Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2015/02/11/1853
ГРЕЗЫ НИКИТЫ
– Наконец-то пришел. Я ждал, но ты являлся в грезах другим.
– Не мог я ранее тебе явиться. Многое надобно было свершить мне на благо Руси и люда нашего. Ты ведь, Никитушко, руки мои на земле для исполнения цели великой, – ласково улыбнувшись, молвил Гостомысл.
– Не уходи быстро, скучаю я по тебе, – прошептал во сне Никита.
– Не уйду, покуда наказ, как поступать далее, не дам тебе. Что поведаю, так и сладишь.
– А коль не осилю я? Не справлюсь?
– Ах ты, бог Неосил! – рассмеялся ведун, – подмогну я, поправлю, рядом буду. Много ты ныне ведаешь, Никитушко, и малец твой, Ванюшка, которого пестуешь, дюже способный оказался. Гляжу с небес на вас и любуюсь.
Гостомысл взглянул на забитое пузырем оленя оконце и, вздохнув, молвил:
– Уж рассвет брезжит, коли не успею все наказать, то опосля вновь явлюсь. А когда вызвать меня надобно станет, отыщи в моем скарбе колокольчик медный без тычины. Он не звенит для грешных, а я услышу. Позвони им перед сном.
Старец дотронулся ладонью до плеча Никиты:
– Ибрагим и Ефим с сыновьями пущай идут к туркам за оружием, но с собой Ванюшу нехай возьмут. Пригодится им отрок, так как языки заморские разумеет. Он с сыном воеводы Исатая в побратимах, это поможет путникам узнать имя истца , которого им приставит бай Валихан. Когды слухача знаешь, легче идти, дабы не оступиться. Отдай ему шар серебряный, коим он пользоваться обучен, ты тута-ка и без него пока обойдешься. А Ванюшка, коли случай представится, способен с помощью шара усыпить бдынь и тумену воинов. И пока он с энтим шаром рядом с Ибрагимом, ни один колдун мысли его прочитать не сможет. На русича малого ни татары, ни турки внимания не обратят, мало ли рабов в прислуге у купцов имеется.
– А коль пропадет отрок?
– Не перебивай князя и не перечь, – вспыхнул Гостомысл, но сразу же осекся и продолжил: – Я прослежу за ним. Это не твоя гребта. Ты же уйдешь в урман ближе к Чудо-Озеру. К следующему лету сюды явится Расстрига, отведешь его до Чудо-Озера, нехай бежит за сокровищами на остров по лабзам.
– А как не поверит он мне? И не пойдет со мной?
– Он сам тебя найдет и поведет под самопалом.
Гостомысл вновь мельком взглянул на окошко и продолжил:
– Вчера, выколов очи, казнили утоплением Ивана Болотникова. А защитников Тулы те, кто вышел на милость царскую, уводили в овраги и всех умертвляли. Государь Василий Шуйский нарушил великокняжье слово, дав клятву не причинять зла и не пролить крови гилевщикам, коли они бунт прекратят и сдадут город.
И теперь я не смогу Шуйского защитить и уберечь своими чарами. Нет в нас силы такой, чтоб помогать клятвоотступникам. А смута грянет с новой силой. Придут в Москву ляхи и зачнут там вести себя дерзко, как хозяева, а семь бояр им потакать станут во всем да сапоги польские лобызать. Дворянское сословие и безродные бояре тяжбу продолжат с родовитым боярством, которое готово посадить хоть беса на московский трон, лишь бы привилегии себе оставить прежние. Купчины-толстосумы потянутся за дворянами, так как легче им богатеть при них, притеснений менее, чем от шубников старых. Поднимут они в коей раз чернь на бунт, самим-то, что тем, что этим, свой живот незачем подставлять. Вот и начнет народ меж собой драться, как в побасенке: бояре дерутся, а у холопов чубы трещат.
– Так что же ты, отче, черни власть не отдашь?
Гостомысыл горько усмехнулся и, глядя на Никиту, вздохнул:
– Много веков пытался. Но понял, что нельзя черни власть давать, ничего доброго не выйдет от сей затеи. Ну, одолеет чернь бояр да князей, а кто наверху? Опять же, хоть добрый, но царь. А как царь без бояр? А бояр кормить надобно, к работе оне непривычные. Вот и вновь образуются бояре и чернь.
– А казаки? У них же атаманы выборные? Равны все.
– Они равны, покуда одной идеей связаны – борьбой за волю. А волю получат, и у них объявятся зажиточные казаки и голытьба. И повторится все вновь. Так что пока не вижу я лучшего исхода, чем единовластие. Но придет вскоре молодой царь и завершит смуту меж дворянами и боярами. Шубникам бороды порубит топором на пеньках самолично, а стрельцов, оплот старого строя, по Москве развесит. Но ждать этого еще долго.
