Галя ненавидела вторники и четверги. Нет, с утра все было хорошо, и днем все было хорошо. Вечера же были отравлены изматывающими походами в музыкалку. В ту самую, куда и Галя ходила, будучи девчонкой. Ну, тогда все или почти все занимались музыкой. Она помнит детвору с цветными нотными папками, на которых красовались лиры или скрипичные ключи, в аккуратненьком маленьком дворике старого здания школы. Было шумно, девочки играли в классики после занятий, мальчики стыдливо спешили домой забросить папки и скрипки, чтобы влиться в дворовую футбольную команду. Здание школы за 20 лет почти не изменилось, только немного постарело и изрядно опустело. Такое же строгое, с высоченными потолками, с каким-то болезненным тусклым светом, с обрывками сонат и прелюдий, едва слышных за плотно прикрытыми дверями классов. Здесь всегда было холодно – и зимой и летом. Так холодно, что Галина бабушка специально связала для занятий музыкой шерстяную безрукавку, а на академических концертах, прежде чем подняться на сцену к черному роялю, ученики надевали варежки, чтобы отогреть синеватые от холода и страха пальчики. Галя начала заниматься музыкой, когда ей было 6 лет – как и Снежке. И честно оттрубила год плюс еще семь положенных, получив аттестат с четверками и пятерками. На выпускном не было предела ее ликованию. Она думала: «ну все, не переступлю больше этот порог. Как она обманулась! Ее супруг, который никогда музыке не учился, напротив – учился плавать и бороться, постановил, что их единственная дочь обязательно будет ходить в музыкальную школу.
- У нас растет совершенно недисциплинированная, рассеянная девочка. Потенциальная двоечница. Занятия музыкой благоприятно влияют на развитие ребенка. Вот пусть занимается.
- Давай посмотрим, может, у нее и способностей нет, - робко возражала Галя. Ей до смерти не хотелось возвращаться в музыкалку.
- Способности у нее есть: и слух и голос. У нее совести нет.
Муж имел в виду не совесть, а чувство долга и ответственность. Какое может быть чувство долга у шестилетнего ребенка? Но внутренне Галя с ним соглашалась. И злилась на дочь. Девочка была умненькой и совершенно отстраненной. Галю это пугало.
Пусть учится музыке, думала Галя. Пусть учится чему-нибудь. Что-то да останется в голове.
У девочки на беду действительно оказался слух и голос. Неля Михайловна с радостью взяла ее, оценив Галины сумку и сапоги. К многочисленным Галиным обязанностям по дошкольному развитию и духовному взращиванию чада добавились походы в музыкальную школу и подготовки к занятиям накануне.
Самым мучительным в этих походах было то, что Гале приходилось присутствовать при этих скучных и как ей казалось бессмысленных занятиях. Она бы с готовностью осталась за дверью, но такой радости Неля Михайловна ей не доставляла, каждый раз настойчиво приглашая в класс. Во-первых, занятия были до того занудными, что Галя не всегда справлялась с желанием спать. Каждый раз минут через 25 она начинала проваливаться в уютную плотную вату сна, каждый раз в ужасе выдергивала себя из него, боясь опозориться. Во-вторых, ее злила бестолковость дочери – она делала одни и те же ошибки, выслушивала одни и те же замечания, одинаково кивала и с невинным видом продолжала играть ерунду, выводя из себя Нелю Михайловну. В такие минуты Галею овладевало одно желание: встать, хлопнуть крышкой коричневого немецкого ни в чем не повинного инструмента, и, взяв дочь за руку, увести ее из этого холодного, плохо освещённого затхлого класса на волю – к деревьям, птицам, солнцу, прочь от искусственного света и плоских звуков. Или же ею овладевало другое не менее сильное желание – подойти к дочери и со всего маха треснуть ее, взять ее маленькие непослушные пальчики и стучать ими по клавишам, пока девочка не поймет, чего от нее требуют. И тот и другой путь были провальными. Ничего этим она не добилась бы. Поэтому Галя старалась сохранять спокойствие и внутренне сжималась, когда Снежка доходила до того же самого сложного места. Иногда, когда Снежка ошибалась и поспешно убирала руки с пианино, Неля Михайловна мягко ставила ее пальцы на нужную клавишу. Но иногда учительница победно обращала свой взгляд на Галю: «Ну, что я говорила?» Что ж, у нее тоже, наверное, есть желание хлопнуть крышкой фортепиано и уйти отсюда прочь, или взять Снежкин палец и долбить им по нужным клавишам. Но она предпочитает взять себя в руки: сегодня учителя музыки чувствуют себя гораздо менее уверенно, чем 20 лет назад, приходится терпеть отвратительную игру за материальное вознаграждение.
