Благородная месть

Благородная месть
Повесть
Это было у него уже третье воспаление лёгких. И было оно самое тяжёлое из всех. И все родные уже думали, что дни его сочтены. И молодое сердце уже начало давать сбои. Он то приходил в себя, то снова проваливался в забытьё будто в чёрную яму, где нет света и тьма, заполонившая всё. А когда приходил в себя, видел бессменно сидевшую около его постели мать. Она встречала пробуждение сына слабой улыбкой. И он бескровными губами шептал едва внятно:
- Мама, здравствуй.
- Сынок мой, здравствуй, - говорила она.
- А где мой папка и два брата Володя и Миша, почему они ко мне не приходят, ведь в больнице я уже давно.
О своей девушке Наташе он умолчал.
Мать, едва сдерживая идущие из самого сердца слёзы, твердила:
- Нет, их дома, они уехали в длительную командировку.
И замолкала надолго. Взрослый сын Николай догадывался, что мать чего-то не договаривает, но настоять не мог, да и сил не было для серьёзного разговора, который бы отнял последние силы, а они так были ему необходимы, особенно сейчас. Он чувствовал, что жить ему остаётся немного. Мать убивается  от горя. Николай Зуев не хотел её травмировать, видя её преждевременную старость, ведь она уже была полностью седая. И она, понимая его, смотрела на него жалостливо и с участьем. А он клял себя, как мог: «Мне всего девятнадцать лет, а я уже развалина, стоило мне провалиться только под  лёд в ледяную воду, и меня скрутило. Мать страдает. Уж лучше бы мне не появляться на божий свет. Зачем мне всё это видеть, МАМА! Кому нужна такая жизнь, и кому она принесёт пользу». Он смотрел широко открытыми глазами на палату, где он лежал, замечая что-то новое, но что, понять не мог. Глаза врача всегда были такие улыбчивые, сейчас строги. А сёстры и няни сморкались в платки. Вдруг, когда всё стало туманиться, до его слуха дошёл разговор двух сестёр: «Бедная мать, потеряла мужа и двух сыновей на фронте в первые же месяцы войны, теперь хочет хоть последнего сохранить для себя, а он вот-вот отдаст богу душу». Они смотрели на склонённую мать и сына и думали горькую думу.
«Что это такое? – сверкнула мысль в гаснущём сознании и обожгла мозг и сердце. – Неужели война и отец, и братья уже погибли?»
Сынок Коленька очнулся и посмотрел на мать вопрошающим взглядом, мол, что случилось? Евгения Фёдоровна догадалась, что сын чего-то от неё ждёт. Она хотела сказать ему самое главное, но побоялась: «А вдруг больное сердце не выдержит, и он умрёт у неё прямо на руках». Но сын смотрел на неё просительно, и она подумала, что её сынок уже догадывается, что отца и братьев уже нет, ведь так он смотрит, аж в самое сердце, где затаилась её боль, которая в скором времени должна была выплеснуться наружу.
«Ну, ладно, - решила Зуева, - будь что будет». И горько зарыдав, упала на грудь сына.
- Нет батьки, нет братьев – война Коленька забрала их, остался ты у меня один, не умирай!
Сын почувствовал, что сердце его встало, и как-то сразу перестала струиться его живая кровь по жилам и его опять поглотила бездна. В какие-то доли секунды он услышал крик матери и чьи-то быстрые шаги, потом он услышал стоны отца и братьев, которые призывали его дух к мести. Коля, ты будешь жить, отомсти за нас, ведь не мы пришли на чужую территорию, вторглись они к нам. Но когда он очнулся, то увидел около себя уже немолодого врача, делавшему ему массаж сердца. Николай Зуев почувствовал боль и простонал:
- Люди, спасите меня, я жить хочу. Папа, Володя, Миша, где вы?
И он опять потерял сознание, но через какие-то пять, семь минут очнулся снова. И мать увидела, что в глазах сына всегда таких добрых и ласковых блеснула сталь. И она ужаснулась, дескать, сынок, что с тобой?
- Война мама я должен мстить за отца и братьев, - ответил он, продолжая осматривать палату, как будто её никогда не видел, и что он здесь совершенно случайно.
Мать вздохнула и подумала: «Месть его поднимет с больничной  койки, и это неплохо». Зуев зашевелился, поднимаясь на локти, хотел встать, но движения его были слабы и неуверенны и лишь глаза, глаза сверкали. У него было столько упорства и дикой ярости, что просто диву даёшься, откуда у человека на грани смерти столько берётся.
