Детектив был скучный, но Нина читала. Такой и выбирала, без страстей и крутых интриг, чтобы душа слегка онемела. И не крутились бы мысли о мужчине, который уехал, не оставив даже записки. Случайный человек в ее жизни. Конечно, случайный. Вечер и ночь, всего – то! Жесткие губы, шершавые ладони. Забудутся! Он ведь предупреждал, что уедет. Подумаешь, тело сходит с ума! Вот дочитает книгу, выспится, наплавается в бассейне... Работа, деловая поездка в Сербию. Забудется!
– Не спишь? – это подруга, тоже сова, полуночница.
– Чай пью, с мятой. Читаю.
– И звонка ждешь, от ненормального, который звонит и молчит. Неосторожная ты, подруга.
– Аська, я ключ нашла.
– И открыла?
– Открыла.
– Кому? Рассказывай.
– Не по телефону же. Ты приезжай. Шарлотку сегодня пекла, а есть некому. Выбросить, что ли, этот ключ? Навсегда!
– Только посмей! Я уже одеваюсь. Жди.
Кому еще рассказывать, как не Аське? Только психологу, к которому она ходит на сеансы. Не пошла бы, но замучила тоска. Сама не справилась. Психолог и спросил однажды, а где ключ от любви? Выбросила или спрятала? Ответить надо было, не думая. Как она растерялась! И неожиданно выпалила: «В сумке, наверное, среди всякого хлама». Не могла выбросить, потому что пробивалась мелодия любви. Иногда! Заполняла душу светом. И казалось, что вот завтра, непременно завтра, она обнимет за теплую шею родного мужчину. И уйдет одиночество. Не было теплой шеи. Не было мужчины. А ключ где – то в большой сумке. Да! Ключ, которым можно открыть себя. Она ведь захлопнула дверь в юности и ни разу с тех пор не открывала.
– Ключ надо найти, - сказал психолог, - иначе никогда не избавитесь от одиночества. Кстати, а почему среди хлама?
Нина пожала плечами:
– Не знаю. Может, потому, что перестала себя ценить.
Ох уж эти ассоциации! У каждого есть сумка негативных эмоций. У нее большая. Чего там только нет? Копаться противно, но она попробует. И нашла. И открыла этому, то ли тоже сове, то ли беспокойному жаворонку. Наивная!
Наивная, как белокурая девчонка из юности, шелковистый цветок... Любила! У него была большая родинка на бедре. И маленькая на животе. Боялась, что их можно случайно содрать, повредить. Он смеялся. Густые усы и губы накрывали ее горячий рот. И мир превращался в пылающую точку, которая неслась куда – то. Куда? Может быть, в самую сердцевину неба, чтобы взорваться ворохом сверкающих звезд.
– Кузина, - говорил он потом, - я тебя обожаю.
Какие запреты, если любовь? Как бабочка на огонь, как бабочка... Два жарких лета. Он приезжал с севера к морю, в их дом. К ней! Наивная. Приезжал к морю. Поняла, когда женился и написал: «Ничего не было. Просто глупости. Просто шалили. Забудь!» Разве забудешь? В одной точке сошлось другое: обида, тоска, одиночество. И вдруг этот Юрий из ночных телефонных звонков. Он тоже хотел только тело. Сама ключ достала, некого винить.
... Юрий приехал домой только к вечеру. Позади остались длинная дорога, чужой город, красивая, застенчивая женщина. Уехал, не оставив записки. Не прикоснулся тихим поцелуем, не разбудил. Она так и не узнала о нем ничего. Да и он о ней тоже. Зачем? Было любопытство, вот и поехал за тысячу верст, а там ничего особенного. Ужин, постель, всхлипы. Почему – то всхлипы. Он растерялся и был неловок. Ни к чему такие приключения.
