Мэлорму. Мелисса наконец-то замолчала и сидела поникшая, как засохший цветок. И только на лице Назаниля ничего не изменилось. Не дрогнул ни один мускул. Будто это происходило не с ним и он пребывал в совершенно другом мире. Мире бесстрастия.
  Вдали виднелся эшафот. Мы плотнее прижались друг к другу. С каждой секундой эшафот становился виден все отчетливее.




ЧАСТЬ 4

                1

  Я ехала, сама не зная куда. Хотелось сменить место, сменить обстановку, очутиться там, где тебя никто не знает, где о тебе будут судить не по сплетням и слухам, а делать выводы, непосредственно с тобой пообщавшись. «Ах, она... Она представляет из себя то-то и то-то»... Стереотипы, наложенные обществом, аж противно! Я уже не человек, не личность, я — то, что скажут обо мне другие люди, продукт слухов и сплетен. Можно подумать, что другие знают меня лучше, чем я сама себя! Гадко.  Я всего лишь хочу вырваться на свободу из прогнившего мирка, в котором мне душно и тесно, который давит на меня со всех сторон. Мне начало казаться, что я чувствую болезненный запах гниения разлагающихся душ, заражающих воздух своим смрадом. Новое место, новые люди... Да что толку! Люди везде одни и те же, и в новом месте все будет так же, как и в прошлый раз. Разочаровываться снова и снова, снова и снова... Людей не изменить, их гнилостная природа одна и та же, они отравляют жизнь окружающим и самим себе, даже не осознавая этого. Дружба, любовь, доверие — пустая иллюзия, мираж. И мы тонем в этом болоте обмана, без надежды на спасение. Слова, порывы людей ничего не значат, это лишь коварный обман, чтобы мы обманывались снова и снова. Вот, друзья, дающие обеты преданности друг другу... но и года не пройдет, как они друг друга возненавидят и станут злейшими врагами! А эти любовники, которые клянутся друг другу в вечной любви? Пройдет еще немного времени и они будут также страстно клясться в любви кому-то другому, а от прежней страсти не останется и следа. В чем можно быть уверенной, когда все так зыбко и однодневно? Люди всегда непостоянны, они сами не знают, чего хотят и теряют даже то, что имеют. Из-за мыслей об этом, жизнь стала вызывать у меня отвращение. Если все ничего не стоит, тогда зачем вообще жить?
  С детства я представляла людей такими, о которых читала в романах. Людьми, которые умеют ценить дружбу до конца, до конца будут верными своим возлюбленным, своим идеалам. Но это всего-навсего сказка, книжная утопия, и в жизни все по-другому. Всего лишь миг — воспоминание, приносящее боль, и ничего больше. Я не хотела ни с кем заводить дружеских отношений — постепенно разочаровываться, нырять в болото чужой фальши, узнавать истинную сущность человека без прекрас. Я никого не любила, ибо люди искренне не умеют любить и отдавать им свою душу — попусту ее тратить, метать жемчуг перед свиньями. Я навсегда потеряла доверие к людям.
  Я не хотела долго оставаться в каком-либо месте, чтобы на меня не успели повесить ярлык, не считая меня той личностью, которой я являюсь на самом деле. Сегодня я буду здесь, завтра — там. Перекати-поле. Свободна от всех. Никому ничего не должна. Без обид, упреков, лжи, зависти. Без друзей, знакомых, любимых. Без новых разочарований.
  Моя душа была отравлена отвращением к миру. Я безучастно выглядывала из кареты, наблюдая за убожеством вечно суетящихся людей, как в нелепом муравейнике. Я думала о том, что где-то есть сверхлюди — вампиры, оборотни. Прекрасные, вечные. Не такие, каких я привыкла видеть. Их стихия — вечность. Возможно, они умеют любить и хранить преданность до конца? Не на один день. Как я мечтала о встрече с ними! Они бы не дали моей душе сгнить до конца от серой апатии в этом людском убожестве... Но вряд ли это возможно. Мою душу будут точить черви тоски по бессмысленному существованию.
  В этом городе люди копошились по-особенному, как черви в навозной куче. Это большое скопление людей утомляло. Проехать было практически невозможно. Кучеру пришлось остановиться.
  — Эй, что случилось? — спросил мой кучер у пробегавшего мимо чумазого мальчишки.
  — Сегодня на площади казнят шестерых оборотней, никто не хочет такое пропустить! — крикнул он на ходу. Мое сердце затрепетало: "Оборотней!" Долгожданная встреча... Я сунула кучеру монету и пошла пешком вслед за людьми.
  В толпе чуть не началась давка. Я протиснулась настолько, насколько смогла. Люди вызывали отвращение.
  На эшафоте, как на театральных подмостках, стояли осужденные. Издалека они казались настолько красивыми, что захватывало дух. Я ожидала увидеть перед собою монстров. Наверное, мальчишка пошутил и казнят обычных преступников.
  — Кого казнят? — спросила я у торговца, от которого несло рыбой за версту.
  — Оборотней, душегубов, — ответил он. — Им проткнут сердца серебряным клинком.
  Вот это да! Такое доведется увидеть!
  По центру стоял мужчина, а напротив него — молодой парень. Далее,  женщина и девушка, а по бокам — два мальчика. Я с жадностью пыталась рассмотреть семейку сверх людей. Это настоящее чудо!
  — Покончите скорее с демонами! — выкрикнул один из церковников. Палач начал подниматься по ступенькам эшафота. На лице девушки с каштановыми волосами отразился ужас. Женщина обреченно склонила голову, дети испуганно переглядывались.
  Парень закрыл глаза. Только на лице мужчины не дрогнул ни один мускул. Он, будто находился в другом мире, очень далеком, и не осознавал происходящего. Палач подошел к нему и занес меч. Но ударить почему-то не решался.
  — Прикончи его, не медли! — истошно закричал церковник. Неожиданно, мужчина пошевелился, будто очнулся от долгого сна. Он повернул голову в сторону палача и пристально посмотрел на него. Рука палача задрожала и тот выронил меч. Закричав не своим голосом, он побежал прочь, как чумной. Он перелетел через ступеньки эшафота и побежал, не переставая кричать. Мне показалось, что им овладело безумие. Что за власть над людьми имеет этот сверхчеловек?
  — Дьявол! Я увидел в его глазах Дьявола! — кричал палач.
  Толпа издала перепуганный возглас. Люди попятились подальше от эшафота. Среди церковников началась паника. Кто-то начал выкрикивать слова молитвы и выставлять перед собой крест.
  Мужчина на эшафоте сделал шаг вперед, остальные стояли, как статуи, не шевелясь. Он посмотрел на толпу. Священник умолк, воцарилось такое молчание, что было слышно жужжание пролетающей мухи. Толпа оцепенела.
  Мужчина медленно и громко захохотал. В его хохоте слышалось презрение и превосходство. Мне даже показалось, что его волосы светятся адским пламенем. Он развел руки в стороны, как Иисус. Тут с ним стало твориться что-то неладное. Я обомлела. Тело его искажалось, кости трещали. Такого не бывает, это какое-то дьявольское наваждение!
  Я не успела прийти в себя, как с эшафота начали спрыгивать странного вида волки, которые помчались сквозь толпу. Люди кричали не своим голосом, пытаясь спастись. Началась паника и давка. Стоило упасть — тебя тот час раздавили бы. Я еле выбралась живой в тот день. Это было неповторимое и незабываемое зрелище. Честно говоря, в этот день мне захотелось быть одной из них. Тем, перед кем трепещут люди, вместе со своими мелочными пороками, считая, что они вправе судить кого-то другого.


  Мелисса не могла прийти в себя. К ней долго не возвращался ее привычный цвет лица. Она была в глубоком шоке от пережитого. Назаниль победоносно ухмылялся.
  — Я поставил на место толпу этой никчемной саранчи, пахнущей дешевой рыбой, которая решила, что упьется зрелищем моего унижения и кончины! Они, жалкие ничтожества, куча никчемных, копошащихся в навозе червей, думали, что сломили меня, да не угадали! Их примитивный удел — торговать овощами и разводить клопов в своих лачугах.
  — Как ты сделал это? — спросила Стасия, которая тоже с трудом приходила в себя.
  — Со мной силы ада, — Назаниль сверкнул глазами. — Если не будете со мной — эти черви сожрут вас поодиночке, имейте ввиду.
  — А я смогу быть таким же сильным, как ты? — вырвалось у Нолана.
  — Моя сила в веках, малыш, — снисходительно улыбнулся Назаниль. — Ты все еще хочешь покинуть меня, сынок? — он повернулся ко мне.
  Я промолчал, опустив голову. Сегодня я мысленно прощался с жизнью, готовясь к позорной кончине.
  — Не нужно бояться, они слабы передо мной и вера их настолько слаба, что они не способны бороться. Они служат не Богу, а своим мелочным порокам, поэтому у них ничего и не вышло.
  Мелисса упала в обморок от переживаний и ее долго приходилось приводить в чувство. Я был задумчив. Думал, кто я такой, что я есть? Среди людей нет мне места — я изгой. Целую вечность скитаться, спасаясь от преследований, нести с собой смерть...
  Может и лучше было бы мне умереть, но конечно же только не на эшафоте.
  Накрапывал дождь. Мы находились в хижине лесника, которого съели. Скоро нужно будет уходить на юг, где нас никто не знает.
  Стасия оперлась о стену. Она наблюдала дождь. Я подошел сзади. Обнял. Она молчала. Не шевелилась. Мы все много пережили за последнее время. У Мелиссы осталась отметина от раскаленного креста. Назаниль сказал, что знает, что делать, чтобы это прошло. В таком виде нас сразу же схватят. Сейчас я жалел о том, что не такой, как все. Душе хотелось обычного спокойствия и человеческого счастья. А его никогда уже не будет. Дождь навевал грусть. Щенки прижимались друг к другу. Я считал их младшими братьями. Назаниль лежал наполовину обнаженный, эти события вымотали его. Мелисса лежала рядом, склонив голову ему на грудь, ее лицо не выражало ничего, кроме усталости и страха, что палачи вернутся.
  Я слушал дождь.Тихий. Грустный. Что-то было в нем — то, что задевало мою душу. Он заставлял ее тосковать. Капли слезами скатывались с мокрых веток. Мы никогда не будем счастливы. Мы — изгои. Такова плата за вечную молодость и относительное бессмертие. Другими словами: мы будем жить вечно, если кто-то нас не пришьет. Кто-то, кто знает, как это сделать.
  — Все будет хорошо, — проговорил Назаниль. — Скоро мы отсюда уйдем и начнем новую жизнь там, где нас никто не знает.


   2

  Я начну новую жизнь там, где меня никто не знает. Как хочется праздника, восторга, взрыва эмоций! Но все серо, гадко и уныло. Единственное по-настоящему яркое воспоминание за всю мою жизнь — это то, что я увидела на площади. Настоящие оборотни! Захватило дух! Где они сейчас? Куда подались? Как жаль, что я этого никогда не узнаю... Честно говоря, мне хотелось, чтобы произошло именнно так. Чтобы никто не принес этим существам вреда. Они были прекрасны. Идеальны. Я бы все отдала, чтобы быть на их месте! Жизнь, полная захватывающих приключений, а не унылое прозябание в пафосном мирке.
  Я заехала в таверну. Нужно отдохнуть с дороги и подкрепиться. Путь неведомо куда. Куда глаза глядят. Глаза глядят только на тарелку с едой. Путь был далеким.
  Я наелась до отвала. Цыплята были превосходны! Запила их вином. А тут, как в сказке... Напротив сидел тот, из сверхлюдей, с аппетитом уплетая кусок сырого мяса с кровью. Я сошла с ума. Нет, нет, нет — этот взгляд я запомню навсегда. Это он! Этот оборотень заметил, что я внаглую пялюсь на него. Я отвернулась, чтобы не накалять ситуацию. Он снова переключил все внимание на мясо, обгладывая его, как голодная собака. Я опять начала свои наблюдения. Никогда еще в своей жизни я не видела столь идеальной красоты! Я приросла к стулу. Конечности похолодели, руки дрожали. Скоро он уйдет, и я навсегда его потеряю! Я стала в открытую смотреть на оборотня. Он понял, что что-то не так. Я набралась смелости, подошла и села к нему за стол.
  — Здравствуйте... — дрожащим голосом сказала я.
  — Приветствую, — ответил оборотень, облизывая пальцы, по которым стекала кровь. — Могу быть чем-то полезен?
  — Я хотела узнать ваше имя...
  — Мое имя — Назаниль. Если вам оно о чем-то скажет.
  — Глория. Меня зовут Глория.
     Он вопрошающе посмотрел на меня, не понимая, зачем я отвлекаю его от ужина.
  — Я видела вас на площади, я знаю, кто вы...
  Он зыркнул на меня со злобой и занервничал:
  — Вы ошиблись. Вы нигде не могли видеть меня. Я приезжий. Вы меня с кем-то путаете.
  — Не здесь. Там, на площади... Эшафот...
  — Какая площадь? Какой эшафот? — начал еще больше злиться Назаниль. — Вы одна из местных сумасшедших?
  — Я знаю, кто вы на самом деле, я никому не скажу...
  — Отстаньте от меня, я не тот, за кого вы меня принимаете. Мне нужно идти.
  Он встал и вышел. Я совсем отчаялась. Он не хотел идти со мной ни на какой контакт. Ну и пусть! Не вешаться же теперь. Я допила вино и вышла во двор. В темноту. Меня схватили за горло. Душа ушла в пятки. Внутри все обмерло, оборвалось. Оборотень! Это он схватил меня. И почему-то теперь меня его внимание совершенно не обрадовало.
  Двор окутал туман. Вроде, когда выходила, его не было. Чертовщина... Хотя, и со мною рядом не ангел. Мысли судорожно путались, как в бреду.
  — Ты соглядатай, и выслеживаешь меня?! Как дерзко! — он говорил грубо и злобно.
  — Нет, я совсем не та, что вы подумали, господин оборотень, — пролепетала я, когда он позволил мне говорить.
  — Ну конечно, оправдывайся теперь! Ты умрешь!
  Нет! Только не так! Как могло так нелепо закончиться мое общение со сверхчеловеком! И умирать я вовсе не собираюсь. Хотя, это уже не зависит от меня. Я решила приложить максимум усилий, чтобы выбраться из этой передряги, которая рисковала закончиться моей преждевременной гибелью. Я вспомнила, как оборотень поглощал сырое мясо с кровью, облизывая свои пальцы, и представляла, что так же он будет поглощать меня.
  — Господин Оборотень, я вовсе не соглядатай, и не желаю вам зла! Увидев вас на эшафоте, я всем своим существом желала, чтобы с вами ничего не случилось.
  Оборотень усмехнулся:
  — Да? С чего это вдруг? Я ненавижу твой род и несу ему смерть. Вы для меня, как дичь на охоте, финал которой слишком предсказуем. С чего бы тебе желать мне добра?
  — Вы, быть может, мне не поверите, — пролепетала я, как младенец, — но я тоже ненавижу человеческий род, хоть сама являюсь человеком. Люди очень разочаровали меня. Лживые лицемерные твари, так и ждут, чтобы ударить исподтишка...
  — Это правда, — сказал оборотень и злорадно усмехнулся.
  — Я всегда мечтала встретить сверхлюдей, таких, как вы, вы уж явно не такие...
  — О! — оборотень захохотал. — Ты еще не знаешь, какие мы!
  Эта игра в кошки-мышки выбила меня из колеи.
  — Ладно, сказал он, — хотела узнать, какие мы, узнаешь. Но запомни — вздумаешь убежать, или донести — пеняй на себя. Тебя будет ждать немедленная смерть.
  — Что вы, я даже не помышляю о таком...
  Оборотень затормозил карету:
  — Садись! — приказал он.
  Я села. Опасное, захватывающее приключение. Но игра стоила свеч. Мечта сбылась. Он отвезет меня к себе! Я смогу увидеть своими глазами быт и обычаи оборотней! А какие они умеют творит чудеса, я уже видела на площади. Карета тронулась. Может, это мой последний путь. Постараюсь быть благоразумной и не перечить оборотню.
  Мы подъехали к замку, окутанному туманом.
  — Выходи, — сказал он.
  Как в сказке! Я увидела сверхлюдей достаточно близко. Боже, какими они были красивыми!! Все, как дикие кошки, настороженно разглядывали меня.
  — Кто это? — спросила девушка с каштановыми волосами, с неодобрением поморщившись.
  — Это... — оборотень взглянул на меня.
  — Глория, я Глория.
  — Зачем она здесь? — снова спросила девушка.
  — Потому, что я так хочу, — сказал он. — Без моего ведома никто не смеет трогать ее.
  — Она может выдать нас!
  — Ничего, не выдаст, — сказал оборотень и взгляд его не жаждал апелляций. — Это Стасия, Мелисса, мой сын, Мэлорм, волчата — Гарольд и Нолан.
  — Знаете, — сказала я, — я просто хочу написать про вас книгу. Ведь кто-то должен увековечить ваш благородный род в веках?
  Оборотни засмеялись, но смех их был скорее высокомерным. Потом они перестали обращать на меня внимание, как на вещь, которая стоит в доме и всем давно надоела. Я наблюдала за ними. Сделала выводы, что Мелисса влюблена в Назаниля, а он все внимание уделял Стасии, которая игнорировала его и тянулась к Мэлорму, который вроде бы, приходился ей сыном. Наверное, инцест у оборотней в порядке вещей. Мелисса ненавидела всех, кроме Назаниля. Стасия была отстраненной и молчаливой. Внимательно наблюдая за мимикой, я догадалась, что волчата ненавидят Назаниля и Мелиссу и тянутся к Стасии, как к матери. Да и Мэлорм особо не пылал дружелюбием ни к отцу, ни к Мелиссе. Кто знает, какую историю скрывает каждый из них? Раскол внутри семьи. Как интересно. Я ушла в комнату, которую Назаниль предназначил для меня. Спать было невозможно. Разве уснешь, зная, что находишься в самом логове оборотня!
  Замок окутали мрак и тишина. Среди ночи послышался волчий вой. Я выглянула в окно — туман окутывал очертания серых шкур. Они бежали. На охоту. Стрелки часов остановились. Я вышла на улицу. Где те, кто сулит смерть? Какого одинокого путника приговорили они? Желтые листья срывались с веток и падали вниз. Болезненный туман обнимал окрестности. Я смотрела вдаль, в темноту. Неожиданно меня охватило радостное настроение, будто я попала в сказку, как в детстве. Я представила, что я одна из клана оборотней и весь этот огромный, окутанный загадочным туманом, замок, принадлежит мне. Я побежала внутрь. Стала исследовать комнаты. Пока оборотней не было, этот чудесный замок действительно на время принадлежал мне. И я этим пользовалась. И конечно же начала с комнаты женщин! В комнате Стасии было строго, как в монашеской келье, только распятия не хватало. Ничего лишнего. Зато в комнате Мелиссы легко, вычурно, изящно. Каждая комната охарактеризовала свою владелицу как нельзя лучше. Какое огромное старинное зеркало в комнате Мелиссы! Прямо загляденье! Я смотрелась в него и корчила рожи, будто мне было пять лет.
  Какой красивый большой сундук! Наверняка в нем лежит что-нибудь интересное. Если на сундуке нет замка, я обязательно его исследую. Нет замка! Как мне повезло. Я открыла сундук, крышка была довольно тяжелой. Сколько прекраснейших платьев! Какой замечательный вкус у Мелиссы! Про себя я отметила, что у оборотней разные характеры, как и у людей. Мелисса и Стасия — небо и земля. Хотя обе такие красивые!
  Я не могла сдержаться перед искушением примерить эти великолепные платья, да еще и перед таким большим зеркалом. Платье цвета нежной зелени, как оно идет мне! Я покрутилась перед зеркалом — хоть на бал! Но тут мое хорошее настроение сменилось озадаченностью, а потом испугом. В зеркале вырисовывалась фигура женщины. Я задрожала, как осенний лист на дереве. Сзади стояла Мелисса. Она улыбалась. Но что сулила эта улыбка, можно было лишь догадываться. Думаю, что ничего хорошего для меня. Мелисса сделала шаг в мою сторону:
  — Чувствуешь себя королевой? Хозяйкой в этом замке? А тебе говорили, что чужие вещи без спросу брать нехорошо?
  — Я не... — бормотала я.
  Мелисса сделала еще один шаг в мою сторону. Хоть она была почти моего роста, сейчас я чувствовала себя совсем маленькой и ничтожной. Губы обжог поцелуй. Я была в шоке, потому, что никогда не целовалась с женщиной. Я почувствовала вкус мяса на губах, которое она, очевидно, только что поела. Я предположила, что мясо это человеческое, и меня инстинктивно смутило. Мелисса рассмеялась мне в лицо.
  — Привыкай, ты же хочешь быть, как мы. Это удел не слабых и малодушных.
  Она толкнула меня ладонью в грудь, и я завалилась на кровать. Мелисса начала рвать на мне одежду.
  — Вам не жаль такое красивое платье? — пролепетала я, чтобы хоть как-то отвлечь ее внимание, но она лишь смеялась. Лиф платья был разорван. Мелисса не собиралась останавливаться.
  — Оставь ее! — сказал кто-то.
  Появился Назаниль. "Слава Богу!" — подумала я. Хоть это был самый сильный и опасный из оборотней, почему-то мне казалось, что он не причинит мне зла.
  Мелисса испуганно, изменившись в лице, обернулась к Назанилю:
  — Я что, не имею права поразвлечься?
  — Не имеешь. Она моя. Я ее привел. Ищи подружек себе сама. Кроме того, я не думаю, что эта девушка в восторге от твоих ласк.
  Мелисса капризно надула губы и ушла с недовольной миной, хлопнув дверью. Тут я заметила, что обнажена, вспыхнула, и закрылась руками. Назаниль делал вид, что не обращает внимания на мою наготу. Он рассмеялся и спросил:
  — Ну что, не передумала еще жить с нами?
  — Нет, — вырвалось у меня. Я выбежала из комнаты, прикрывшись остатками платья.