- Родина в опасности, - сказал врач, - в нём заговорила месть к врагу и жалость к своим близким,  теперь будет жить всем смертям назло, видать ангел хранитель распустил над ним свои крыла. Я очень рад, что ему стало лучше.
И, улыбнувшись, пошёл к себе в кабинет. А в сердце матери всколыхнулась тревога: «Не удержать его дома, и этот уйдёт на фронт, и ничем его не остановить. А в это время во сне Николай видел истекающего кровью отца и братьев. Он шептал пересохшими губами: «Я сейчас, я иду, не умирайте, вот только перейду этот огонь и помогу, подождите.
Он скрежетал зубами, но они, обливаясь кровью, уходили всё дальше и дальше, и он в бессилии плакал, мол, эх, немощь моя, вон они раненые, а идут и идут. И чем же я их хуже? Он просыпался в холодном поту, и, очнувшись, просил есть. Есть  во что бы то ни стало – это даёт силы, так говорили все его родственники. И он верил, забыв про всё. И вот случилось что-то непонятное для него, сердце стало меньше давать тревожные сигналы. Ему не терпелось скорее встать в строй борцов за свою Родину. Он смотрел в окно, где ветвистая черёмуха, отряхнувшись от цвета, выпустила зелёные ягоды. И не успел ещё Зуев выздороветь, как они стали чёрными. «Сколько ж прошло времени с того апрельского утра, - подумал он, - этих месяцев, прикованных к постели, где перед взором всплывало лицо его девушки Наташки, и льдины, оторвавшиеся от берега. «Наташка», - шептал он, и что-то жгучее плескалось на него. Николай догадывался, что это холодная вода заливается ему в рот, в уши, и нет уже сил сопротивляться. А тут ещё льдина накрывает его, и всё темнеет. Но тут он слышит:
- Коля, Коля, берись за верёвку.
«Да это же голос Наташки», - вспоминает он и открывает глаза. И действительно, нежная и тёплая рука девушки ложится на его разгорячённый лоб.
- Коля, тебе плохо? – спрашивает она, и её глаза искрятся как вишенки после дождя на солнце.
В них столько доброты и ласки, что Зуев, не хочет расстроить девушку, ведь сколько уже времени она ждёт его выздоровления, смотрит на икону Божьей Матери и молится.
- Нет, Наташа, мне уже лучше, - говорит он и покрывается испариной.
Она уже в который раз  вспоминает, как стояла на берегу реки Волги и как смотрела ему вслед, и как её друг Коля вскоре пропал, проваливший под тонкий лёд, и как она бежала по льду, прихватив чью-то верёвку из лодки, забытую кем то. Зуев молчит и только смотрит с любовью в её широко открытые глаза. В них что-то затаилось, но Наташка молчит, не выдаёт своей сокровенной мысли: Коля, выздоравливай быстрей, ведь я люблю тебя. И вот её уже третий месяц как нет. И Николай понял, что его милая ушла на фронт. «Эта хрупкая тростинка, тонкая берёзка и вдруг в пекле войны, - ужасался он, - а я тут лежу пластом, теряю силы и одной ногой уже в могиле». А через некоторое время ему пришло письмо с фронта. Его принесла мать. Николай, не отрываясь, прочитал его несколько раз и радостно вскрикнул:
- О, Наташка!  Меня по-прежнему любит, а я-то грешным делом уж подумал, что она меня разлюбила.
С тех пор больной пошёл на поправку. И как только он себя почувствовал лучше, он уже не мог спокойно лежать, и врачам приходилось следить за ним, как бы он не сбежал не долечившись. Сколько этого часа он ждал, но этот час пришёл внезапно.
- Зуев, - сказала пожилая женщина врач, - вставай, ты выписан. Мать ждёт.
Николай встал, и у него сразу закружилась голова: «Ничего, ничего, - подумал он, - это всё происходит от долгого нахождения в помещении, вот выйду на улицу, и будет легче». А на улице резкий холодный ветер ударил с такой силой, что Зуев чуть не задохнулся. Он зло выругался и пошёл вперёд.
- Коленька, ты бы отвернулся от ветра то, уж больно он холодный, - сказала взволнованно мать.
