Трамвай выдал последний уютный перестук и предательски затих.
– Конечная! – дурным спросонья голосом объявила кондукторша, оглядела полупустой вагон, повозилась немного на жёсткой скамье и, почти счастливая, затихла.
Наташка засуетилась:
– Оля, просыпайся давай. Смотри, у проходной уже никого. Говорила ведь, заведи будильник!
Я только пыталась вспомнить, что мы делаем в такую рань на пролетарской окраине, а подруга уже неслась через трамвайное кольцо к воротам ЗЖБИ. Единственный на маленькой площади ржавый фонарь с издёвкой подмигнул и потух, передав вахту светлеющему промозглому небу.
Я поплелась за Наташкой, мрачно думая о том, что таскаться сюда, за Невскую заставу, придётся целый месяц.
Это мероприятие называлось «Строительный десант» и было чем-то типа «картошки» или «овощебазы», правда, с крошечной ученической зарплатой. Дело в том, что возведение нового институтского корпуса давно буксовало, и наш ректор принял решение снимать с занятий группы и поочерёдно бросать на подмогу рабочему классу – кого-то на стройку или на кирпичный завод, а мы с Наташкой попали на ЗЖБИ – завод железобетонных изделий.
После отдела кадров нас отправили за спецодеждой. Кладовщица задумчиво посмотрела на наши потёртые заштопанные джинсы и убрала на место подготовленную робу – штаны и куртки. Нам выдали синенькие хрустящие халаты, косынки в трогательный горошек, и эстафету принял Пётр Андреевич, начальник цеха… не помню, как этот цех точно назывался, что-то типа бетоносмесительного. Или бетономешательного. Начальник долго водил новых подчинённых по припудренной серым цементом территории, по цехам с лязгающими станками, таскал по страшненьким металлическим лестницам, пока, наконец, торжественно не доставил в относительно приличное помещение с табличкой «Аппаратный зал».
– Девочки, принимайте студенток. Поставите на третью бетономешалку, сами объясните, что к чему. Александровна, проведёшь инструктаж по ТБ, я в журнале потом распишусь. Всё, побежал, – Пётр Андреевич, и правда, сбежал, а мы остались с новыми товарками и будущим фронтом работ.
«Девочек» было четверо. Самая молодая – тощая маленькая лимитчица Лена. Две чуть постарше – Татьяна и Лида – свой лимитный срок отстояли и считались уже ленинградками. И ещё одна оператор – пожилая молчаливая Тамара Александровна с усталым морщинистым лицом и грустными глазами. Девчонки называли её между собой бабой Томой.
Все вроде бы разные, но казались они мне почему-то на одно лицо. И это точно не из-за тех, не доставшихся нам хэбэшных серых роб, что-то ещё. Никак не удавалось уловить это «что-то», хотя я уже окончательно проснулась.
Работа показалась нехитрой, особенно, после зубрёжки высшей математики или теории нелинейных электрических цепей. Всё просто. За «аппаратчицами» закреплены бетономешалки, установленные в отдельном помещении за стеклянной стеной, а процесс изготовления бетона автоматизирован – с помощью кнопочек и датчиков. Где-то внизу подъезжают машины, водители кричат по громкой связи: «Вторая, дорожки». Или: «Четвёртая, плиты». Это значит, что надо на второй или четвёртой мешалке сделать нужный бетон (для дорожек, плит или ещё какой марки) и заполнить машину.
Разобраться с управлением – раз плюнуть. Перед носом висит памятка с рецептами: сколько надо цемента, воды, песка и щебня. Почти как в поваренной книге. Нажимаешь на кнопку «Цемент» и следишь за отмеряемым количеством по стрелке, следующая кнопка – выгрузка в мешалку. Так же и с остальными ингредиентами. Включаешь «Пуск» и ждёшь, сколько положено. Опять кнопка – получившийся бетон сливается в машину. Вот и всё.
Правда, зачем-то надо было периодически бегать в машинный зал, открывать люк утробно стонущей бетономешалки и заглядывать внутрь, подсвечивая лампой на длинном проводе. Вроде как для контроля. Девчонки сами этого почти не делали, чаще просто посматривали на свои агрегаты через стеклянную стену, но нам отлынивать не разрешали. Для чего это нужно, когда всё автоматизировано, так никто толком и не объяснил, но, если честно, наблюдать за процессом было интересно.
В общем, к концу недели жизнь потихоньку наладилась. Общий язык с аборигенками и аборигенами мы нашли быстро, у нас с Наташкой даже появились первые поклонники среди водителей. В столовой недорого и вполне прилично кормили. И даже нервно реагировать на ненавистный будильник я почти перестала. А Наташка однажды высказала интересную мысль: зачем мы мучаемся с мерзкими и никому не нужными теоремами, если можно вот так спокойно отстоять смену, и «гуляй – не хочу»? Признаться, я посчитала тогда эту её мысль не слишком крамольной.
Месяц обещал пролететь легко и без эксцессов.
Пятница – самый славный день недели. Ещё совсем чуть-чуть – и свобода, целых два дня! Завтра, например, намечается культпоход, и не куда-нибудь, а в Дом Кино. Лёшка, отстояв безумную очередь, достал билеты на один из фестивальных фильмов. А в воскресенье… Я пока не придумала, что будет в воскресенье, но так даже лучше, пусть в воскресенье случится какой-нибудь сюрприз.