3

    — Сила и власть! — говорил Назаниль и глаза его горели.
  Я с жадностью ловила каждое слово.   
  — Посмотрите на людей, как они жалки! Облеченные в зависимую, стареющую и гниющую плоть. Они все сделают, чтобы продлить свою ничтожную жизнь в изможденном дряхлом теле, разваливающемся по частям. Ой, у меня болят почки! А у меня разлагается печень! А я сломал ногу и на всю жизнь остался калекой! А умирать все равно не хочется никому, даже тем, чьи тела передвигаются еле-еле и они уже одной ногой в могиле, изможденные старостью и морщинами до такой степени, что уже не похожи на себя. Вам не противно? Как приятно чувствовать свое превосходство над убогими! Знать, что ты не один из них, а нечто другое. Прекрасное, сильное, совершенное! Их жалкая плоть — только пища для нас. Мы не оставляем им выбора, как они не оставляют выбора животным, которыми питаются. Они считают их низшими существами. Мы — низшими существами считаем их.
   Я с восхищением смотрела на прекрасное лицо Назаниля, он был великолепен!
  — Простите, как вы стали оборотнем? — осмелилась спросить я. Назаниль посмотрел на меня, как на несмышленого ребенка.
  — Да, кстати? — спросила Мелисса. На меня она смотрела с явным неодобрением.
  — Много веков назад, когда я совсем отчаялся в жизни, с трудом влача свой жалкий век в немощной плоти, а псалмы и молитвы для меня были делом бесполезным, я встретился с очень странным и очень красивым человеком. Я стал его любовником. Я не могу сейчас передать все те чувства, которые испытывал к нему. Он признался мне, кто на самом деле, и спросил, не хочу ли я стать таким, как он. Конечно же я согласился! Такая удача выпадает один раз на миллион. Какой же человек в здравом уме предпочтет слабость, старение и смерть силе, вечной молодости и бессмертию! Я сознательно выбрал для себя, что хочу стать таким, как он. Это не было сделано насильно или исподтишка.
  — Как ты поступил с нами, — сказала Стасия. Назаниль поспешил замять эту тему.
  — Где сейчас тот, кто тебя обратил? — спросил Мэлорм.
  Назаниль пожал плечами.
  — Я и сам не знаю. Он сказал мне, что у меня свой путь и навсегда покинул меня.
  — А как стали оборотнями остальные? — спросила я.
  — Мэлорм — мой родной сын, остальных сотворил я так, как может сотворить оборотень оборотня, — ответил Назаниль, будто сделал мне одолжение.
  "Эх, если бы он и меня также сотворил! Смею ли я надеяться на такое счастье!"
  Все разбрелись по своим делам, я вышла в сад. Мне захотелось прогуляться в окрестностях и я пошла, как говориться, куда глаза глядят. Я увидела маленького мальчика возле реки, который сидел и смотрел в воду с печальными глазами.
  — Чего ты сидишь здесь, мальчик? — спросила я. — Почему ты такой печальный? Где твои родители?  Мальчик поднял на меня грустные глаза, в которых отражалось синее небо.
  — Мою маму сегодня ночью растерзали волки, — сказал он. — Но я знаю, что это были те волки, в которых превращаются люди. И я знаю, что ты с ними! Ты хочешь растерзать моего больного дедушку, чтобы я остался совсем один. Будь ты проклята!
  Он побежал прочь. Бежал и плакал навзрыд. Я была поражена очень неприятной встречей с мальчиком. Неприятный осадок остался надолго. Мысль об оборотнях больше не вызывала такого бурного восторга. Я думала о том, что сегодня ночью оборотни оставят сиротой еще какого-нибудь маленького мальчика. Мысли об этом угнетали. Настроения не было. Я ходила по темному замку. На душе было мерзко. Я увидела фигуру, выросшую из темноты, обернутую серым плащом. Стасия. Я даже испугалась.
  — А... Почему вы не на охоте? — спросила я.
  — Не вкушаю человеческого мяса, — ответила она. — Я не проклята.
  — То есть, как это?
  — Проклятый тот, кто ест человечину, я — нет.
  — Но вы же оборотень? Бывают добрые оборотни?
  — Я питаюсь только мясом животных и птиц, — отвечала Стасия.
  — И вам не хочется быть, как они? — спросила я.
  — Я борюсь сама с собой и пока еще не сломалась. Если я стану нести людям смерть, то лучше убью сама себя.
  Почему-то ее слова задели меня до глубины души. Я поняла, что все это далеко не так красиво, как казалось мне раньше.
  — Зачем вы тогда стали оборотнем?
  — А меня кто-то спрашивал?
  Долгие годы я скиталась по городам, спасаясь от преследований Назаниля. Но вышло так, как вышло...
  — И вам никогда не хотелось стать оборотнем?
  — Разумеется нет! Ты думаешь все так прекрасно, как кажется? Все мишура! Ты проклят и принадлежишь аду. Как иногда хочется покоя и простого человеческого счастья... Но ты изгой, ты должен постоянно скрываться, постоянно убегать... Возможно, даже от самого себя...
  Я глубоко задумалась. Две стороны медали.
  — Назаниль — опасный и сильный. Он всех нас держит под своим влиянием. Но, думаю, придет такой день, когда даже он не сможет нас удержать...
  Я ушла к себе. В ушах стоял волчий вой и шум ветра. В первый раз в жизни я показалась самой себе чужой и одинокой. Я это не я. Как я могла восторгаться теми, кто несет с собой боль и смерть? Меня очаровала сверхъестественная сила, красота, идеальней которой я еще не видела, вечная молодость и бессмертие. А что будет с тем маленьким обездоленным мальчиком, у которого в жизни никого не останется?
  Я выглянула в окно. Тусклая луна нахохлилась, будто думая о том же самом. С ветки сорвался одинокий, желто-красный, как яблоко, лист. Он упал вниз, как еще одна чья-нибудь жизнь, как один из этих одинаковых неприметных листов, которые затопчут ногами.
  На следующий день я снова вышла на улицу. Попала в деревню, в которой стоял крик и плач. Бежала девушка, сама не своя, крича:
  — Убили! Они убили его!
  Быть может, убили ее любимого? Брата? Или сына? Отца?
  Цвет осени окрасился в траурный цвет похорон. Мне стало противно и страшно. Скоро кто-то еще лишится своих родных, близких, любимых. Зачем нужна молодость и бессмертие, когда она несет другим смерть и боль? Мне зверски захотелось все это немедленно остановить. Помочь этим несчастным людям, хотя бы тем, кто остался в живых. Быть может, это моя миссия, посланная небом? Как помочь людям? Убить зло. Убить, уничтожить Назаниля. Как тогда, на площади, я всеми силами желала спасти его, так и сейчас, всеми силами мне захотелось его погубить. Злобный, эгоистичный, беспощадный, не знающий любви и сострадания. Нет в нем ничего человеческого. Мне стало стыдно. Я почувствовала себя предателем своего рода, потому что мои симпатии были на стороне оборотней. И я решила искупить свой грех. Я положу конец злу — убью Назаниля. Я слышала, что оборотня можно убить серебряным клинком в сердце. Я выменяла в лавке драгоценный перстень на нож с серебряным клинком. Берегись, Назаниль, теперь тебе не избежать кары! Я пробралась в спальню Назаниля. Момент был волнительный, конечности дрожали. Назаниль крепко спал. Ворот его рубашки был приоткрыт. Он был обворожительно красив. Да что мне до его красоты, которая сеет смерть! Я занесла над грудью оборотня нож. Внезапно он открыл глаза. Я отлетела к стене, но набросилась на него с ножом второй раз, зная, что терять мне теперь уже нечего. И снова отлетела к стене, влипнув в нее так, что уже не смогла встать. Нож выпал. Оборотень захохотал. Я представила его силу, если одним только движением глаз он может отбросить человека в другой конец комнаты.
  — Жалкая дурочка! — сказал Назаниль. — Ты возомнила себе, что так легко сможешь убить Меня? Наивно! Даже самые опытные церковники не могли справиться со мной, ибо я — порождение зла. Ты же сама видела, что я творил на площади? И у тебя хватило наглости тягаться со мной? Ты глупа. Стало жаль людишек? Почему бы тебе с таким же успехом не пожалеть курицу, которой отрубили голову? Кстати, многие птицы мне кажутся куда умнее людей. Отчего бы тебе не пожалеть несчастную скотину, которую ты жуешь, не краснея? А знаешь, ведь у нее могли остаться маленькие детеныши. Но тебе на это все равно, потому, что ты хочешь жрать! Вот и я хочу жрать! — он хлопнул кулаком по столу. — Я непременно убью тебя, только в другой раз. А сейчас убирайся, ты прервала мой сон!
  Я поднялась и пулей вылетела из его спальни. Теперь моя песенка спета. Нужно уносить ноги, пока он не проснулся и у него не появилось настроение прикончить меня. Да, убить Назаниля — наверное самая глупая затея, которая только могла прийти ко мне в голову. Я мчалась, как ураган. В деревню.
  — Мне нужен самый опытный охотник! — кричала я, но на меня никто не обращал внимания. Люди были заняты своим горем и похоронами. Хоть бы нашелся человек, у которого мозги бы находились в нужном русле! Я заметила подростка, одиноко стоящего возле стены, и молча наблюдающего за похоронами.
  — Мальчик, ты можешь отвести меня к дому самого опытного охотника? Это очень важно.
  Подросток согласился, так как все равно слонялся без дела. Я вошла в дом даже без стука.
  — Вы охотник?
  — Да, — ответил человек лет сорока. — А вы кто?
  Я закрыла дверь.
  — Дело очень важное. Вы должны помочь. Мы можем остановить все эти смерти.
  — Это невозможно, — угрюмо ответил охотник, занимаясь своим делом. — Сам Сатана разгулялся.
  — Возможно. Нужно убить оборотня и смерти прекратятся. Я знаю, где его логово и как убить его.
  Охотник серьезно посмотрел на меня:
  — Вы шутите?
  — Какие уж тут шутки! Серебряный клинок в сердце.
  — Я слишком беден, чтобы иметь серебряные клинки, — ответил охотник.
  — Я в лавку! Я мигом!
  Нельзя было терять ни минуты. Я заложила последний перстень и купила большой серебряный наконечник, который охотник прикрепил к древку копья. Мы пробрались в замок — логово оборотня. В замок с посторонним человеком заходить было рискованно. Мы спрятались в кустах. Рано или поздно Назаниль выйдет. Мы сидели в засаде довольно долго, но Назаниля-таки дождались.—
  — Назаниль! — окликнула я. План был таков: я отвлекаю оборотня, а охотник бросает копье в спину, чтобы оборотень не отшвырнул его взглядом в другую сторону. Копье пройдет через сердце, войдя в спину, выйдя из груди. Охотник знает свое дело. Он ходил на диких зверей и ни разу в жизни не промахивался. Если он допустит осечку — нас будет ждать неминуемая гибель.
  Но что случилось со мной... Увидев глаза Назаниля, я поняла, что не смогу позволить ему умереть... Что за дьявольская сила была в них! Я попыталась схватить копье на лету, но даже дотронуться до него не успела. Меня пронзила адская боль, а дальше я ничего не помнила...




                4

  Я открыла глаза. Беспокоила зверская боль в плече. Трясло. Мы ехали в повозке. Кто это, мы? Возле меня сидели два очень красивых парня с женскими лицами. Один лет двадцати, другой — постарше. Рядом две девочки лет десяти. У всех были очень знакомые лица. Люди не заметили, что я пришла в себя и продолжали свою беседу.
  — Зачем мы взяли ее с собой? — злобно сказал парень женским голосом (я узнала в нем переодетую Мелиссу). — Прикончить эту тварь, чтобы не портила нам жизнь.
  — Нет, — беспрекословно сказал человек на козлах (голос несомненно Назаниля) — она — моя прихоть.
  — Из-за твоих прихотей мы все должны страдать и устраивать этот нелепый маскарад, чтобы спастись от обозленных, ненавидящих нас, крестьян? — снова сказала Мелисса. Я поняла, что девочками были наряжены волчата. Они были похожи на двух хорошеньких куколок.
  — А, если бы охотник не промахнулся?
  — Но он промахнулся, — ответил Назаниль.
  Промахнулся?! Я думала, что это я не дала копью достичь цели...
  — Кроме того, она теперь одна из нас, хотите вы этого или нет.
  Одна из них?! Странная, как гром, догадка, осенила меня. Да, и самое хорошее оружие дает осечку. Охотник промахнулся. Мое плечо болит не из-за того, что его пронзил клинок копья... Это болит укус. Назаниля... Я теперь —  оборотень... Осознав это, я снова лишилась чувств...


  Один раз со мной случился странный случай. Видал я виды, но чтобы такое... Смолоду я был силен и кичился своим превосходством перед сверстниками. Не было ни одного молодого парня, которого я бы не смог превзойти по силе и ловкости. Кто знал меня, конечно же не связывались. Поэтому я ходил по тем местам, где меня никто не знал и провоцировал молодых людей, чтобы показать им свое превосходство. Это тешило мое эго и я еще раз доказывал самому себе, что мне нет равных. Я возомнил себя едва ли не Богом. Ну, полубогом уже так точно. Все было, как всегда. Я вышел победителем и, опьяненный превосходством, шел, вызывающе крича:
  — Ну, давайте! Кто бросит вызов мне, самому Богу?
  Внезапно из-за кустов вышел молодой красивый парень. Он смотрел на меня заносчиво и ухмылялся. "Дурак", — подумал я, — "еще не знает, с кем связывается!"
  — Дурак, — сказал он, будто прочитав мои мысли. — Еще не знаешь, с кем связываешься!
  Я нагло рассмеялся ему в лицо.
  — Парень, шел бы ты отсюда подобру-поздорову, пока цел и не успел окончательно разозлить меня, — сказал я.
  — А что ты мне сделаешь? — ухмылялся парень, скрестив руки на груди. Его заносчивость начинала выводить меня из себя.
  — А то, что мне Бог дал недюжинную силу и тебе не поздоровится, — сказал я.
  — Тебе Бог, а мне — Дьявол, — сказал парень, все также нагло ухмыляясь. "Что он себе позволяет?" — подумал я.   
  — "Да он насмехается надо мной! Пора показать этому наглецу, кто в доме хозяин!"
  Я набросился на парня, не помня себя от бешенства, и улетел так, что влип в дерево, с которого посыпались листья, будто была глубокая осень.
  — Ну, что, понял, кто в доме хозяин? — засмеялся парень. Я рассвирепел окончательно, даже не веря в очевидное поражение. Я снова накинулся на парня. Он подкинул меня с такой силой, будто бы я был маленьким камешком и я улетел так высоко, что повис едва ли не на кроне дерева.
  — Хочешь еще что-то сказать мне? — хохотал парень, которому доставляло явное удовольствие глумиться надо мной. — Слезай с ветки, я подожду.
  — Слезу и убью тебя! — кричал я, потрясая кулаком сверху.
  Парень пропустил мои слова мимо ушей. Он сел под дерево, оперся о ствол спиной, подбил пробегавшего мимо зайца по голове камнем и начал есть тушку, разрывая шкуру зубами. Я сразу же подумал, что здесь какое-то нездравое и нехорошее дело. Но этот парень так унизил и оскорбил меня, не знавшего поражения, что мне хотелось во что бы то ни стало придушить его. Я начал спускаться с дерева, пока он ел дохлого зайца, похрустывая ушами. Я запрыгнул ему на шею прямо с дерева и вцепился в волосы. Руки мои затем сжали его горло. Парень встал, раскрутился, и я летел почти до самого озера, едва не свалившись в воду. Поднявшись, я помчался на то же место, решив уничтожить противника любым способом. Но его под деревом уже не было, а на том месте сидел волк и доедал тушку зайца. Я опешил. Волк обернулся, и посмотрел прямо на меня человеческим взглядом, а глаза у него были точь-в-точь, как у того парня. И горели они адским огнем, проникающим в самую душу, что аж кровь стыла в жилах. И улыбка напоминала ухмылку того парня. Улыбка волчьей пасти! Я побежал без оглядки, мне навсегда перехотелось кому-то что-то доказывать. Больше я никогда никого не задирал и ни с кем никогда не мерялся силами. Честно говоря, я до сих пор думаю, что встретился тогда с самим Дьяволом. И мне еще очень повезло, ибо Дьявол не любит, когда его дразнят... 


  То, что я изначально считала благословением, показалось мне сейчас отвратительным проклятием. Что за сила таилась в глазах Назаниля? Которая помешала нам осуществить свой план? И охотник, который никогда в жизни не промахивался, промахнулся... Чары... Теперь я, как они. По делом мне, дурочке! Не лезь в то, чего не знаешь.
  Но можно же как-то жить, не убивая людей? Стасия же живет? Буду, значит, как она. Сбылась мечта идиотки!
  Я давно заметила, как лошади неадекватно реагируют на оборотней, а наш конь везет повозку, наполненную оборотнями! Насколько тяжело ими управлять! Но Назанилю подчинялись даже кони, он, как удав, завораживал их взглядом.
  — Стоп! — Назаниль притормозил коня. Посреди дороги лежал разодранный труп.
  — Хм, — хмыкнул Назаниль. — Кто-то неплохо постарался и без нас... Здесь есть оборотни...
  — Может, свернем обратно? — спросила Мелисса.
  — Я никого не боюсь, и не собираюсь ни от кого прятаться, даже, если встречу себе подобных, других. Едем дальше. Красота, молодость, смерть...


5

  Небо обложило серыми тучами. Накрапывал дождь. Вокруг тоже было серо и уныло. Да здравствует серая, унылая вечность, наполненная скитаниями, чужой болью и смертью! Как манила ты вначале ярким праздником! Быть может, в этом-то и состоит изначальная уловка Дьявола — завлечь неискушенную душу, поймать на крючок.
  Дул ветер. Какая-то нищенка, в натянутом на глаза капюшоне, тянула изможденную руку к повозке:
  — Уезжайте отсюда! Здесь гуляет Смерть!
  — Мы не боимся смерти! — усмехнулся ей в ответ Назаниль, и мы поехали дальше. Как во время бубонной чумы — здесь гуляет Смерть. Но несем ее мы. Мы —  бубонная чума. Печально заскрипели колеса, будто ехала траурная карета. На душе было тошно и гадко. Я перевернулась на другой бок, чтобы не так сильно болела рука. Ветер дул прямо в лицо.
  По приезду мы сразу же купили дорогой замок. Для Назаниля деньги никогда не были проблемой. Его взгляд насылал такие дьявольские чары, что ему могли продать все, что угодно, даже, если в его кармане не было ни одной монеты.
  — Надоело бегать в костюме девчонки! — возмущался один из волчат. Я постоянно путала их по именам.
  — Сам ты девчонка!
  Мелисса вертелась перед зеркалом, чтобы удостовериться, идет ли ей мужской костюм. В зал залетела бабочка. Она билась об стены, не находя выхода.
  — Вот было бы хорошо, если бы весь зал был полон таких бабочек! — сказала Мелисса.
  — Осенью бабочки большая редкость, — заметил Назаниль.
  Эта бабочка напоминала мою собственную душу, по глупости залетевшую в это логово, где теперь ей суждено увянуть.
  — Ложись спать, — я почувствовала на своей спине руку Назаниля и сбросила ее. Не хотелось ничего. Я погубила себя. Что теперь имеет значение!..


  Ночью мы бежали на охоту. Я, Назаниль, Мелисса. Нас сопровождали волчата. Наперерез выскочила стая. Я сразу понял, что они — такие, как мы. Пока мы подозрительно и недоверчиво косились друг на друга, сцепились волчицы. Мелисса и волчица из той стаи. Назаниль бросился на защиту Мелиссы, и вскоре мы уже все грызлись друг с другом. Испуганные волчата убежали домой. Силы были неравные. Нас было трое, а их вдвое больше. Хоть Назаниль дрался за троих, противники тоже были довольно сильны. Мы дрались до тех пор, пока обе стороны не обессилили. Тогда мы все подумали, что эта встреча не будет последней...


  Пишу эти строки и до сих пор содрогаюсь. Смогу ли я когда-нибудь выпросить у тебя прощение, Господи, за свои неотмоленные грехи.
  Служила я в монастыре. Как-то, посреди ночи, раздался стук в ворота и женский голос попросил о помощи. Это была молодая девушка, очень красивая, с каштановыми вьющимися волосами. Она сказала, что очень нехорошие люди гонятся за ней и хотят убить. Попросила позволения некоторое время переждать в нашем монастыре. Ну и как я могла отказать!
  Когда эта девушка, красивая, как ангел, вошла, со стены упало распятие. Тогда я не обратила на это никакого внимания, подумав, что его плохо прикрепили.
  Девушка была тихой и кроткой, она сразу же расположила меня к себе. Сказала, что будет выполнять любую работу, чтобы не есть даром хлеб. Я отвела ей место для жилья.
  Ночью меня начали мучить странные вожделенные сны, чего раньше никогда со мною не было. Мы то здесь и мужчин в глаза не видим, не то, чтобы думать о плотских утехах.
  И вот, ночью, чудится мне, что чьи-то руки ласкают меня под рубашкой, возбуждая навеки похороненную обетом страсть. Я гоню от себя эти мысли, пытаюсь проснуться, но веки настолько отяжелели, что я не могу их раскрыть. Руки продолжают гладить мою грудь, опускаясь все ниже. Я пытаюсь сопротивляться, но тело не слушается меня. Я в сладкой истоме. Кто-то целует, водит языком по моему животу, бедрам, опускаясь все ниже и ниже.
  Господи, какой грех! Рука не поднимается это писать... Я пыталась читать молитвы, чтобы отогнать наваждение, но слова путались, а язык стал деревянным. Я приоткрыла глаза — на мне сидела эта женщина с распущенными каштановыми волосами, как ведьма, голая совершенно! Она терлась своей грудью о мой живот, а потом лицо ее опустилось мне между ног. Я ничего не могла с ней поделать, а потом, к своему греху, стыду и ужасу, не хотела... Эта женщина возбудила меня так, что я едва не начала кричать. Много лет я не испытывала чувственных наслаждений. Утром, когда я проснулась — не было никакой женщины, и даже намека на то, что она здесь была. Я побежала к ней в келью — она спокойно спала у себя. Я устыдилась своего сна и весь день прятала от нее глаза. Она спрашивала, что нужно сделать, и безропотно все исполняла. Распятия на многих стенах начинали шататься и я ругалась на то, что их плохо прибили. На следующую ночь я видела такой же сон. Опять эта женщина, полностью голая, гладила меня везде и ее пальцы скользили между моих ног, доводя меня до неистового оргазма. Я смотрела на ее полную грудь, и мне очень хотелось коснуться ее, но я не решилась. Эта женщина не отпускала меня, а наутро снова никого не было. Кроме того, моя дверь оставалась заперта на ключ, поэтому никто не мог войти. Я еще больше устыдилась за свои подсознаительные фантазии. В этот день многие распятия валялись на полу.
  На третью ночь сон повторился. Он начал мне все больше нравиться и все больше возбуждать. В этот раз я полностью отдалась ее ласкам и ласкала ее в ответ, трогала языком ее соски и то, что пониже. Я находилась будто в раю, забыв о грехе и Боге, предалась содомии!
  Утром все распятия валялись на полу. Она выполнила всю работу, как обычно, и ушла к себе.
  Был поздний вечер, но мне не спалось. Было ощущение, что происходит что-то странное, что-то нехорошее. На душе было тревожно, неспокойно. Я решила помолиться перед статуей Иисуса, но статуя резко с грохотом упала и разбилась, едва меня не убив. Дверь открылась и оттуда потянуло осенним холодом. Там гулял ветер, дверь начала скрипеть. По полу, задом наперед ползло распятие, оно с силой ударилось об стену и разлетелось.
  — Господи... — только и проговорила я. Влетели желтые осенние листья (хотя на дворе стояла весна), закружились прямо под куполом, вместе с листами бумаги, на которых были написаны псалмы. Будто издалека, доносились визгливые женские голоса. Эта женщина, с разлохмаченными волосами, вошла  совершенно обнаженная. Я поняла, что под видом этой женщины, в монастырь проникли демоны. Я хотела прочитать молитвы, но рот стал деревянным. Крест бессильно упал с моей груди к ногам. Женщина победоносно и вызывающе мне ухмылялась.
  — Вот, чего стоили все твои обеты, — ликующе произнесла она, — я разбудила в твоей душе страсть и теперь ты позабыла все слова молитв, ничтожная рабыня! Ты сгниешь здесь, постареешь и умрешь, лишенная всех радостей жизни, а я навсегда останусь молодой и прекрасной, буду нести страсть и наслаждение, — она хохотала мне в лицо. — Как ты жалка! Умри, лишенная всего!
  В моих глазах потемнело. Все стало кружиться вместе с осенними листьями и бумагами с псалмами, ноги подкосились. Я упала в обморок. Когда я очнулась, женщины уже не было, а несколько послушниц нашли мертвыми, будто бы их разорвали дикие звери. Этот грех всегда будет на моей совести. Нужно быть на чеку, демоны очень коварны, любая добродетель может быть их ловушкой. Так и я попала к ним на крючок, будучи неискушенной в оном коварстве...




