В конце июня 1982 года я закончил дневное отделение Ленинградского института водного транспорта ( ЛИВТ) и был направлен по распределению, в составе группы из 7 человек, на работу в Беломорско-Онежское пароходство (БОП), расположенное в столице Карельской АССР в г. Петрозаводске. Распределению в БОП предшествовали события, которые произошли задолго до окончания института и которые определили место моей будущей работы.
В 1980 году, когда я учился еще на 3-м курсе, меня выбрали, а скорее назначили (т.к. выборы были достаточно условными) секретарем комитета комсомола курса. Выбор пал на меня скорее всего из-за того, что я, к этому времени, отслужил в армии и на фоне остальных выглядел более ответственным и серьезным. А может быть еще и потому, что у меня были хорошие отношения с секретарем комитета комсомола факультета – Окуловым Андреем ( кстати в 1985 г. он был у меня свидетелем на свадьбе). Организаторскими способностями я никогда не отличался, да и вообще я не очень представлял, что я должен был делать. Прошло больше 30 лет, поэтому я мало что помню о той работе. Но все-таки какие то собрания проводились. Насколько я помню, они были очень формальными и скучными, даже прения были заформализованы. Обычно за все предложения голосовали единогласно и ждали окончания собрания, чтобы идти пить пиво.
Событие, которое повлияло на распределение в БОП и, в конечном счете, на мою судьбу произошло как раз, когда я был секретарем комитета комсомола 3 го курса.
Однажды меня вызвали к декану судомеханического факультета, фамилию которого я уже не помню, и поставили в известность, что студента нашего курса – Сергея Рябинина, отчисляют из института за нарушения правил проживания в общежитие и хулиганство ( точно я формулировку не помню, но что то в этом роде). Вообще-то я был не такая шишка, что бы со мной советоваться об отчислении студента, но факультетское начальство решило, что будет правильнее и демократичнее, что бы решение об отчислении вынесли на комсомольском собрании. Это было сказано в категоричной форме. То есть решение об отчислении уже было принято, но оно должно было исходить от комсомольской организации.
А случилось вот что: В одной из комнат студенческого общежития на ул. Стачек собралась веселая компания студентов, кажется отмечать чье-то день рождения. Сам я там не был и могу судить о нем со слов своих сокурсников. На этом дне рождения был и Сергей Рябинин. Было весело и, наверно, достаточно шумно, но без эксцессов, т.е. без разборок и драк. Дежурным по общежитию был один из преподавателей ЛИВТа. Со слов участников этих студенческих посиделок, если бы этот преподаватель сделал замечание в тактичной форме, то продолжения инцидента, скорее всего не было бы. Но дежурный преподаватель высказал свои претензии в очень оскорбительной форме, напоследок назвав всех присутствующих девушек – проститутками. Ребята были уже «разогреты» спиртным и преподаватель получил в «лобешник». Этим «борцом за справедливость» и оказался Сергей Рябинин. Сам факт, что преподавателя ударили в общежитии, да еще и при исполнении им обязанностей дежурного был абсолютно достаточен для отчисления студента, но я посчитал, что и сам преподаватель вел себя вызывающе, чем спровоцировал этот инцидент, тем более, что Рябинина я хорошо знал и симпатизировал ему. Короче, на собрании я предложил поставить на голосование два варианта – 1. за исключение из института. 2. за вынесение строгого выговора.
Большинство членов комитета комсомола поддержали строгий выговор и Рябинин остался в институте. Я тогда не думал о том, что для меня это может нести достаточно серьезные последствия. Это я понял потом в конце учебы перед распределением на работу. Прошло уже больше 30 лет после окончания института, время отмело все личное и субъективное, а я до сих пор считаю, что поступил правильно и, что этот студент закончил институт. Не знаю где он сейчас, как сложилась у него жизнь и, как бы она сложилась, если бы его исключили. Надеюсь, что и он помнит этот эпизод своей жизни.