То, что музыканта из дочери не выйдет, стало ясно очень быстро. Рука слабая, технику развить не получалось: сразу зажим. Хуже всего прочего – отсутствие всякого желания играть.
- Надо заниматься чаще, и более добросовестно готовить домашнее задание, - нависая над Галей говорила монументальная Неля Михайловна.
Галя, не в силах спорить, кивала. А сама думала: «Дудки! И этого хватит. Лучше уж английский и танцы». У Снежаны все дни были расписаны. Понедельник и пятница – танцы, среда и суббота – английский. В воскресенье папа вывозил дочь в музей или на детский концерт.
- Мама, я все время учусь и никогда не отдыхаю, - жаловалась Снежка.
- А я отдыхаю? – злилась Галя. – Может папа отдыхает?
Снежка втягивала голову в плечики и хлюпала носом.
Галя незаметно посматривала на часы. Ох, как же тянется время!
Неля Михайловна шумно дышала, и Снежка не могла ни о чем думать – только о том, что ее сейчас снова будут ругать. Недовольство сопровождало все, что делала Снежка. Если бы она могла говорить со взрослыми на одном языке, она бы им обязательно рассказала, как ужасно жить, когда тобою все вечно недовольны. Но дети не умеют говорить на взрослом языке, а взрослые не хотят говорить на языке, понятном детям. Может, разучились. Или просто привыкли устанавливать свои правила. Взрослые всегда делают что хотят. А дети – что разрешают. Почему?
- Снежана, первый, второй, пятый палец! Первый, второй, пятый палец! - грянуло откуда-то сверху.
Снежка остановилась и уставилась на свою правую руку. Почему? Почему первый, второй, пятый, если первый, второй, третий?
- Так неудобно ставить пальцы! – говорила учительница, словно отвечая на Снежкин вопрос.
Снежке было удобно. Откуда Неле Михайловне знать, как ей удобно, а как – нет?
- Ну, что ты остановилась? Давай.
Снежка снова посмотрела на руку. Что теперь делать? Дальше играть или то же самое повторить? Она вопросительно посмотрела на учительницу распахнутыми васильковыми глазами, но ничего спросить не успела.
- Играй, говорю!
Неля Михайловна взяла ее пальцы и стала неловко расставлять их на клавишах: первый, второй, пятый, первый второй пятый. Больно. Маленькая детская ручка исчезла под огромными сильными пальцами с короткострижеными ногтями.
- Давай сначала!
Снежка сжалась. В такие мгновенья она делала один непроизвольный жест: худенькие плечики поднимались, а локти прижимались к туловищу. Эта была ошибка. Огромная ошибка. Тогда сильная рука Нели Михайловны хватала ее под локоток и водила. То есть руки Снежки играли, а правая рука делала в воздухе такие смешные движения, ну, знаете? Пианисты так двигают локтями, а потом еще то приближаются к роялю, то отодвигаются от него. Будто сонно качаются. Знаете, конечно. Очень смешно. Снежке было ужасно неприятно, когда ее локоть так держат. Возле локтя есть такая косточка, так вот, когда рука соскальзывала и елозила по этой косточке, Снежку всю прямо передергивало. Она уже ни о чем не могла думать, только о том, чтобы рука Нели Михайловны оставила ее несчастный локоть в покое. Снежка косилась на часы, старые огромные часы на стене. Но по часам она плохо понимала. Это только кажется, что дети все время ноют и жалуются. Жаловаться они совсем не умеют. Если бы умели, то Снежка обязательно сказала бы Неле Михайловне, что не надо ее так держать под локоть, и что там есть такая особенная косточка, что в общем – неприятно. Или она сказала бы маме, а та объяснила бы Неле Михайловне. Нет, она бы не ныла, не плакала, не грубила, просто объяснила бы – и все. В конце концов, если для Нели Михайловны так важно держать Снежку за руку, она бы могла держать ее выше локтя. Но дети ничего не могут объяснить. Вернее не все могут объяснить. Поэтому детям остается только терпеть и ждать, когда все это закончится. Или плакать.