                6

  Мне было невероятно плохо, видимо, начался процесс обращения. На ту беду, меня доканывала Мелисса. Она была вся покусаннная, будто ее подрали собаки, и, видимо, срывала свое плохое настроение на мне.
  — Ты хотела убить Назаниля! Как ты посмела!
  — Вы несете смерть и разрушение, вы — зло, — устало ответила я.
  — Ой-ой-ой! Смерть и зло! А ты, когда ехала к нам, думала, что мы занимаемся цветоводством? Ты прекрасно знала, кто мы и что мы, раз искала нас. Я тебе даже скажу почему! Потому, что ты разочаровалась до дыр! Потому, что в мире людей никто никому не нужен. Вы топчете землю и плодите свое убогое, ненужное потомство, сами не зная зачем. А отговорка всегда найдется одна и та же: "Так было угодно Господу! " Вот и я, пожирая плоть, буду говорить: "Так угодно Господу!"
  — А вы? Зачем топчете землю вы, и делаете себе подобных? Какой толк от вас?
  — Мы хотя бы наслаждаемся жизнью, а не охаем от болезней и дряхлой старости, в ужасе думая, как бы подольше протянуть свою никчемную жизнь, кроме которой у вас ничего нет, — высокомерно ответила Мелисса. — Вы предаете друг друга, лжете, лицемерите, а потом еще и прикрываетесь Богом. Да исповедуйтесь вы хоть тысячу раз, вашей гнилой природы не изменить. Ты отлично знаешь это, поэтому и подалась искать спасения у нас. Вы не уверены ни в чем, и не можете доверять друг другу. Сколько раз тебя предавали? Сколько раз тебе  разбивали сердце? Один? Два? Десять раз? А как все хорошо начиналось, казалось, что это "любовь до гроба", а потом раз и все — ты уже не нужна, нужен кто-то еще. И разве смогла бы ты после этого довериться кому-то другому? Все настолько преходящее, что лучший друг завтра воткнет тебе нож в спину. А утешитесь фразой: "Такова жизнь", или "Так угодно Господу", или "это были не те люди". А "тех" людей никогда не будет, потому что у вас у всех одна и та же гнилая природа. Вы никогда ничем не довольны, всегда ищите сами не знаете что, стремитесь к недоступному, летите, словно мотыльки к огню, в результате чего, теряете даже то, что имеете. Как все это тебе надоело, не правда ли? Поэтому ты искала другой жизни, потому что задыхаешься в этом гнилом мире.
  — И разочаровалась, — ответила я, — потому что вы в плане морали ничем от людей не отличаетесь.
  — Даже, если и так, — не отставала Мелисса, — зато мы живем в свое удовольствие, а не гадим под себя на смертном одре, будучи ненужной обузой для родственников, которые так и ждут, чтобы вы поскорее сдохли, чтобы захапать наследство.
     — Целую вечность скитаться, ты называешь насладиться жизнью? — не выдержала я. — Всегда быть на чеку, прятаться, убегать, ждать ночи, чтобы полакомиться чьим-то трупом?
  — А лучше, по-твоему, засесть в своей дыре до самой старости, да так в ней и подохнуть? Мир огромный, а люди ничего дальше своего носа не видят, копошатся, как черви в навозной куче, вечно заняты никчемными делами. Наплодят детей, да так в своей дыре состарятся и сдохнут. А моя кожа никогда не обвиснет, не станет убогой, морщинистой, я не буду ходить с палкой, теряя зрение, никому не нужной старухой. Видишь, какие преимущества?
  У меня больше не было сил спорить с Мелиссой — рука разболелась еще сильнее. Да я и сама понимала, что она во многом права. Нет, она во всем права — жизнь людей убога, бессмысленна и полна страданий. Большинство из них действительно не видят дальше своего носа, да и как увидеть, когда большинство заняты изо дня в день лишь тем, чтобы на столе лежал кусок хлеба! Но разве это дает им право лишать другого человека жизни? Беспощадно, без зазрения совести, убивать! Убивать всегда. Разве это не еще более гадко и
отвратительно?
  Вошел Назаниль. Он тоже весь был в укусах и царапинах. Особенно на щеке. На оборотнях все быстро заживает, как на собаках. Волосы Назаниля были собраны в тугой пучок на затылке.
  — Заткнитесь обе! — рявкнул он. — Гарольд пропал. Чувствую, с ним какие-то неприятности.
  — Мы-то чем тебе поможем? — Мелисса кокетливо зашуршала юбками.


  Меня схватили и потащили в карету. Я пытался сопротивляться, но силы были неравные. Мне оставалось бессильно хрипеть, так как рот мне закрыли. Я подозревал, что это Они — такие же, как мы, потому что точат на нас свой волчий зуб. Почему? Зачем? Мы составляем им конкуренцию? Что хотят они от меня? Выйти через меня на Назаниля?
  Ехали долго, потому, что лошадь, как всегда, не выносила присутствия недозверей-недолюдей. Лошадь вообще трусливое существо. Она и мертвецов боится. Можно подумать, что мертвецы съедят ее, или нанесут какой-то другой вред. Да и мы не питаемся лошадьми.
  Мне было интересно посмотреть на других нас. Тогда, ночью, мы с Ноланом убежали. Какой толк от нас? Нас только бы покалечили. Да и рисковать ради Мелиссы и Назаниля, которые исковеркали нам жизнь, совершенно не хотелось. Вот, если бы перейти на сторону его врагов, уничтожить его и отомстить за смерть матери...
  Пока я думал, мы куда-то приехали. Замок. Красивый старинный замок. Я сгорал от нетерпения. Мне было не столько страшно, сколько манила  неизвестность.
  Как красиво внутри! Вычурно. И обитатели замка соответствовали атмосфере. Элегантные наряды говорили о хорошем вкусе. Мальчик, приблизительно моего возраста, исподлобья смотрел на меня, изучая. Молодая, очень красиво одетая дама, и человек, с очень красивый лицом, пристально смотрели на меня. Тогда, ночью, их было гораздо больше. Может в городе несколько семей? Старый слуга ухмыльнулся острыми клыками. Мне подвинули кресло.
  — Здравствуй мальчик, — обратился ко мне человек, с безумно красивым лицом. — Я думаю, что тебе не нужно объяснять, кто мы такие по своей природе, ты и сам прекрасно это понял. Зовут меня Инглеберт. Нам нужен Назаниль, не ты.
  — Вижу, что вы ненавидите его также, как и я. Я бы и сам извел его, как только можно.
  Инглеберт хмыкнул.
  — Я не так наивен, дружок. И ты, возможно, далеко не мальчик. Слишком смышлен на разговор.
  — Думайте, что хотите, но он убил мою мать и зов крови вопиет о мести, — ответил я.
  Инглеберт задумался. У него были чистые, небесного цвета, глаза. Он походил на высокородного принца или короля. Наконец, он встал и прошелся по комнате.
  — Это уже не важно, — ответил он. — Так это, или не так, решит время. С помощью тебя, я попытаюсь выйти на встречу с Назанилем, о которой мечтал столько веков. Пиши письмо, — обратился он к старому слуге.
  — Слушаюсь, господин Инглеберт, — ответил слуга, который скорее походил на крысу с неправильно растущими резцами.
  Инглеберт размеренными шагами ходил по комнате и диктовал текст письма. Его осанка была королевской. Он сложил руки с кружевными манжетами за спиной. Почему-то я проникся симпатией к этому человеку. Мне нравились его манеры, его красивое лицо, его приятный тембр голоса. Зачем ему Назаниль? Почему он ненавидит его? Что сделал ему Назаниль? Хотя, кому Назаниль сделал добро!
  Тщательно обдумав текст письма, Инглеберт снова посмотрел на меня. Верите вы мне, или нет, но Назаниль искалечил мою судьбу, и, видимо, вашу тоже.
  При упоминании о Назаниле мускулы на лице Инглеберта напряглись, ясные глаза начали темнеть, становясь почти черными. Видимо, Назаниль его заклятый враг.
  Слуга протянул мне кусок сырой курицы с кровью.
  Когда взрослые разошлись, мальчик, так долго наблюдавший за мной, наконец подошел.
  — Как тебя зовут? — наконец спросил он, и в голосе его чувствовалось напряжение.
  — Гарольд, — ответил он, — а тебя?
  — Брет, — ответил он. — Давай играть в людей и оборотней? Чур я оборотень!..


  Так прошло несколько дней. Я сдружился с Бретом. Мы долго играли. У меня не было мысли сбежать. Мне нравилось здесь. В семье Назаниля испытывали неприязнь, если не ненависть, друг к другу. В этом доме друг друга уважали, насколько я заметил. Я не думаю, что Назаниль придет в логово злейшего врага из-за какого-то ненужного ему волчонка. Но нет, я ошибся... Получив письмо, Назаниль тотчас примчался. Он был в гневе, его глаза метали гром и молнии. Он еле сдерживал свое бешенство. Инглеберт вышел ему навстречу. Это был немой диалог, мимо которого проскакивали искры, от которых вот-вот разгорится пламя.
  — Оставьте нас, — сказал Инглеберт и все поспешили уйти. Я спрятался под стол, я не мог этого пропустить.
  — Ну, здравствуй, — наконец криво улыбнулся Инглеберт.
  — Как ты посмел?! — вскричал Назаниль. — Чтобы добиться со мною встречи, ты выкрал волчонка, как это низко! Где он, живой? Это моя семья, как ты посмел тянуть свои лапы к моей семье!
  Честно говоря, не думал, что Назаниль будет так отзываться обо мне и так переживать. Скорее всего, было уязвлено его эго. Тронули то, что принадлежит ему.
  — Уж не тебе упрекать меня в низости, — ответил Инглеберт, пытаясь сохранять спокойствие. — А волчонка никто и пальцем не тронул. Я не собираюсь уподобляться такому ничтожеству, как ты. Рвать на части маленьких детей.
  — Людей, — ответил Назаниль, — а не себе подобных. Отметь разницу. Люди — мясо. Маленькие, большие — не имеет значения. Курицу есть или цыпленка? Мясо цыплят нежнее.
  — Но это был мой сын, тварь! — закричал Инглеберт и набросился на Назаниля. Он начал душить его. Назаниль издевательски хохотал, когда ему на некоторое время удавалось вырваться из цепких объятий.
  — Души, души, все равно не задушишь! Мясо твоего цыпленка было таким сладким!
  Я содрагнулся от отвращения, настолько поразил меня холодный бездушный цинизм Назаниля. Также холодно, бездушно, он убил и мою мать. Я возненавидел его в тысячу раз сильнее.
  — Давай, давай, убей меня, ты же меня ненавидишь, вонзи острие в сердце! — дразнил Назаниль. Наконец Инглеберт отпустил его.
  — Ненавидеть можно равных, — холодно ответил он, — а неравных презирают.
  — Ох ты, как мы заговорили! — сказал Назаниль. — Я сделал тебя, Я здесь главный.
  — Ты — никто. Никто из членов моей семьи не признает тебя. А то, что ты сделал... Мягко говоря, тебя никто не просил. Ты искалечил мою жизнь, ты убил всю мою семью, не пощадив даже жену и маленького ребенка.
  Назаниль самодовольно улыбнулся:
  — О, сколько жизней я искалечил за века!
  Инглеберт отвернулся. Было видно, что он еле сдерживает себя. Еще бы, после таких слов!
  Он решительно посмотрел на Назаниля:
  — Нет, я не убью тебя. Это будет слишком просто. Хочу, чтобы ты жил и мучился, как я.
 .— И что ты мне сделаешь? Убьешь волчонка?
  — Я не уподоблюсь, такой твари, как ты. Я отпущу его. Гарольд! — позвал Инглеберт. Я вылез из-под стола, виновато потупив взгляд. Они поняли, что я слышал то, чего слышать был не должен.
  — Уходи, ты свободен, — сказал Инглеберт. Я умоляюще посмотрел на него:
  — Не отдавайте меня этому чудовищу, пожалуйста! — взмолился я. — Я хочу остаться здесь, с вами...
  — Что?! — взбесился Назаниль. Я нанес ему моральную пощечину. — Да как ты смеешь, щенок?!
  — Ты слышал, что сказал волчонок? — спросил Инглеберт. — Уходи.
  Назаниль, злобно рыча, ушел. Так я и остался в новой семье. Все, что мне хотелось — выловить Нолана и забрать его с собой.
  — Можно ли спросить? — осмелился сказать я.
  — Спрашивай, — ответил Инглеберт.
  — С Назанилем живут оборотни, которым некуда деться, и которых он удерживает едва ли не силой. Они ненавидят его, даже его собственный сын ненавидит. Если бы как-то освободить их от этой твари? Если бы вы смогли, пожелали их забрать в свою семью... — я подумал, что, может быть, слишком обнаглел и перешел рамки дозволенности, но когда я взглянул на Инглеберта, тот довольно улыбался. Конечно же его тешила мысль о том, как можно досадить Назанилю, переманив его семью на свою сторону.
  — Если ты сможешь поговорить с ними, я буду рад помочь, и видеть их в своем замке.




                7

  Меня разбудила Стасия.
  — Мы бежим, — взволнованно сказала она. — Я не принуждаю. Ты можешь остаться с Назанилем, но у нас больше нет сил терпеть его, поэтому мы бежим. И немедленно.
  — Куда? — вяло спросила я, самочувствие было не из лучших.
  — Есть оборотни, которые ненавидят Назаниля, и которые пообещали забрать нас к себе. Ты как? Остаешься?
  — Нет, ни в коем случае! — ответила я. — Хуже, чем есть, уже не будет.
  Мы вышли из замка через черный ход. Стасия постоянно поддерживала меня, чтобы я не упала. С нами шел Мэлорм и волчата. Мелиссу мы конечно же оставили с Назанилем. Надеюсь, что это не западня. Хотя с чего бы волчонку, который ненавидит Назаниля, вести нас в западню? Будь что будет. Волчонок привел нас к замку. Встретил слуга, с торчащими изо рта клыками, которые, видимо, не мешало было бы подточить.
  Бог ты мой, какой красивый оборотень! Красота этого оборотня сражала наповал. Прямые черные волосы, ниже плеч, и ясные-ясные глаза цвета лазурного неба. Я так впечатлилась, что боялась поднять свой взгляд на него. Женщина тоже была очень красива. С молочно-белой кожей и темно-красными волосами.
  Он царственно встал в середине зала:
  — Я рад приветствовать вас, господа, в нашем замке! Меня зовут Инглеберт, а это мой приемный сын — Брет и моя сестра — Ринна. Почему-то у меня будто камень с души свалился, когда я услышала, что она его сестра. Мы по очереди представились. Инглеберт со всеми был вежлив и обходителен.
  — Господа, я наслышан, что в семье чудовища вам живется плохо и вы хотите порвать с ним связь.
  — Да! — закричали все.
  Лицо Инглеберта просияло.
  — Очень хорошо, — сказал он. — Это значит, что отныне я могу принять вас в свою семью. В городе мы не одни, есть еще такие же, как мы.
  — Будем рады, сочтем за честь, — ответил Мэлорм.
  — Раскрою сразу карты, что Назаниль — мой заклятый враг, он сломал мою жизнь, — сказал Инглеберт.
  — Он нам всем сломал жизнь, — ответила Стасия.
  — Поэтому давайте объединимся вместе, чтобы больше никому не причинять зла.
  Все охотно на то согласились.
  — А сейчас не будем о грустном, — сказал Инглеберт. — Хочу проводить вас в галерею. Там представлены мои художественные работы. Хочу услышать ваше мнение.
  Мы шли в галерею, по пути Инглеберт общался с нами. Я долго смотрела на него, пытаясь привлечь внимание, но все было впустую. Он не замечал меня.
  Открылась дверь и глазу предстала красивейшая галерея. У оборотня был отличный вкус и я еще больше прониклась его красотой и вкусом. Какие картины он рисовал! Явно сам Дьявол руководил его рукою. Все на картинах будто живое. И лес, и ночь, и луна, и волки. И листья, подхваченные осенним ветром, и зимняя стужа, и бездонное море. Каждая картина была наполнена непередаваемой болью, идущей изнутри, из глубин самого волчьего сердца, бывшего когда-то человеческим. Я позабыла о том, что мое самочувствие оставляет желать лучшего, и так засмотрелась, что упала в обморок.


  Очнулась я на кровати. Инглеберт ходил рядом и сердце мое учащенно забилось. Я с благоговением рассаматривала его черты, пока он не видел этого.
  — Вы очнулись? — он наконец заметил, что я открыла глаза. Я покраснела и спрятала взгляд.
  — Да, мне нездоровится, — сказала я тихим голосом. — Я обращена недавно. Насильственно...
  — Понимаю... — Инглеберт печально наклонил голову и челка упала на глаз. Мне казалось, что я перестала дышать. Мне стало страшно от того, что я могу сказать или сделать что-то не то. Он встал, выйдя из задумчивости:
  — Чего-нибудь хотите? Воды? Вина?
  — Нет, благодарю, — ответила я.
  — Тогда не смею вам мешать, — он милостиво улыбнулся мне у выхода. Он переживает обо мне! О, какое счастье! Какое счастье находиться с этим милым, добрым оборотнем!..


  Я представлял лицо Назаниля, когда он узнает, что все сбежали от него, и меня разбирал смех. Получи, собака! Нет, такого я не мог пропустить. На свой страх и риск я решил пробраться в логово Назаниля, чтобы понаблюдать всю эту картину. Если Назаниль учует меня — мне настанет конец. Но я решил рискнуть, чтобы насладиться местью и досадой Назаниля. Я залез под кровать и выглядывал оттуда.
  — Мелисса! — вопил не своим голосом Назаниль.
  — Что случилось? — заспанная Мелисса в ночной рубашке, пыталась открыть глаза. Ее волосы были взлохмаченные, как у ведьмы.
  — Мелисса! — в комнату влетел Назаниль с горящими, как у демона, глазами. — Где все?
  — Кто все? — Мелисса все никак не могла отойти ото сна.
  — Где все, я тебя спрашиваю?! — он плеснул ей в лицо холодным вином.
  — Ты что, очумел?! — Мелисса протирала глаза, которые он залил ей вином. — Откуда мне знать, где кто? Я что, слежу за ними?
  Назаниль остановился посреди комнаты и сам себе сказал:
  — Я знаю, что это за внезапное исчезновение... Конечно же Инглеберт... Они все объединились против меня. Стасия... И ее он забрал... Конец им всем! Уж я наслажусь их мучениями вдоволь. Я сделал их, а они предали меня! — Назаниль сузил глаза. Его лицо стало настолько жестоким, что я испугался.
  Когда Назаниль покинул спальню, я вихрем вылетел из-под кровати, не обращая внимания на Мелиссу, до сих пор протирающую глаза.
  По всему дому эхом доносились страшные ругательства и проклятия. Если Назаниль наступит мне на хвост, мне не поздоровится. Я побежал быстрее ветра.




                8


  Был я тогда молодым монахом, глупым и беспечным. Сидел под соснами, Божие слово прогуливал. Смотрю, парень идет, вроде моих лет.
  — Эй, монах, — говорит, — выпить хочешь, закусить?
  — Нельзя, — говорю, — грешно, пост сейчас. Поститься, да молиться.
     — Так что ж не молишься, сидишь тут? — подмигнул он. — Давай, монах, винца хлебни, пока Господь не смотрит, ,, да мясцом заешь, небось не шибко-то хорошо кормят в монастыре?
  — Ой, грешно, — говорю. А у самого аж слюна бежит. "Ну", — думаю, — "глоток вина никому еще не повредил. Это кровь Господня".
  И вина хлебнул, да мясом закусил. Потом разговорились. Я, глоток за глотком, да и пьян уже. Язык развязался. Море по колено.
  — А что, — парень спрашивает, — правда, у вас тут, говорят, оборотни завелись?
  — Да что мне до них, до оборотней? —  отвечаю.
  — Не страшно? — спрашивает парень, а сам улыбается.
  — Мне-то? — заплетающимся языком говорю. — Да я бы самого Дьявола за рога взял, не испугался бы, не то, что оборотня!
  — Ну ты, монах, смельчак!
  С каждым глотком все храбрее я становился. Бахвальством хотел отличиться и начал сочинять небылицы, чтобы впечатлить нового знакомого.
  — Один раз встретил оборотня, — говорю, — как собаку облезшую палкой отходил. Хотел хвост отрубить, чтоб неповадно было, да он так с визгом улепетывал, что я только пинка ему успел дать.
  Парень слушал внимательно и головой качал. А я все пил, да распалялся.
  — Оборотни меня, как огня, боятся, — говорю, — десятой дорогой обходят. Попадется кто, так шкуру и спущу.
  Рассказываю, рассказываю, гляжу на парня, а у него глаза какие-то стали странные. Красные, горят. "Ну и выпил я", — думаю. Смотрю, а у него морда уже вытягивается, во рту клыки, а на пальцах когти. Сидит, улыбается, смотрит на меня. Я вмиг протрезвел, да чуть к земле не прирос. "Вот, Анчихрист", — думаю, — "покарал Господь за то, что пост свой нарушил". И начал потихоньку Богу молиться. Думаю, сгинет нелегкая. Гляжу, а там не парень уже сидит, а волк. Чудище прямо. В отхожее место даже со страху захотелось.
  — Что, монах, —  говорит, — спустишь с меня шкуру?
  Я, как хватил, да бежать, хоть и силы не было. А вслед хохот несется сатанинский. Такой, что все яблоки с дерева попадали. Я споткнулся на одном, да упал. Шишку здоровую набил на лбу. Бежал прямо без оглядки. Неделю еще хохот этот дьявольский в ушах стоял, спать не давал. И в монастыре меня покарали за то, что в свят пост вино пил и слово Божье прогуливал. По делом мне, грешному, наказание, чтоб не бахвалялся больше...


  Пока я болела, все время думала об Инглеберте. Он не выходил у меня из головы. Он снился мне ночами, даже целовал во сне. Я была счастлива, когда он заходил меня навестить и спросить, не нужно ли мне чего-либо. Я вспыхивала при виде его, будто меня бросало в жар и от этого казалась больной еще больше. Потом мне становилось холодно, морозило, и руки были ледяными. Когда Инглеберт улыбался мне, хотелось танцевать. С ним я чувствовала себя совершенно здоровой. В перврвой половине ночи он запирался в своей мастерской. Я прошмыгнула к двери. Посмотрела в замочную скважину. Он что-то рисовал. Временами останавливался, вздыхал, повторяя:
  — О, как ты хороша!
  Сердце чуть не вырвалось из груди — конечно же он рисует меня! О боги, любимый мой! Днем он смотрит на мое лицо, запоминает черты, а ночью рисует! Я закрыла глаза, веря и неверя. Как это прекрасно, изысканно, романтично! Всей душой этого хочу, всем сердцем! Интерес разбирал все больше и больше. Я хотела поглядеть, как же он изобразил меня, мой прекрасный оборотень. Я дождалась, когда он выйдет из мастерской, проскочила в дверь, и стянула полотно с картины. Кровь застыла в жилах. Я буквально остолбенела — на полотне была Стасия... Мне хотелось кричать не своим голосом. Разрезать полотно ножом, и Стасию, заодно, тоже. Я убежала к себе, чтобы не наделать глупостей и не скомпрометировать себя. Я прибежала в комнату, схватила зеркало в золотой оправе и начала долго себя в нем разглядывать. Я поверить не могла, что этому красавцу понравится бледная, унылая Стасия с отрешенным лицом монашки, которая, к тому же, лет на десять меня старше. Как несправедлива жизнь! Я швырнула зеркало и разбила его. На шум прибежал Инглеберт:
  — Что-то случилось?
  — Ничего, — злобно ответила я, перевернувшись на другой бок, чтобы он не видел моих слез. — Зеркало случайно разбилось.
  — Я соберу.
  — Не стоит беспокоиться, — резко оборвала я. — Идите, у вас наверняка полно незавершенных дел.
  Он ушел, а я расплакалась в подушку.