Последствия этого поступка начали сказываться в конце 5 курса, незадолго до окончания института. Примерно за 2 месяца до окончания института состоялось предварительное распределение. Надо сказать, что распределение на работу было очень важным этапом в жизни студента, от этого зависело, где ты будешь работать после окончания института и к этому относились очень серьезно. Молодое поколение уже не знает, что такое распределение на работу. Сейчас высшее образование не гарантирует получение работы по специальности, и поиск места работы зависит скорее от твоей настойчивости или от твоих связей. А в наше время государство гарантировало тебе работу, но насколько хорошая будет эта работа, зависело от тебя.
Существовала система баллов, в которую входила средняя оценка за успеваемость и коэффициент за участие в общественной жизни. Перед распределением составлялись списки студентов с указанием количества баллов напротив каждой фамилии. Первыми на распределение шли студенты с максимальным количеством баллов и выбирали места работы в зависимости: или по территориальному признаку или по престижности работы. Последним студентам оставались, естественно, самые плохие места. Поэтому такая система баллов была хорошим стимулом для успеваемости или для участия в общественной работе.
Я был, где то в середине списка по баллам. Насколько я помню в пятом десятке из, примерно, 100 человек. Учился я средне, но у меня был высокий коэффициент участия в общественной жизни. Надо сказать, что, хоть организаторскими способностями я и не отличался, но был достаточно ушлым на бытовом уровне, поэтому за полгода года до окончания института я пошел в отдел кадров Северо-Западного пароходства, которое было недалеко от института, и где я собирался работать.
На приеме у начальника отдела кадров я сказал, что хотел бы после окончания института работать на судах СЗРП, что армию я отслужил и, что в жилой площади не нуждаюсь. Вообще я постарался произвести на него хорошее впечатление. Наверно мне это удалось, т.к. он достал какой- то бланк и вписал туда мою фамилию. Как я потом узнал, еще несколько человек с нашего курса действовали примерно также и тоже попали в этот список, но первым был все-таки я.
И так наступил день предварительного распределения. Оно проходило, насколько я помню, в деканате. На дверях висел список вакансий и, после того как из дверей деканата выходил очередной претендент на место, мы вычеркивали из списка очередную вакансию. В СЗРП было 7 вакансий. К тому времени как подошла моя очередь, вакансий в СЗРП оставалось 2, поэтому, когда я вошел в деканат, я был абсолютно уверен, что одна из них – моя.
В кабинете декана было человек шесть – семь. Из них трое – декан, секретарь комите-
та комсомола института ( Окулов А.) и начальник отдела кадров СЗРП. Остальных я не помню. Мне предложили сесть на стул и спросили, какую вакансию я хотел бы получить. Естественно я сказал, что хотел бы работать в плавсоставе СЗРП. И вот тут, абсолютно неожиданно для меня, декан сказал примерно следующее: « У нас есть веские основания, о которых мы не будем говорить, считать, что вы недостойны работать в СЗРП, тем более, что там нужно открывать визу» ( о получении визы я расскажу позже отдельно, т.к. это был очень длительный и сложный процесс и проходили его не все, а как тогда говорили – « самые достойные»). После этого вступления мне предложили назвать другое место работы, на которое я хотел бы претендовать. К этому времени фактор неожиданности прошел, я собрался с мыслями и довольно резонно сказал, что если у вас есть основания говорить, что я недостоин работать в СЗРП, то я прошу сказать при всех, что это за основания и как это сообразуется с тем, что я достоин работать секретарем комитета комсомола курса, но недостоин работать в СЗРП? В СЗРП есть две вакансии и, на одну из них я, на законных основаниях, претендую.
На этот вопрос декан не стал отвечать, а просто указал на начальника отдела кадров СЗРП и сказал, - « Тогда спросите у начальника отдела кадров, есть для вас место или нет». Естественно кадровик ответил мне отказом. К этому времени я достаточно разозлился и сказал, что ни на какую другую вакансию я не согласен и буду добиваться своих прав на окончательном распределении.
Примерно через 20 дней состоялось окончательное распределение. Оно проходило в одной из институтских аудиторий, и на нем было порядка 20-ти человек во главе с заместителем министра Речного флота. Это были так называемые «покупатели» - представители пароходств и руководители предприятий, на которых нам предстояло работать. Конечно я сильно волновался, т.к. еще неизвестно было как повернется дело, ведь вакансии в СЗРП были уже заняты, и меня, запросто, могли упечь куда нибудь на периферию. Но видно декану тоже не хотелось объяснять, почему мне не досталось место в СЗРП и поэтому, когда я вошел в аудиторию, ко мне подошел заместитель декана – Фир Борис Николаевич и негромко сказал, что есть место в БОП.