- До конца урока еще пятнадцать минут! – гаркнула Неля Михайловна. Она взяла Снежкин мизинец и стала барабанить им по клавише. Снежка заплакала. У нее стало так солоно в горле, и трудно было что-то увидеть – от слез. Снежка изо всех сил старалась не плакать. Она боялась, что мама увидит ее слезы и разозлится. Тогда она будет сердитой всю дорогу домой, не будет рассказывать сказку о Динь-Динь, не будет ласково гладить ее пальцем по руке. Когда мама злилась, она шла быстрее обыкновенного и молчала. И Снежка снова сжималась. Она не понимала, почему она плакала: потому что было больно мизинчику или потому, что надо было терпеть еще 15 минут. Снежка знала, что пятнадцать минут – это много. А пять минут – мало. Все хорошее длится 5 минут – еще мультик, еще погулять, еще поспать. «Пять минут» - объявляла мама. А все противное всегда длилось дольше. «Давай позанимаемся еще 20 минут» или «подожди меня 10 минут». Десять минут это не пять и пять, это очень долго. Десять минут тянутся бесконечно.
- Снежана, еще один раз с самого начала и до конца!
Галя приготовилась к последней прогонке элегии. Можно было смело делать ставки: Снежка ошибется ровно в тех же местах, будто они заколдованы. Какой смысл повторять по сто раз, если ребенок все равно делает те же ошибки? Какой смысл вообще в этих занятиях? Считается, что игра на музыкальном инструменте в детстве способствует успешному обучению и гармоничному развитию. (Ох, еще эта школа через несколько месяцев начнется!) Может и так. А может, и нет. Может для ее дочери куда важней в это время кормить голубей на центральной площади, кататься на велосипеде, читать сказку? Никто не знал наверняка, помогут ли Снежке в дальнейшем эти уроки, но было совершенно очевидно: ничто не портит жизнь ей и дочке так успешно, как эти противные занятия. Ну! Вот! Снежка снова сыграла не то и не тем пальцем. Неля Михайловна победно закрыла крышку. Ей тоже не нравились такие занятия. Но они ей давали гораздо больше, чем двум визитерам: доход и чувство превосходства. Снежка обратила на маму несчастные васильковые глаза. Слегка покрасневшие, но уже совершенно сухие. Сердце Гали сжалось. Нет, срочно кормить голубей. Она быстро положила деньги на стол и спешно забрала вещи: оденутся в коридоре. Ей не хотелось еще раз слушать косвенные обвинения в бестолковости дочери. Когда-то другая Неля Михайловна обвиняла в бестолковости Галю, правда вне маминого присутствия. Галя расстраивалась и страшно комплексовала. После окончания школы ни разу не села за пианино – разве что с дочкой позаниматься. Из музыкалки она вынесла только одно: не всегда тот, кто отлично знает, чем отличается субдоминантсептаккорд от доминантсептаккорда преуспевает в жизни больше того, кому медведь на ухо наступил.
Галя схватила маленькую ручку Снежки и потащила ее прочь от дверей злосчастного кабинета. Она сгрузила вещи на неудобный откидной стул и начала проворно все натягивать, завязывать и застегивать. Снежка оставалась безучастной.
- Ты не хочешь мне помочь? Стыдно, что человека одевают в шесть лет, - злилась Галя.
Снежка начала делать руками какие-то бессмысленные движения, только усложняя процесс.
- Стой, не шевелись, - скомандовала Галя, когда в змейку попал кусочек ткани.
Дочка скривилась – ну чего от нее хотят? Наконец процесс одевания был завершен. Галя рванула к двери. Снежка поскакала за ней. Именно поскакала. Ее маленькое сердечко ликовало, и радости было тесно в груди – наконец, сегодня четверг, значит у нее еще много дней до нового урока…
На улице было потрясающе! Солнце еще не закатилось, птицы орали, и пахло, пахло потрясающе: свободой и счастьем. Будто не существует склепа-музыкалки, слез и испорченного настроения. Снежка вырвалась вперед, подняла какую-то палку и стала ковыряться в грязной луже.