  Я наблюдала за ним, считая себя едва ли не черной вдовой. Как он смотрел на Стасию, ловил каждый ее взгляд, случайно пытался коснуться ее руки. Острые стрелы ревности впились в душу и навсегда отравили ее. Я думала, что оборотни другие, но они такие же, как люди, даже еще хуже, потому что имеют сверхъестественную силу. Я разочаровалась по самое не хочу. И сверхлюди, которые всегда всегда так восхищали меня, оказались не лучше. Весь мир опротивел мне. Душу заполнили боль и отвращение. Я жила, сама не зная зачем. Зачем? Чтобы убивать. Да, я хочу убивать, я не буду такой, как Стасия, я передумала. Меня стало манить то, что поначалу отвращало. Я стану безжалостной убийцей. И Мелисса во всем была права. Что мне до чужой боли? Сколько раз мне ее причиняли! Разве меня кто-нибудь пожалел? Только циничные издевки слышала я в ответ. Почему я должна быть к кому-то милосердна? Смерть всем! Так же цинично посмеюсь я над вашими обезображенными трупами, как вы посмеялись над моей душой. И мне все равно, кто прав, кто виноват. Вы все одинаковы. Вы причиняете друг другу лишь боль и страдания, и вам на это плевать. И мне также будет наплевать на вас.
  Казалось, Стасия не замечает знаки внимания Инглеберта. Она находится в каком-то своем отрешенном мире. Или делала вид? Она не такая уж монашка, какой кажется, раз спит с собственным сыном.
  В эту ночь, обратившись, я побежала за своей первой жертвой. Ну, кому сегодня выпал жребий Смерти? На моем пути шла женщина с младенцем. Не задумываясь, я растерзала их обоих. У младенцев мясо нежное, как у цыплят. Меня не мучила совесть. Наоборот, мне морально стала легче, будто убрала в доме мусор, будто освободила мир от ненужного. Наверняка эта стерва отбила у кого-нибудь мужа или любимого человека, а ее выродок, когда вырастет, станет таким же, как все. Значит, я все правильно сделала. Смерть всем! Жребьевка продолжается.



9

  Сегодня ночью я окончил ее портрет. Она божественно-прекрасна! Как волшебная фея, как луч света, которого столько веков не было в моей жизни... Богиня с мраморным лицом, всегда печальная, всегда безмолвно-прекрасная... Как трепетало все внутри, когда я касался края ее одежды! Я взял портрет и пошел в ее покои. Дверь была не заперта. Она не спала и не слышала меня. Она сидела в кресле в ночной рубашке, подперев голову рукой. Ее блестящие черные волосы струились по плечам. Она была отстранена от внешнего мира, ее чудесные глаза смотрели в пустоту.
  — Стасия... — тихо позвал я, усевшись перед ней на колени. Она будто очнулась ото сна. Вздрогнула. С изумлением посмотрела на меня.
  — Вы? Что вы делаете здесь? Почему на коленях?
  — Простите меня... я написал ваш портрет...
  На ее бледном лице появилась слабая улыбка, будто на лице умирающей.
  — Это не могло подождать до утра?
  Я протянул портрет, ощутив себя в нелепой ситуации. Она взглянула.
  — Портрет весьма хорош... Почему вы написали его?
  Я взял ее за руку и спрятал в ней свое лицо.
  — Стасия, я люблю вас...
  Я боялся поднять лицо. Мне было стыдно, страшно, я боялся того, что она скажет.
  — Встаньте, мой мальчик.
  — Я мальчик лишь на вид, мне уже два века... — прошептал я, чувствуя собственную дрожь. Я набрался храбрости и поднял глаза. Она смотрела на меня ласково, будто мать. Ее глаза горели, как два солнца.
  — Я не могу любить вас, простите меня... Я больше не могу любить никого...
  Острый кинжал насквозь пронзил мое сердце. Закрыв лицо руками, в безудержном отчаянии, я ушел...


  Он вышел из ее спальни! Будто тяжелый молот ударил меня по голове. Они уже любовники, вот тебе раз! Я помчалась на охоту, разрывая всех на своем пути, без разбора. Смерть всем! Заплатите за мою боль! Что делать? Что делать? Нужно срочно рассказать об этом Мэлорму. Этот простак ничего и не подозревает, как его распутная мать, с лицом монашки, занимается блудом.
  — Ты любишь Стасию? — коварно начала я. — Я же вижу, что она тебе небезразлична.
  — Больше жизни люблю! — с жаром отвечал Мэлорм.
  — А ты знаешь, что у нее появился любовник?
  Глаза Мэлорма вспыхнули недобрым огнем.
  — Не может этого быть! Кто он?!
  — А ты подумай. Никто иной, как красавчик Инглеберт.
  — Что?! Да не может этого быть!
  — А ты не говори ей, что знаешь, а просто понаблюдай...


  С этого момента я лишился покоя и сна. Зачем только Глория сказала мне это! Специально, чтобы я мучился? Самое ужасное, что я нашел в ее спальне портрет... Вспомнилась галерея. Да, кто же это может быть еще, как не этот чертов художник! И почему мы не остались с Назанилем! Смерть всем! Да, теперь я вижу, как тепло она на него смотрит, а его взгляд полон любовной тоски. О, будь все проклято!


  Я была одержима местью. Любой ценой хотелось порадовать поруганное эго, потому, что было мучительно больно. Стасия! Шлюха с лицом монашки! Ты дорого заплатишь за то, что забрала у меня любовь. Я решила принять радикальные меры. Мэлорм также рвал на себе волосы, сгорая от сумасшедшей ревности. Я придумала неплохой вариант. Гнев Назаниля — вот лучшее наказание. Я поделилась этой идеей с Мэлормом, который тоже бредил местью. Мы решили пойти к Назанилю и заманить любовников в ловушку, ибо, кроме мести, нам ничего не оставалось.
  Назаниль был так зол, что я подумала, он разорвет нас, не дав раскрыть рта.
  — Послушай, — сказал Мэлорм. — Мы здесь, чтобы помочь тебе заманить в ловушку тех, кто тебя предал.
  Лицо Назаниля изумленно вытянулось. Такого поворота событий он явно не ожидал.
  — Ну да, так я вам и поверил, — ответил он. — Это вы Меня хотите заманить в ловушку.
  — Стасия предала меня, — ответил Мэлорм. — Я жажду мести. Ты же ничего не теряешь.
  Мы придумали такой план, что якобы Назаниль поймал меня и держит в плену, требуя, чтобы Стасия и остальные вернулись к нему. Он написал письмо, которое должен был передать Мэлорм...


  Я протянул письмо Стасии. Моя душа ликовала — скоро она будет отмщена. Да, этот проклятый Инглеберт не сводил с нее глаз. Ну что ж, скоро вы за все расплатитесь, любовнички!
  — Не вижу смысла рисковать всем из-за непонятно кого, — сказал Нолан. — Назаниль притащил ее, пусть с ним и остается.
  — Этот "непонятно кто" такая же, как и мы. Она в нашей семье и мы также несем ответственность за нее, а сейчас ей нужна наша помощь. Я никого не заставляю идти со мной, я пойду одна, — сказала Стасия. Я почувствовал острую боль. Интересно, ради меня она сделала бы то же самое? Похоже, что чужаки ей дороже, чем я. Инглеберт сразу же вышел вперед, сказав, что пойдет с ней, раз уж отговорить ее невозможно. Я стиснул зубы и кулаки, сгорая от ревности. Ничего, скоро придет мой черед ликовать. Посовещавшись, волчата все же решили пойти с нами.
  Я думал о Стасии, об этом ненавистном Инглеберте, из-за которого пострадают все. Я вынужден предать собственную мать. Но пусть лучше умрет, чем будет с ним. Так мне будет легче. Ревность ослепила меня. Я был готов пойти на крайности ради мести.
  Мрачное логово папочки Назаниля. Тут мне и самому было интересно, как будет изощряться Назаниль ради мести. Ведь он ревновал Стасию не меньше меня. А она стала любовницей его заклятого врага, двойной удар! Представляю, в каком бешенстве сейчас Назаниль.
  Вот, на головы оборотней опустилась металлическая сетка, которую было невозможно прогрызть. Я не выдержал и победоносно захохотал. Попались, голубчики!
  — Это ловушка, — проговорил Инглеберт. Стасия с укором посмотрела на меня:
  — Мэлорм, как ты мог?!
  — Ты заслужила этого, ты предала меня, теперь пощады не будет. За все мои мучения, — сказал я.
  Вышла Глория. Она злорадно ухмылялась.
  — Как подло, — сказала Стасия, — как низко...
  — Ты это заслужила, — ответила Глория.
  Как изменилась она! Перед нами был совершенно другой человек, будто злая ведьма из сказки. Как изменило ее разбитое сердце... Назаниль с презрением посмотрел на Стасию и своего заклятого врага.
  — Предательница! Ты сполна ответишь за это. А у тебя, дорогой Инглеберт, ничего не выйдет. Мое всегда возвращается ко мне. Я долго думал, какого вы заслуживаете наказания и наконец придумал... — Назаниль загадочно улыбнулся. — Хочу, чтобы стены моего замка украшала гравюра с оборотнями. Ты всегда будешь у меня на виду, любимая.
  Инглеберт посмотрел на него с презрением и отвращением.
  — Хоть тысячу раз убей нас, но любить себя ты не заставишь. Собственная семья ненавидит тебя!
  — Мне плевать на вашу любовь, я хочу себе гравюру с оборотнями! — усмехнулся Назаниль и всадил в сердце Инглеберта и Стасии серебряный клинок. Когда клинок входил в грудь Стасии, острая боль пронзила и мою грудь. Но Назаниль пронзил их сердца не насквозь, а лишь наполовину, чтобы оборотни остались еще живы. Волчат он пощадил, и те, дрожа от ужаса, забились в угол.
  Стасия и Инглеберт, будучи еще живыми, были замурованы в стену замка, как живая гравюра. Этим занимался лично Назаниль. Я видел глаза Стасии, пока их еще не покрыл раствор. Полные скорби, боли и укора.
  — Зачем ты это сделал, Мэлорм, я ведь любила только тебя! — это были ее последние слова, которые окончательно разбили мою душу.
  Гравюра на стене замка в человеческий рост. Женщина и мужчина друг напротив друга. Прекрасные каменные изваяния. Глория цинично и удовлетворенно улыбнулась. Я не знал, что она может быть настолько жестока. Я не знал, что сам смогу быть настолько жесток.
  Жестокая месть Назаниля, который не умел прощать.
  Так, эти двое погибли из-за нашей глупой ревности и мести. Возможно, Стасия и вправду не изменяла мне? Больше я этого никогда не узнаю и буду мучиться вечно. Это мой крест на века.
  Глория положила руку на каменное лицо прекраснейшего Инглеберта и захохотала.
  — Ты же так любишь рисовать, Инглеберт! Теперь Стасию не только нарисовали, но даже сделали ее изваяние. Ты отдал свою дань высокому искусству.
  Даже Мелисса с ужасом смотрела на гравюру, хотя самая важная ее соперница теперь была устранена. Неужели безответные чувства разбудили в Глории чудовище, которое до этого не спало?




                10

  Иногда я вспоминала о жестокой казни, устроенной Назанилем. Я сама приговорила любимого нечеловека. Я не знаю, мучают ли меня угрызения совести по этому поводу. Это было так давно...
  Стоит ли еще этот замок, в стене которого замурован прекрасный Инглеберт, или его сравняли с землей? Сколько времени утекло с тех пор... Будто бы далекий кошмарный сон. Три века прошло. Теперь все по-другому. Цивилизация, двадцатый век! Немое кино, автомобили. Как прекрасно, что я имею возможность идти через века, не теряя жизнь и молодость! Идти сквозь эпохи и революции. Наблюдать, как меняется все вокруг — люди, мода... Мода... Я смотрю на Мелиссу. Ее волосы не достают до плеч, на голове шляпка, на губах — красная помада. Она всегда в отличной форме. Мэлорм часто грустный, постоянно задумчивый. Я знаю, почему. На его душе тягчайший камень, который он несет сквозь века — смерть Стасии. Он не может себе этого простить. Он не может себе простить того, что был ослеплен ревностью и погубил мать. Я не мучаюсь подобной виной. Только изредка вспоминаю об этом случае. Инглеберт сам сделал свой выбор. И этот выбор был неправильным. А мы могли бы быть счастливыми. Вместе встретить двадцатый век... Лучше не думать об этом. Назаниль тоже не мог забыть Стасию. Как такие люди вообще умеют любить? Или это всего лишь его задетое эго?
  Еще нас несколько веков уже кто-то преследует. Не знаю, кто это, но это не люди.
  Мы ехали в кино на своем автомобиле. Да, как же все изменилось с тех пор! Чудеса техники. А когда-то мы могли ездить только в каретах...


  Когда идешь куда-нибудь в одно и то же время, встречаешь одних и тех же людей по дороге. Они тоже идут по своим делам именно в это время. Их не знаешь по именам, но хорошо узнаешь в лицо. Знакомые незнакомцы. Я работал ночью охранником в магазине. Когда я выходил покурить, навстречу каждую ночь шел красивый молодой мужчина, одетый и причесанный по последней моде. Шел он в сторону леса. Это было так странно... Через некоторое время проходили еще трое — молодой парень и две красивые дамы. Шли они в ту же сторону, что и мужчина. Еще через какое-то время в том же направлении двигались два мальчика лет десяти. Куда они все шли?
  В ту ночь ко мне пришел друг. Он принес выпивку и мы начали пить. Пили-пили, смотрю, к нам заходит тот самый мужчина (который идет каждую ночь в сторону леса). Глаза бегают. Говорит:
  — Ребята, можно я с вами выпью, а то испугался сильно. Оборотня в лесу увидел.
  Мы, пьяные, начали хохотать.
  — А зачем же, — друг мой спрашивает, — ты каждую ночь в лес ходишь?
  — А затем хожу, — говорит, — что клад ищу. Бабка моя зарыла там клад давно, а днем мне боязно, что увидит кто-то.
  Я и говорю ему:
  — Мы, брат, в двадцатом веке живем. Ни в Бога, ни в Дьявола верить не в моде. Век науки, техники и прогресса, а сказками своими детишек малых пугай.
  Мужчина этот, вижу, злиться стал, глаза холодным блеском отдавали. Обиделся, видимо, что мы в его байки не поверили.
  — Если во что-то не модно верить, не значит, что этого нет, — ответил он. И мы как-то съехали с этой темы и снова начали пить.
  — А давайте фокусы разные показывать, кто что умеет? — предложил мой друг. И такие фокусы карточные начал показывать, что я диву давался. И с монетами умел. Монета в одной руке, глазом моргнуть не успеешь, как уже в другой.
  — А я, — говорю, — на руках стоять умею, колесо делать и кувыркаться.
  — Давай, — друг говорит, — показывай.
  Я был пьяный и чуть не упал, но трюки выполнил. Мальчишкой мне доводилось в цирке подрабатывать.
  Мой друг посмотрел на того мужчину и говорит:
  — А ты, брат, что умеешь?
  Мужчина загадочно улыбнулся:
  — А так, — говорит, — умею.
  Смотрим — а у него клыки изо рта торчат, а вместо ногтей когти. Друг глаза вытращил от удивления и стал распрашивать, как делаются такие фокусы. А мужчина ответил, что долго тренироваться нужно. А взгляд, прямо, не от мира сего, что в дрожь бросает.
  Друг на то согласился. И стали они друг другу фокусы показывать. Друг ему фокус с цветами показал, а он раз — уже с ушами волчьими на голове сидит.
  Друг смеется.
  — Молодец, — говорит, — когда сюда пришел, так уши спрятал, что и незаметно было. Хороший фокус.
  Я пил, да наблюдал. Друг ему — птиц бумажных, а у того уже морда, как у волка, вытянулась. Я со стороны наблюдал, и что-то здесь не так было. Не похоже на фокус. Я видел и не верил. Что-то ненормальное и недоброе. Смотрю, а тело-то его шерстью покрывается. А друг все зубы скалит, фокусы восхваляет.
  — Бабушка, бабушка, а зачем тебе такие большие зубы? — вспомнил я сказку.
  — А чтобы съесть тебя! — этот, уже не человек, поднялся из-за стола, и на моих глазах разорвал моего друга на части. Я бежал так, что за мною не угнался бы, наверное, даже автомобиль. Аж обмочился со страху. Три волосины седые потом нашел на голове. И в магазин тот больше ни ногой! Рассказу моему, конечно же, никто не поверил. Подумаешь, пьяный, вот и несет бредятину всякую. Допился до чертиков. А я своими глазами эту нечисть видел. И в Бога поверил. Даже в церковь ходить стал. Если во что-то не модно верить — вовсе не значит, что этого нет.


  Скоро нас разжалуют наверняка. Какой век уже гоняемся за опасным преступником Назанилем — и все безрезультатно. Преступник силен, хитер и опасен. Ускользает прямо из рук. Он — безжалостный убийца. Он убил десятки оборотней, и за это его должны судить по закону, ибо нет страшнее преступленья, чем убить себе подобного. Мы, полицейские, делаем все возможное, чтобы поймать и обезвредить этого негодяя, но пока все напрасно. Главное — не терять надежды, что правосудие восторжествует.




                11

  Назанилю нравилось издеваться над неверием людей. А в этот век таких людей было большинство. Он специально провоцировал их, а потом просто шокировал своими перевоплощениями.
  Мой роман с Мэлормом не имеет успеха. Он постоянно винит себя и меня в смерти Стасии. Да я не слишком отчаиваюсь. Он нужен мне для того, абы кто-то был, не более. Зато Мелисса до сих пор благодарна нам — соперница Стасия, бывшая, как кость в горле, устранена. Она по-прежнему сходит с ума по Назанилю. Триста лет! Да, мы уже не молоденькие девочки, как раньше, но по внешности этого не скажешь. У Назаниля всегда беспорядочные связи. Он ни к кому не привязывается, ни в кого не влюбляется. Наверное, не существует такой женщины, которая бы отказала ему. Он же ел сердца в прямом и переносном смысле.
  Не так давно Назанилю вздумалось принести птенца стервятника, которого он выкармливает мясом и хочет вырастить в домашних условиях. Этот птенец постоянно сидит у него на плече.
  Еще одна последняя блажь Назаниля — он создал из нас цирковую труппу, и теперь мы гастролируем с представлениями.


  Сегодня приезжает "Цирк Назаниля" и мы всей семьей идем на представление. С детства я интересуюсь цирковым искусством, в частности, работой фокусников. Некоторые фокусы я пытаюсь повторить и иногда получается. Говорят, что Назаниль — величайший фокусник. Какое счастье, что он приехал к нам в город!


  Этот Назаниль — настоящий волшебник! Исчезает, появляется вновь, глазами передвигает предметы, может, отрываясь от земли, подниматься в воздух, может заставить человека делать то, что захочет. Конечно, просто так я бы в это не поверил, и подумал, что с ним работают подставные люди, но это проверено на мне лично. Я, в зале, набитом людьми, встал на четвереньки, лаял по-собачьи и нес всякий вздор, будто во сне. Когда я спросил сам себя, что двигает мной в тот момент, ответа так и не нашлось.
   С ним еще выступают парень, две девушки и двое мальчишек. Все они его помощники. Этот фокусник даже умеет обращаться в волка и помощники его тоже умеют. Какое счастье, что я попал на его выступление. За автографами не пробиться. Этот кудесник Назаниль снискал славу по всему миру. О нем пишут все газеты.


  Я сидела в кинотеатре, смотрела немое кино. Я увидела на экране здоровую собаку, и мне почему-то захотелось обернуться назад. Я не знаю, с чем это связано. Я обернулась. Сзади в вальяжной позе сидел мужчина, закинув ногу за ногу, и раскинув руки на спинке сидений, с головою волка. Я, как во сне, машинально отвернулась. Сумасшествие. Снова на экране эта здоровая собака. Я опять обернулась. Мужчина с головой волка сидел в той же самой позе, будто так и нужно. Тут до меня дошло, что это наверняка тот самый фокусник, о котором сейчас трезвонит весь город. На экране эта огромная собака нападает на человека. Тут я теряюсь в памяти. Вероятно, я заснула, потому что, когда проснулась, в зале уже никого не было, кроме того человека с головой волка, который сидел на том же самом месте, в той же самой позе. Я встала, собираясь уходить, было уже поздно. Человек этот пошел за мной.
  — Позвольте, провожу вас, — сказал он.
  — Вы тот самый фокусник, про которого газеты пишут? — спросила я.
  — Фокусник? — он усмехнулся. — В чем же заключаются мои фокусы?
   — Ну, хотя бы в том, как вы незаметно надеваете волчью голову.
  — Не вижу здесь никаких фокусов, — ответил он. — Все натурально. Можете потрогать голову.
  Я начала трогать голову — и впрямь, будто росла на теле мужика! Я улыбнулась:
   — Вы еще и шутник! Нужно отдать вам должное, фокусник вы превосходный, нигде не видно подвоха.
  — Ну ладно, — ответил он. — Сейчас я вам покажу еще пару фокусов.
  И тут на моих глазах кости его начали трещать, а тело покрываться шерстью, деформироваться. Если это и были фокусы, значит, фокусником был сам Дьявол. Я закричала, побежала в ужасе и не оборачиваясь. У меня был сильный стресс.
   — Помогите! Полиция! — кричала я. Какие-то люди сказали, что они из полиции и спросили, что случилось. Я, заикаясь, объяснила. Они сделали вид, что поверили.
  — Наконец-то мы напали на его след, — сказал кто-то из них, и они исчезли. Я побежала домой и несколько месяцев не выходила из дому, я и сейчас заикаюсь.


  Сегодня мы выступали в цирке, как всегда. Это было неплохое развлечение, которое придумал мой папочка. Это занятие отвлекало меня от мыслей о Стасии, о неумолимом чувстве вины, которое было со мной все эти три века и, когда на минуту отпускало, я чувствовал громадное облегчение. Назаниля я ненавидел до сумасшествия, но еще больше ненавидел себя и Глорию. Все они жестокие, мстительные твари, думающие только о своем эго, и я среди них такой же.
  Работа в цирке отвлекала и развлекала. Мы придумывали новые номера, шокировали народ, который никогда не видел кого-либо, имеющего сверхъестественные способности, и принимал все это за фокусы.
  Теперь на плече у Назаниля всегда сидел подросший стервятник и я бы очень порадовался, если бы стервятник нагадил ему на костюм прилюдно. Но стервятник то ли стеснялся, то ли не решался делать это.
   — Ну, кто самый смелый и выйдет на нашу арену для новых фокусов? — спросил Назаниль. Дама лишь загадочно улыбнулась. Но чары Назаниля отчего-то не подействовали на нее. Я видел озадаченные до невозможности глаза своего папочки. Еще ни один смертный не мог устоять  перед его чарами. Это очень удивило и меня.
  — Может быть это ВЫ сделаете все, что я захочу? — усмехнулась она. — Хочу танцевать!
  Назаниль не привык проигрывать и для него это было серьезным поражением. Но необходимо было как-то выкручиваться и он принял непринужденный вид:
  — Не могу отказать даме. Маэстро, музыку!
  Заиграла музыка и дама закружилась в танце с Назанилем. Держалась она легко и непринужденно, а смотрела на него даже с вызовом. Какие-то люди подходили все ближе и ближе к арене. Неожиданно дама эта крепко схватила Назаниля:
  — Вы арестованы, полиция!
  Тут до меня дошло: конечно же она была более сильным оборотнем, потому чары Назаниля и не подействовали на нее. Люди смотрели на все, как на театральную постановку.
  — Смею заметить, любезная дама, что танец подошел к концу, разрешите откланяться! — Назаниль раскрутил ее и с силой оттолкнул. Тут он начал превращаться. Полицейские тоже превращались. В зале послышались крики ужаса.
  — Дикие звери на арене! — кричал директор цирка. — Срочно позовите укротителя!
  Но укротителя разорвали, не дав ему даже приблизиться к арене. Люди побежали к выходу. Крики, паника и давка. Назаниль проскочил к выходу под ногами у людей, сбив несколько человек, которых сразу же затоптали.




