По субботам младшеклассники с нашего потийского двора иногда ходили в школу не как обычно через центр города, а окольным путем, проходящим по улице, на которой жили преимущественно грузинские евреи. У некоторых домов прохожих поджидали хозяева с просьбой разжечь плиту или керосинку – в шабат, субботу, религиозным евреям нельзя не только работать, но даже чиркнуть спичкой. Просили и нас – снедаемые смесью любопытства и страха, мы осторожно пробирались за хозяином на кухню и зажигали огонь, получая в качестве вознаграждения гривенник или несколько конфет. По одному в дом никогда не входили – только группой из трех-четырех мальчишек. К чему такие предосторожности? Толян уверял, что евреи запросто могут похитить ребенка и, как вампиры, выцедить из него кровь. Вооруженные такой информацией, мы смотрели на бородатых и пейсатых евреев-ортодоксов, словно на пришельцев из других миров. Много позже я догадался – то, о чем проповедовал Толян, являлось отголосками дела Бейлиса, киевского еврея, которого в 1911 году ложно обвинили в ритуальном убийстве 12-тилетнего мальчика с целью получения христианской крови для изготовления мацы.
Благодаря стараниям Толяна и иже с ним отношение к евреям в нашей ребячьей среде было явно негативным. Теперь, наверное, нетрудно представить мое потрясение, когда во втором или третьем классе в ходе дворовой стычки соперник вдруг презрительно произнес – еврей недорезанный!
– Сам еврей! – крикнул я, бросившись с кулаками на обидчика, и тут меня ошеломил Толян:
– А что ты, Миля, лезешь в бутылку – конечно, еврей! Такие фамилии только у евреев бывают!
Ноги и руки стали ватными, дыханье сперло, пытался что-то сказать – вместо слов вырывался хрип. Собрав последние силы, побрел домой. Вечером долго не решался заговорить с папой о свалившейся напасти, наконец, спросил – правда, что мы евреи?
– Почему возник такой вопрос? – нахмурился папа.
– Ребята обзывают…
– Видишь ли, сынок, национальная принадлежность – штука сложная. Главное – кем ты себя сам ощущаешь. Маугли, если помнишь, жил с волчьей стаей и считал себя волком. Я действительно еврей, но мама твоя – нет. Что касается тебя, то еврейский ты не знаешь, внешностью пошел в маму, светловолосый, живешь среди русских – какой же ты еврей!
– Они говорят, что фамилия еврейская.
– Мильштейн – фамилия немецкого происхождения, в переводе означает мельничный камень, или жернов, но ее также носят евреи. Наша фамилия ничем не хуже других. Держи себя гордо, не обращай внимания на глупости. В конце концов, когда будешь получать паспорт, можешь сменить фамилию. Если же ребята начнут все-таки донимать, скажи – я им мозги вправлю!
Разговор с отцом не успокоил. Более того, стало жалко его – мой умный, добрый, заботливый папа оказывается еврей. И я сам теперь не понятно кто. А некоторых ребят во дворе и школе словно прорвало – еврей да еврей! Особенно усердствовал Толян, рассказывая жуткие истории, начиная с того, как евреи продали Христа, и кончая сионистским заговором врачей-вредителей, пытавшихся извести руководителей страны. Он мне и прозвище новое выдумал – Космополит (безродными космополитами в начале 1950-х газеты клеймили врачей-вредителей). И смысл старого растолковал. Все меня обычно звали Миля, но кое-кто из старших еще величал Жиденький. Я по наивности полагал, что жиденький означает худенький – нет, имелось в виду нечто другое! Впрочем, что взять с задиристых пацанов, если антисемитами были или, по крайней мере, допускали антисемитские высказывания куда более известные личности – композитор Вагнер, писатели Гоголь, Достоевский, Астафьев, Пикуль…
Испытывая сильный комплекс неполноценности, я просыпался по утрам с гнетущим чувством тревоги – что-то будет сегодня. Старался избегать споров, потому что меня легко было заткнуть железным аргументом – а ты еврей! Пробовал косить под немца, мол, фамилия немецкая – не верили, в первую очередь Толян. Национальная неприязнь – это на всю жизнь. Уже взрослым встретил потийского дружка в Киеве, куда перебралась его антисемитская семейка. Зашли в кафе – выпить, вспомнить детство. Со мной был троюродный брат по отцу, который, немного посидев с нами, откланялся – куда-то спешил. Не успел он скрыться из вида, Толян сказал:
– Нос-то у твоего родича шестеркой, как у космополита, а ты в Поти уверял, что из немцев будешь. Скажи, ведь врал?