Но Зуев шёл вперёд, не хватало воздуха, но он крепился, а потом всё же не выдержал и закашлялся. Он смотрел по сторонам, но всё было по старому, только кругом, куда не посмотришь, людей не видно, будто все вымерли. А ведь, как раньше-то было в это время, то охотник попадётся с собакой, то мужики группой человека три, четыре следуют к месту обработки поросёнка, и пахнет на всю деревню палениной. А ребятишки бегают около  и смотрят, как мужики орудуют ножами, а Николаю всегда жутко и жалко бедных животных и он плакал. Отец, гладя его по голове жёсткой рабочей рукой, говорил:
- Николай, не плач. Так надо. От этого никуда не уйдёшь.
Но сын никак не мог понять отца и отворачивался, пряча заплаканное лицо. Вот стоит берёзка, где он впервые поцеловал свою Наташку, а потом проклинал себя, что обидел её, и она к нему больше не придёт. Прощались сухо. Она не разрешила себя проводить до дому. А на следующий вечер она пришла сама, как-то повзрослевшая будто бы совсем чужая, грустная и неприступная.
- Скучно, Коля. А ведь детство уже прошло. Я вчера поняла это. Жаль чего-то уже невозвратного, ведь мы уже взрослые.
Зуев смотрел в глаза девушки и видел, что перед ним не та уже девочка с косичками, которую он дёргал во время перемены, а взрослая женщина. И он не знал как себя вести с ней, но Наташа его выручила.
- Пойдём, Коля, покатаемся на лодке, - сказала она и взяла его под руку, увлекая его вниз к реке.
Они долго катались и целовались. Наташка очнулась, когда заря окрасила небосвод.
- Коля, время то сколько? Мама заругает, - крикнула Наташка, схватившись за вёсла.
А волна баюкала их. Луч солнца, вышедший из-за тучи, сверкал по водной глади. Расставаться не хотелось. И они, держась за руки, шли к дому Наташки.
- Наташка, душа твоя окаянная, - донеслись из окна слова матери, - вот скажу отцу, ты догуляешься. Ишь, удумала до утра шляться! Он тебе волосёнки то повыдергает. Марш домой!
Она ещё долго ругалась, а Николай уже шёл домой. Его не покидало то ощущение чувств, которое он ощутил этой ночью. Ему было очень хорошо, даже слова Наташкиной матери не подействовали на него.
- Милая, люблю тебя, люблю, - шептал он про себя и трогал припухшие губы, как будто хотел продлить своё ощущение.
А утром отец посмотрел на него долгим пронизывающим взглядом, но ничего ему не сказал. От этого взгляда Николай готов был провалиться сквозь землю. Он знал, что от отца ничего не скроешь, да и скрывать было уже нечего. Отец уже давно догадывался и нет-нет, да и подшучивал над младшим сыном. А Николай не любил таких шуток и уходил. И ему казалось, что его Наташка не та, ну не как все девочки в округе. Она лучше и чище всех. Вот стоит берёза, там внизу лодка, на которой они катались всю летнюю ночь, все в округе на своих местах, а сколько всего утекло? Отец погиб, братья тоже. Наташка где-то, сгибаясь под тяжестью, выносит раненых с поля боя, а он вот тут. И он с болью выдохнул.
- Сынок, тебе плохо? Держись за меня, сейчас будем дома, - проговорила мать.
- О! Нет, мама, нет! Мне хорошо. Я не от этого, - проговорил он. Ему было стыдно опираться на руку матери, ведь из окон больницы могли увидеть. «Я, как-никак - мужчина, - подумал он, - хоть и больной, но ещё сила есть и никуда она от меня не делась».
По улице ветер гонял пожелтевшую листву. Дым из труб стлался над деревней и пропадал в сосновом бору, куда все деревенские жители ходили за белыми грибами. А ребятишки зачем-то ходили искать вороньи гнёзда. Вон там,  у реки нашли гнездо хищника, одни ребята говорили, что это ястреб, другие, это болотный лунь. Сашка Климов самый боевой из ребят залез на дерево и выбросил птенцов из гнезда. Они уже были большие, поэтому не разбились, а просто спланировали на распущенных крыльях. Летать они ещё не могли. Друзья собрали птенцов и ждали победителя. Их было три. Щёлкая гневно клювами и шипя, они озирались вокруг. Но вот наконец-то Сашка спрыгнул с сосны. И Николай, тогда просто Коленька, не много думая, влепил со всего размаху оплеуху ему. Климов, конечно, опешил и крикнул:
- За что, Зуев? Они же хищники и их рекомендуют уничтожать.
- А вот за то, - снова влепил ему оплеуху Коленька.