                12

  После того, как Лили покинула меня, я совершенно утратил смысл своего существования. Долгое время я не мог поверить в то, что она всерьез сделала это — так поступила со мной! Холодный кофе на столе разлит на записку: "Эдди, прости, если сможешь. Я встретила другого. Не ищи меня. Так будет лучше для нас обоих". Недокуренная сигарета в пепельнице. Ее запах. Оригинальная шутка! Но шкафы с ее одеждой... Они все пусты! Как такое могло произойти, ведь мы были так счастливы вместе? Лили — единственный человек, которого я любил в своей жизни! Неужели все закончилось? Неужели все ее слова были ложью? Мерзкой, чудовищной ложью?! А я однолюб.
  Поначалу я ждал, что она вернется. Каждое туманное утро ждал. Курил и ждал. Но ее все не было. Потом я понял, что ждать нет смысла. Она больше не вернется. Так что же, она думает, что одна такая, незаменимая для меня? На ней свет клином не сошелся! Найду другую.
  Но в объятиях других женщин я видел только ее. Тогда я понял для себя еще одну истину — что Лили для меня не сможет заменить никто. Да, на ней сошелся свет клином. Тогда я запил. Меня выгнали с завода. Жизнь пошла кувырком. Я не видел смысла ни в чем. Даже убирать в комнате не хотелось. Зачем? Для кого? Пара грязных рубашек валялась уже месяц. Пусть себе валяются!
  Серые нудные дни тянулись чередой. Сегодня только воскресенье! Еще целая унылая неделя впереди. Не заполненная ничем, кроме болезненно-мучительных воспоминаний о навсегда утерянном счастье. И каждый день душа на лезвии ножа, будто ее безжалостно кромсают руками маньяка. Кромсают воспоминания. Один день похож на другой. Все бессмысленно. Серая апатия. Ничто не приносит радости, кроме сна, который помогает забыться. А наутро все возвращается с новой силой. Отчего так гадко на душе? Ах, ведь она ушла. Ушла навсегда. Оставив меня с разбитым сердцем, с растерзанной душой. Скорее бы все это закончилось. Все ближе к концу. Конца и края не будет этой серой череде бесполезных и мучительных дней. Катись жизнь к чертовой матери! Глупая надежда могла лелеять мысль, что когда-нибудь Она вернется. Но чудеса бывают лишь в сказках, фильмах, да бульварных романах. Это реальность, Эдди, она нелепа, чудовищна. Реальность есть реальность. Ничего не изменить, чуда не произойдет, смирись, Эдди.  Такова твоя судьба. А, если бы чудо и произошло, как быть с человеком, совершившим такое чудовищное предательство? Истоптавшим, разбившим, разломавшим все до самого основания? Нет больше доверия, а счастье ушло навсегда. Да разве я один такой? Сколько нас таких, брошенных, одиноких, с искалеченными душами? Разве пересчитать? Мы рождены для страдания, у наших тел и душ есть для этого все предпосылки. Человек рожден для радости? Самообман. В муках рождаемся, в муках живем, в муках умираем. Лили, будь ты проклята за то, что сломала мою судьбу! Нет доверия к людям, нет доверия к женщинам, нет доверия ни к кому!
  Я представлял себя одиноким волком, бредущим по жизни. Ни друзей, ни врагов, никого нет. Иногда мне казалось, что и меня самого тоже нет. Как невыносимо тошно сидеть в четырех стенах, как в клетке. Любовь — зло. Да, вечная любовь лишь в идиотских книжках. Любые отношения рано или поздно заканчиваются и навсегда калечат наши души, оставляя глубокие, порою неизлечимые раны. Пойду, куда глаза глядят. Какая разница, ведь все равно нечего терять. Ночь. Тусклый свет фонаря. Леденящий холод. Пустота. Метет мелкий, противный снег в лицо, обжигающий ветер. Качается, уныло скрипит фонарь. Противно. Когда закончатся эти адские муки! Я, одинокий волк, идущий в ночь неизвестно куда и зачем, в погоду, в которую хороший хозяин не выгонит и собаку. Пустота. Улица будто вымерла. Разве найдется такой идиот, чтобы шел ночью в такую погоду? А, нет, нашелся, оказывается.
  Навстречу мне шел человек. Фонарь упал. Погас. Улица утонула в темноте.
  — Эдди, — проговорил человек, проходя мимо меня.
  — Кто вы? — удивился я.
  — Друг, — ответил он.
  — У меня нет друзей.
  — Значит, враг.
  — И врагов у меня тоже нет, — сказал я.
  — И Лили у тебя тоже нет, — ответил он. Но не злорадно, а как бы с сочувствием. Я взбеленился.
  — Ты ее любовник?! — заорал я на всю улицу. — Отвечай, подлец! Ты ее увел?! Она к тебе ушла?!
  — Не кричите, молодой человек, — спокойно сказал он, — люди спят, позднее время. Я не имею никакого отношения к вашей неудавшейся любви.
  — Тогда кто вы?! Откуда знаете меня и почему мне это все говорите?
  — Ну, это не пятиминутный разговор, — сказал он. — Еще и на таком холоде! Давайте сходим в какой-нибудь кабак, вам ведь все равно уже нечего терять.
  Мне начало казаться, что этот человек насквозь видит мою душу, и я пошел с ним скорее ради интереса. В конце концов, действительно было уже нечего терять.
  Мы вошли в кабак.
  — У меня нет денег, — сказал я.
  — Деньги не имеют значения, — ответил он. — Заказывайте, что душе угодно, я за все заплачу. Я заказал виски, чтобы скорее выпить, расслабиться и немного облегчить душевную боль. Человек был не юным, но и не старым. Красоты неземной. И вел себя по-особенному. Никогда не видел таких людей, как он.
  — Совсем ты раскис, Эдди, — сказал он поучительно. — Вместо того, чтобы объявить войну своей пассии и всему миру, которым на тебя плевать.
  — Кто вы?
  — Назаниль, — ответил он.
  — Я не знаю вас.
  — Зато я очень хорошо знаю тебя. Хочешь знать, что делает сейчас Лили?
  Я скривился от душевной боли.
  — Она послала вас?
  — Нет, она не знает обо мне, — он стал тереть ладонями чашку и натер ее чуть ли не до блеска. Я наблюдал за его странными движениями. Что он делает?
  — Смотри, смотри сюда, — сказал он. Я заглянул в чашку там, где он ее натирал, и обомлел... Как в сказке, на блюдечке, по которому катилось яблоко, в той чашке я увидел Лили и ее любовника! Тварь!
  — Наклонись поближе и послушай, — сказал он. В эту ночь я взял свои слова о том, что чудес не бывает, назад. В чашке были слышны голоса! Лили говорила своему любовнику:
  — Знаешь, милый, почему я бросила Эдди и ушла к тебе? Он — неудачник, мягкотелый слизняк, амеба, тряпка. С ним бы у меня не было никаких перспектив...
  Далее выносить этого я уже не мог. Я стукнул по проклятой чашке и разбил ее. Закричал и начал рыдать. Мне было все равно, что оборачивались люди, мне было наплевать на них.
  — Ну-ну, Эдди, перестань, — говорил Назаниль. — Ты отомстишь этой проклятой стерве. Она очень пожалеет о своих словах. Растопчешь ее. Месть. Ради этого стоит жить. Я вцепился в его руку:
  — Как?!
  И тут до меня дошло, что я уже видел это лицо раньше. В газетах. Это тот нашумевший фокусник, которому запретили показывать свои фокусы. Да, это он!
  — Вы — тот известный фокусник, тот самый скандальный фокусник, которого искали...
  — Ой, фокусник, фокусник, — ответил он. — Сейчас я сниму комнату. В таком состоянии ты домой не пойдешь.
  Мы пили. Много. Я плакал, ругался, жаловался на жизнь, на эту стерву. Этот фокусник долго смотрел мне в глаза. Такой глубокий взгляд. Я тонул в нем, как в омуте. А потом он поцеловал меня в губы. Я был настолько потерян внутри, что мне было уже все равно. В тот момент я думал, что все женщины твари, а поцелуй мужика ничуть не хуже. Назаниль раздевал меня. Мне было так хорошо от того, что я хоть кому-то нужен. Это был бальзам на мою изувеченную стервою душу, то, чего мне сейчас так не хватало. После того, как тварь бросила меня, я чувствовал себя выброшенными на помойку объедками. А теперь почувствовал себя кому-то нужным человеком. И хорошо, что это был мужчина. Всех женщин я возненавидел. Брюнеток, блондинок, пышных, плоских, маленьких, больших.
  — Лапушка, мой мальчик, — шептал он, убирая с моего лица поредевшие от нервов волосы. Он гладил меня, раздевал. Я отдался ему. Я был счастлив в этот момент. Его тепло согревало мою душу. Я был очень пьян и не мог ходить. Он уложил меня в постель. Целовал. Я отдавался ему снова и снова, со всей страстью, назло этой твари, гори она в аду!
  Утром я не мог смотреть в глаза Назанилю, краснея от стыда. Я был обнажен, не прикрыт. Назаниль смотрел, улыбался, пялясь на самые интимные места. Мне хотелось накрыться одеялом с головой.
  — Ты прекрасен, Эдди, не стесняйся своей наготы. Я выбрал тебя. Я тебя сделаю. Ты отомстишь. Станешь молодым красивым волком, вечно молодым, бессмертным...
  Слушая его странные речи, я подумал о том, а не сбежал ли этот человек из сумасшедшего дома.
  — Я буду тебе отцом, любовником, другом, — продолжал он. Он нагло стянул с меня одеяло и продолжил дело минувшей ночи. Я не сопротивлялся. Меня начинал увлекать этот человек, пусть он и сумасшедший. Разве мог я раньше подумать, что увлекусь мужчиной?! Дьявол придумал женщин, которые портят нам жизнь. Я с упоением отдался Назанилю.
  — Я сделаю так, как ты хочешь, я — твой, — прошептал я в порыве страсти.
  — У тебя нет иного выбора, — сказал он. — У тебя будет новая жизнь, я возьму твою потерянную душу под свое покровительство.
  Он укусил меня за сосок настолько больно, что я закричал. Упало распятие мне на голову и я потерял сознание. Когда я очнулся, место укуса сильно болело. Назаниль сидел подле меня, внимательно смотрел, держал за руку. Смотрел с отеческой нежностью. Я раскрыл глаза.
  — Зачем, мне же больно!
  — Прости, мальчик, у меня не было выбора. Немного боли, потерпи. Скоро ты всем отомстишь.
  — Зачем? — повторил я. Он был сумасшедшим, но я все равно любил его.
  — Скоро начнется превращение. Не пугайся. Это не страшно.
  — Какое... превращение? О чем ты?
  — Такое...
  Я своими глазами увидел весь этот ужас. Как трещали его кости. Как руки покрывались шерстью, вытягивалась морда...
  — Вас же не существует... — прошептал я в изумлении. Назаниль дьявольски захохотал.
  — Если меня не существует, значит, я тебе приснился.


13

  Скоро я сам стал тем, кого не существует для всех. Теперь я не мягкотелый слизняк, не амеба, не тряпка. Я — оборотень. Все ответят за свое пренебрежение ко мне. Теперь я вами повелеваю, трепещите.
  — Любовника растерзай, — давал советы Назаниль. — А со стервой погоди. Дождись времени, когда она превратиться в старуху, а ты останешься молодым, как прежде. Тогда ты сможешь выплюнуть ей назад ее же слова.
  Он говорил дело. Нужно обождать с ней. Но не с любовником. Я знал, где находится Лили. Теперь я мог чувствовать ее запах через километры. Я пришел, когда она совокуплялась с ним. Как уличная девка. Он трахал ее, как хотел.
  — А, Эдди, — с презрительной усмешкой сказала Лили, наконец заметив меня. — Знакомься, Алекс, это Эдди, тот самый неудачник, о котором я говорила.
  — Молчи, сука! — сказал я и зарычал волком. Я начал превращаться. Она визжала без умолку, раздражая, и опротивела мне еще больше. Я больше не любил ее. Ее любовника я растерзал у нее же на глазах. Она упала в обморок. Все бабы мерзки. Крикливые, меркантильные, неверные. Я любил Назаниля. Он спас меня, вытащил с самого дна, помог почувствовать свое превосходство над людьми. Он сделал меня. Я принадлежу ему навеки.
  Эта стерва пошла в полицию. Она сказала, что я оборотень и растерзал ее любовника. Я рассмеялся им в лицо. Сказал, что Лили помешалась, а к смерти ее любовника я не коим образом не причастен, ибо не имею таких острых зубов, чтобы разорвать человека. Но на следующий день мы с Назанилем покинули город, чтобы избежать дальнейшего расследования. Впереди была целая жизнь, полная приключений. Теперь я мог отомстить любой суке за предательство. Но с суками больше я не связывался. Моя душа теперь принадлежала Назанилю. Я любил его всем сердцем...


  Нас навещала полиция. Назаниль вовремя сделал лапы. Он оставил записку, в которой написал, что уезжает, потому, что каждый из нас теперь должен найти свой путь. Это был сильный удар для Мелиссы, которая до сих пор любила его, как пятнадцатилетняя девчонка. На ней не было лица. Несколько дней она ни с кем не разговаривала. Потом, не говоря никому ни слова, собрала вещи и неизвестно куда уехала. Ходили слухи, что Назаниль связался с молодым любовником. Мелисса не могла стерпеть такого унижения.
  Чем старше я становился, тем больше ненавидел Назаниля. На что он обрек нас с Ноланом? Мы никогда не повзрослеем. Мы — вечные дети. Мы не можем прийти даже в кабак. Как посмотрят на десятилетних на вид мальчишек с бокалом виски и сигаретой в зубах? Мы ходили девственниками, кто свяжется с детьми, это же курам на смех! Мой первый поцелуй произошел с Ноланом. Мы лишили друг друга девственности, ведь ни одна женщина не посмотрит на десятилетних мальчишек! Мы удовлетворяем друг друга, потому, что у нас нет другого выхода.
  Глория и Мэлорм сказали, что нам всем лучше разъехаться. Кому нужны взрослые дети? Это лишняя обуза! Мы остались вдвоем. Будь ты проклят, Назаниль! У нас давно были бы полноценные семьи. Хотя... Нас бы уже не было бы на этой земле еще в семнадцатом веке. А теперь вечное детство... вечная мука... Тот, кто говорит, что лучше навсегда остаться ребенком, сам не знает, что говорит!..


  Как замирало мое сердце, когда я видел Назаниля. Если бы не та стерва, я мог бы не быть тем, кто я есть сейчас, не встретить моего Назаниля! Я наполнен любовью к нему как и в первый день нашего знакомства. Он — мое божество! Полвека прошло, ничего не изменилось. Мы по-прежнему бежим от преследований полиции и какой-то Мелиссы, которые идут по нашему следу. Но нам на это наплевать. Мы — сегодня здесь, а завтра уже там. Лили, должно быть, уже семьдесят пять! Самое время завершить месть. Сейчас я посмеюсь над никчемной старухой.
  — Лили, открой! — стучал я. Старая глухая кляча. Пока до нее достучишься! Вот, идет, шаркает своими утиными ногами.
  — Ну, здравствуй, дорогая!
  — Кто вы? — она надела очки на подслеповатые глаза. — Юноша?
  Ее руки тряслись, слюни летели из беззубого рта. Старая, согнутая, никчемная и никому не нужная, кляча. Ее, некогда шикарные, волосы все поседели. И следа не осталось от уверенной в себе красавицы. Она вызывала жалость и отвращение. Как я мог любить ее, Боже! Как омерзительны, безобразны старые бабы! Меня передернуло от мысли, что, если бы она не ушла тогда от меня, я закончил бы свои дни с этой отвратительной старухой таким же омерзительным старым пердуном. То, что я считал проклятием, было на самом деле благословением.
  — Не узнаешь? — издевательским тоном спросил я. Она сощурила подслеповатые глаза. Изменилась в лице. Вздрогнула.
  — Вы — сын Эдди?
  — Я и есть Эдди, дура!
  — Это невозможно...
  — Вспомни, как ты бросила меня, как разбила душу! Променяла на другого! Как же я сейчас благодарен тебе за это, старая ты образина! Благодаря тебе, я сейчас тот, кто я есть. Счастливый, уверенный в себе, вечно молодой, бессмертный. А ты — рухлядь, износившаяся вещь, отжившая свой век, которой пора на помойку. Да, это я! Неудачник, мягкотелый слизняк, амеба, тряпка. Кто я там еще?
 Я смеялся старой кляче в лицо, ощущая свое стопроцентное превосходство. Мне даже не хотелось разорвать ее сморщенное, как яблоко, тело. Я испытывал отвращение и, высказавшись, оставил старую дуру доживать свой никчемный век.


  "Ну и что, что на дворе двадцать первый век! Гомосексуализм от этого краше не стал. Как отвращает совокупление этих женоподобных неполноценных педерастов, которых и мужиками-то нельзя назвать! Неужели так сложно найти себе нормальную женщину? Как можно толерантно относиться к этим нелюдям, которые развращают нашу молодежь? Скоро мальчишки начнут красить ногти и носить женское белье, вместо того, чтобы играться в войнушки. Да еще и разрешить голубую пропаганду, гей-парады, однополые браки... Куда катится свет! Как Господь допускает кощунство над святым таинством брака! Мы не допустим такого неуважения к себе! Гомосексуализм не пройдет!"
  — Какая сильная статья, падре, — сказал Назаниль, надев для пафосу очки. Зрение-то у него было замечательное.
  — Рад, что вам понравилось, — ответил священник. — Мы боремся с содомией, этой заразой.
  — Вы, разумеется, правы! — Назаниль с улыбкой посмотрел на меня. Разрез его губ манил, возбуждал. Он поцеловал меня прямо на глазах у священника и положил свои руки несколько пониже моего живота.
  — Вон оно что! — сказал священник. — Содомия, искусно завуалированная Дьяволом!
  — Прямо в точку! — ответил Назаниль. И мы начали превращаться. Куда только делось красноречие этого священника! Он дрожал, как осиновый листок, едва не взобравшись на алтарь. Аллилуйа! Назаниль любил расставлять все по своим местам.
  — Молитесь, если можете, счастливо оставаться! С удовольствием напишу рецензию на вашу новую статью.
  Но статьи больше не было — священник лишился рассудка. Кто будет бороться с нечистью, если священники так слабы?
  Мы спешили в клуб. Сегодня выступает Garmarna. Певица, которая поет скандинавские старинные песни. Назаниль сказал, что песня Varulven про него. С удовольствием послушаю. Сколько народу в зале! Мы пошли за коктейлями.
  — Ах, как я люблю эту песню, Эдди, послушай ее! В то время я был еще молод, когда слагалась эта песня! Какая ностальгия!

    
  Девушка припозднилась домой,
  Липы трепещут в чаще
  И выбрала путь через лес прямой.
  Дитя под сердцем несчастной.

  Только зашла она в лес густой,
  Вышел огромный волк из кустов.

 "Милый волк, меня пощади –
   Серебром расшитый мой плащ возьми!"
 "Плащ твой волку не по плечу –
  Кровь молодую пустить хочу!"

 "Милый волк, меня пощади –
  Сапожки сафьянные мои возьми!"
 "Сапогов-то я не ношу –
  Кровь молодую твою пущу!"

 "Милый волк, меня пощади –
  Венец золотой за меня возьми!"
 "Твой венец волку ни к чему –
  Жизнь молодую твою возьму!"

  Дева забралась на высокий сук,
  Волк стал рычать и ходить вокруг.

  Корни у дуба волк перегрыз –
  Вскрикнув, дева упала вниз.

  Рыцарь коня оседлал стремглав
  И в темный лес полетел, как стрела.

  Когда ж он к чаще лесной прискакал –
  Лишь руку любимой он отыскал.

 "Ах, сохрани и спаси нас Бог!
  Липы трепещут в чаще
 "Невеста погибла, мой конь издох,
  Дитя под сердцем несчастной".

  Назаниль запрыгнул на сцену, напугав певицу незапланированным шоу. Он начал превращаться прямо на сцене.
  — Ну ни фига себе, дают! — говорили в толпе. — Вот это спецэффекты, здорово!
  Назаниль выбрал девочку-подростка возле сцены, чтобы разыграть сценку с девушкой и волком. Малолетняя дурочка визжала от радости, что выбрали именно ее. Откуда же ей было знать, чем оканчиваются шутки с Назанилем!
  — Ай-да молодцы, спецэффекты чудесны!
  И тут юная мадам почуяла, что попахивает мясом и кровью, и это уже не шуточки. Она начала визжать, как свинья, которую собираются резать. Стойка упала вместе с микрофоном, начались паника и замешательство. Ну разве зрители не ждали острых ощущений, накала страстей? На сцене — полный кипиш, Назаниль всегда умел создавать его. А завтра наши фейсы будут на первых страницах всех газет, а сейчас нужно сматываться. Нет, это не охота, это просто развлечение Назаниля, его обычный отдых. Певица ретировалась, до музыкантов еще толком не дошел смысл происходящего, и они продолжали играть. Назаниль схватил микрофон и принялся допевать за певицу, убежавшую в лютой панике.


  Jungfrun hon steg sig s; h;gt i ek
  Linden darrar i lunden
  Och ulven han gick ner p; backen och skrek
  Ty hon var vid ;lskogen bunden...