– Врал! – кивнул я, и он сразу успокоился.
Хотя в детстве и юности все недуги проходят быстро, национальный вопрос долго оставался незаживающей раной. Не скажу, что меня травили, но тыкали регулярно. Чтобы лишний раз не бередить рану, стал предусмотрительным. В летние каникулы перелистывал учебники на предстоящий учебный год, отмечая каверзные разделы – например, многонациональный Советский Союз по географии. Наперед знал, что учительница скажет примерно такую фразу «Ребята, многонациональность Советского Союза наглядно проявляется и в нашем классе, где вместе дружно учатся русские, грузины, армяне, греки…» При этом кто-нибудь обязательно выкрикнет «Евреи тоже учатся! Миля у нас еврей!» Среди второстепенных персонажей книги «Как закалялась сталь» фигурируют два еврея Блюмштейн и Блувштейн – вот еще одна мина замедленного действия, которая взорвется на уроке литературы, так как непременно найдется умник, пожелающий сравнить эти фамилии с моей и сделать соответствующий вывод. Поэтому когда подходила опасная тема, прикидывался больным, категорически отказываясь идти в школу. Папе с мамой ничего не говорил – зачем расстраивать, да и шум могли поднять, который лишь усугубил бы ситуацию.
Наверное, родители совершили ошибку, вовремя не привив мне должный иммунитет. Во всяком случае, национальную принадлежность лучше было бы узнать от них, нежели от соседских ребят. Двоюродный брат Фима всю жизнь прожил в Виннице среди русских, украинцев, евреев, поляков, практически не сталкиваясь с национальным вопросом. Еврей – ну и что такого! Вон их сколько повсюду! А наша семья при переводе папы на новое место службы постоянно выделялась фамилией из монолитного русского окружения. Да, иммунитета мне определенно не хватало. Хотя иммунитет иногда дает сбои или вообще перестает действовать. Другой двоюродный брат Валера с пеленок считал себя евреем, пока не попал в Москву и неплохо устроился в престижной организации. Очевидно, пятый пункт сдерживал его продвижение по службе. Женившись, он взял фамилию жены – и еще одним русским стало больше. Прием не новый, известный с дореволюционных времен, когда продвинутые евреи из карьерных соображений крестились, брали новые фамилии и имена. Их называли выкресты. Теперь многие потомки выкрестов с титульными фамилиями Иванов-Петров-Сидоров уже не помнят о своем происхождении, удивляя проскальзывающими чертами неславянской внешности доморощенных знатоков национального вопроса.
В шестнадцать лет я получил паспорт. Фамилию менять не стал – не хотел обижать папу, но в графе национальность попросил записать «русский». Половинчатость, как водится, оказалась безрезультатной – меня по-прежнему не считали русским. Полагаю, возьми я фамилию матери, в дальнейшем удалось бы избежать многих проблем, пересудов за спиной и просто тыканья пальцем. Ведь даже некоторые друзья в моменты снизошедшего откровения или спьяна говорили с искренним желанием доставить приятное – отличный ты парень, Санька, даром что еврей! А один шапочный знакомый, явно рассчитывая на сочувствие, как-то посетовал «Хачики купили квартиру на лестничной площадке! Черт знает что за народ – хуже, чем евреи!»
Это проявление врожденного антисемитизма классически отображено в старом анекдоте, повествующем о двух профессорах – еврее и русском. Первый уверял, что русские люди, даже интеллигенты, априори наделены антисемитизмом. Второй, естественно, возражал. Однажды профессор-еврей заглянул к приятелю и с порога воскликнул:
– Вы слышали новость, говорят, завтра будут сажать всех евреев и парикмахеров!