Стул, для претендентов на место, стоял в середине аудитории и, поэтому, пока я шел до стула, мне нужно было решить: соглашаться на БОП или, все-таки, бороться за место в СЗРП. В конце концов, я выбрал БОП и никогда об этом не жалел.
В начале июля 1982 г. мы, группа из 7-ми человек, приехали в Петрозаводск, и сразу пошли в отдел кадров БОПа. И тут меня ждал еще один сюрприз: оказывается виза для работы на судах загранплавания пришла всем, кроме меня. И пока все ребята занимались оформлением на работу, я занимался выяснением, почему мне не пришла виза. Как я уже говорил, оформление визы было сложным и длительным процессом: Во первых ты должен был пройти собеседование в райкоме на предмет моральной устойчивости и политической лояльности и, если ты проходил собеседование, то, только после этого, ты заполнял увесистую пачку документов, причем печатными буквами и не дай бог сделать хоть одну помарку ( пришлось бы все переписывать) и ждать несколько месяцев ответ. Причем, если ответ не приходил, ты даже не мог поинтересоваться, почему визу не открыли.
Первой моей мыслью было позвонить в отдел кадров института, что я и сделал. Начальником отдела кадров был, не то чтобы мой знакомый, но все таки я его знал, т.к. мы вместе ездили по комсомольскому обмену в Польшу в 1979 г. Позже я понял, что он уже знал почему мне не отправили уже открытую визу, но в тот момент он объяснил это как задержку по объективным обстоятельствам и попросил подождать несколько дней. Я успокоился и согласился. Через несколько дней он опять попросил подождать, ссылаясь на какую то другую причину. Так повторилось несколько раз, и я понял, что нужно возвращаться в Ленинград и разбираться непосредственно в институте. К этому времени в отделе кадров пароходства мне сказали, что, если у меня нет визы, то я должен работать на внутреннем флоте. Я был уверен, и дальнейший опыт работы показал, что, если бы я попал на «внутрянку», то уже вряд ли когда-нибудь я перешел на «загранку». Это ускорило мое решение ехать в Ленинград,
и в тот же день я уехал.
Но, прежде чем рассказать о последующей эпопее с визой, я хотел бы остановиться на том, как я проводил время в Петрозаводске и на некоторых местных особенностях.
Ребята, с которыми я приехал в Петрозаводск, уже работали на судах, а я продолжал жить в общежитии пароходства на улице Ригачина. Сам город мне понравился: он был небольшим, тихим, чистым и очень уютным. От железнодорожного вокзала можно было дойти до пароходства не спеша минут за 20. Широкий, красивый проспект шел под уклоном до набережной Онежского озера. Но это состояние умиротворения и благости сразу исчезло, когда я поселился в общежитии. Между собой мы называли его «бичарня» и это название вполне соответствовало его содержанию. БИЧ изначально означал - бывший интеллигентный человек, но, со временем значение слова изменилось и, к тому времени, о котором я веду рассказ,
оно соответствовало слову бомж сейчас. Это были спившиеся моряки с «внутрянки», какие то деклассированные элементы и люмпены, когда то имевшие отношение к флоту. Наверно оно, простотой взглядов, чем то напоминало знаменитое общежитие имени Бертольда Шварца из романа Ильфа и Петрова – «Двенадцать стульев». Чтобы почувствовать атмосферу этой жизни я расскажу несколько случаев, которые я не придумал, и которые я запомнил надолго.
Я жил в комнате, где было несколько кроватей, но, временно, я жил один. Обычно вечером в общежитии было тихо, т.к. «бичи» подтягивались к общежитию ближе к ночи. И, хотя сон у меня довольно крепкий, я просыпался от шума часов в 12 ночи. Где то горланили песни, кто то ругался отборным матом, кого то били.