Конечно, Сашка не стерпел и дал ему хорошую сдачу. Тогда Зуев настоял на своём и птенцы были возвращены в гнездо. Потом отец подсмеивался над парнем, мол, явился Аника-воин, не иначе, как с Сашкой подрался. Эх, Колька, как он тебя разукрасил? Но ничего за правое дело стоял, не отчаивайся -  правда ведь? Николай тогда ткнулся в тёплые и сильные руки отца и захныкал:
- А чего он природу губит.
- Ну, ну, успокойся. Какой же ты мужчина, утри слёзы. Правильно сделал, что встал на защиту природы, а теперь расскажи, как всё это было.
И тут налетел пронизывающий ветер и воспоминания прекратились. Зуев поёжился, но вот и калитка родного дома, где из огорода свисают ветки яблоней. Некоторые согнулись под грузом плодов. Мать не успела ещё их собрать, ведь при отце в это время сад был уже пуст. Он взялся за ручку двери, которая отливала желтизной и была массивной. Холод от неё проник в самое сердце и Николай отдёрнул руку. Крыльцо было чисто вымыто с дресвой. Так мать делала только перед большими праздниками. В комнате было тепло и уютно. В переднем углу висели в рамках портреты всей семьи, а рядом была икона Мать Богородица. Горевшие лампады немного чадили, видно масло в них было не очень качественное. Его мать, хотя и не совсем верила в Бога, но поддерживала этикет религиозности, ведь в деревне у всех было так. Николай подошёл к портретам отца и братьев, и слёзы закапали из глаз, но они быстро обсохли. Голос отца из далёкого детства дошёл до его сознания: «Не плач, сын мой, мы же погибли за правое дело в борьбе с врагом, мать береги, ты один у неё остался». Николай снял полушубок отца и повесил его в коридоре на вешалку. Мать в это время хлопотала возле печки, а сын в это время думал свою думу. Серый кот, спрыгнув с печи, потёрся о его ноги, но хозяин не обратил на него внимания, и он убежал на кухню и там замяукал.
- Мама, кто хоть остался из ребят в деревне? – спросил он.
- Да никого, один Васька беспалый из-за рук, ответила она.
Николай ходил по избе, делать ничего не хотелось. Дикая тоска захватила его душу и никак не выпускала из своих пут, но тут без стука отворилась дверь и в избу вошла почтальонка, разбитная молодая бабёнка – солдатка из соседнего дома.
- Коля, тебе письмо от Наташки, - сказала она и улыбнулась как-то заговорщически.
Зуев взял письмо и ушёл в другую комнату. Соседка немного времени постояла, перекинулась несколькими словами с матерью Николая и нехотя вышла, тихонько, хлопнув дверью. Наташка писала, что их полк под командованием майора Калошина после тяжёлых боёв отошёл на переформирование в лес, много раненых, а убитых ещё больше. Сам командир ранен в левую руку, но в госпиталь уходить не хочет. У него фашисты жену и сына заживо похоронили на глазах у всей деревни. И он сейчас себе не находит места. Такой злой стал, что рвётся в самую гущу боя, а ведь его дело руководить. В груди Зуева заныло так, что он заметался по избе.
- Коля, да что с тобой? Садись есть, - выйдя с кухни, спросила мать.
- Да вот пришло письмо от Наташки, фашисты людей хоронят заживо, - ответил Николай.
- Война, это страшная штука, - ответила мать.
- Вот чуть-чуть оклемаюсь и пойду в военкомат, может и для меня найдут что-нибудь, ведь я шофер.
- Коля, ты что! Ты же ещё не совсем оправился после болезни, поживи немного, окрепни на домашних харчах и свежем воздухе.
- Там окрепну, - ответил он.
Мать зарыдала и бросилась ему на грудь.
- Мама, успокойся, я же ведь мужчина, - вздохнул он и продолжил, - девушки воюют, а я что хуже их?
- Сынок, ты стал похож на отца, такой же разговор, такой же горящий взгляд, вижу, что тебя не остановить уже ничем. Ну, да ладно, что с тобой поделаешь, только береги себя.
Целую неделю он набирался сил, а когда почувствовал себя в норме, стал собираться в райвоенкомат. Путь был не близок до райцентра, хорошо, если попадётся попутная машина. А так идти двадцать пять километров. Зуев встал пораньше, оделся  по теплее и пошёл. Мать проводила его за деревню, и долго стояла, пока сын не скрылся за лесом. Она, сморкаясь в платок, медленно пошла домой, держась за левый бок. Сердце казалось, что вот-вот вырвется из груди, до чего было тяжело, что слов не было.