  Хриплый голос Назаниля превратился в звериный рык и в толпу выпрыгнул уже огромный волк.
  — Ничего себе! — проговорили зрители. — Во дают!
  Ах, Назаниль, мог бы пощадить исполнительницу! Если ей запретят давать концерты, это будет весьма печально, мне так понравилась эта музыка!
  Какая-то мерзкая старушень не спускала с меня глаз весь вечер. Бог мой, не может быть, Лили! По ней уже давно могила плачет. Возможно ли такое! Жива. Все еще. Какой блеск в глазах, спина, как у восемнадцатилетней девочки, какая сила, внутренняя энергия! Идет сюда, о Господь, не будь так жесток!
  — Ну здравствуй, Эдди! — она ухмыльнулась и во рту я заметил здоровые клыки. Меня прибило к стене.
  — Ты... ты... — я уже заикался.
  — Хотел избавиться от меня, милый? Я теперь, как ты...
  — Но как?! Лили...
  — Второе рождение. Благодаря Мелиссе. Кстати, она передавала тебе привет.
  Мелисса... Кто такая Мелисса? Да, Назаниль часто упоминал ее имя. Это его бывшая любовница. Вот она, месть покинутой женщины! Только не это... Старая кляча провела по моей руке и меня едва не стошнило.
  — Милый, это судьба... Да, я предала тебя, разбила тебе сердце... Но кто из нас не совершает ошибок? Кроме того, ты достаточно неплохо отомстил мне, растерзав на моих глазах моего любовника. Я ушла от тебя, ты был неудачником, у меня не было выбора, у меня не было перспектив с тобой, но я любила тебя. Все равно любила! И вот, через столько лет, судьба опять свела нас вместе. Теперь у нас впереди целая вечность, мой любимый...
  — Нет-нет, Лили, — повторял я, будто в кошмарном сне, но старуха не отставала. Бежать! Тут уже полиция, все ищут Назаниля, который сорвал концерт и навел панику. Я залез под стол и стал пробираться к выходу. Я хватал за ноги кого угодно, чтобы не упасть. Дамы визжали.
  — Эдди, Эдди, не уйдешь, я все равно найду тебя! — слышался голос Лили. Я помчался на улицу, будто человек, севший на шило. Назаниль уже ждал меня за углом, облизывая кровь с пальцев.
  — Хорош концерт, я всласть повеселился... — сказал он.
  — Твоя бывшая любовница преподнесла мне очаровательный подарок. Нужно бежать из города.
  — Мелисса... Я в ней не сомневался. Как же они все надоели мне! Еще и  полиция достала. Это та самая полиция, которая уже несколько веков не дает мне покоя... Бежать!
  — Эдди, Эдди, подожди меня! — послышался голос старухи...


  — Она навсегда, навсегда осталась барельефом на стене.
  — Прекрати, Мэлорм, — сказала я. — Не время плакать. Твой отец бросил нас, и теперь нам нужно выживать самим.
  — Сколько веков я ждал, что он оставит нас всех в покое! Я устал, хочу свободы.
  — От самого себя никуда не уйти, поэтому нужно думать, как жить дальше.
 — А никак! Какая разница, как! Он что, пуп земли, без которого невозможно существовать? Я хочу вернуться в те края, где мы жили в семнадцатом веке. Мне нужно увидеть тот барельеф...
  — Да ты с ума сошел! Что за сентиментальность! Что это даст тебе? Ты до сих пор остался глупым мальчишкой!
  — Да мне плевать, что ты об этом думаешь! — заорал он. — Из-за тебя я обрек на смерть единственное любимое существо. Я еду туда один, без тебя, а ты делай, что хочешь!
  Я пожала плечами. Пусть сам решает, мне все равно. Теперь я останусь совсем одна.
  Я развлекалась с очередными любовниками, а потом съедала их. Чем не Черная вдова? Никто не оставался в моем сердце. Моя единственная любовь осталась на барельефе. Я не жалею. Лучше уж так, чем быть отвергнутой. Он сам виноват. Буду развлекаться...


  Вся эта семейка распалась. Все разъехались, и мы с Ноланом были предоставлены сами себе. Как выжить в этом мире, выглядя десятилетними мальчишками без опеки взрослых? Приходится выдумывать небылицы. Собственно, те, кто слишком заинтересовывается нами, живут недолго. Жизнь — вечное детство, вечное проклятие. Взрослое детство. И Назаниль опять на страницах газет. Как нравится ему привлекать к себе внимание и портить всем жизнь! Когда-нибудь он будет наказан за свои дерзкие выходки, а пока... Нолан готовится идти на очередную охоту.



ЧАСТЬ 5

  Есть люди, о которых вспоминать приятно, воспоминания же о Максе — ничего, кроме отвращения и боли, не вызывают. Он обращался со мной, как со своей вещью: так, как ему вздумается. Для него в порядке вещей было выставить меня на всеобщее посмешище и со спокойной совестью после этого пить с друзьями коктейль. Потому что он знал — что нужен мне, стало быть, почувствовал вседозволенность. Но так больше продолжаться не может. Приходит время, когда нам необходимо принимать нелегкие решения. После этого мы взрослеем. Так мне говорил отец.
  Приходит время, когда нужно принимать серьезные решения. И это время пришло. Я — личность, а не тряпка, которой он будет вытирать свои грязные ботинки. И я требую к себе уважения. По-другому — никак. Сегодня я все скажу ему, как есть. Хватит терпеть унижения!
  Ночь была теплая. Дул легкий ветерок. Луна светила. Запах магнолий наполнял воздух тонким ароматом, а на душе скребли кошки, мела метель.
  — Макс, нам необходимо расстаться, — сказала я. Я так долго подбирала слова, готовила речь, чтобы высказать все, все, все, а теперь и слов необходимых подобрать не могу. Все вылетело из головы напрочь. Он посмотрел на меня так, будто я была последней дурой. Потом криво ухмыльнулся. Он всегда чувствовал превосходство над другими людьми, и не стеснялся выказывать его, потому что всегда и во всем был лучшим.
  — Тупая шутка, Дезери.
  — Это не шутка, Макс. Я приняла решение. Так будет лучше для нас обоих. Зачем мучить друг друга? Наши отношения превратились в кошмарный ад. Так более продолжаться не может.
  Он не ожидал такого поворота событий. Он понял, что я не шучу. Улыбочка вечного превосходства наконец-то спала с его лица. Макс скрестил руки на груди. Отвернулся. Думал, молчал. В спину ему светила полная луна. Я предполагала, о чем он сейчас думает. Он не может поверить, что теряет любимую вещь, которую давно перестал ценить. Да и не ценил, видимо, никогда.
  — И кто он? — наконец повернулся ко мне Макс.
  — Кто? — устало спросила я, про себя молясь, чтобы это все поскорее закончилось.
  — Тот, ради кого ты уходишь? Кто-то из универа?
  — Никого нет.
  — Я тебе не верю! Ты нашла нового самца, который будет тебя трахать.
  — Ты всех судишь по себе, — не выдержала я. — У тебя хватило наглости даже не скрывать от меня своих любовниц. Моему терпению пришел конец, Макс. Я не стану тратить свое личное время на то, чтобы выяснять отношения. В этом нет никакого смысла. Тебя уже ничто не изменит. Не звони мне больше и не ищи встреч.
  — Больно надо!
  — Прощай, — я побрела, не оборачиваясь.
  — Шлюха! — крикнул он мне вслед. — Да кому ты нужна!
  Я от него ничего другого и не ожидала. Даже расстаться не мог по-человечески. И где только были мои глаза, когда я решила связать свою жизнь с этим человеком!
  — Если тебя где-нибудь поймает маньяк, я с удовольствием выпью виски на твоей могиле!
  Я вздрогнула. Как можно быть до такой степени мерзким! Но на провокацию вестись не собиралась, поэтому шла своей дорогой. А маньяк действительно объявился. В окрестности нашли четыре трупа, растерзанных, будто диким зверем. Каких только придурков не встретишь в наше время! Некоторые мстят всему женскому роду за то, что у них не работает член, а этот же отыгрывается на всех подряд. Мне стало страшно. Еще и Макс под горячую руку с такими пожеланиями... Ночь убаюкивала. Ласковая. Нежная. Тепло и тихо. А в душе хоть волком вой. Мне показалось, что действительно, где-то завыл волк. Шаги. Сзади. Стук обуви. Да, возможно, это тот самый маньяк. Так просто я не сдамся. За жизнь нужно бороться, ибо выживает сильнейший. Я подняла с земли камень. Сейчас резко ударю его по голове. Главное — эффект неожиданности. Я развернулась, но он схватил меня за руку, камень выпал.
  — Зачем вы хотите ударить меня?
  Внутри все обмерло.
  — Зачем вы идете за мной?
  Я посмотрела на этого человека. Высокий. Черные длинные волосы собраны в хвост. Лицо, красивое, как у Дьявола. Наверное, такие и бывают маньяки. Не все же они убогие уродцы!
  — Стасия! — проговорил он. Глаза его горели. Я не на шутку перепугалась. Наверняка, это тот самый помешанный маньяк, одержимый каким-нибудь бредом. Я перепугалась настолько, что мне хотелось звать на помощь Макса.
  — Я не Стасия, мое имя Дезери, — сказала я, делая вид, что совсем не боюсь его. Мне не страшен серый волк. В детективах я читала, что главное — не показывать того, что ты боишься. Если покажешь — все пропало. Он отпустил мою руку. Побегу — выкажу страх. Он все равно догонит меня и будет еще хуже. Этот тип полез за пазуху. "Ну вот, сейчас он достанет нож, и моя песенка спета". Но он достал медальон. В нем — фотография женщины.
  — Вы так похожи на нее, — сказал он с нотками боли в голосе. — Я похоронил женщину, которую очень любил...
  Я радовалась уже тому, что он хотя бы не достал нож.
  — Соболезную, — пролепетала я, как мышь, которую поймал кот.
  — Вы простите, если я вас напугал, — сказал он. — Долгое время я не могу найти покоя из-за смерти этой женщины. Можно ли проводить вас? В ночное время ходить небезопасно.
  — Как хотите, — только и проговорила я.
  — Вы действительно на нее очень похожи... Быть может, присядем в кафе, мне было бы приятно чем-нибудь угостить вас.
  — Время позднее... — но тут я подумала, что в кафе есть люди и это менее опасно, чем, если бы он повел меня домой, — но чашечку кофе можно было бы выпить.
  — Вот и славно, — ответил он. — Дезери, говорите? Меня зовут Назаниль, — он поцеловал мою руку так нежно! Так галантно! На моих глазах выступили слезы. Макс никогда не вел себя так со мной. Никогда не целовал мне руку, не провожал, не приглашал в кафе! Я не выдержала и разрыдалась. Так хотелось, чтобы хоть кто-то был рядом! Кто-то, кому я нужна хоть немножко...
  — Что с вами? — он обнял меня.
  — Я только что рассталась со своим парнем, он плохо обходился со мной, мне приходилось терпеть ужасные вещи...
  — Это в порядке вещей, людишки не умеют любить, — отозвался он.
  — Людишки?
  — Утрирую.
  Мы проходили мимо ночного цветочного магазина и Назаниль купил мне большой букет орхидей. Я снова зарыдала.
  — Вас обидели эти цветы?
  — Он никогда не дарил мне цветов, мне дарит их первый встречный человек! Знаете, как это обидно! Тот, кому я дарила свою любовь, обходился со мной едва ли не как со своей собакой!
  — Успокойтесь, это в прошлом. Знаете, возможно, наша встреча не случайна. Вам разбили сердце, мне тоже. У нас уже есть что-то общее. Этот человек хам во всех отношениях, и не достоин вас. Забудьте о нем. Посмотрите, какая прекрасная ночь!
  Он целовал мои руки, а я рыдала. Мне было так плохо, так одиноко, этот случайный человек был сейчас всем, что у меня осталось. Мы пошли в кафе. Он покупал мне все. Все, что я хотела. Вплоть до воздушных шариков. А я очень любила воздушные шарики. Мне захотелось напиться и я напилась. Мне было уже все равно, даже, если бы он оказался маньяком. Но он был галантен до конца. Ухаживал, но ничего лишнего не проявлял. Я допилась до такой кондиции, когда мне стало все равно на Макса. Я подумала: "чтоб ты сдох"! и сама рассмеялась этому. Назаниль отвез меня домой на такси и взял номер телефона. Разумеется, я подумала, что это всего лишь приятный вечер и ничего более. Мимолетное знакомство, и больше мы не встретимся никогда.


2

  На пары я пошла с больной головой. Я училась на историческом факультете. Если бы сейчас не вела пару моя любимая преподавательница, а кто-то поскучнее, я бы точно заснула на столе. Все зависит от препода. И оценка, и знание. Толку много требовать, или мало требовать. Заинтересовать студента, рассказать так, чтобы было интересно слушать, на этот подвиг был способен не каждый. Но эта особенная женщина была исключением. Мы смотрели фильм и она комментировала.
  — Обратите внимание на барельеф старинного замка. Семнадцатый век. Существует легенда о том, как прекрасную молодую женщину по имени Стасия замуровал в стене, вместе с ее любовником, злой ревнивый оборотень Назаниль.
  Я проснулась на все сто процентов. Лицо на барельефе действительно чем-то напоминает мое собственное. Вот так совпаденье! Может это какой-нибудь сумасшедший, начитавшийся легенд и возомнивший себя черт знает кем? Может он на луну завоет? Имя у него не от мира сего.
  Я думала о легенде, о Назаниле. Быть может, это прозвище.


  Назаниль стал отчужденным. Появлялся все реже. На вопросы отвечал уклончиво и раздраженно. Потом пропал. Я не хотел лезть ему в душу, но у самого душа болела. Нужно было отвлечься. Я купил первый попавшийся билет на какой-то концерт. На обложке рекламы красивая женщина с длинными волосами. В вечернем платье. "Только сегодня. Только сейчас. Для вас очаровательная прима Бонни, победительница нескольких конкурсов". Я скептически поморщился. После Лили ненавижу баб, будь они хоть тысячу раз красивы. Я знаю, чем оканчивается это дерьмо. Впрочем, какая разница. Не жениться же мне на ней. Послушаю, отвлекусь. И я пошел. Мысли о поведении Назаниля не отпускали. Вот, это та самая прима Бонни под шквал оваций.
  — Прекрасна! — проговорил какой-то парень женским голосом.
  — Божественна!
  Да, наряды и прическа — загляденье. Красавица. А голос! Сопрано наверное. Я даже чуть-чуть отвлекся. Такие блестящие наряды, золотятся изумрудами, хороша. Да, погляжу, и пойду своей дорогой. К женщинам у меня предвзятое отношение. С виду богини, внутри — мегеры. Еще где-то сморщенное лицо Лили померещилось. Я стал неуверенно ерзать на стуле. Может я ерзал просто от того, что хотел в туалет. Да, нужно сходить в туалет. На антракте. Все казалось таким одинаковым. Я заблудился и вошёл в другую дверь. В общем, вместо туалета я забрел в гримерную, где переодевалась та самая прима. Раздался визг.
  — Пардон, — сказал я. Она стояла совершенно обнаженная. Я был в шоке. Меня ничто не шокировало со времен знакомства с Назанилем.
  — Вы... мужчина? — пролепетал я. Мозг думал, а язык говорил. Она, оно... покраснело и стыдливо опустило длинные накрашенные ресницы.
  — Вы... не знали? — оно прикрылось ярким платьем для выступлений. 
  — Нет! — крикнул я, и вылетел из гримерной, как ошпаренный, решив больше не возвращаться туда. Дома ждал Назаниль.
  — Пришло время, — сказал он. — Теперь наши пути расходятся.
  — То есть как?
  — У каждого из нас свой путь. Не ищи меня больше.
  — Ты это всем говоришь, да? Ты меня вот так кидаешь, как Лили тогда? Люди — игрушки для тебя? Когда мы становимся ненужными, ты кидаешь нас, как надоевшие вещи?
  Назаниль отвернулся.
  — Да, — мрачно сказал он. Наш разговор его утомлял и раздражал. —  Думай, как хочешь. Проклинай-не проклинай, я уже проклят. Просто больше не ищи меня. Я не гей. Мне иногда нужен друг, любовник и компаньон. Я не собираюсь целую вечность находиться с тобой. Я нашел ту, которая похожа на Стасию.
  Он ушел. Вот так, взял и ушел. Я остался сидеть на диване, из которого вылезла пружина. Слова Назаниля врезались в мою душу куда острее, чем эта пружина в плоть. Я заплакал. От  отчаяния, и от того, что никому нельзя доверять — ни людям, ни оборотням. Целая вечность разочарований! Я лег на диван и пролежал так до самого утра, пялясь в потолок. Почему-то я вспомнил о том странном существе с поразительным голосом. Бонни. И мне снова нечего терять. Все сначала, по кругу. Я помнил, как шел тогда в совершенном отчаянии, под скрипучий фонарь и метель. Если я выйду сейчас, кого я встречу? Ангела? Господа Бога? Или самого Дьявола? Думаю, никого, кроме собственного одиночества. Пошло все к черту! Перед глазами лицо мерзкой старухи — Лили. Она виновата во всем. Я пошел в бар, для того, чтобы напиться.


  Творилось сегодня что-то страшное. Люди вышли с бейсбольными битами, арматурами, у кого что было. Они громили здание одной богатой фирмы.
  — Хватит терпеть, мужики! — орал заводила. — Мы пашем на этих тварей, а они даже не платят зарплату! Они отдыхают в дорогих ресторанах, а мне семью кормить нечем!
  — Верно! — загалдели люди.
  — Мы не лохи и не рабы, и не собираемся пахать бесплатно!
  — Да, бей их, чертей зажравшихся!
  Раздался звон битых стекол.
  — Сейчас выкурим этого жирного борова оттуда, как крысу! — закричал один из разъяренных рабочих, и в разбитое стекло полетела дымовая шашка.
  — Мы хотим забрать свои деньги!
  Я стоял и наблюдал за всем этим с безопасного расстояния. Обыденная, спокойная жизнь скучна и иногда нужна встряска. Экстрим. Война. Революция. Но я буду умнее и лучше погляжу на это со стороны. Живое кино. Дайте, дайте им прочуханки, чтоб знали, как народ обманывать!
  Бах! Бах! Люди пытались вышибить двери.
  — Выходи, свинья! Ты обкрадываешь нас и наших детей! Ты жрешь деликатесы, а я не могу ребенку мороженое купить!
  Стекла снова разбились. Мне иногда казалось, что здание рухнет, как карточный домик.
  — Копы! — выкрикнул один из них, но его крик потонул в гуле толпы. Копы принялись разгонять потасовку, не жалея ударов.
  — Товарищи, да что же это творится! Нас за людей не считают, бьют, как собак!
  — За наши же деньги! Где справедливость!
  Копы долго не стали возиться:  шквал ударов — и толпа разбежалась.
  — Уходим! — крикнул заводила. — Встречаемся на нашем месте.
   Я пошел за ними. Из чистого любопытства, и, чтобы развеять скуку. Они все разбежались в разные стороны, чтобы замести следы. Я побежал за одним из них, прикинувшись рабочим. Они встретились на заброшенном заводе, зализывая раны.
  — Что же это творится! — закричал заводила. — Нас унижают, бьют, как какое-то отребье, за то, что мы пришли требовать свои кровные? Где это видано! Если у нас нет денег, то, получается, мы права голоса не имеем, как скот бессловесный?
  Рабочие зароптали.
  — Какое унижение! Нашим трудом бесплатно пользуются, еще и унижают! Вернулись времена рабства!
  — Так значит, пора что-то кардинально менять! — раздался чей-то голос. Все обернулись. На верху стоял очень красивый, солидно одетый человек.
  — А ты еще кто такой? Тебе тот жирный боров прислал, чтобы заманить нас всех в ловушку? — крикнул один рабочий.
  — Я на вашей стороне.
  — С чего бы это? Ты точно не похож на простого рабочего, живущего на одну зарплату! Откуда такая забота о простом народе?
  — Да это выродок жирный его послал, чтоб мы не шумели!
  Рабочие зверем смотрели на незнакомца. Еще немного, и они готовы были наброситься на него, отплатив за все свои неудачи. Я позавидовал смелости того парня.
  — Послушайте меня, — снова начал этот тип. — А решать уже вам.
  — Да что его слушать! Спустить его оттуда, да задать хорошенькую трепку, чтобы неповадно было вмешиваться.
  — Дело ваше.
  — Пусть говорит, — сказал заводила. — А, если нам что-то не понравится, то все кости ему пересчитаем.
  — Правильно, пусть говорит! — сказал еще кто-то. Люди всегда были стадом, поэтому им обязательно нужен пастух.
  Человек едва заметно улыбнулся, с нотками высокомерия.
  — Вам надоело терпеть унижения? — спросил он, когда все притихли.
  — Да!
  — Надоело!
  — Хотите отстаивать свои права? Хотите жить достойно? Ни в чем не нуждаясь, как этот мерзкий предприниматель, который нагло пользуется вашим трудом?
  — Да!
  Я подумал, что теперь у стада будет новый пастух, куда более сильный и хитрый. Который будет использовать его в своих целях. Этими людьми руководит отчаяние, и они готовы на что угодно, лишь бы отомстить. Из такой массы умелые руки могут лепить то, что сочтут нужным.
  — Хотите быть свободными и сами диктовать всем свои правила?
  — Кто ж не хочет?
  — Тогда слушайте меня. Я — оборотень.
  Воцарилось гробовое молчание. Я ожидал любого другого исхода, но только не такого. Вначале я думал, что перед нами хитрый пастух, а он оказался либо идиотом, либо клоуном.
  В толпе раздались смешки.
  — Да он издевается над нами!
  В незнакомца полетели камни. Но тут я сам прирос к месту и ущипнул себя, дабы убедиться, что не сплю. Кости этого парня трещали и деформировались на глазах. Шерсть покрывала руки, показались когти. Толпа издала возглас изумления.
  — Чудо!
  — Ах!
  Я схватился за столб, чтобы не упасть. Все разинули рты.
  — Вот это да!
  — Ну что? — ехидно улыбнулся мужчина. — Я доказал вам, кто я такой? Слушайте сюда. Я могу дать вам все — бессмертие, силу, благодаря которой вы ни в чем не будете нуждаться. Вам не нужно будет горбатиться бесплатно, быть битыми и униженными. Ну что, хотите иметь такую силу?
  Все молчали, боясь раскрыть рот.
  — Я хочу! — сказал самый смелый. — Мне надоела такая жизнь и уже нечего терять! Хуже уже не будет.
  Обычное стадо: вслед за ним потянулись другие. Я спрятался за стену, а потом побежал прочь, дрожа от ужаса. Мне совершенно не хотелось в этом участвовать.



