ДЕВОЧКА В МАКОВОМ ВЕНКЕ
В мае 1816 года Кипренский наконец отправился в Европу. Начиналась совершенно новая страница его жизни. Он побывал в Германии, останавливался в Швейцарии, и осенью прибыл в Милан, где целыми днями готов был стоять в монастыре Санта-Мария делле Грацие, вглядываясь в «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи. Писал в Петербург друзьям: «При виде творений гения, рождается смелость, которая в одно мгновение заменяет несколько лет опытности».
После Милана художник поехал в Рим. Здесь в первое время он только и делал, что ходил в Ватикан, где полы, потолки, стены –– да всё абсолютно было произведениями искусства! Порою ему не верилось, что он, человек крестьянского звания, так оглушительно обласкан судьбой!
В Риме жили питерские вельможи, имя Кипренского им было известно, стали поступать заказы на портреты. Для Ореста это был заработок и одновременно усовершенствование мастерства.
Он чувствовал натуру глубоко и сильно и создал особый характер портретной живописи. Однако считал, что настоящее его призвание –– историческая живопись. Задумал большую картину. Подыскивая для нее нужный тип, встретил на улице шестилетнюю девочку, уговорив ее мать, разрешить ребенку позировать.
Слабое здоровье и крайняя бедность девочки пробудили в художнике особое к ней участие. Оно ещё усилилось, когда Кипренский собрал о девочке сведения. Оказалось, что мать Мариуччи (так ласково звал художник малышку) гулящая женщина. Стараясь спасти ребенка, Орест взял Мариуччу к себе на квартиру. Он окружил ее вниманием и заботой, а девочка очень ответственно и серьезно позировала ему. За каждый сеанс Кипренский платил ее матери деньги.
Однако же мать стала требовать денег все больше; художник ей уступал, и наконец терпение его лопнуло, он дал отпор зарвавшейся женщине. В ответ мамаша пришла к нему на квартиру с ватагой бродяг и утащила ребенка с собой. Орест отыскал Мариуччу: она оказалась в солдатской казарме. Увидев его, малышка заплакала, кинулась целовать ему руки и умоляла забрать от нетрезвых и буйных людей. Он тоже заплакал…
С мамашей была улажена сделка при участии адвоката: мать отказывалась от притязаний на дочь, а Орест давал обязательство воспитать Мариуччу достойно. Для ее обучения он пригласил аббата, следил за успехами девочки. Сам, лишенный родительской ласки, он баловал Мариуччу, и она всей душой привязалась к нему.
Через три года Кипренский принял участие в выставке. Среди представленных им полотен был портрет Мариуччи. В каких-то особых пространствах витало его художественное воображение, когда он писал Мариуччу –– «Девочку в маковом венке».
Успех был огромный! Кипренский стал первым русским художником, получившим признание в Италии. Был избран членом Флорентийской академии художеств, а галерея Уффици –– выдающийся музей мира –– заказала ему автопортрет.
Такие взлеты без завистников не обходятся. Была убита натурщица Кипренского, и молва обвинила в этом Ореста, хотя его невиновность доказывало уже то, что в папском Риме с его жесточайшими порядками никто даже не думал привлекать художника к уголовной ответственности. Наконец полиция отыскала убийцу (им оказался любовник натурщицы); и все равно слухи и пересуды преследовали Ореста, делая его жизнь невыносимой.
Кипренский решил покинуть Италию.
Но как ему быть с Мариуччей? Взять в Россию не разрешат; оставлять на руках преступной матери, значит обречь ребенка на то, что со временем она встанет на тот же порочный путь. Кипренский решил обо всем написать кардиналу Консальви. Проникшись сочувствием к девочке, Консальви поместил Мариуччу (Марию Фалькуччи) в монастырский приют для бедных людей, а чтобы мать не нашла свою дочь, это было сделано тайно. Настолько тайно, что даже Кипренский не знал, где находится девочка.