- Евгения Фёдоровна, вы чего так расстроены? – крикнула, проходя мимо, почтальонка Галька Кошкина.
- Сын ещё не совсем выздоровевший пошёл в военкомат, - ответила Зуева.
- Один, единственный мужчина на всю округу и тот уходит на эту долбанную войну, - вздохнула почтальонка, - хоть какой никакой, а всё же для баб утешение. Сколько бы он мог нас приголубить. И побежала догонять парня.
- У шлюха! У тебя одно на уме. И при живом муже то заглядывала, а теперь и подавно, он на фронте. Что тебе беда наша, - проговорила Зуева и погрозила сморщенным кулаком вслед. Накрутишься подолом – стерва.
Зуев шёл не спеша, вдыхая полной грудью лёгкий морозный воздух. И думал, а что он скажет военкому в своё оправдание. Он приготовил речь и мысленно читал её. Но потом голос его окреп и стал разноситься далеко, далеко. Грачи ещё не улетели на юг, они большими стаями кружились на полях, накапливая силы для дальнего следования. Зуев вышел из-за леса и испуганные птицы с шумом взмыли в небо.
- Ишь, ворьё, лакомятся зерном, как будто для них эти суслоны стоят, - крикнул Николай и улыбнулся.
- Коля, здравствуй, - сказала Кошкина, - а я думала, кто это так расшумелся в поле.
Зуев, застеснявшись, отвернулся в сторону.
«Тоже мне скромник! Стыдно стало, - отметила про себя Галинка, - неприрученный телёночек. Ничего, ничего мой будешь, как миленький. Я не виновата, что мужиков нету. Прости Наташка, коли чего не так. У тебя там много, любого выбирай!» И хотела сказать что-то лукавое, но Зуев оправился от смущения и промолвил:
- Ты куда так спешишь, аж, вся запыхалась?
- Тебя догоняла, что не понял? Вдвоём – то веселее идти.
- А какого тебе веселья надо, кругом поля, кто тебя тронет.
- Фу, какой ты недогадливый, - надула пухлые губки Кошкина.
Зуеву хорошо было с ней идти. Она ему немного нравилась своей взбалмашностью и непринуждённостью поведения. Он чуть был влюблён в неё, но на его пути всегда вставала Наташка, и Зуев всегда уходил в сторону, боясь прикоснуться к ней, чтобы не потерять девушку. Она не простила бы измены. Он знал и любил свою Наташку, и она была ему верна. Он мог опереться на её худенькоё плечо в любое время. А вот сейчас, когда девушка была далеко, а Галинка рядом в нём заговорили два человека. Один страстный, желающий только одного мять женщину в суслоне до одурения, другой духовный, который предостерегал его: а как же Наташка, что она скажет, как поведёт себя. И когда он смотрел в бездонные голубые глаза Галинки, ему хотелось утонуть в них и не появляться на поверхность. А когда отворачивался,  видел скромную и простую Наташку, которая смотрела на него глазами – вишнями и нежно улыбалась. И было в этом взгляде столько доброты и ласки, что сразу коварный взгляд Кошкиной тускнел. Но сейчас она была рядышком, ворковала и звала его куда-то в неизведанное и такое таинственное, что сопротивляться уже не было сил. И его бросало, то в жар, то в холод. И женщина видела, что с ним происходит, и смотрела, смотрела ему прямо в глаза обворожительно и страстно.
Дорога, избитая колёсами машин и телег, была неровной. Комья, колеи, замёршие лужи – всё это изматывало ещё не окрепшее от болезни тело парня. Но он не хотел отставать от Галинки. Покрываясь испариной, он шаг за шагом шёл вперёд. Вскоре выглянул солнечный луч в мягком налёте инея на траве и деревьях и побежал по земле.
- Коля, давай посидим, вон в том суслоне, уж больно жарко, - вздохнула Кошкина.
Он и рад был отдыху, а ноги словно приросли к земле, и сердце забилось часто, часто, готовое выпрыгнуть из грудной клетки. Духовный человек сопротивлялся, но страстный говорил: «Ничего, ничего не случится, ведь она такая хорошая, что глаз от неё не отвести». И он шёл ничего, уже не сознавая с одним желанием: утонуть, забыться, раствориться вместе с ней. Галинка расправила снопы и легла. Зуев стоял рядом, боясь прикоснуться к ней.