Принял ванну, сварил кофе, заказал ужин из ресторана. Все, как обычно после того, как к другому ушла жена. Все, как обычно уже несколько лет. Работа, дом, иногда женщины. Обязательно дорога, скорость и риск, которые примиряли с жизнью, и она уже не казалась серой. И еще телефонные звонки. В полночь! В трубке уютно и романтично звучал женский голос, а он улыбался и молчал. Уже и не вспомнить, чей он номер искал полгода назад в записной книжке, какие цифры перепутал. Женщина повторяла, как мантру:
– Слышишь, не звони, а если звонишь, не молчи. Скажи что – нибудь.
Могла бы просто отключить телефон. И он бы мог не звонить, но забавляло. Чудачка! Конечно, чудачка, а душе становилось теплей.
– Открой окно, посмотри на небо. Даже если тучи, за ними звезды. И одна из них твоя. Попроси у нее удачи. У своей звезды просить нестыдно. Смотри, проси и благодари, слышишь?
Слышал и молчал, не знал, что ответить.
– Ты сова или беспокойный жаворонок, которому почему – то грустно... Понимаю, но лучше не звони! Я люблю свою полночь, чай с мятой и медом, сонаты Бетховена. Это мой час, слышишь? А ты все портишь.
Представлял ее хрупкой блондинкой, большеглазой, мечтательной, романтичной. Молчал иногда долго, закрыв глаза.
– Слышишь, я сейчас приоткрою шторы и сама попрошу за тебя у неба.
Однажды он все – таки сказал:
– Мне нравится вас слушать. Со мной никто так не разговаривал. Вот и звоню. Вы же не отключаете телефон.
Она помолчала и смущенно ответила:
– Не отключаю. Привычка с юности. Как вас зовут?
У него дрогнуло сердце. Словно поманила, пообещала чудо, которое не случилось. Не случилось, увы! И он рванул в дорогу, домой от нее спящей... Вот ест на ночь мясо и ничего не ждет. Она, должно быть, пьет свой чай, телефон все – таки отключила. И славно. Взрослые люди. Пошутили и хватит.
Ася смотрела на подругу и жалела. Красивых таких поискать, а открыла себя какому – то психу. Стоило искать ключ? Тридцать лет не возраст, все еще впереди.
– Аська, он не псих. Я плакала, разочаровала его, потому и уехал.
– Ты рассказала ему о кузене?
– Ну, что ты! Было хорошо, понимаешь? Родной такой, ласковый, страстный. Слезы сами... Текли и текли.
– Что ты смотришь на телефон? Звони ему. Молчи, если не сможешь говорить. Он же молчал. Ох уж эти комплексы!
– Не буду. Я просто труха в тридцать лет. Кому это надо?
– Убила бы твоего кузена.
– Аська, я же все тогда понимала. Знала, что расстанемся, но такая вот была любовь. И не говори мне о нем. Больно! Давай съедим шарлотку и спать.
Утром она проводила Асю. Вымыла полы, бросила в стирку белье, вычистила пепельницу. Открыла окна, чтобы морозный ветер пробежался по комнатам. Неожиданно разозлилась. Где этот символический ключ? Выбросить его к черту. Не будет его и не надо. К психологу больше ни ногой. Заведет белую кошку с голубыми глазами, разведет цветы. Живут же люди спокойно, без тоски и любви. И она, наверное, сможет. Или не сможет?
Юрий ложился спать рано, а к полуночи просыпался. Вспоминал тревожное: «Ты слышишь?» и думал, что это была не забава. Она волновалась за незнакомого человека, который искал тепло. И он не шутил. Голос радовал, волновал. Его не посылали к черту, не кричали, что мешает спать. Молчание слушать трудно. Она слушала. Почему же было скучно при встрече? Может, потому, что ворвался торопливо, бесцеремонно и она застеснялась. И плакала. Плакала – то почему? Иногда пытался звонить. В черной ночи раздавалось холодное, чужое: «Номер не обслуживается». Не обслуживается! Что там с ней случилось? Надо ехать.