Однажды я проснулся от сильных ударов в дверь. Дверь, как наверно во всех общежитиях, была довольно хлипкая и она прогибалась от ударов. Ясно было, что замок долго не выдержит. Я вскочил с кровати и подошел к двери. Я не знал, сколько человек за дверью, и какие у них намерения, ничего хорошего я не ждал и готовился к самому худшему. Дверь пришлось открыть….. на пороге стояли молодой парень и девушка, оба – хорошо навеселе. Настроены они были, на удивление, совсем не агрессивно а, скорее, игриво. Парень, абсолютно не стесняясь, предложил мне девушку на ночь за пачку пельменей. Сейчас, когда я пишу эти строчки, меня это не особенно удивляет, но, все равно, вызывает отторжение. А тогда я испытал шок. Особенно меня поразила будничность с которой было сделано предложение. Я отказался и закрыл дверь, а потом еще долго слышал как парочка стучалась в соседние комнаты с этим же предложением. Кстати дверь мне все-таки сломали через несколько дней мимоходом, просто для того, чтобы спросить, сколько время и тут же удалились, а я уже не спал до утра, а потом все утро чинил замок. Деньги и документы я уже не рисковал оставлять в общежитии.
Были и курьезные случаи, один из них мне запомнился особо: Общежитие было смешанное, т.е. на одном этаже жили и мужчины и женщины. Туалет на этаже был один и, поэтому им пользовались как мужчины, так и женщины. Естественно в туалете не было никаких писсуаров и других излишеств цивилизации, а были грубо сколочен-ные и плохо покрашенные кабинки с оторванными ручками и плохо закрываемыми дверками, поэтому, чтобы открыть или закрыть дверку кабинки, нужно было приложить ощутимые усилия. Я не просто так подробно пишу о кабинках, а для того чтобы были понятны дальнейшие события. Двери кабинок были сделаны так, что нижняя кромка двери была примерно на уровне колена, и поэтому всегда было видно занята кабинка или нет. Но это соображение было бы справедливо, если бы, находящийся в кабинке человек, сидел на унитазе, пользуясь стульчаком. Но стульчаки на унитазах отсутствовали и поэтому, по старой советской привычке, граждане вставали ногами прямо на унитаз и, естественно, было не понятно занята кабинка или свободна. Наверно вы уже догадываетесь, что произошло дальше. Да, да я вошел в туалет и, определив по ногам, что в кабинке никого нет, дернул дверь на себя. С первого раза дверь не открылась. «Наверно туго открывается», - подумал я и еще раз дернул за дверь. На этот раз дверь открылась и, вместе с ней, к моим ногам вывалилась женщина с оторванной внутренней дверной ручкой, за которую она держалась изнутри. Причем смутился и почувствовал неловкость только я, а женщина сказала мне пару «ласковых» слов и попросила закрыть дверь плотнее, т.к. она сама изнутри уже не могла это сделать. Вот только несколько случаев, которые характеризовали внутреннюю атмосферу общежития. Был и еще один смешной случай, который правда произошел не в общежитии, но, примерно, в это же время и, кажется, все-таки в Петрозаводске.
Как то я зашел в столовую, которых раньше было много в каждом городе, и взял, как обычно, первое, второе и третье и отошел к кассе за ложкой и вилкой. А когда вернулся к столу, то, с удивлением, увидел, что за моим столиком сидит незнакомый человек и ест мой суп. От такой наглости я так растерялся, что не нашелся, что сказать. Я сел за стол и, придвинув к себе второе блюдо, начал есть. Незнакомец, как-то странно посмотрев на меня, доел мой суп. После этого он выпил мой компот и ничего не сказав вышел из-за столика. Я так поразился его наглости, что тоже ничего не сказал ему. Ну ладно, если он такой голодный, он мог бы по-человечески попросить поесть и я бы, конечно, не отказал ему. Или, хотя бы, поблагодарить за бесплатный обед. Размышляя над человеческой неблагодарностью и наглостью, я откинулся на спинку стула и повернул голову. То, что я увидел, не сразу поддалось осмыслению, а когда я понял, что произошло, я почувствовал, как краска залила мое лицо – на соседнем столе стоял мой обед: первое, второе и третье – нетронутое и немного остывшее. Интересно, что же подумал обо мне этот незнакомец и как он описывал этот случай в разговорах со своими друзьями?