- Коля, чего же ты стоишь? – сказала Кошкина, - ложись, отдыхай.
Николай лёг. И тут она повернулась к нему и крепко обняла его за шею. Он видел сочные губы женщины и её страстные глаза. И тут, как ему показалось, он услышал крик Наташки полный боли и сострадания: «Колька, ты что делаешь!.. Я ж люблю тебя». Этот крик его как будто обжёг. Он оттолкнул женщину, и, поднимаясь с земли, сказал:
- Прости, не могу.
- Ты что, Коля! Я б тебе родила сына. Убьют тебя на фронте, и ваш род прервётся, - вздохнула она и стала одеваться. – Эх, ты мужик!..
В её голосе было столько обиды и досады, что сердце Николая Зуева готово было разорваться, но перед его взором стояла Наташка и улыбалась, дескать, Коля, ты у меня молодец.

Безрукий, пожилой военком в звании капитана встретил Зуева приветливо, он усадил его на табурет и посмотрел на него долгим пытливым взглядом:
- Шофер да? Сейчас шофера на фронте - во как нужны, только вот, как у тебя со здоровьем-то?
- В больнице лежал, недавно только выписался, - ответил Николай.
- Похвально, что так хочется помочь родной стране.
- У меня отец и два брата погибли в этой мясорубке. Я должен мстить за них.
Военком почесал свободной рукой в голове и вздохнул:
- В каждой семье кто-то погиб. Ох, уж эта проклятущая война. Молодец парень, что идёшь мстить за своих – это благородная месть, и она заслуживает огромного поощрения. Записываю  тебя в артполк, будешь таскать на своей машине артиллерийские установки, может, повезёт тебе иметь дело с нашей любимицей «Катюшей». Немцы её смертельно боятся.
- Хорошо бы, - вздохнул Зуев, - я бы посмотрел, как они удирают и гибнут. Эх, когда же это случится!
Военком был хмур, он потерял свою руку впервые месяцы войны, и тоже желал, чтобы немцы скорее были разбиты и выкинуты с Родины.
- Ну, что ж, парень, давай обнимемся на прощание, может быть, ещё встретимся. – По щеке капитана скользнула скупая слезинка. И он ссутулился и на какой-то миг еще больше постарел.
Зуеву стало жаль капитана, но он ничего ему не сказал, просто по сердцу скользнула досада и ушла.
- Прощайте, товарищ капитан. Значит завтра на вечернем поезде ехать к месту сбора команды, - вздохнул он.
 - Да, Николай, желаю, чтобы хоть ты вернулся цел и невредим с этой войны.
- А это уж как повезёт, - улыбнулся ему Зуев.
- Будем надеяться.
- Обязательно.
На фронт Николая провожала мать, и вышла к поезду почтальонка Галина. Она была скучна, и постоянно теребила в руках платок. Её вид говорил: мол, эх, Николай, Николай, за что я тебя только полюбила? Он смущался и прятал лицо в воротник пальто, а мать в это время блёклыми губами шептала молитву, чтобы спасти сына от гибели. Но вот подошёл к станции товарняк, Зуев обнял мать, потом по-братски Галину.  Заскочил в теплушку, где находились такие же, как он. Паровоз вздрогнул, выпустив облако дыма и пара, и медленно, набирая скорость, уходил на фронт. Николай стал знакомиться с будущим бойцами, ведь ему придётся вместе с ними воевать. Вскоре, не прошло и суток, поезд  встал, открылись двери и все высыпали на площадку. Потом их построили в колонну и повели. Не так далеко была слышна канонада. Запах войны и гари доходил и сюда. Их завели в помещение, где окна были наглухо занавешены тёмными шторами.
- Зуев, с грузовой машиной «ЗИС-6»знаком? – спросил капитан, - на ней установлена наша «Катюша» - реактивный миномёт «БМ-13». Усекаешь? Куда ты попал. Будешь её водить. Усекаешь?
- Пока нет, - ответил Николай.
- Не велика хитрость, освоишь.
По сердцу парня скользнула струя тепла. От такого известия он вмиг взмок. Ручейки пота потекли по лицу.
- Ну, ну, парень, ты же солдат! – успокойся. – Это великая честь для тебя. Я знаю. У тебя погибли отец и два брата. Надеюсь, что ты не посрамишь их честь и достоинство. Они хорошо воевали и по заслугам награждены орденами посмертно. Сержант Кочкин, отведите его в своё отделение и покажите ему машину. Пусть он освоится с ней, - сказал капитан.