Галя смиренно стояла рядом. Она старалась быть хорошей мамой, не мешала ребенку развиваться, много читала и учила ее всему, что сама знала. Она поискала глазами лавочку. Все были ужасно грязными и обшарпанными. Не хотелось садиться на такие бежевым пальто. Она подошла к дочке. Снежка обмакивала палочку в воду и писала: мама папа.
- Хочешь, вместе? – предложила Галя
- Давай! – с радостью согласилась Снежка.
Снежка отдала ей палочку и быстро отыскала себе новую. Ее личико светилось. Хорошо, что дети быстро переключаются на позитив. Она нарисовала кота и птичку. Птичка была больше кота.
- Матроскин? – спросила Галя.
- Нет, мамочка, это другой кот.
- Другой кот, - повторила Галя с недоумение. – Просто кот.
- Нет, не просто кот, это мой знакомый кот. Он живет на чердаке.
Галя с пониманием кивнула.
- it’s a cat, - отчетливо произнесла Галя. Ей было жалко тратить время попусту, а правильным в ее представлении было время, используемое для оздоровления, обучения, питания. – Повтори, пожалуйста.
Снежка молчала. Она рисовала какие-то диковинные перья птичке.
- it’s a bird, - не сдавалась Галя.
Снежка насупилась.
- Тебе что, трудно повторить? it’s a cat. it’s a bird, - начала заводиться Галя.
- it’s a cat, it’s a bird, - тускло сказала Снежка. Ну почему она так всегда? Обещает поиграть, а сама…
- Let’s feed the birds, - предложила Галя.
Снежка бросила палочку в лужу и запрыгала:
- Давай! Давай! Ой, мамочка, а у нас хлеба нет.
- We can buy bread.
Снежка побежала вперед к магазинчику на углу, причем бежала она какими-то подскоками, потом остановилась и обернулась к Гале:
- Ну, мамочка, побежали быстрей, а то они разлетятся.
Галя, довольная, заспешила за дочкой. Ну и что, что не хочет повторять? Зато все понимает. Повторит еще. Вся жизнь впереди: выучит и английский и французский.
Возле входа девочка замешкалась, пропуская вперед маму. Обе уже знали, что будет дальше: Галя заставит Снежку самостоятельно покупать хлеб, Снежка будет всячески уклоняться. Как всегда – безуспешно. Галя игнорировала реакцию дочки – терпеливо ждала. Она улыбнулась знакомой продавщице и поманила рукой Снежку. Девочка с неохотой подошла к прилавку.
- Снежка, помоги мне рассчитаться, - тихо попросила Галя. – Батон стоит три пятьдесят. Возьми из кошелька.
Трех гривен в кошельке, конечно, не было. Были только гривны с цифрой 1, или 2, или 5, или 10. Все аккуратно сложены. Мама любила порядок. Еще надо было искать монетки, и это было самым противным. Пятьдесят – это много. Но можно было получить сдачу с одной бумажки. Внезапно Снежке пришла блестящая идея – ничего не складывать. Она просто дала бумажку с цифрой 5 (каждый ребенок понимает, что пять – больше чем три), только что делать с пятьюдесятью копейками?..
Снежка протянула пятерку продавщице:
- Дайте нам с мамой батон, пожалуйста. Мы будем кормить голубей.
Продавщица, толстая румяная тетка, совершенно счастливая и очевидно здоровая, с маленькими веселыми глазками под круглыми нарисованными бровями и неизменной улыбкой на лиловых перламутровых губах, быстро обслужила маленькую покупательницу и выдала ей 1,50 сдачи. Эту продавщицу Галя помнила еще со своего детства. Она не менялась. Даже помада такая же, дефицитная когда-то, а сегодня совершенно не модная. Цветущая и счастливая. Вот вам влияние отсутствия высшего образования на эмоциональное состояния Вас и Ваших детей. Может, умение играть на музыкальных инструментах и сказывается положительно на интеллектуальном развитии, но счастье зависит от чего-то совсем другого.