3

  Мы учились в одном универе, но на разных факультетах. Я изучал журналистику, Дезери — историю. Мы все гуманитарии. Дезери была хорошей подругой. Мне нравился ее внутренний мир с привкусом романтики. Она была не похожа на остальных. Я помню ее бывшего парня — Макса. Полный придурок, поймавший звезду, который думает, что ему все в жизни подадут на блюде. Он не заслуживал Дезери, и меня всегда удивляло, что она нашла в этом отморозке. Как-то раз она сказала, что бросила Макса, но уже все хорошо, что она встретила человека, который идеален. Я переживал за нее. Мне не хотелось, чтобы ей снова разбили сердце. С этого момента Дезери изменилась. Была сама не своя. Я не мог понять, что происходит, и решил, что это из-за разрыва с Максом.
  Мне дали задание в универе написать статью о каком-нибудь мистическом случае. Вот дерьмо! Где мне взять этот случай, выдумать что ли? Я скептически отношусь к подобным вещам. Можно собрать местный фольклор у каких-нибудь бабушек и придумать сказку. Я рассказал о своей проблеме Дезери. Она загадочно рассмеялась и сказала, что ее новый парень — оборотень и она может устроить мне интервью с ним. Милая шутка, но она ответила, что это вовсе не шутка. Я согласился из чистого любопытства, ради того, чтобы посмотреть на нового парня Дезери.
  Мы пришли в библиотеку. Он сидел за столом и что-то писал. Надо отдать ему должное, он был очень привлекателен.
  — Назаниль! — позвала Дезери. Он поднял голову и  снял очки. — Это мой друг Вэйн. Он пишет какую-то мистическую статью. Поможешь с интервью?
  — Без проблем, — серьезно ответил этот парень. Я присел, чувствуя себя совершенным дураком.
  — Ну, спрашивайте, — непринужденно развалившись в кресле, сказал он. Я молчал, впав в ступор, я не знал, что говорить, как вести себя.
  — Расскажи моему другу о себе, — начала помогать Дезери. Я подумал, что они решили разыграть меня и решил тоже подыграть, прикинувшись внимательным слушателем. Этот странный человек начал рассказывать нелепую историю для тинейджеров о том, как он стал оборотнем. Что он уже не первый век в волчьей шкуре, создал и погубил не одного человека, что имеет сверхъестественную силу. Я слушал и кивал, нелепо улыбаясь. И тут у меня возникла мысль: а не тот ли это самый маньяк, который разрывает людей на части? Возможно, у него есть отклонения, мания, он представляет себя оборотнем и убивает людей. Я не выдал эту свою мысль, а достойно доиграл свою роль до конца, поблагодарил за внимание, и сказал, что напишу замечательную статью. Я схватил Дезери за руку и вытащил ее на улицу.
  — Дезери, — серьезно сказал я, — ты понимаешь, что этот человек может быть тем самым маньяком, который убивает людей? Я боюсь за тебя.
  — Вэйн, — сказала Дезери, — как ты не понимаешь, этот человек — настоящий оборотень. Он очень хороший, он любит меня. А люди, которых он убивает... так люди сами этого заслужили...
  Ее ответ поразил меня до глубины души. Так она знает, что он убивает людей и так спокойно говорит об этом?! Она покрывает опасного маньяка и может стать следующей жертвой. Она попала под его влияние, он серьезно заморочил ей голову, разговаривать с Дезери бесполезно. Я ушел, стиснув зубы. Нужно было что-то делать, в опасности Дезери и другие люди. Но что я мог сделать? Позвони я в полицию, так у меня ничего нет на этого человека, кроме сказочки про оборотня, благодаря которой меня могут закрыть в психушке. Я ничего не докажу и останусь в дураках. Тогда я решил провести свое расследование. Я запасся фотоаппаратом и выпытал у Дезери, где можно увидеть этого типа. Она сказала, что он часто сидит в одном пабе по вечерам и я отправился туда. Я сел в темноте, чтобы меня не было видно. Заказал пиво. Отсюда его столик отлично просматривался. Он заказал себе сырое мясо с кровью и вино. Он уплетал мясо и хрустел костями. Меня стошнило от отвращения. Это сумасшедший каннибал, то же он делает и с людьми. Я был в ужасе. В первый раз вижу настоящего маньяка. Опасность завораживала. Он доел мясо прямо с костями! Какие же крепкие зубы нужно иметь! Доев мясо и допив вино, он вышел. Я прошмыгнул за ним.
  Шел он пешком, безлюдными улицами. Я следовал за ним, стараясь не шуметь и не привлекать внимания. Время от времени я прятался в переулках. Он пришел на пустырь, а я спрятался в кустах. Он встал, посмотрел на луну и завыл волком, даже душа заледенела. У парня окончательно снесло крышу! Он встал на четвереньки и зарычал. И тут... Даже не знаю, как написать об этом, чтобы меня не сочли шизофреником или фанатиком...  его кости начали ломаться, уши волчьи, шерсть... Я обомлел. Я всегда был атеистом, но после этого случая быть им перестал. Он обернулся волком, я могу поклясться в этом всем, чем угодно! Я обомлел. Он повернулся к тем кустам, в которых я прятался. Глаза его горели, как у Дьявола.
  — Ну что, убедился? — прорычал он и захохотал мне вслед. Я так бежал, что врезался лбом в стену и потерял сознание.


  Я напился в баре. Мне захотелось сделать что-то из ряда вон выходящее, потому, что на душе скребли кошки. Я купил букет цветов и пошел на концерт к тому существу с оперным голосом. После концерта я даже протрезвел. Я прошел в гримерную. Прима завизжала.
  — Простите, — сказал я, — я поклонник вашего творчества и хотел бы вам преподнести цветы.
  Бонни накрылся занавеской, чтобы скрыть наготу. Он стыдливо, по-женски, опустил глаза.
  — Благодарю... — его рука, украшенная браслетами, слегка дрожала, когда он брал цветы. Я заметил, что с меня сыплется шерсть (это был период линьки). Заметил это и Бонни.
  — Вы извините, — сказал он. — Мой дядя проводит опыты, видимо, я как-то на одежде занес эту отвратительную шерсть, от которой чихаю.
  Он чихнул. Отвратительную! Надо же.
  — А что за опыты проводит ваш дядя? — поинтересовался я.
  — Ну, мой дядя, конечно, гений, но он утопист. Его считают сумасшедшим. Он думает, что можно разработать метод, с помощью которого люди смогут превращаться в животных и наоборот. Абсурдно, согласен.
  — Отчего же? — сказал я. — Очень даже интересно. А не могли бы вы познакомить меня со своим дядей? Меня очень интересуют такие опыты.
  — Почему бы и нет? — улыбнулся Бонни. Его губы были накрашены бесцветным блеском, а улыбка его была красивой. — С удовольствием познакомлю вас, а сейчас я хотела бы переодеться.
  Я вышел.


  В следующий раз мы встретились с Бонни, чтобы отправиться к его дяде. У него дома находилась лаборатория. На Бонни была надета короткая шубка с белым мехом и выглядел он, как женщина. Мне захотелось коснуться его. Я случайно задел своей рукой его руку. Он отдернул ее, как ошпаренный. Больше я не делал попыток дотронуться до него.
  Особняк был богатый. Сразу видно, что люди, жившие здесь, ни в чем не нуждались. Мы прошли внутрь. Я увидел бродящую, как тень, или призрак, по дому девушку. Она была совсем еще юная, лет семнадцати. С длинными светлыми волосами. Когда мы вошли, она поднялась с дивана, неуверенно прошлась вперед, зацепила вазу и та разбилась.
  — Диаманда! — позвал Бонни. — Это я. Папа дома?
  — Да... — тихо ответила она.
  — Это Диаманда, моя двоюродная сестра. Она слепая. Это...
  — Можно просто Эд, — ответил я.
  Мне стало очень жаль эту юную девочку-калеку, которая живет, не видя белого света.
  — Па, у нас гости! — крикнула несчастная. Вскоре спустился профессор. Мужчина был пожилым, с огромной плешью на голове, по бокам которой торчали пучками растрепанные поседевшие волосы. Невысокий, приземистый средней упитанности.
  — А, племянник!
  — Я не одна. Я с гостем. Его очень заинтересовали ваши опыты.
  Бонни говорил высоким голосом, с примесью театрального пафоса, говоря о себе, как о женщине.
  — Правда? Это прекрасно, когда человека интересует новаторство в науке. Профессор Бентлей Оуэн, к вашим услугам. Вот увидите, я еще получу нобелевскую премию за свои опыты.
  — Эд Роуэл, — отрекомендовался я.
  — Пойдемте в лабораторию?
  — С удовольствием.
  Мы поднялись по лестнице. Я, имея очень острое чутье, сразу же учуял запах трупов замученных профессором животных. Некоторые из них плавали в формалине. Я не смог сдержать смеха. Я хохотал, не в силах остановиться. На лице профессора появилось выражение гнева.
  — Вы смеете смеяться над опытами, которые перевернут мир?!
  — Да, смею, — откровенно сказал я. — Потому, что вы занимаетесь бредом и ерундой.
  — Что?! — морщины на его лбу собрались, как шкура шарпея.
  — Да-да. Вам не создать то, что давным-давно создано до вас.
  — Молодой человек, вы наглец и хам! Вы проникли в мою лабораторию, чтобы унизить и высмеять меня, хотя в науке ничего не соображаете.
  — Тут не нужно ничего соображать, чтобы с уверенностью сказать, что вы попусту тратите время. С древнейших времен человек получил способность обращаться в зверей.
  — Ну да, конечно, — профессор смерил меня презрительным взглядом с некоторым снисхождением, как к человеку, который не знает, что говорит.
  И тутя, ничего не отвечая, на его глазах начал превращаться. Можно было бы полжизни отдать только за то, чтобы увидеть его лицо в этот момент. Я смеялся от души.
  — О... — сказал он, как помешанный, оглядывая меня со всех сторон. — Как это... как это у вас получилось? Беру свои слова назад. Не может этого быть... Значит, кто-то до меня провел опыты и имел успех... кто же этот гений, почему мир до сих пор не знает его имени?
  — Мир всегда знал это имя, как его не назови, это... Тьма... Те силы, которые наделяют человека невиданной мощью, в обмен на душу, — сказал я, перестав потешаться. Профессор не смел мне перечить, разглядывая меня со всех сторон, как невиданный экспонат в музее.
  — Как? Как сделать таким другого человека?
  — Это проще простого. Для этого мне достаточно его укусить.
  — Правда? Это же сенсация! Это самый великий день в моей жизни! Как бы хотелось посмотреть, как начнет превращаться кто-то еще.
  Я задумался. У меня была одна мысль, но было неудобно выказывать ее. Я все же решился.
  — Я видел вашу дочь случайно... Она — несчастный ребенок... Мне кажется, если бы она умела обращаться, это вселило бы в нее уверенность в себе, и она не чувствовала бы себя беспомощной калекой... Я конечно не имею права вам такое говорить, но она, получив сверхъестественную силу, могла бы почувствовать себя немного счастливой...
  Я ожидал, что профессор рассыплется бранными словами и проклятиями в мой адрес, но он расплылся в дружелюбной улыбке, будто я пообещал ему миллиард.
  — Вы — гений, молодой человек! Это был бы замечательный опыт! Я обеими руками за!
  Его реакция удивила меня. Неужели он относится к собственной дочери, как к очередному подопытному кролику?
  — Только с ее согласия, — мрачно сказал я.
  — Можете считать, что она уже согласна, — вскричал профессор.
  Я преградил ему дорогу.
  — Я сам поговорю с девочкой, — сказал я и он не осмелился мешать, боясь, как бы я не передумал.
  Я вошел в комнату, девочка встала, держась за стену.
  — Сиди, Диаманда, я знаю о твоей проблеме... что ты не можешь видеть... Это угнетает тебя, ты чувствуешь себя не такой, как все... Хотела бы ты иметь такую силу, которой нет у людей? Ты могла бы уметь обращаться в волка и получила бы другие способности...
  — Вы помогаете папе ставить опыты? — тихо спросила она.
  — Нет, я не имею к этому ни малейшего отношения. Просто я — оборотень...
  — Зачем вы так шутите?
  — Я не шучу, Диаманда... Ночь... Сила... Свобода...
  — Делайте, что хотите, мне нечего терять...
  Я задался целью помочь ей.
  — Дай руку. Будет немного больно, но ты потерпи... Это пройдет, а ты получишь такую силу, о которой и не подозревала.
  Я взял ее холодную бледную руку и... укусил... Когда она вскрикнула, мне стало так больно, будто душу пронзили острой иглой. Она лишилась чувств, я взял ее на руки, а в замочную скважину подглядывал, радуясь, профессор. Я проникся презрением к этому человеку.




                4

  Я заметил Назаниля, развалившегося в баре с сигарой. Это, конечно же, он. Я подсел с наглым видом и иронично улыбнулся.
  — Ну, здравствуй, Назаниль!
  Он дернулся от неожиданности, почувствовав своего. Я сунул ему под нос газету: "Рабочие, которым не платили зарплату, превратились в диких зверей".
  Он взял себя в руки. И бровью не повел.
  — Решил создать свою армию, обратив рабочий люд? Залез бы в более интеллектуальные круги.
  — Чем проще человек, тем легче им управлять, — ответил Назаниль, показав пару белоснежных, остро отточенных клыков. Он затянулся сигарой и отвернулся, игнорируя меня.
  — За все нужно платить, хитрющая ты тварь, — теряя терпение, ответил я.
  — Чего тебе надо? Кто ты вообще такой?
  Я показал значок полицейского.
  — А, вот оно, в чем дело, — проговорил Назаниль, сохраняя спокойствие удава.
  — Пройдемте, мистер Назаниль?
  — Ага, сейчас, — ответил он. И, прежде, чем я успел достать наручники, сделал кувырок через голову в воздухе. Все изумленно ахнули, когда он, как паук, побежал по стене и потолку. Я погнался за ним, но двое верзил преградили мне путь. Они были из тех рабочих, о которых писали в газетах. Назаниль был хитер и создал себе телохранителей. Я снова упустил его...


  Я ломал голову, что делать. Какое-то время я пытался оправиться от шока, голова была наполовину седая после того, что я увидел на пустыре. Так из меня, атеиста, получился человек, верящий в... оборотней. Если есть одна сила, должна быть и другая. Я пошел в церковь. Был у меня один священник, хороший знакомый матери, я знал его с детства. Но в церковь не ходил, потому, что в Бога не верил. И вот, я здесь.
  — Я знал, что рано или поздно, ты к этому придешь, — сказал он.
  — О, лучше б и не приходил! Как хорошо мне было в моем мире, но вся моя реальность раскололась, разлетелась на куски!
  — Рано или поздно такое случается.
  — Но не такое же! Святой отец, я видел оборотня! Своими глазами видел!
  И я начал рассказывать ему эту историю. Священник подозрительно смотрел на меня, видимо, пытаетесь понять, не тронулся ли я умом.
  — Вэйн, — сказал он, — ты не в себе. Посмотри на себя, тебе нужен доктор.
  — Доктор! — закричал я. — Какой же вы священник, если рассказ о нечисти вызывает у вас подозрение о моем сумасшествии! К кому же нам еще обращаться, если даже священники не верят в то, что делают!
  Мне, видимо, удалось его пристыдить, потому что он уже более спокойно сказал:
  — Хорошо, Вэйн, посмотрим, что можно сделать...


  Я работал у директора богатой фирмы. У того, из-за которого в городе были беспорядки, потому, что рабочие взбунтовались. Я жил в его доме, будучи прислугой. В эту ночь я крепко спал, но меня разбудил нечеловеческий крик директора, от которого стало не по себе.
  — А!! Черти!! Черти! Эй, кто-нибудь! Сюда, помогите!! Черти! Везде черти!
  "Белая горячка", — подумал я. — "У мистера Джонсона белая горячка".
  Я побежал в его спальню. Запаха алкоголя вроде бы не было. Глаза его почти вылезли из орбит. Он громил и бил дорогие вещи. Схватил меня за ворот рубахи и заорал:
  — Черти! Черти!!
  — Мистер Джонсон, вам доктора надобно?
  Он схватил меня, отшвырнул. Побежал в угол, спрятался, плакал, как ребенок, стонал. Сколько работал я у этого человека, но в первый раз видел его в таком жалком состоянии. Это беспощадный человек, а что с ним творилось сейчас!
  — Мистер Джонсон, — с жалостью проговорил я, — чем могу вам помочь?
  — А...!!! — кричал он, раздирая лицо ногтями. — Пит, черти, черти! Везде черти! Это кара небесная, они утащат меня в ад, утащат! — он стал плакать навзрыд.
  "Он тронулся умом", — подумал я. — "Умные люди, которые проворачивают большие дела, могут в один прекрасный момент тронуться умом. Такое бывает".
  Раздался шорох, очень странный, и мистер Джонсон закричал не своим голосом и снова расплакался.
  — Пит! Это черти! — он снизил голос до шепота и показал в сторону окна. Я был далек от психиатрии, но его безумие казалось слишком очевидным.
  — Они там, — он снова указал пальцем в сторону окна. Я решил подыграть, что верю и соболезную ему, чтобы хоть как-то облегчить страдания несчастного. Я даже выглянул в окно, чтобы он убедился, что я ему верю. Когда я выглянул в окно, то увидел, что на стенах сидят какие-то непонятные фигуры, а глаза у них фосфорятся. Я отошел от окна, будто меня кувалдой огрели по голове. Неужели безумие Джонсона заразно и передается, как простуда? Джонсон, застыв, смотрел на меня.
  — Ну что, ты увидел их, Пит, они все еще там?
  — Мистер Джонсон, чертей не существует, — сказал я, убежденный в своей правоте. Это был обман зрения. Иллюзия. Мираж. В конце концов, сегодня был тяжелый день, да и Джонсон накрутил меня со своей горячкой. Вот и померещилось. Я снова подошел к окну, чтобы убедиться в том, что сам себе не лгу. Я волновался. Я боялся, что тоже, как Джонсон, сошел с ума. Когда я выглянул в окно — эти фигуры, как нетопыри, по-прежнему висели на стенах, только ближе, а глаза их также горели. Я схватился за голову, не зная, полицию вызывать, или сумасшедший дом. Джонсон вцепился в свои волосы и мне показалось, что он с корнем вырвет их.
  — Ну что, Пит, сидят? — обреченно спросил он.
  — Сидят, — ошарашенно ответил я. Он начал ползти под стол, пытаясь залезть в пустую коробку, чтобы хоть где-нибудь спрятаться. Он был готов, наверное, залезть даже в спичечный коробок, чтобы его не нашли.
  Я не мог больше выносить этой неопределенности. Я схватил со стола бюст Сократа и швырнул его, целясь в тех тварей. Одна из них за секунду запрыгнула на подоконник, пробив стекло. Меня оттолкнуло к стенке. При свете ночника я заметил, как на пол спрыгнула здоровенная тварь, наполовину человек, наполовину зверь. Мерзость какая-то. Я прилип к стене. Через окно стали запрыгивать такие же, подобные первой, твари, пока не наводнили всю комнату. У меня было такое ощущение, что нам в еду подсыпали галлюциногенов, по-другому этого объяснить было нельзя.
  — Ну что, хорошо наживаться на чужом труде? — сказала одна из тварей, и пнула коробку, в которой  спрятался Джонсон.
  Он завизжал:
  — Ребята, берите все, что хотите, все это ваше!
  — Неужели? — сказала другая тварь.
  — А ты, вроде, другое говорил?
  На лапах этих тварей были здоровые когти.
  — Все, все берите, только оставьте меня!
  — А нам уже ничего не нужно, у нас все есть, — сказала еще одна тварь. — Хватай эту жирную задницу, она пойдет с нами!
  Джонсона схватили вместе с коробкой, в которой он застрял, после чего, все эти твари, игнорируя меня, выпрыгнули в окно. С улицы раздавались вопли Джонсона, леденящие душу. Я просидел так до утра. Когда я рассказал всю эту историю полицейским, меня поместили в сумасшедший дом, откуда, собственно, и пишу...





 
               
               



               
               

               

               
               



               





               




               




               


               




               



               




               



               



               



               
               


               
               




               

               

               



               



               



                5

  Диаманда лежала бледная, как смерть, я держал ее за руку, а профессор ожидал лишь увидеть результат долгожданного опыта. И тут девочка резко вскочила с кровати. На руках ее показались острые когти. Она вцепилась ими профессору в глаза и выдрала их. Пока профессор истерически кричал, обливаясь кровью, Диаманда пыталась вставить его выдранные глаза себе. К моему удивлению, это у нее получилось.
  — Должны прижиться, — сказала она. — Пока свежие. Я только взяла то, что по праву принадлежит мне, старый козел, — обратилась она уже к корчившемуся на полу отцу. Потом она посмотрела на меня, поправляя один глаз.
  — Когда мне было семь лет, — сказала она мне, — этот козел проводил надо мною опыты, заставляя есть таблетки, от которых я ослепла. Десять лет жизни без солнечного света, в темноте! Опыт удался, папочка, но ты его не увидишь!
  Я был возмущен этим мерзким, одержимым профессором, для которого в жизни, кроме собственных опытов, не было ничего светлого. Я растерзал его, а Диаманда хохотала. Раз в мире нет правосудия, то я сам буду вершить его. Этот зацикленный на опытах идиот продолжал бы издеваться над уже искалеченной дочерью, и свел бы ее в могилу. Такие люди не заслуживают права на жизнь.
  — Скажем, что он ставил опыты над собакой, и она растерзала его! — сказала Диаманда, и, как ребенок, запрыгала на кровати.


  — Вэйн... — промямлил священник, белый, как стена.
  — Ну, вы же воин света, вы же служите Господу, — сказал я, — вы должны что-то сделать. Прочтите молитвы. Убейте эту нечисть, пока она не убила всех нас и Дезери.
  — Да, ты прав, мы должны, обязаны что-то сделать... — проговорил он. Мы вышли из своего укрытия. Священник поднял перед собой распятие и проговорил:
  — Именем Господа...
  Назаниль обернулся ко мне:
  — Я думал, что ты будешь более благоразумен, но в мире рождаются одни идиоты. Вы пришли сюда, чтобы раздражать меня? Даю вам минуту, чтобы убраться отсюда, и, может быть, сохраню вам ваши жалкие жизни.
  Священник снова поднял распятие:
  — Именем...
  Одного взгляда Назаниля хватило, чтобы распятие выпало из его рук и улетело в другую сторону.
  — Минута, если хотите жить, больше повторять не буду, вы достаточно меня раздражали.
  — Пойдем отсюда, — шепнул священник, — пока что мы бессильны.
  Так, униженные, мы ушли.


  Я узнал, что недавно нашли Джонсона. Его держали на цепи, как собаку, и заставляли работать. Он похудел, как щепка. После того, как он рассказал про тех тварей, его поместили в психиатрическую лечебницу и теперь мы с ним соседи. Мы договорились, никогда и никому не заикаться про тварей, иначе нас никогда не выпустят отсюда. Мы должны прикидываться, что никогда ничего такого с нами не происходило. Но это для всех не происходило, а мы-то знаем... В саду мы гуляем с Джонсоном, и, когда за нами никто не следит, он рассказывает мне про тех тварей. Он говорит, что все его рабочие были оборотнями, и удивляется, как вообще остался жив. Он рассказывает такие странные вещи.
  Надеюсь, нас когда-нибудь выпустят отсюда, и мы сможем подальше уехать, но у Джонсона это вряд ли получится. Возглавил фирму его сын, и ему не будет на руку, если отец покинет эти стены. Другое дело я — я никому не нужен. Иногда хорошо быть никому не нужным.


  Меня всегда привлекали рассказы о потусторонних силах, вампирах, оборотнях, ведьмах, чертях. У меня даже прозвище было — Ведьмак. Мне нравились готы. Они напоминали мне вампиров или мертвецов, вставших из гроба и скитающихся по миру. Мне нравились их раскрашенные лица и черные одежды, их рюкзаки в форме гробов. Я хотел познакомиться с готами и стать одними из них. Одна моя подруга пообещала познакомить меня с настоящими готами! И вечером мы отправились в неформальный клуб Ошейники с шипами и черная помада! Эх, хочу себе это чудо! Изменюсь до неузнаваемости.
  — Рона, накрась меня, — попросил я подругу. Мне не хотелось чувствовать себя изгоем среди готов. Мы зашли в туалет, и она разукрасила меня, как на Хэллоуин. Но почему-то, когда они увидели меня, то смеялись. Я-то думал, что готы никогда не смеются. Наверное, я напоминал им клоуна. Пусть посмеются. Сначала над всеми смеются, а потом, возможно, мне удастся влиться в эту тусовку. Какие они все прикольные. Мы пили много коктейлей. Пили, пили. У них цепи висят чуть ли не до пола. Это круто. И ухо хочу пробить, как у того парня, что напротив, а еще вытатуировать на груди анкх — это символ вечности так называется. Тогда я стану, как они. И длинный плащ прикуплю, когда будут деньги, такой, чтобы до пят. Они вынуждены будут признать меня своим, потому, что я буду крут. Потом Рона предложила пойти на старое кладбище. С ума сойти! Сегодня феноменальный вечер! Я иду на старое кладбище! Да еще ночью! Да еще с готами! Я был счастлив.
  — У-у-у, я оборотень! — кривлялся один из них, когда мы шли по кладбищу.
  — А я вампир, брат мой, оборотень! — ответил ему друг.
  И что страшного ночью на кладбищах? Живых нужно бояться. Луна светила полная. Освещала могилы. Кто-то завыл.
  — Опять ты со своими приколами!
  — Это не я!
  — Ну да, конечно. А давайте Ведьмака принесем в жертву оборотням?
  — Давайте, — все были пьяны и поддержали.
  — Эй, ребята, вы чего? Что за шуточки? — возмутился я. Но меня долго не спрашивали, скрутили и привязали к могильному кресту. Ладно, подыграю, с меня не убудет.
  — Приди, оборотень, мы приготовили тебе жертву! — пафосно произнес один из них в абсолютной тишине. Где-то вдалеке раздался волчий вой. Я так думаю, что всем (а особенно мне), стало не по себе, но никто не хотел показывать, что боится. Все натянуто улыбнулись.
  — Приди, оборотень, возьми жертву!
  Закричала Рона, она отлучалась в туалет.
  — А-а-а!! Там... там волк! В кустах!
  — Бу! Как страшно! Это господин оборотень идет за жертвой!
  Раздалась песня на непонятном языке. И голос такой, будто рык зверя.
  — Рона, развяжи меня, пожалуйста, — прошептал я. Она дрожащими руками разрезала веревку. Девушка была не на шутку напугана. Едва она развязала веревки, как из кустов выпрыгнуло нечто. Огромное, мерзкое и волосатое. Мы бежали по кустам, словно дикие кабаны, разрывая их, мы были все исцарапаны. Мы бежали, пока не выбрались из этого места. На следующее утро, на кладбище нашли несколько растерзанных, будто потрошителем, тел.