Зуев увидел эту машину, и сердце его зашлось. Прилив бодрости и сил пришёл как-то внезапно. Николай почувствовал, что смуты и болезни уходят куда-то в сторону, а перед глазами стоит немецкая оборона, которую надо взломать и обратить врага в бегство.
- Попробуй завести мотор, - сказал сержант, - и прокатись немного, скоро поедем громить эту нечисть.
Он вздохнул и сжал кулаки. Зуев залез в кабину, осмотрелся, поставил ключ в замок зажигания и нажал стартёр. Мотор взревел и тихо, тихо заработал. Он вышел из кабины, обошёл реактивную установку, прощупал своими руками всё. Николай прогрел мотор и выехал из бокса. Покатался  немного, поступила новая команда строиться на обед. Он заехал в бокс и заглушил мотор. «Хороша машина, - думал он, - сработаемся». А перед глазами возник бой, где его Наташка выносила тяжелораненого бойца. Она обливалась потом, но солдата не бросала.
«Милая, драгоценная моя женщина, - шептали его губы, - как тебе тяжко, Наташка, Наташка», Потом появился улыбающийся отец, мать в слезах и два брата, которые подмигивали ему, мол, Колька вперёд и ни шагу назад.
- Да! – сказал себе вслух Зуев, - буду биться до конца. А иначе мне не жить тоже.
Солдат накормили и уложили спать. Ночью раздалась команда: подъём, строиться. Николаю вручили автомат «ППШ» и два диска патронов. Бойцов привели на стрельбище и показали, как целится и стрелять. Зуев промашку не дал, пули, выпущенные из его автомата, легли точно в мишень.
- Солдат Зуев – молодец! Это твоё оружье, береги его, - строго сказал капитан, - война не любит промахов, пойми это.
На следующий вечер, когда стемнело, капитан получил приказ, ударить по такому-то объекту. И началось, двое солдат, сгибаясь под тяжестью реактивного снаряда, стали заряжать милую «Катюш
- Давай, Николай, заводи, поехали, - выйдя из помещения, сказал капитан, - время не ждёт.
Он был молод, коренаст и красив.
 Но вот скоро и передовая. Здесь шли ожесточённые бои с переменным успехом. Машина остановилась, капитан вынул карту расположения войск.
 «Вот по этому месту надо ударить. Здесь скопление танков, бронемашин и орудий. Это приказ командования», - подумал он. А вслух крикнул:
- К бою!
Из кузова машины выскочили солдаты и привели «Катюшу» в боевое состояние. Зуев видел, как они приготовились к нанесению удара, но капитан пока команды на выстрел не давал. Он по рации звонил командиру полка, сверяясь с данными разведки. Вскоре он получил подтверждение для нанесения удара именно в этом месте.
- Зуев, ты очень зол, - вздохнул капитан, - я разрешаю тебе нажать кнопку. Ты потерял отца и братьев, жми. После выстрела сразу меняем дислокацию, нас может накрыть немецкая артиллерия.
Пачка ракет сорвалась с рельс и устремилась в сторону неприятеля. Ночное небо осветилось вспышками взрывов. Душа Зуева, прямо сказать, пела. Он увидел, как горели танки, машины, немцы. «Катюшу» быстро зачехлили и рванули на новое место, где их не ждал враг. А по этому месту, откуда они только что стреляли, ударила немецкая артиллерия, но их уже там не было.
Как-то проходя около госпиталя, Николай, совсем случайно, увидел свою Наташку. Она что-то выносила из помещения.
- Ба-а-а, - закричал он, - моя Наташка.
Он рванулся к ней, она к нему, выронив из рук всё, что у неё было. Они слились в жарком поцелуе. Сколько это продолжалось, они не знали, пока не услышали голос главврача госпиталя.
- Наташа, не забывай где ты. Это милая - война. Кто этот солдат, что тебя, прямо сказать, не оторвать от него, - спросила она.
- Товарищ подполковник медицинской службы, это мой жених из деревни Николай, - ответила девушка. – Я люблю его. В школе все десять лет учёбы мы сидели с ним за одной партой. Как-то на речке Волге он ушёл под лёд, я спасла его. Он тяжко заболел после этого. Я думала, если мой Колька умрёт, я тоже жить не буду. И вот он выжил, я так рада, так рада.