– Не может быть! Парикмахеров-то за что?
– Ага! – обрадовался вошедший. – Вот вы и выдали свое предвзятое отношение к евреям! Вас возмутил лишь факт, что посадят невинных парикмахеров, а евреев, по-вашему, можно и сажать. За что – всегда найдется!
Между прочим, по еврейским законам меня не признали бы евреем – для этого нужна мать-еврейка. Но русским на это плевать – они определяют национальность по отцу или по фамилии, которая, как правило, отцовская. Складывалась парадоксальная ситуация: я, знающий русские язык, историю, культуру, как дай бог каждому русскому, не признавался своим. И евреи косо поглядывали на меня – особенно в НИИ, куда попал по распределению. Никак не мог понять – этим-то чем не угодил. Наконец, прояснили: в паспорте у тебя что записано – русский! Значит, отступник! Чего с тобой якшаться! Получалось, чужой везде – это хлеще, чем свой среди чужих и чужой среди своих!
А мой сын взял и одним махом разрубил гордиев узел. В 10-11 лет он категорично заявил, что хочет взять фамилию мамы. И даже не стал ждать получения паспорта – просто мы ему оформили новое свидетельство о рождении. Я и вопросов по этому поводу не стал задавать – итак все ясно! И совершенно не обиделся.
С годами я стал спокойнее относиться к национальному вопросу. Меня уже нельзя было выбить из седла упоминанием национальной принадлежности – высокомерно улыбался в ответ, и это зачастую обезоруживало оппонентов. Запросто мог поддерживать разговор о том, что евреи продали Россию – иронично уточняя, за сколько продали и где могут получить свою долю озабоченные русские в случае принятия иудаизма. Моя самооценка резко возросла в студенческие годы, когда познакомился с Ойсером, Злотиным и другими однокурсниками-евреями. Это были гордые, самоуверенные, знающие себе цену парни – их нельзя было не уважать! Сойдясь с ними, понял, почему так высок процент космополитов среди ученых, композиторов, артистов. Но хотя я окончательно избавился от комплекса неполноценности, евреем себя не воспринимал – сказывалось детское потрясение.
Да, порой ранние детские потрясения и пристрастия в значительной степени определяют последующее мироощущение. Помню, как мальчишкой в конце каждого лета возвращался с родителями в Поти после месяца, проведенного у бабушки и дедушки. Когда поезд, ныряя в тоннели, вырывался на черноморское побережье Кавказа и за окном, вместо милых березок, вырастала сплошная стена «зеленки», становилось тоскливо, а на глаза наворачивались слезы – вот что значит, родился в Подмосковье! Сейчас миллионы русских подаются на отдых в Грецию, Египет, Турцию, а мне не нужен берег турецкий – предпочитаю в свободное время бродить или ездить на велосипеде по живописным уголкам родного края. Обожаю подмосковную природу. Могу подолгу стоять перед картинами знаменитых русских художников Шишкина, Куинджи, Васильева, Левитана, воспевающих красоту своей земли. Хотя, стоп, извиняюсь – думаю, антисемиты вряд ли считают Левитана русским художником!
Я много раз спотыкался о национальный вопрос. Признаюсь, эти строчки – не первая проба пера. В начале 1970-х написал несколько рассказов и отослал в журнал «Москва». Придумал себе звучный псевдоним – Александр Пылаев. Но в анкете автора указал настоящую фамилию – ничтоже сумняшеся, полагал, отправят гонорар, а получить его не смогу. Вместо гонорара пришел разгромный отзыв лит.консультанта журнала – рассказы лишены художественной убедительности, схематичны и поверхностны, не поднимаются над уровнем неудачных литературных опытов… Среди прочих заумно-уничтожающих характеристик была вкраплена фраза – автор смотрит на жизнь с позиций изоляционистской группы населения. Что за группа такая – изоляционистская? Сообразил лишь, когда взглянул на чье имя пришел ответ – правильно, не Пылаева! А в уже эпоху гласности узнаю, что вокруг журналов «Москва», «Молодая гвардия», «Наш современник» и «Октябрь» группировались авторы консервативно-патриотических и откровенно антисемитских взглядов. Да, попал как кур в ощип!
