Как - то находясь в командировке в отдалённом районе, Н-го края, Алевтина, молодая, загорелая девица лет двадцати пяти, приехавшая из краевого центра, поселилась на квартире у зоотехника Анны Доценко. Так как работа Алевтины была связана с обследованием кормовых угодий этого района, то жизнь у Анны, местной жительницы, прекрасно знавшей местную растительность, места выпаса скота и сенокосы, была ей очень даже на руку.
Днем каждый занимался своим делом, а вечером, поужинав и обязательно поговорив о проделанной Алевтиной работе и компетентно обсудив наиудобнейший маршрут обследования на следующий день, они расходились по своим комнатам, чтобы завтра с зарею начать новый трудовой день.
Иногда случалось так, что Анна задерживалась у квартирантки допоздна, чтобы помочь разобрать собранный для гербария букет. В названиях растений Анна ошибалась редко, чувствовалось, что флору родных мест она знала хорошо, а что любила беззаветно эти цветочки- лютики сомневаться не приходилось. Выбрав из букета растение, подносила его к лицу, вдыхала аромат, вертела, расправляла привядшие листки, потом говорила название простонародное и "понаучному".
Спустя неделю после заселения, хозяйка, пришедшая с работы раньше,чем квартирантка, встретила Алевтину возле дома. Удобно привалившись к спинке невысокой, потемневшей от времени скамейки и блаженно прикрыв глаза, Анна вся отдалась наконец-то наступившему покою. Казалось она к чему-то прислушивалась или наоборот о чём-то вспоминала и эти воспоминания вызывали лёгкую усмешку на загорелом лице. Заслышав легкие шаги, она слегка приоткрыла глаза, и не меняя позы и выражения лица, движением руки пригласила Алевтину присесть и девушка тут же, устало, но с удовольствием, опустилась рядом.
Вечер был хорош: от пробегавшей невдалеке речки Утёсной слегка потянуло прохладой, а солнечные лучи, притомившись за длинный летний день, уже не так энергично изливали свою ярость на разомлевшую от жары землю. В избу совсем не хотелось. Тихонько ведя разговор, как говорится, о том - о сём, Анна, глядя на небо, уже присмиревшее, но ещё не украшенное первыми летними звездами, вдруг сказала, не отрывая взгляд от небес:
-Хотите, расскажу вам про моего деда, как он нашел себе жену, а нам бабушку?
Алевтина, конечно же, хотела и, предвкушая услышать новую занимательную байку, всем своим лёгким станом повернувшись к рассказчице, приготовилась слушать.
Не меняя позы, лишь медленно переведя взгляд на заросли черёмухи в конце огорода, потом устремив его куда-то за реку, как будто там могла она видеть то далёкое время, в котором ей хотелось сейчас побывать, Анна начала свой рассказ. Лицо её расслабилось, стало мягким и каким-то по особому милым.
«Когда мне было чуть больше двадцати лет – рассказывал дед, - к нам в приморское село приехали переселенцы с запада, сразу несколько семей. Такие же украинцы как и мы, только очень уж бедные. Видать эта бедность и заставила их отправиться на край света за лучшей долей. Поселили их на другом краю села, как говорят — на отшибе, а мне на наш покос как раз мимо них не раз доводилось проезжать.
И вот в одной большой семье этих переселенцев приглянулась мне дивчина: тоненькая такая, беленькая; носилась она с утра до позднего вечера по своему подворью. То смотришь: с младшими сестрами и братьями возится, то в огород спешит, то в избу, к печке. В клуб она не ходила, и поговорить с ней наедине не было никакой возможности, а она мне все больше и больше глянулась. И вот, однажды, я все-таки решился: пошел и посватался, сам. Родителей к тому времени уже не было на свете, а кого попросить об этом деликатном деле я не знал.
Какие при этом сватовстве нашел слова для её родителей и для неё - я уже не помню, но помнится, что весь красный, то ли от волнения, то ли от какого-то напряжения внутреннего, я все же объяснил её родителям свое желание жениться на их дочери.
И до сих пор удивляюсь я тому, - говорил дед, округляя глаза и пожимая плечами, - как все быстро сладилось. Видно от Бога судилась она мне. Хоть и грустноватое вышло сватовство, но родительское благословение было получено.
На другой день заехал я за своей невестой на телеге, погрузил ее нехитрое приданное, в виде небольшого узелка, и поехали мы ко мне, в мою хату, что досталась мне от моих покойных родителей.
Проезжать довелось нам мимо озерка, заросшего молодым ракитником, ивняком да ещё какой-то невысокой колосистой травой. Вокруг озерка раскинулся довольно большое поле, а по нему, куда ни глянь, всё цветки разные, ни кем не тронутые, яркие такие.
И вот решила она, моя молодка, искупаться в озере. Пошла к нему, а я распряг и отвел в сторонку коня, разложил на холстине еду, взятую с собой в дорогу, и повернулся к озеру. Повернулся да так и охнул: "Мать моя!" Смотрю, а там не моя милая, а лебедь белая плещется в чистой воде.
Волосы светлые с золотом, длинные такие, я их из-за ее вечного платка ни разу и не видел. Сама белая, прямо светится под солнцем. И смех ее впервые услышал: такой тоненький и чистый, что у меня, аж дух захватило! Стоял и смотрел, как заколдованый.
Потом оделась она и пошла по лугу вдоль озерка собирать букет. Подойдет к цветку, что-то говорит ему, улыбается; один сорвет и дальше пошла. А ветерок перебирает ее легкие волосы, пушит под солнцем, и идет она, такая красивая, ну, неземная прямо, что я и сам, не знаю как, тут же дал себе зарок – никогда, ни словом, ни делом, не обижать её, лебедь мою белую, а оберегать от всего дурного, насколько хватит сил моих и возможностей..."
"И слово свое, скажу я вам, дед сдержал - с улыбкой глядя перед собой подытожила свой рассказ Анна - годы прошли, не стало нашей бабушки, но еще долго, когда доводилось деду проезжать мимо знакомого озерка, он шумно вздыхал и отворачивался, стараясь сохранить бравый вид.
Видно, опять виделась ему среди чистой воды лебедь белая – его единственная и любимая на всю жизнь."