Я отрабатывала очередную заявку и думала о хорошем, Наташка отвлеклась на болтовню с Лидой, когда что-то вдруг насторожило. Я с удивлением посмотрела на датчик загрузки накопителя. Обычно стрелка, остановленная оператором на нужных 100 кг, во время опорожнения накопителя медленно падает до нуля. Сейчас же она, дойдя то до 55, то до 70, возвращалась на 100. Падала, поднималась.
Я тупо смотрела на эти качели, пока до меня не стало доходить: накопитель снова и снова наполняется. До ста килограмм. И куда-то эти новые килограммы вслед за предыдущими деваются… В нашу же бетономешалку!
Я бросилась к стеклянной перегородке и застыла. Машина была похожа на русскую печь из старого мультика – её просто распирало, из щелей люков вырывались на свободу тучи цементной пыли, как та мультяшная мука.
– Аварийный рычаг, быстро! – кажется, это кричала Таня.
Мы с Наташкой молча стояли рядом со своей несчастной бетономешалкой №3. Пётр Андреевич, сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, произнес очень ровным голосом:
– Лопаты и вёдра возьмёте в подсобке. Как подняться в накопитель, вам покажут, – развернулся и пошёл к двери, чуть сгорбившись.
Я не знаю, сколько порций по 100 кг вместила наша машина, и сейчас почти не помню, как мы выгребали остатки цемента со дна через маленькие люки. И уж точно не считала, какое количество рейсов с вёдрами пришлось сделать в накопитель. Зато запомнилась увиденная там, наверху, картина. Молодая девчонка из соседнего цеха с богатырской силой гигантским отбойником дробила ненавистный цемент, спрессовавшийся на полу практически в камень. На наше удивление она отреагировала почти равнодушно:
– Кому-то надо это делать. Справедливо, что сюда посылают провинившихся.
Почему нас не наказали таким жестоким образом, мы догадались, когда операция по восстановлению порядка закончилась. Объяснила всё обычно молчавшая баба Тома:
– Андреич сам виноват, что поставил новеньких на проблемную машину. Её уже столько раз ремонтировали, а всё зря. Самому, наверное, тоже достанется. Не расстраивайтесь, всякое бывает. Сейчас вот автоматизировали всё, поэтому и зарплату урезали, наш труд теперь считается лёгким. А когда я двадцать лет назад после школы сюда только пришла, еле домой приползала.
Из этой непривычно длинной для бабы Томы речи я вдруг выудила одну деталь и обомлела. Двадцать лет назад ей было… Значит, сейчас ей… Я глянула на Наташкины округлившиеся глаза – она думала о том же, и даже успела открыть рот для вопроса. Я ущипнула подругу за локоть.
Почему мы называем Тамару Александровну бабой Томой? Может, тридцать семь молодым всегда кажутся дремучей старостью? Или у неё какая-нибудь болезнь? Или это генетика?
Народ уже спешил в душевую, и я выбросила из головы неактуальные сейчас проблемы старения.
Рабочая пятница более-менее благополучно завершилась, мы с Наташкой договорились, что теперь будем особенно бдительными и ни за что не попадём с отбойниками в накопитель. А никаких других неприятностей не предвидится.
Мы, конечно, поторопились. Понедельник сам по себе уже неприятность, но, как выяснилось, о своей новой работе мы ещё не всё знали.
Наступившая неделя отличалась тем, что работать мы должны были во вторую смену, с четырёх до полуночи. Мы, конечно, обрадовались возможности выспаться, всё очень даже неплохо.
Но когда до конца рабочего дня оставался час, Лена позвала нас в машинный зал и взяла в руки огромную кувалду, а может, эта штука называлась молотом, не знаю. Неожиданно размахнувшись, она со всей дури ударила свой агрегат по боку. Мы даже подпрыгнули. Маленькая, как ребёнок, Ленка била и била, а мы так и стояли с открытыми ртами.
– Чего ждём? – Ленка, наконец, сделала передышку.
– Зачем ты это делаешь? Разве женщин ставят на такие работы?
– А вам ещё не рассказали? Третьей смены у нас на заводе нет. Чтобы до утра остатки бетона не застыли на стенках, надо их сейчас отбить. Берите инструмент, и вперёд.
Наташка оглянулась, как будто ища запасной выход. У неё был такой растерянный вид, что мне её даже жалко стало. И себя, кстати, тоже.
– Я не смогу…
– Сможешь, куда денешься?
Никуда мы не делись. Я и сейчас иногда вспоминаю, как вздрагивала под ударами, будто от боли, наша многострадальная бетономешалка №3. А свои ощущения озвучивать не буду.
Когда всё было кончено, я посмотрела на Наташку и вдруг поняла, почему мне казалось, будто все здесь на одно лицо. Наташкина нежная кожа имела едва уловимый тусклый пепельный оттенок. От въевшегося цемента. И ещё я опять подумала о бабе Томе.
Наверное, теория нелинейных электрических цепей для женщины всё-таки чуть лучше, чем отбойный молоток. Хотя тоже не подарок, если честно.
Иллюстрация: Плакат О. Дейнеко. 1939 г., СССР.