В новых российских паспортах нет пятого пункта, и национальностью теперь на официальном уровне интересуются, наверное, только при переписи населения. В ходе последней 2010 года приходила ко мне девушка-переписчик, задавала разные вопросы, записывала ответы. Дошла до сакраментального – о национальности. Русский, отвечаю. Брови девушки недоверчиво поднялись вверх – видать, специалист. Раз так, милая, давай пошутим!
– Извините, – говорю, – ошибся, космополит я!
– А что это? – удивилась девушка.
– То, что вы подумали!
– Я ничего не подумала, – покраснела она.
– Тогда считайте, что космополиты сродни эльфам, готам, гоблинам – ведь нынче много всяких национальностей развелось!
– Ага, понятно! – кивнула головой девушка, быстро записала в графу национальности «Космополит» и поспешила удалиться.
По моим наблюдениям 2-3% русских исповедуют бытовой антисемитизм. Образовательный уровень не имеет значения, ареол их распространения – от дворника до профессора. Они в упор перестают замечать человека, узнав, что это безродный космополит. Много встречал таких за двадцать лет работы на экспериментальном комплексе – простые работяги и начальники служб, рядовые инженеры и заведующие лабораториями. Всех их объединяет гипертрофированная гордость за принадлежность к титульной нации. Смотрят свысока, здороваются сквозь зубы, разговаривают – словно делают одолжение, при случае обязательно напоганят. Когда был комсоргом, именно они распустили слух, что я за деньги организую прием в партию молодых рабочих. Да, при мне действительно комсомолец-электрик был принят в КПСС – не ахти какое великое событие. Но все было подано под таким отвратным соусом, словно я рекомендовал пареньку не в партию вступить, а сделать обрезание – хотя, вполне возможно, так проявлялись признаки растущей дискредитации руководящей и направляющей силы советского общества.
С одним занятным носителем антисемитизма, отягощенного к тому же шовинизмом, мне довелось столкнуться в конце 1980-х, когда пригласил класть паркет в квартире двух мужичков предпенсионного возраста – русского Ивана Петровича и татарина Бакира. Они приходили по выходным и работали целый день. Клал в основном Бакир, Иван Петрович крутился на подхвате. Я их кормил обедом, а они для стимуляции трудовой деятельности приносили бутылку водки. Иван Петрович, захмелев, всегда заводил одну и ту же песню – евреи виноваты во всех смертных грехах, вплоть до спаивания русского народа. Не забывал, правда, мусолить национальный вопрос и с другой стороны.
– Вот ты, Бакир, толковый специалист, у нас в СМУ числишься на хорошем счету, а бригадиром тебя не ставят, хотя ты можешь им быть, – опрокинув рюмку, обращался он к напарнику.
– Да, могу, – кивал головой Бакир.
– А знаешь, почему не ставят?
– Почему?
– Потому что ты татарин! Тебе нельзя быть бригадиром! Бригадиром должен быть русский!
– Да, мне нельзя быть бригадиром, – сокрушенно соглашался Бакир, у которого подобные разговоры, очевидно, давно сидели в печенках.
Когда Иван Петрович узнал мою фамилию, его чуть было не хватила кондрашка. И верно, породистый русский кладет паркет какому-то космополиту – надо же так опростоволоситься! В следующий выходной он не пришел, и работу заканчивал один Бакир. Убежден, что именно такие Иваны Петровичи, водившиеся среди соседей бабушки, третировали ее «Немка, и дочь выдала замуж за еврея!» – сам в детстве случайно услышал, как она говорила об этом маме.
