Трактат о русском хорроре, часть 3

Антон Викторович Вильгоцкий
Ну а теперь – поговорим непосредственно о титульном предмете. То есть, о русском хорроре. Да, в самом начале я сказал, что «русскость» не будет являться центральной темой обсуждения. Она и не будет ею. Но не упомянуть о географической и еще кое-каких составляющих в контексте обсуждаемого культурного пласта было бы решительно невозможно.
Самым распространенным клише, в силки которого частенько попадают отечественные авторы можно назвать как раз эту самую «русскость». Ошибочное предположение по поводу того, что у нашей страны есть некий «особенный путь», в корне отличный от американского или европейского, неизбежно проецируется и на культуру, включая все ее ответвления. Включая, разумеется, и литературу ужасов.
В недолгую бытность литературным редактором журнала «Тьма» мне довольно часто приходилось сталкиваться с произведениями, плотно замешанными на так называемом «русском менталитете». Да, вы правильно поняли: все эти мужички в картузах и кирзовых сапогах, бесконечные бомжи и гопники, режущие и насилующие друг друга в подъездах, колхозный говор, скинхеды, убивающие кавказцев, водка, портвейн и самогон. То есть, на страницах произведений, претендующих на то, чтобы называться хоррором, раз за разом тщательно воссоздавался ужас российской действительности.
Стоит сказать, автор этих строк и сам некогда писал подобные вещи. Но на тот момент он не причислял себя к создателям ужасов – увлекшись маргинальной эстетикой конца 90-х и начала 2000-х, пытался найти себя именно в этом жанре. Все это могло бы называться «русским трэшем», но никак не «русским хоррором».
Давайте попробуем разобраться – в чем же причина того, что столь интересный и разнообразный жанр как хоррор оказался в России нивелирован до стандартного набора «клюквенных» штампов, которые больше подошли бы кинолентам по типу «Руслана»? Как видится мне, таких причин несколько.
Во-первых, почти что каждый начинающий русскоязычный автор не мыслит себя вне рамок родного культурного пространства. И пишет он в первую очередь для соотечественников, и, разумеется, хочет, чтобы его поняли. Потому и вводит в повествование элементы, которые понимать-то и нечего, которые и так глядят на нас из каждой подворотни. Достаточно легкого налета мистики – например, сделать бомжа-гомосексуалиста еще и ожившим трупом – и все, можно сказать, «русский хоррор» испечен.
Данный пункт стоит дополнить следующим замечанием: героями произведений жанра ужасов, как правило, становятся личности (или существа) отвратительные, неприятные, пугающие. Разумеется, в русской системе координат самыми близкими примерами такого плана, взятыми из реальной жизни (автор ведь хочет сделать свой труд еще и убедительным, реалистичным), станут, опять-таки, бомжи, наркоманы, бандиты и прочие «хтонические алкоголики». Ведь все это и впрямь вызывает отвращение и несколько пугает. Правда, пугает не совсем так, как это должен делать хоррор.
Во-вторых – почему-то в последние годы у многих сложилось стойкое убеждение, что русскоязычный автор должен писать только о России и для России. Что он просто не имеет права делать нечто, выходящее за рамки неписаного «канона» (а суть-то как раз в том, что никакого канона не существует, есть лишь ряд правил, которые способны помочь сделать произведение лучше). Наличествующие в текстах штампы во многом вытекают и отсюда: на выходе мы имеем «роман ужасов», в котором главным героем является противостоящий силам Ада бравый хлопец, отслуживший в ВДВ, а помогает ему... кто бы вы думали? Правильно, православный батюшка, «отец Онуфрий». Точнее – мы видим очень много таких романов, которые к слову сказать, не являются хоррором по своей основной сути, ибо лезущих из-под земли дьяволов вполне можно заменить спрыгивающими с неба марсианами, а «отца Онуфрия» - уфологом Иннокентием, который побывал у них в плену и знает их страшную тайну. Смысл не изменится ни на толику.
Но помилуйте! Мы ведь уже читали «Книги Крови» Клайва Баркера, в которых центральными персонажами являлись: самый обычный человек, ведущий тайное противоборство с преследующим его демоном, итальянские бандиты, превращающиеся в женщин, чернокожий спортсмен, состязающийся в беге с посланцем Ада, и многие, многие другие… Разноцветные, разнополые, по-разному думающие и действующие. А вот кого там не было – так это типично американского героя – всемогущего и непобедимого «крепкого орешка» с автоматом наперевес. Единственный из персонажей Баркера, кто мог бы претендовать на эту роль – детектив Гарри Д’Амур – далеко не такой «орешек». Он, по сути, тоже ведь обычный человек – но попадающий в необычные ситуации.
Так вот, после всего этого множества образов, лиц и характеров (если даже брать в расчет одного лишь Баркера), после путешествий по разным городам и континентам, с периодическими экскурсиями в миры иные, - зачем и кому после всего этого нужны бравые десантники или бомжи-убийцы, на протяжении целой эпопеи, написанной десятками разных людей, перемещающиеся по улицам одной лишь Москвы, или, в самом лучшем случае, Санкт-Петербурга?
Пусть они продолжают заниматься своими делами на страницах детективов и боевиков. Нам такой хоккей хоррор не нужен.
И третье. Российская реальность действительно таит в себе много такого, чем автор ужасов при желании сможет умело воспользоваться. Она и впрямь таинственна, зловеща, мистична. Она может по-настоящему шокировать и ужаснуть, и глупо было бы полностью игнорировать все ее многочисленные «подарки». Но только вот, распорядиться ими по-настоящему умело получится далеко не у всех. Из тех писателей, с творчеством которых я знаком, могу назвать имена Юрия Мамлеева и Михаила Елизарова. У них получилось. У многих других – увы…

Итак, мы подошли ко второму закону:

2. Наша целевая аудитория – фанаты ужасов – достаточно сильно отличается от «читателя как такового». То, что может понравиться человеку, который покупает книги, чтоб скоротать время в поездке, вряд ли устроит того, кто прочитал и высоко оценил «Безнадегу» Стивена Кинга. Поэтому, как не следует постоянно подчеркивать «страшность» своих произведений, не нужно также ставить во главу угла их «русскость». Хороший роман или рассказ, сделанный на национальном материале, вполне возможен (в конце концов, все мы вышли из гоголевского «Вия»). Но все-таки будет лучше, если спектр используемых образов и идей хотя бы слегка выйдет за рамки, диктуемые «менталитетом».

Руководствуясь именно этим принципом, я сделал центрального героя «Лавки ужасов» финном, а действие самого первого моего романа и вовсе происходило в США. Разрыв шаблона – прием, который я рекомендую использовать всем, и как можно чаще.