                6

  — А сейчас на ваших экранах пятая битва экстрасенсов, которые приехали сегодня, чтобы поразить нас своими экстрасенсорными способностями. Итак, тур первый!
  Я стоял так, чтобы не попадать в кадр, и зевал от скуки, уныло наблюдая за кучкой шарлатанов, которые участвовали в передаче, придуманной лишь ради того, чтобы было что показывать по телевизору. Шоу для самых глупых. Я не верил ни одному из них. Исход был предрешен. Самый богатый из них купил себе финал. Он заранее знал, что за ширмой стоит манекен. Шутовские образы некоторых заставляли меня от души смеяться. Вот вышла жирная старуха, увешенная перьями и разными амулетами. Она сделала вокруг себя круг, прищурилась и замахнулась в воздухе руками, будто насылала злые чары. Она бормотала какой-то бред на одном, видимо известной только ей, языке и вдруг завизжала, перепугав ведущего.
  — Там стоит женщина! Я чувствую ее! От нее исходят негативные вибрации! Это ведьма! Ведьма!
  — Хорошо, спасибо, следующий, — пригласил ведущий.
  Вошел очередной комик. Все его пальцы были пафосно увешаны перстнями с какими-то знаками, на груди  болталась целая куча амулетов, длинный черный плащ подметал полы студии, облегчая уборщице работу. Экстрасенсорика — ничто, имидж — все. Парень этот, видимо, был фанатиком Гарри Поттера, потому что копировал не только жесты из того фильма, но даже голос главного героя.
  — Там птица! Большая хищная птица! С черными перьями!
  — Хорошо, спасибо. Следующий.
  Вошедший знал заранее, что за ширмой спрятан манекен. Этот богатый старикашка был болен маниакальной мыслью, что он — великий колдун и прорицатель. Спрашивается, зачем тогда нужно было покупать место финалиста? А взгляд его казался таким тяжелым, как у Кашпировского. Когда-то я видел Кашпировского по телевизору.
  — Манекен! — вскричал он. — За ширмой манекен!
  — Еще бы не угадать!
  — Спасибо, следующий.
  Последний участник. После его выхода ширму откроют. Еще один юный Гарри Поттер. Только без пафосных прибамбасов. Кто пропустил сюда этого мальчика? Ему не тягаться с этими прожженными шарлатанами, хорошими актерами. Парень сморщил нос, принюхиваясь. Фыркнул. Отшатнулся от ширмы, закрывая лицо обеими руками. Отошел подальше. Что, не так уж плохо и играет, как для новичка.
  — Оборотень! — сказал он. — За ширмой — оборотень!
  — Хорошо, спасибо, — ответил ведущий. — А теперь — волнующий момент — открываем занавес.
  Непредвиденные обстоятельства — за ширмой, вместо манекена стоял мужчина. Видимо, это были проделки одного из конкурентов того дедугана, который купил себе финал.
  Мужчина вышел из-за ширмы, будто так и надо. Он с насмешливой улыбкой посмотрел на участников шоу.
  — Господа, поздравляю вас, вы все шарлатаны! — сказал он.
  Вот дела! Думаю, что эти непредвиденные обстоятельства только на руку нашему шоу. Зритель всегда ждет экспрессии.
  — Кроме вот этого молодого человека! — он показал на молодого парня, который вышел последним.
  — Он — победитель сегодняшнего шоу. Только он разгадал правду — я действительно оборотень, господа...
  Вдруг все увидели такое, от чего упали камеры, а горе-экстрасенсы с воплями разбежались кто куда.


  — Дезери, послушай меня, тебе нужно спасаться от этого монстра! Он убьет тебя!
  — Вэйн, прекрати, — Дезери улыбнулась так, будто бы я говорил глупости. — Назаниль любит меня.
  — Он — кровожадный убийца, он убивает людей!
  — И что с того? Разве люди не убивают друг друга, или сами себя? Они ненавидят даже себе подобных, так в чем же преступление Назаниля, который по природе своей оборотень? Мне ничуть не жалко их. Надеюсь, скоро Назаниль сделает меня такой же, как сам.
  Я схватил ее за руки:
  — Дезери, опомнись, что ты такое говоришь, ты погубишь себя!
  — Пусти, Вэйн, мне больно. Зря я рассказала тебе о Назаниле. Ты такой же глупый, как и все люди.
  Я понял, что дальнейший разговор с ней не имеет смысла. Я пошел, и вымотанный завалился спать под каким-то деревом, на закате. Мне снились кошмары. Такие живые, такие ясные, будто я видел их наяву, попав в другую реальность. Я видел, как Назаниль обратил весь город и вел за собой армию оборотней, неся миру погибель. Было так страшно, что я попытался бормотать во сне молитвы, но не мог вспомнить ни одной. Проснувшись, я сразу же помчался к священнику.
  — Святой отец, если мы его не остановим, многие погибнут! — едва не закричал я с порога. Священник молча посмотрел на меня. Его взгляд был задумчивым.
  — Он слишком силен, Вэйн, слишком силен... Настолько силен, что свои же не могут схватить его. За века он впитал в себя энергию страха и боли множества уничтоженных им жертв и стал слишком сильным.
  — Что же нам делать?!
  — Уповать на Господа Бога. Я верую, он не оставит нас. Только Господь может дать силу, способную победить исчадия ада. Нам нужно очиститься, Вэйн, чтобы Господь дал нам такую силу. Мы уйдем из города прямо сейчас, пешком...


  Я пришел навестить Диаманду и с порога услышал нечеловеческие крики Бонни. Он закрывал руками лицо, из которого хлестала кровь. Диаманда сидела напротив него в кресле и ухмылялась. Она выдрала ему глаза. Я рассвирепел.
  — Что ты наделала?! — закричал я. Она ответила так, будто ничего не произошло:
  — Ничего. Мне захотелось новые глаза, только и всего. Эти мне нравятся больше.
  — Скорую! Вызовите кто-нибудь скорую! — кричал Бонни. — Она изуродовала меня. Жизнь окончена, я слепой калека, на карьере крест!
  — Имидж слепого певца соберет еще больше зрителей, — попытался утешить я. Бонни снова закричал криком, от которого леденела душа, видавшая виды. Но это длилось недолго, вскоре он упал на живот и затих. Диаманда вытащила из его спины нож. Она смотрела на дело своих рук с дьявольской  радостью. Она напоминала злого ребенка, наконец-то получившего неограниченную власть. Я схватил ее за руку, в которой был нож, и вывернул ее. Нож упал.
  — Что ты себе позволяешь, маленькая дрянь?! Зачем ты сделала это, он нравился мне!
  Она засмеялась, будто бы я рассказывал анекдоты.
  — Ты гей, Эдди? Не знала! Мне надоела эта пафосная раскрашенная кукла! Я десять лет была никчемной калекой, пока он на сцене вилял задом, будто баба, получая овации и славу. А ведь он знал, из-за чего я ослепла. Он знал про опыты. Но ничего не сделал. Ничего. Слабак и тряпка. Разве он посмел бы возразить дяде? И слова бы поперек не сказал!
  Я отпустил ее руку.
  — Ты жестокая тварь, — сказал я. — Лучше бы ты навсегда осталась слепой, я, по крайней мере, настолько не разочаровался бы в людях. Сама разбирайся с копами. Я навсегда покинул этот дом, в который принес боль и смерть. Хотя, разве я мог принести что-нибудь другое?




                7

  Сколько мы шли со священником, не знаю. Только ноги стерлись в кровь. Я плакал от боли. Пришлось снять обувь.
  — Если ты не уверен в себе, оставь этот путь, — сказал он. — Мы очищаемся только через страдания.
  — Нет, я пойду, — твердо сказал я, больше не произнеся ни звука, хотя хотелось кричать от боли. Да, я могу уйти, уехать, не истязать себя, но как я посмотрю потом в глаза родителям Дезери, зная, что мог спасти ее, но не спас. Как посмотрю в глаза сотням обездоленных жертв этого чудовища? Я никогда не мечтал прослыть героем, но ведь кто-то должен все это остановить! И мы шли дальше, шли, не останавливаясь, а потом у меня не осталось сил, чтобы идти, и я упал. Тогда священник остановился и присел рядом со мной. Когда я отдохнул и выспался, мы продолжили путь. Я не знаю, сколько мы шли, но мы ничего не ели и не пили, и меня начинали мучить жажда и голод. Мы остановились возле лужи. Никогда бы раньше не поверил, что буду из нее пить, но теперь было уже все равно. Мы продолжили путь. Оба молчали. Священник бубнил себе под нос какие-то молитвы.
  — Молись, сынок, — сказал он мне.
  — Но я не знаю ни одной молитвы, — спохватился я.
  — Молись, как можешь, своими словами, проси Господа дать нам сил.
  И я молился, как мог. Я всю жизнь был атеистом, а теперь шел и с упоением молился. Мы лезли в гору. Иногда сил вовсе не было, потому, что мы ничего не ели, но потом они откуда-то брались, появлялась какая-то легкость, будто я научился смотреть на мир по-другому. Иногда мне казалось, что душа вышла из моего тела и поэтому я ощущаю такую легкость. Мы влезли на гору. Как у нас это получилось, я до сих пор удивляюсь.
  — Сюда, — сказал священник, указав на пещеру. — Здесь мы будем жить и молиться до тех пор, пока Господь не даст нам силы.
  Ночью я изнывал от холода в пещере, мы спали на ее холодном дне. Я был мучим голодом, потому, что мы ничего не ели. Мы пили только родниковую воду, и эта вода мне казалась вкуснее самых изысканных напитков. Священник дал мне псалтырь и сказал, чтобы я читал молитвы. Я читал до тех пор, пока буквы не поплыли перед глазами.
  С каждым днем я все меньше ощущал свое тело. Мне казалось, что я бесплотный дух. Священник говорил, что Иисус страдал в пустыне, искушаемый Дьяволом, а кто мы такие, чтобы жаловаться.
  От голода у меня начались галлюцинации. Мне казалось, что я попал в другой мир. И птицы, и звери, и растения были здесь какие-то не такие, как обычно. Я начинал понимать их язык. Надо мной, совсем рядом, пролетела громадная птица, похожая на орла, снежно-белая. Мне показалось, что у нее над головой нимб, как у святого. Да, наверное, именно таким способом достигают просветления. Я был уже не я. Быть может, и наркоманы чувствуют себя точно также.
  — А, если мы не справимся с оборотнем? — спросил я.
  — Веруй, — ответил священник, и отправился читать молитвы. Я слушал журчание водопада, я понимал, о чем щебечут птицы. Это было так странно.... Облака казались такими низкими, что до них можно было достать рукой. Дикие звери не боялись и не трогали меня, будто бы я был своим. Необычно, даже здорово. Я научился понимать язык природы, почувствовал гармонию, и на душе стало так хорошо, так умиротворенно, как не было еще никогда. Я был почти в нирване. Я ощущал, что нахожусь в раю и не хотел покидать его ни за что. Мне казалось, что душа вылетела из тела и парит над озерами, горами и лесами, взлетая выше облаков. Я ощущал неземное блаженство. Но плоть, долгое время находясь без пищи, не выдержала. Я потерял сознание.
  Когда я очнулся, священник держал предо мной на ладони горсть ягод. Он сказал, чтобы я съел их.
  — Господь не оставит нас, — он улыбнулся. — Ты главное — веруй.
  — Как бы не было поздно... Я чувствую, что Дезери угрожает опасность...
  — Завтра отправляемся в обратный путь. Господь не оставит нас. Веруй.


  Наступил день долгожданного праздника. Наконец-то сегодня исполнится моя мечта. Я стану, как он — мой любимый... Мы соединимся навсегда. Мы всегда будем вместе! Я стану оборотнем, наконец-то!
  Назаниль позвонил раньше установленного срока. Он сказал, что у него дурное предчувствие, и что им нужно встретиться немедленно. Какое там предчувствие, если мы навсегда будем вместе! Я поспешила на пустырь. Он уже ждал. Ходил взад-вперед, нервничал. Принюхивался.
  — Запах беды, — сказал Назаниль. — Быть беде. Да и черт с ней. Начнем сейчас же!
  — Хорошо, как скажешь, мой дорогой, — ответила я. Я спросила, какую часть тела дать ему лучше для укуса. Он ответил, что подойдет и рука. Не успела я протянуть руку, как увидела, что идет этот идиот Вэйн, а за ним плетется какой-то священник. Вот уж идиот! Еще не хватало, чтобы он сейчас мне все испортил.
  — Кусай! — закричала я Назанилю. Священник поднял перед собою распятие и громко сказал:
  — Именем Господа нашего, Иисуса Христа, приказываю тебе сдаться, порождение тьмы!
  Назаниль отпустил мою руку.
  — И почему я не придушил вас в прошлый раз, жалкие черви! У меня только один господь — Сатана!
  — Именем Господа нашего, Иисуса Христа, приказываю тебе сдаться, порождение тьмы! — повторил священник.
  Назаниль нагло на то усмехнулся. Его лицо исказилось в злобной и раздраженной гримасе.
  — Меня не смогла поймать даже полиция, не то, что я сдамся тебе, ничтожный раб своего Господа!
  — Именем Господа нашего, Иисуса Христа, приказываю тебе сдаться, порождение тьмы! — еще раз сказал священник. Назаниль взбесился, как собака.
  — Ты достал меня! — заорал он. — Пришел ваш последний час, слизняки! — он ринулся на них. Но тут произошло нечто непредвиденное: прямо из воздуха появился старик с посохом. Он излучал такое сильное сияние, что невозможно было на него смотреть. Назаниль закрыл глаза руками и закричал. Очевидно, он ослеп от этого сияния. Он рухнул на колени, проговорив:
  — Апостол Петр...
  Старик заговорил, и речь его лилась, как журчащий ручей:
  — Твоя сила была безграничной, ты пользовался ею, творил, что хотел. Но этому пришел конец. Силу Господа нашего тебе не одолеть. Смирись. Проиграй достойно.
  Назаниль ничего не ответил. Лишь застонал. Я была поражена увиденным, и позабыла все на свете.


  Наконец-то я добрался до замка. Барельеф был цел. Время пощадило его. Стасия была на нем, как живая. Я упал перед ней на колени, плакал и молил простить меня за то, что я ее погубил. Так я предался раскаянию перед матерью — единственной любимой женщиной на века. И тут... Появился такой яркий свет, что я едва не ослеп.
   — Что происходит! — возмутился я. Стоял какой-то старик. Он светился, как солнечный блин. Рядом на коленях Назаниль, мой отец, сам не свой, и руки держит возле глаз, будто ослеп.
  Старик этот коснулся барельефа посохом. О, случилось настоящее чудо! Стасия и Инглеберт ожили, будто не были бездушными камнями несколько веков!
  Я посмотрел на старика, сам едва не ослеп, и отвернулся в сторону.
  — А ты, старик, видать, великий кудесник? — спросил я.
  — О, еще и какой! — усмехнулся старик. — Посмотри вон, с отцом твоим какое чудо сотворил! Видел ли ты когда-нибудь, чтобы это кровожадное чудовище стояло на коленях?
  — Ему, видимо, нехорошо, — ответил я, не понимая, что происходит.
  — Это апостол Петр, идиот! — закричал Назаниль. — Нам конец!
  Мне было все равно, кто это. Я схватил Стасию за руку и поднес ее ладонь к своим губам. Живая рука, не каменная! Главное, что Стасия жива, остальное — неважно. Неважно, как называет себя этот старик, кудесник.
  — Простила ли ты меня, мама? — прошептал я. Стасия посмотрела на меня взглядом Секстинской мадонны. Тут и Мелисса почему-то появилась, и Глория откуда-то взялась, и Гарольд с Ноланом. И какой-то подозрительный парнишка, будто только что вышедший из гей-клуба, называвший себя Эдди. Рядом с ним стояла мерзкая отвратительная старуха, которой он постоянно говорил:
  — Лили, отстань!
  Была ещё девчонка, которая постоянно трогала свои глаза. Наверняка, все они новые протеже Назаниля.
  — Господа оборотни, — обратился к нам Петр. — Как вы уже поняли, я не просто так вас всех собрал здесь. Ваши злодеяния переполнили чашу весов на земле и на небе. С мистером Назанилем все решено — любая апелляция будет отклонена.
     Стасия, ты не была проклятой, не вкушала человеческой плоти и крови. Ты не настолько грешна для Тьмы, но и не свята для Света. За то, что ты нашла в себе силы не уподобится чудовищам — небо дарует твоей душе свободу и покой. Слушайте меня остальные: у вас есть шанс искупить свою вину, выкупить свою душу у Тьмы. Для этого вам нужно спасти столько человеческих жизней, сколько вы их погубили.
  — Да, сейчас! — ответила Мелисса. — Мне и так неплохо!
  — А как же твоя любовь к Назанилю? — спросил Петр. — Не разделишь с ним его участь в вечном аду?
  — Еще чего! Пусть сам там гниет. А я буду наслаждаться молодостью и красотой!
  — Неудивительно. К вашему племени слово "любовь" применять довольно глупо. Любовь — жертва и самоотречение. Но это не для вас.
  — Я останусь со Стасией, если приму ваше предложение? — спросил я.
  — Нет, в любом случае ты ее больше не увидишь, — ответил Петр.
  Я задумался.
  — Сделай правильный выбор, — шепнула Стасия.
  Гарольд шагнул вперед:
  — Я согласен. Это лучше, чем вечность жить в теле ребенка.
  Он обернулся на Нолана, ожидая, что тот пойдет с ним, но тот покачал головой:
  — Нет уж, соглашайся сам.
  — Ну? — спросил Петр. Кто еще? Это все?
  Этот самый Эдди сделал шаг вперед:
  — Еще я.
  — Дурак, — проговорила Глория, будто перед ней стоял безумец.
  Остальные не двинулись с места. Я колебался. Как сложно сделать выбор между добром и злом, между черным и белым, между тьмой и светом.
  Сомнения разрывали мою душу. Свет или тьма, свет или тьма? Стасия бы ратовала за свет. Но я все равно больше ее не увижу... Нужно решать самому. Я так терзался сомнениями, что подкинул монету. Орел — тьма, решка — свет. Будь, что будет! Монета просвистела в воздухе и опустилась на землю. Орел!
  — Прости, Петр!
  — Господь простит! — ответил старик. Он ударил посохом, и земля разверзлась перед Назанилем, он с воплями провалился в геенну  огненную. Величайший убийца, сильнейший оборотень, коварный слуга Тьмы. Недры поглотили его. Земля снова сомкнулась, будто ничего и не происходило. Вот и нет у меня теперь папочки!
  — Что же, я давал вам шанс! — сказал Петр, стукнул посохом и исчез. Лишь на небе переливалось радужными кругами солнышко, так похожее на сияние, исходившее от Петра. Вместе с Петром исчезла и Стасия.
  Инглеберт, Гарольд и Эдди стояли по другую сторону от нас. Господь, как кающихся преступников, отправил их на исправительные работы.
  — Предатели! — сказала Мелисса.
  — Каждому свое, — ответил Гарольд, после чего и мы, и они разошлись в разные стороны. В конце концов, быть оборотнем не так уж и плохо. Я остался служить Тьме благодаря выпавшему орлу на монете. Кто знает, не были ли это дьявольские чары...


  — Что ты наделал, Вэйн? — спросила я. — Ты испортил мне жизнь, ты разом лишил меня и силы, и любимого человека...
  Он стоял задумчивый, совершенно другой. Это был не тот Вэйн, которого я когда-то знала. Совсем не тот. Он будто постарел на целую жизнь. Волосы с проседью, глаза — зрелого человека.
  — Я спас твою душу, Дезери. Я спас души многих людей. Со временем ты поймешь, какое благо свершилось вовремя. Я пришел попрощаться, Дезери. Я покидаю университет и уезжаю.
  — Куда?
  — Не знаю. Паломником по миру. Я чувствую в себе силу, которая может помочь другим людям. В моей помощи нуждаются многие. Прощай, Дезери, береги себя!
  Больше я его никогда не видела. По телевизору шла передача, как некий кудесник Петр оживил барельеф на стене замка, сделал так, что человек провалился сквозь землю и имел способность исчезать, излучая солнечное сияние. Не тот ли это самый Петр, которого видела я? Кто поверит этой передаче? Люди разучились верить в чудеса. Но не все, конечно. Пойду готовиться к зачету. Оборотнем я не стала, любимого человека лишилась. Полный провал. Быть может, стоит поискать какого-нибудь другого оборотня? Смертные скучны. Ладно, там посмотрим.


  Я захлопнул толстую книжку под названием "Оборотни". Здесь было целое царство книг. Книги были везде. Толстые, пыльные тома. Мы тайком пробрались сюда.
  — Ну и бред здесь пишут, Тони, — сказал я. — Ересь и чепуха. Кто только придумал всю эту ерунду? Как я могу писать людям такую брехню? Нет, Тони, я пас. Бредятина высшего класса, я не стану марать руки такой ерундой. Из этого вышли бы неплохие страшилки для детей.
  — Ребята, вам помочь? — послышался женский голос.
  Мы засуетились. Я подставил стул и начал судорожно пытаться вернуть книгу на прежнее место, между томами, но она упала, издав предательски громкий звук. Книга раскрылась в самом начале: "длинный вьющийся каштановый локон падал на рукоять меча. Мелисса, ты прекрасна!"
  На нас из-под очков посмотрела молодая библиотекарша с вьющимися каштановыми волосами, в мини-юбке.
  — Липы цвели, она была влюблена, — тихонько напевала она.
  — Что-нибудь подсказать, ребята? — она улыбнулась ярко-красным ртом, а во рту я заметил острые клыки, честное слово! Мне не могло показаться, ей-Богу! Когда она положила руку на стол, то ее рука была вся покрыта серою шерстью! У меня на лбу выступила испарина.
  — Нет-нет, благодарю, мы с другом уже уходим, — натянуто улыбнулся я и мы дали деру оттуда.
  — Как знаете, — продолжала улыбаться она.

                2015