Своего пика антисемитизм достиг в перестройку. Какой только тарабарщины, замешанной на зоологической ненависти и махровой дремучести, тогда не говорили и не писали! Причем отовсюду – и со стороны нарождающихся националистических организаций, и со стороны агонизирующей КПСС. Любо-дорого было послушать и почитать! Чтобы не утомлять читателя, приведу лишь пару образчиков, непосредственно касающихся поднимаемой темы – их выдали ребята из национально-патриотического фронта «Память»:
«Грядет духовное возрождение и объединение русского народа, измученного и ограбленного агрессивным сионизмом, талмудическим атеизмом и космополитическим ростовщичеством, который превратил Россию в сырьевой придаток мировой сионистской финансовой организации»
«Евреям присуще хамелеонство: полуеврей, еврей на четверть, на одну восьмую и т. д. Он сам хитро записался русским. В результате этой уловки в стране сейчас приблизительно 17 млн. русских, которые ненавидят лютой ненавистью все, что связано с русскими и славянами. Скрытые евреи представляют особую угрозу России, и с ними следует бороться в первую очередь»
Антисемитам и вообще шовинистам в современной России можно только посочувствовать. Действительно, как трудно постоянно подпитывать высокое самомнение о своем этническом превосходстве и источать неприязнь к другим нациям в стране, которая триста лет находилась под татаро-монгольским игом – ведь чистокровные русские, пожалуй, сохранились лишь в глухих деревнях вологодской и архангельской областей. Недаром Карамзин говорил, поскобли любого русского – найдешь татарина.
Тем временем на державу накатываются новые нашествия – кавказское, среднеазиатское, китайское. С ними бороться сложней, чем с безродным космополитизмом. Уже сейчас в школьных классах провинциальных русских городков насчитывается до 4-5 детей-инородцев или детей от смешанных браков. А впереди маячит пример Западной Европы, где в некоторых странах количество натурализованных иммигрантов превышает 25%. Да что там говорить – в сборной Франции по футболу играют почти одни негры и арабы!
Мир меняется на глазах. В 1960-х белые в США составляли 80% населения. Недавно проскочила информация, что белые американцы уже не являются большинством. В 1962 году Джеймс Мередит оказался первым чернокожим, поступившим в университет штата Миссисипи. Тогда был в силе Ку-клукс-клан, и члены местного отделения избили его в первый же день занятий, пригрозив предать суду Линча, если вновь сунется в университет. Президенту Кеннеди пришлось послать отряд национальной гвардии для защиты жизни и прав Мередита. А в 2008 году, когда президентом США был избран Барак Обама, куклуксклановцы даже не пикнули. Что ж, им тоже следует посочувствовать!
В последний раз я на собственной шкуре столкнулся с национальным вопросом в 1990 году при защите диссертации. За полчаса до начала, когда уже были развешены плакаты, уединился, извините, в туалете. Сидя в кабинке, слышал, как зашли двое и, неторопливо делая свое маленькое дело, разговаривали.
– Лезут эти штейны, манны и берги в науку, как мухи в патоку, – произнес высокий скрипучий голос, принадлежащий зампредседателя ученого совета профессору Истомину.
– Да, вы совершенно правы, – согласился с ним чей-то более низкий голос, идентифицировать который не удалось.
Ученые мужи вышли из туалета, а у меня сперло дыханье – точно так же, как давным-давно в Поти, когда впервые обозвали евреем. Мгновенно почувствовал себя обреченным и не ошибся – завалили! Причем самым беспардонным образом, нарушив процедурный регламент. ВАК удовлетворил мою апелляцию, отменил итоги голосования и предоставил право вновь выходить на защиту. Принялся искать другой ученый совет, но скоро бросил – вместе со страной рушились все перспективные планы, и уже было не до диссертации. Вот так, благодаря национальному вопросу восемь лет упорной работы пошли коту под хвост.
Закончить хотелось бы цитатой М.Ю.Лермонтова. Она наилучшим образом выражает то, что я пытался здесь сказать. Пожалуйста – Герой нашего времени: «Нынче поутру зашел ко мне доктор; его имя Вернер, но он русский. Что тут удивительного? Я знал одного Иванова, который был немец»...