Дорогу переметал снег, быстро темнело. Представил, как она улыбнется, затеребит белокурые волосы, смутится. Ничего, он везет ей ворох цветов. Разных, потому что не знает, какие любит. А тогда о цветах не подумал. Ни о чем не подумал, кретин! Просто переспал, как со случайной женщиной. И даже не помнит, какая у нее грудь. Наверное, маленькая, уютная. И губы не помнит. Только голос, волосы и всхлипы.
Он уснул за рулем, недалеко от ее города. Водитель Скорой поднял с дороги мобильник, который непрерывно звонил. Женщина взволновано говорила, что выбросила очень важный ключ, а точно такой же только у него. И она ждет, скучает. Что ей ответить? Он всего лишь водитель, врачам не до звонков. Лучше пока промолчать.
- Слышишь меня? Мы так мало с тобой говорили, ничего не поняли друг о друге. Может, в полночь к нам приходила судьба? Не молчи.
Водитель отключил телефон. Не жена. Какая – то заполошная. Разберутся потом, если выживет. Ему - то какое дело?
– Аська, - переживала она, - я почти призналась в любви, а он ни слова. Отключился. Это так унизительно.
– В какой любви, Нина? Ты же ключ выбросила. Было и было. Нечего страдать. Дама, а ведешь себя, как подросток.
– Знаешь, я поняла, что для женщины ключ не так уж и важен. Рано или поздно найдется мужчина, который откроет дверь своим. Он нашелся. И что?
– Ой, подруга, только не жди его. Пустое! И вообще выбрось эти ключи из головы. Мало ли что советуют психологи. Профессия у них такая. А я тебе просто подыгрывала.
– Знаю, из жалости. И все – равно, спасибо. Что бы я без тебя делала? Кому бы в жилетку плакалась? Знаешь, а полночь стала такой пустой. Все, все, молчу!
Он в полночь и позвонил, через месяц:
– Слышишь меня? Я в твоем городе. В больнице, но уже почти все нормально. Торопился к тебе и не доехал. Вот как бывает. Что ты молчишь?
– Не молчу. Просто думаю. Если звонишь, значит твой ключ точь в точь такой, как мой. Придешь и откроешь дверь.
– Не понял, о чем ты. Если потеряла ключ, смени замок, вызови поскорей мастера. Я еще нескоро приду, да и ключ, конечно, другой.
– Не другой. Я тебе рада, слышишь? Завтра приеду, жди.
Опять ничего не понял, кроме того, что приедет и рада. Позвонил бы раньше, но не мог ходить. И раздражался бы, а кому это надо? Женщины не любят слабых. И был благодарен за то, что не ахает, не восклицает: «Если бы я знала!» Как сложилось, так и сложилось. И вдруг пронзила догадка. Это же от нее были фрукты, соки, бульоны каждый день. От кого же еще? Друзья и родные приезжали нечасто. Ее рука смачивала водой пересохшие от наркоза губы. И значит не снилось тихое: «Ты меня слышишь?» Не будет спрашивать. Сегодня не будет. Полночь это время совсем для других слов. Что она сказала про ключ? Не понял, а это же так просто!
– Не знаю, какие ты любишь цветы. Но догадываюсь, белые розы.
Она промолчала. Конечно, белые. Только такие никто не дарил. Кузен приходил с бордовыми. И каждый раз она умудрялась уколоться. Он брал ее ладони в свои, дул на них и смеялся: «Какой же ты у меня ребенок!» Ей и было семнадцать. Зачем только вспомнила? Было так хорошо и счастливо.
– Я приду с белыми розами, открою дверь своим ключем. Своим!
– Замолчи, замолчи. Не надо никаких роз. Я их боюсь. И белых тоже. Шипы, кровь... Не хочу!
– Ладно, - сказал он с грустью, - я приду, а там будет видно. Отключай телефон. И спи.
Представил ее у окна с отдернутыми шторами, с чашкой чая. Одну в ночи. Думал, чудачка, а она кем – то ранена. Бедная! Он умел жалеть, но никогда не любил. Это она уверена, что ключ точь в точь, а если нет?