Итак, возвращаясь к моей визе, я вернулся в Ленинград и сразу поехал в институт выяснять, почему мне не пришли документы о визировании.
Как я уже говорил, начальника отдела кадров института я знал, поэтому сразу пошел к нему. Звали его Виктор, а вот фамилию и отчество я не помню. Встретил он меня не то чтобы враждебно, но откровенно холодно. Когда я спросил его, почему мне не пришла виза, он ответил как то уклончиво вопросом на вопрос: что я думаю об этом, и нет ли у меня врагов? Так намеками и двусмысленными иносказаниями он постепенно подвел меня к тому, что я открыто спросил, исходит ли это указание от декана? « Я ничего не говорил, ты сам догадался», - сказал он. Теперь все стало абсолютно ясно, и я призадумался, что же мне делать. Прошел уже почти месяц как я должен был работать в БОПе, но ситуация с оформлением на работу затягивалась на неопределенный срок и чем все закончится было неясно.
Здесь нужно сделать еще одно отступление: у моего отца был хороший друг – Владимир Николаевич. Вообще у отца все друзья были хорошими людьми. Он сам был очень порядочным, искренним и отзывчивым человеком и к нему тянулись люди такие же, как он – честные и порядочные. Об отце я напишу отдельный рассказ, а пока остановлюсь на Владимире Николаевиче. У него была очень высокая должность – Заместитель начальника управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Что такое КГБ старые люди помнят и не нужно говорить, каким высоким был этот пост. Но в общении с отцом Владимир Николаевич никогда не подчеркивал свое высокое положение. Дружба между ними была на равных, да в настоящей дружбе по-другому и не может быть. Насколько я помню, Владимир Николаевич был очень веселым, общительным человеком и интересным собеседником. Конечно, таким он был не со всеми и это естественно, иначе он никогда бы не стал чиновником такого ранга. У Владимира Николаевича была дочка Лена – очень хорошая, симпатичная и очень домашняя девочка. У нас были с ней ровные, дружеские отношения. Но, мне кажется, что в глубине души наши родители надеялись, что наши отношения с Леной перерастут, во что то большее, поэтому довольно часто Владимир Николаевич, когда он с женой и дочкой ехал на какой-нибудь праздник, приглашал и меня.
Вот почему, когда получение визы «повисло на волоске» я решил позвонить ему. Вообще я никогда не любил пользоваться блатом, он вызывал у меня внутреннее неприятие и дискомфорт. И это наверно единственный раз, когда я им воспользовался
Но воспользовался так, что надолго запомнил и я и, особенно, те, кто старался мне напакостить. Я позвонил Владимиру Николаевичу и обрисовал ситуацию. По-моему, он меня не о чем и не расспрашивал, а сказал: « Не волнуйся и езжай в Петрозаводск». Буквально через два дня мне позвонил начальник отдела кадров института – Виктор и испуганным, но, в то же время злым голосом, сказал, что виза в БОП отправлена, но, сказал он мне, - « Ты не особенно радуйся. Мы можем через год отозвать визу назад».
Пришлось опять перезвонить Владимиру Николаевичу. Он сказал два слова, -
« Работай спокойно». На этом эпопея с визой благополучно закончилась и, за те пять лет, которые я проработал в БОПе, никто не напоминал мне об этом случае.
Как я потом узнал – досталось всем, даже тем, кто к этому не имел ни какого отношения. Владимир Николаевич дал распоряжение своему подчиненному и тот «вздрючил» сначала чиновников Кировского райкома, а потом ректора института, декана факультета, начальника 2 го отдела, а, заодно, и начальника отдела кадров института – Виктора, вот почему он и был такой злой.
Через два дня я был в Петрозаводске, еще несколько дней потребовалось для оформления на судно и в начале сентября 1982 года я начал работать на т/х типа Сормовский – «50 лет ВЛКСМ». Нужно ли говорить, что те несколько дней пока я оформлялся на судно, я жил в гостинице, оплачивая номер из своего кармана. Так закончилось мое распределение в БОП и началась тяжелая, но интересная работа на флоте.