Снежка, довольная своей изворотливостью, передала маме сдачу и оставила себе батон. Мама, довольная тем, что дочь наконец усвоила, что 1 грн = 50 коп. + 50 коп., убрала кошелек.
Счастливые мама и дочка вышли на широкую пустую освещенную мягким вечерним солнцем площадь. Голубей почти не было. Снежка доскакала до самой середины, остановилась и оглянулась. Косички, вытащившиеся из-под модного фиолетового берета, смешно прыгали по плечикам. Галя смотрела на фиолетовую кляксу на фоне серой площади. Клякса начала мелко крошить батон. Было неудобно и держать целый батон, и крошить его. Галя заспешила к дочке, чтобы взять батон.
Глаза Снежки были огромными и печальными:
- Они что, легли спать?
- Нет, not yet. Let’s wait, - Галя осмотрелась. – Look, there they are.
К ним действительно приближалась стайка голубей. Если бы Галя могла, она бы сама вытащила ленивых птиц из-под крыш, пригнала бы их сюда и может даже открывала бы им клювы – лишь бы огромные глаза Снежки светились счастьем. Птицы приземлились на расстоянии двух-трех шагов, потом начали подбираться ближе. Они стучали грязными клювами по ломтям мягкого свежего батона, казалось, они заглатывают целые куски. Понимая, что им ничто не угрожает, они наступали на Снежкину обувь, а девочка непроизвольно пятилась назад. Один голубь уселся на Снежкин ботиночек, и Галя всерьез опасалась, как бы он ее не клюнул.
- Look! – крикнула радостная Снежка.
- I see. They are not frightened.
- I feed the birds! – говорила Снежка запомненные клише. Когда она воображала, она выдавала некоторые заученные английские фразы, в полной уверенности что они с мамой болтают по-английски, и никто их не понимает.
- Yes, you feed the birds.
- Take this, - Снежка протянула маме последний кусочек батона.
- Thank you, - Галя оценила дочкин жест, и тоже отломила ей кусочек.
- Thank you, - отозвалась Снежка
- You are welcome.
Девочка крошила маленькими пальчиками хлеб и улыбалась. И мама улыбалась. Только голуби продолжали захватывать хлеб каменными клювами совершенно без эмоций.
Хлеб закончился. Галя обняла дочь за плечики:
- Let’s go home.
Снежка кивнула: говорить по-английски обеим расхотелось.
На Галю навалилась усталость. Ей хотелось прийти домой плюхнуться на диван и провалиться в сон. В детстве ее пытались уложить пораньше, но она сопротивлялась. Сейчас она сама мечтала лечь часов в восемь, но теперь уже сопротивлялись все остальные. Снежке долго не спалось, Сергей вообще был совой. Она поняла, что чем проще желание – тем сложнее его реализовать, потому что кажется, ты можешь это сделать когда захочешь. И не делаешь никогда.
- Мамочка, расскажи историю.
- Про кого?
- Про Динь-Динь
- Потом, ладно?
- Ладно, тогда я тебе расскажу. Феи живут в особенной стране, где они красят пчелок и бабочек. Мама, а ты знаешь, как появляются феи?
Галю так и подмывало сказать, что феи никак не появляются, но она промолчала. К тому же, ничего нельзя знать наверняка.
- А ты?
- Они рождаются от смеха маленькой деточки, когда деточка первый раз смеется.
- А когда плачет? – задала Галя провокационный вопрос.
- Не знаю, - честно призналась Снежка. Она часто сочиняла, но никогда не врала.
Галя не могла вспомнить, когда она впервые взяла в руки энциклопедию. Три оранжевые книги, на обложках которых буквы плыли на парусниках, с яркими картинками и понятными статьями, были в ее жизни всегда. Она брала огромные книги, усаживалась в уютное кресло под окном и листала, листала, читала статьи наугад. Ежи там соседствовали с Египтом. В энциклопедии не было статей о феях и драконах, зато было много полезного о планете, животных, дальних странах и людях, которые там живут. О, сейчас масса энциклопедий, более ярких и полных чем та. Но Галя часто задавала вопрос: читала бы она все это, попадись ей в детстве мультфильм про фей?