– Не дожить мне, отче, до тех дней, поди.
– Я тебе ужо сказывал, дубина ты стоеросовая! Шарики на кой тебе дадены? Один шарик сто лет жизни в десять переводит. Вот и принимай, утиная твоя голова, раз в век по одному. Да про Ванюшку не забудь, дашь ему следующий шарик, когда ему полвека исполнится. Нужны вы мне тут. Дела впереди зело важные намечаются! – стукнув посохом о пол, раздраженно прохрипел Гостомысл и уже ласково добавил: – Ну, прощай, Никитушко, явлюсь я тебе, когда потребность в том прибудет.
Дверь резко распахнулась, и в избу вбежал Ванюшка:
– Ну, так и ведал, проспал ты, отче! А сам глаголил: «Зорьку не проворонь! Зорьку не проворонь!» Вставай! Бежим на озеро утей палить, пока на крыло не встали!
Отряхивая остатки сна, Никита прошел к кадушке. Плеснул в лицо водицы и, улыбнувшись, ответил мальчику:
– Проспал, каюсь. Бери пищаль в сенях, а я утятницу прихвачу. Разом стаю и накроем. Вроде чуял, что ночью гусь гоготал на озере.
***
КОМИ
Стрелец отставил самопал, прислоненный у изголовья лавки к стене, в другой угол. Безразлично глянул на спящего разбойника и резко уронил Григория вместе с лавкой на земляной пол избы.
– Вставай, собака, казнь проспишь, – крикнул второй.
Расстрига поднялся, отряхнул портки и рубаху от земли и, надменно глядя на двоих служивых, рявкнул:
– Чьих будете? Кому приписаны ?
Но получив оплеуху от огромного, как медведь, стрельца, отлетел в угол.
– Сбирайся, злыдень!
Стрельцы, не разгадав Гришкину хитрость, беспечно повернулись друг к другу, о чем-то заведя беседу. А Расстрига, будто бы перелетев от оплеухи через опрокинутую лавку и упав за ней, кряхтя, вытащил из-под дерюги пистоли.
Два выстрела грянули почти одновременно, наполнив дымом маленькую ночлежку.
Григорий накинул кафтан, натянул сапоги и, переступив через стонущих и дрожащих в агонии стрельцов, прошел к двери. Он, подхватив заплечный мешок с гвоздя, забрал стоящий в углу самопал, вышел на крыльцо. Оглядевшись и привыкнув к яркому свету, посчитал стрелецких коней у привязи.
Три.
Положив мешок и пистоли на крылечко и взяв самопал, Расстрига тихонько двинулся к избе хозяина. Дверь зырянского дома широко растворилась, на пороге показался третий стрелец с саблей наголо. Послав подчиненных в постоялую избу, тот беспечно зашел к хозяину двора пропустить по чарке. И поплатился.
Свинцовый подарок из ствола Гришкиного самопала с шипением влетел в его круглый живот, пробил утробу и, оставив огромную разрывную дыру, вышел навылет, поразив в грудь зырянина, стоящего за его спиной.
Под клетью раздался стон.
Расстрига заглянул в дверцу под клетью и за ноги вытащил связанного товарища.
– Кобылу свою оставь, – крикнул он Еремке, – у нее подкова сломана, по следам отыщут. Хватай коня десятника, и уходим.
Поднимая из-под копыт комья осенней грязи, два всадника с места пустили коней в карьер.
– Откель взялись они?
– Обоз пришли сопроводить до Туры. Подозвали меня и допытываться стали, откуда у нас конь арабских кровей. А зырянин глаголет им, что ты Гришка Расстрига, что розыск на тебя наложен указом государевым, а я с тобой в сотоварищах числюсь. Вязать меня приказал, –кричал на скаку Ерема.
– Более никого зырянин не выдаст, душонка поганая, получил истец мой свинцовый жакан в скворечню, – зло расхохотался Григорий и, стегнув коня плетью, вырвался вперед.
Прижавшись к гриве, чтоб не быть сбитым ветками деревьев, низко нависшими над тропой, вслед погнал коня Ерема.
Всадники растаяли в утреннем тумане…
*- Истец – в данном случае доносчик, шпион.
* - усыпить бдынь - ( в данном случае) загипнотизировать.
** - семибоярщина. Боярская дума при польском царе венчанным на Русский престол.
*** - какого полка.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ.
продолжение: http://proza.ru/2015/02/14/1639