- Наташа, я понимаю тебя. У меня мужик и сын тоже где-то воюют.  Это тяжко и больно не видеть близкого человека. Вот возьми ключ от комнаты, и посидите там, вам есть чего друг другу рассказать.
Девушка обрадовалась такой щедрости главврача. Они зашли в комнату, разделись, и Наташка бросилась к нему в объятия.
- Коля, Коля, - шептали её сочные губы, - как долго я ждала этой встречи, милый мой.
Какое-то время он сдерживал себя – война всё же, но сила страсти захватила и его. И он утонул в Наташкиных объятиях. Очнулись они от стука в дверь.
- Всё, Наташенька, помогай заносить раненых, - вздохнула главврач и улыбнулась, видимо вспомнив свои молодые годы.
- Лидия Ивановна, - обратилась девушка по имени и отчеству к главврачу, - я сейчас, только приведу себя в порядок и выйду.
- Вон мужик твой пускай поможет, а ты милая отдохни, - сказала Лидия Ивановна Гуркина, и добавила, - все мы женщины одним миром мазаны. Дай Бог вам счастья, девочка моя.
Вскоре Наташа Белова забеременела. Она всеми силами пыталась прикрыть свой живот, но его уже ничем было не скрыть. И Гуркина вызвала её к себе в кабинет.
- Что ж Наташа – хороший ты работник, чуткая и покладистая девочка. Хоть и жаль мне тебя отпускать, но придётся. Мужик то у тебя хороший?
- Очень, - только и могла сказать девушка.
- Ну что ж! Готовься домой, тебе надо воспитать сына. Жива буду, приеду к тебе в гости. Примешь?
- Какой разговор. Наш дом - ваш дом. Я очень буду рада.
- Хорошо. А ваш мужик и родители?
- Лидия Ивановна, да они будут очень рады.
    - Завтра машина отвезёт тебя на станцию.
- Я хочу проститься с мужем, - захныкала Наташка.
- Не получится. Я узнавала, его нет в части. А где он? – это военная тайна.
В это время машина под командованием капитана Астахова, где находилась «Катюша» уже стояла для нанесения нового удара по скоплению вражеских войск.
- Николай, нажмёшь? У тебя в тот раз хорошо получилось.
- Спасибо, товарищ капитан за доверье. Я это сделаю с большим удовольствием, - ответил Зуев.
Он подошёл. В глазах была радость. А душа, прямо сказать, пламенела. Он вспомнил слова доктора, что это благородная месть и нажал кнопку. Там в огненном котле всё горело и кипело.
- Снимаемся, быстрей, - крикнул капитан.
Но они не успели это сделать. Справа из леса по ним ударил шквал снарядов и мин. Перед смертью Зуев увидел плачущую мать и свою Наташку. Потом мелькнула мысль: а как же наша «Катюша», неужели она достанется врагу? Превозмогая боль, он подполз и нажал кнопку, где была заложена взрывчатка для подрыва Катюши, но взрыва он уже не слышал и не видел. Из лесу выскочило несколько вражеских  танков, но живых среди русских уже никого не было, да и от любимицы «Катюши» ничего не осталось. Тем временем, сев в теплушку, домой ехала плачущая Наташка. Она каким-то седьмым внутренним чувством поняла, что её мужа уже нет в живых. На станции её встретила мать, она была тоже в слезах. А на подходе к дому их встретила почтальонка Галина.
- Наташка, ты ли это? И уже беременна! – запричитала она, - повезло тебе. От Кольки?
Но ответа она не получила и подумала: «Я ж тоже люблю его, хоть и муж был рядом, но меня тянуло к нему. Эх, Колька, Колька».
А где то через месяц, когда Наташа была уже в роддоме, почтальона Галина принесла похоронку на Николая и отдала её матери. Увидев её, мать зарыдала и упала около своего дома прямо на грядку, а когда очнулась, почтальонки уже не было.
- Боже ты мой, за что ты отобрал у меня мужа и сыновей? Миша и Володя ещё не успели жениться, учились, и только Коля не подкачал, оставил мне кровиночку три восемьсот весом. Не пропала фамилия Зуевых, не пропала.
И тут из-за дома вынырнул военком. Он сказал:
- Что, мать, сына потеряла? Да, он у тебя молодец, помню его. Память о нём будет жить в наших сердцах.  Он мстил за поруганную врагом землю и смерть своих близких, а это благородная месть, оплаченная нашей кровью. Держись, мать. С твоим мужем мы были большие друзья.
Он обнял её одной рукой и поцеловал.