- Что у нас на ужин? - спросила Снежка.
- Рыбка.
- Беленькая или красненькая?
Если Галя скажет «беленькая», Снежка скажет, что больше любит красненькую. Если скажет, что красненькая, то Снежка скажет что любит беленькую.
- Какую ты хочешь? – взрослые бывают очень хитрыми.
- Какую скажешь.
- Тогда кусочек красненькой и кусочек беленькой.
- Фу, какая гадость. Ненавижу рыбу, - насупилась Снежка. Настроение ее окончательно испортилось.
- Знаешь что, ты вообще ничего не ешь, - закипала Галя.
- Ем! – спорила Снежка.
- Да, ешь: киви и шоколад.
Снежка молчала: мама сказала правду.
Вилки и ножи деловито стучали по тарелкам, не столько нарушая тишину просторной гостиной, сколько подчеркивая ее. Музыку Галя толи просто забыла включить, толи мстила музыке вообще за частный случай занятий.
Сергей оставался погруженным в свои мысли. Лицо сосредоточено, сердито.
Снежка, отрешенная и несколько обиженная, молча ковыряла рыбу. Иногда личико передергивало отвращение, когда она инспектировала очередной кусочек рыбы.
Галя взглянула в зеркало над комодом. Ее лицо выражало страдание и напряженность.
Господи, ну что это за ужин такой? Что за люди собрались за массивным деревянным столом? Что их связывает? Кровное родство? Печать в паспорте? Безысходность варианта «родителей не выбирают»? Почему им плохо, если они вместе за обильным красиво сервированным столом? Может если уж они собрались безо всякого удовольствия, надо хотя бы делать вид, что им вместе не так уж плохо. Как если бы они были совершенно чужими, но вынуждены были сидеть за одним столом в гостинице. Вот незадача: руками есть неприлично, а портить аппетит и настроение окружающим своим раздражением в порядке вещей.
Или ну их совсем такие семейные ужины?
Когда Галя убирала, Снежка попросила ее почитать:
- Про фей ладно?
В ее огромных голубых глазах таяла надежда.
- Давай после ванны, - Галя хотела сначала покончить с беспорядком на кухне.
- Только почитаешь, ладно? - и Снежка рванула в детскую за халатиком, пока мама не передумала.
- Почитаешь, - зло огрызнулась Галя. Ей хотелось почитать что-нибудь для себя. Про взрослых фей.
Движения Гали становились хаотичными и злыми. Сергей зашел в кухню и молча смотрел на жену. За восемь лет семейной жизни они узнали друг друга достаточно хорошо, чтоб чувствовать настроение глядя на спину. Он подошел к жене и положил ей руку на плечо:
- Давай я почитаю, готовь ванну.
Галя не возражала, стрелки часов равнодушно резали вечер.
У нее промелькнуло в голове, что когда ее муж еще не был ее мужем, а только надеялся им стать, и посему, одетый в свой лучший костюм, синий в тонкую полоску, с всклокоченными волосами над высоким напряженным лбом, весь нервы и ожидание, явился в дом к ее родителям делать предложение, тогда он думал только об их будущем, которое, светлое и непременно уникальное, будет построено ими прочно и надежно и замешено на большом чувстве. И что у них будут прекрасные дети, и что их история будет не обыденной, а конечно особенной. Ему совершенно не рисовалось, что через несколько лет они сядут за стол уставшие, надев тапки и унылые выражения лиц, чтобы тщательно пережевывать рыбу и второсортные события угасающего дня. Что важное и значительное будет затираться, что они станут заводиться из-за переключенного канала с дурацкой передачей. Тогда, восемь лет назад, он думал только о ней. Они проводили медовый месяц на острове. Он говорил, что готов на острове провести всю жизнь, держа ее руку и глядя на волны. Что иногда в ее глазах живут осколки айсбергов, а иногда – брызги Средиземного моря, что начинает скучать по ней еще не расставшись, что без нее мир утратит равновесие. Тогда она и забеременела. Узнав, что Галя ждет девочку, он сказал – «в мире появится еще одна пара глаз, в которых буду жить брызги Средиземного моря». И не предполагал, как он будет злиться на эту пару глаз за ужином. Если б он задумался о таком вечере тогда, что-то сложилось бы по-другому.