Из Рима Орест поехал в Париж, где пробыл целый год. Его поражало уважительное отношение французов к своим художникам. Писал друзьям в Петербург: «Нельзя себе представить, сколько живописцев в Париже, и все почти заняты. Работы заказывают им не иностранцы, а свои». Горько было Кипренскому: в России пользовались почетом и спросом чужие умы и таланты.
Летом 1823 года Орест ступил на родную землю. Неласково встретил его Петербург. Худая молва, пущенная о Кипренском в Италии, сделала свое дело. Президент Академии художеств А. Н. Оленин, когда-то радушно привечавший Кипренского в своем доме, теперь во всеуслышание заявил, что пагубно принимать в Академию людей, «принадлежащих к холопскому званию, столь уничижительному не только у нас, но и во всех землях света».
Такие вельможные выпады разрывали сердце Кипренского, унижали его человеческое достоинство, –– было желание вновь уехать в Италию, и теперь уже навсегда. Вспоминал «девочку в маковом венке», которая была так же одинока, как он. В письме к скульптору С. И. Гальбергу, оставшемуся в Италии, просил разыскать Мариуччу, выяснить, как ей живется: «У меня никого ближе ее нет на земле, нет ни родных и никого».
Но возвращаться в Италию было не на что. Кипренский лелеял надежду на крупный заказ императора для галереи в Зимнем дворце: написать портреты героев 1812 года. Однако Николай I заказал портреты русских героев английскому художнику Доу и повелел именовать его «первым портретным живописцем его императорского величества».
Друзья Кипренского, в том числе Пушкин, негодовали: «Доу прекрасный живописец, спору нет, но русских героев не должен писать иностранец!»
В 1827 году Кипренский начал работу над портретом А. С. Пушкина. Передав с поразительной силой одиночество высокой души поэта, Кипренский высказался и о себе. (Николаевской России ни Пушкин, ни Кипренский не были нужны, а ведь когда-то Кипренский гордо заявлял: «Я радуюсь, что родился русским!»)
Через год художник вернулся в Италию. Снова Рим. Поиски Мариуччи, которую он наконец отыскал в монастыре близко от центра города (кардинал Консальви сделал это специально: мать девочки будет искать её в дальних монастырях). Встреча была сердечной и трогательной. Мариучча стала красавицей, Кипренский был еще молод и обаятелен, к тому же они любили друг друга, –– состоялась помолвка.
Но художник хотел обеспечить будущее Мариуччи. Шесть лет провел он в поездках по Италии, пытаясь заработать необходимую сумму. Много писал, участвовал в выставках, был удостоен членства Неаполитанской Академии художеств. За блистательный талант портретиста его стали величать «русским Ван-Дейком». В июне 1836 года Мария Фалькуччи стала женой Ореста Кипренского.
Жизнь в это время поманила художника светлыми надеждами: отправленные им в Петербургскую Академию художеств картины имели успех. Более того, на них обратил заинтересованное внимание сам Николай I и приобрел картину «Вид Везувия». Академия заочно утвердила Кипренского в звании профессора. Окрыленный, стосковавшийся по родине, Кипренский сразу же стал собираться в Россию! Спешил закончить дела в Италии, прощался со своими знакомыми, уверенный, что теперь уезжает навсегда… Часть имущества уже была упакована в ящики и отправлена на корабле, носившем название «Анна Мария» (по странному совпадению это было полное имя Мариуччи).
В сутолоке сборов художник не придал значения полученной простуде. Друзья готовили для Кипренского прощальный обед, спорили о подарке, сочиняли памятную надпись, и не подозревали, что вскоре им придется провожать художника в иной путь.
Простуда оказалась коварной. Орест умер 12 октября 1836 года. Похоронили его по католическому обычаю в церкви Сант Андреа. (Женившись на римлянке, Кипренский обязан был принять католичество). На памятник сделали складчину русские художники, жившие в Риме, отдав последнюю дань величайшему портретисту России.
Убитая горем Мариучча положила нежные цветы на могилу мужа. Судьба отпустила им семейного счастья совсем немного. Их дочь родилась уже после смерти Кипренского.