Она злилась. На свою неорганизованность, на Сережину непреклонность, на безалаберность дочки. И на то, что все они, нет, не так, они все вместе не находят возможности быть счастливыми и довольными жизнью при всех для этого данных. На то, что еще один вечер так безжалостно убит. Что она так и не порадовала дочь ничем особенным за весь вечер. На то, что она не читает ей сейчас про фей, а вместо этого моет посуду, а потом будет гладить одежду, а потом будет щелкать пультом, потому что сил уже ни на что не достанет. А жаль, что сегодня их не останется на самое важное. Она думала о том, что заведет отрывной календарь, и что будет заранее вырывать из него все эти дурацкие четверги, как она хотела бы их вырвать из жизни. А вместе с ними и некоторые прочие дни, в которых жили ссоры и обиды. Чтоб остались только хорошие и добрые дни. Вот ведь вопрос, сколько их останется: триста или пятьдесят?
Завтра будет пятница, и у них будет спокойный мирный вечер.
Завтра будет другой день, и она купит торт, и включит хорошую музыку, и скажет и дочке и мужу какие-то хорошие важные слова. Какие? Она не знает еще какие, но обязательно добрые. Чтобы вся жизнь не обернулась в отрывной календарь, раз уж не получается превратить ее в волшебную сказку.
Снежка лежала в постели и беззвучно плакала. Все правила Снежка делила на правильные и неправильные. Правильные - это понятные, те, которые соблюдаешь, даже если тебе об этом не напоминают. Воду надо наливать в стакан, дорогу нельзя перебегать где попало, если есть горячее – обожжешься, если пить холодное – заболеешь. Но кроме этого было так много всего… Зачем все это придумали? Только для того, чтоб испортить Снежке жизнь? Снежке и другим мальчикам и девочкам. Когда она вырастет, и у нее будут детки, она не будет доставать их ерундой. Или будет? У Снежки пропадало настроение только о мысли, что надо ужинать. Но видя, как мама старается, она молча усаживалась на свое место и тоже старалась: не хотела огорчать маму. Почему Снежка не хотела огорчать маму, а мама огорчала ее так часто? Можно ведь было накормить ее хоть раз в жизни на завтрак мороженым, а не противной кашей, а ужин приготовить из конфет и тортиков. Неужели эти каши и рыбы были такие полезные, что из-за них надо так расстраивать ребенка, а мороженое таким вредным, что нельзя хоть разок, ну хоть разок начать утро именно им. Чтобы все утро было прекрасным, даже если дождь?
Да и не в мороженом дело. Снежке ведь ничего лишнего не надо. Ей наоборот всего слишком много. Ей надо только, чтоб ее оставили в покое. Но в покое ее не оставят, наверное, никогда. Каждое утро она просыпалась и думала – где она проколется в следующий раз.
Про фей тем вечером ей так и не почитали, потому что папа в фей не верил, а мама была занята. Папа читал какую-то скучную книжку о какой-то далекой стране, и перестал, когда Снежка не смогла воспроизвести даже название этой страны. Он разозлился и ушел, хлопнув дверью. Ну вот, тоже расстроился. Что же они все так злятся и расстраиваются? Неужели это она их так доводит и делает их жизнь такой сложной?
Она плакала, потому что ей было жалко себя и жалко Динь-Динь, и маму, такую красивую и грустную, и папу, и вообще. Взрослые тоже очень несчастные, и поэтому очень сердитые. Они редко улыбаются и тоже не едят на завтрак мороженое, хотя им никто не указывает чем питаться. Им приходится соблюдать все правила, придуманные ими же. Как детям, которые играют в прятки или квача: и устали уже, и надоело, и хочется или изменить правила или сжульничать, а нельзя.
И еще Снежка думала, что завтра будет новый день, в котором не будет уроков музыки, зато будут танцы, которые она любила, и что вечером она сможет посмотреть мультик.
Она проснется, сама уберет постель, сама оденется, сама сядет за стол и съест противную кашу, чтобы у мамы с утра было хорошее настроение.
Она завтра будет хорошей и послушной.
И никто ее не будет ругать.