XL
Политическое положение в стране тоже изменилось. Государь Николай II прекрасно понимал, что народ, последовавший за Гапоном, был обманут своими лидерами. Посчитав своим долгом разъяснить народу его ошибку, Император распорядился собрать делегацию рабочих, к которым и обратился с речью 19 января, через десять дней после трагических событий. Он принял делегацию в Царском селе, и произнес следующее:
- Вы позволили себя вовлечь в обман и заблуждение изменниками и врагами нашей родины. Все эти мятежные сборища, стачки и забастовки только провоцируют беспорядки, толкают толпу на погромы и преступления, тем самым вынуждая власть применять силу, что неизбежно приводит к новым и неповинным жертвам. Я знаю, что нелегка жизнь рабочих, знаю, что многое надо улучшать и улучшать. Но, поймите, мятежами, мятежною толпою заявлять мне об этом, преступно.
Николаю было тяжело. Слишком уж много бед свалилось на него за последнее время. В самом разгаре была русско-японская война, и положение на фронте складывалось далеко не в пользу России. А тут еще такая трагедия. Государь не знал, да и не мог знать того, что провокация финансировалась Японией. Она боялась, что Россия каким-нибудь образом сумеет переломить ход в войне, поэтому решила действовать не только на фронте, но и в тылу врага. Революционным силам это тоже было на руку. Они использовали любые средства для того, чтобы расшатать положение в государстве, подыскивая для этого самые неблагоприятные моменты для Императора. Чем хуже для Царя, чем хуже для России, говорили они, тем лучше для революции.
Зашевелилась оппозиция, она почувствовала для себя наиболее благоприятный момент. В Москве состоялись съезды так называемых «союзов союзов» и земских деятелей. Все они добивались одного, ограничить, как можно больше, самодержавную власть Императора. На одном из таких съездов было принято решение отправить к Государю делегацию в составе четырнадцати человек. Прекрасно осознавая, что делегация была непримиримым врагом, как его самого лично, так и вообще самодержавия, Николай, тем не менее, согласился ее принять.
6 июня в Петергофе состоялась первая встреча Государя с представителями оппозиции.
Никакого почтительного выражения на лицах делегации, никакого уважения к Царю, ничего этого не было и в помине. Императору достаточно было взглянуть в их глаза, чтобы понять, что перед ним находятся его непримиримые враги, а во взглядах некоторых членов горел откровенный вызов, бросаемый своему Государю. И все же, несмотря на это, встреча прошла в примирительных тонах.
- Прошу вас, Господа, - сказал Николай, указывая на кресла за столом переговоров.
Когда все расселись по местам, Император внимательно рассмотрел своих оппонентов. Да, безусловно, здесь собрались его непримиримые противники, и подсознательно он почувствовал опасность, исходящую от них. С первых же мгновений было ясно, что делегация пришла сюда не для того, чтобы поддержать Государя хоть в чем-либо. Несомненно, эти люди пожелают потребовать от него каких-нибудь уступок и, возможно, дерзнут выставить ему даже ультиматум.
Тем не менее, Государь, не смотря на всю эту враждебную и гнетущую обстановку, весьма дружелюбно сказал:
- Слушаю вас, Господа. Горю желанием узнать причину, по которой вы так хотели со мною встретиться, и спешу узнать о цели вашего прихода.
Князь Трубецкой заерзал на своем стуле и, деловито откашлявшись, произнес:
- Смею взять на себя смелость говорить от имени всей делегации.
Он оглядел своих сотоварищей, словно ожидая их согласия. Те молчаливо кивнули, как бы разрешая ему говорить.
- Государь, - начал князь. – Всем нам известно, что Вам приходится тяжелее нас всех. Конечно, все эти мятежи, которые происходят в нашем государстве, негативно сказываются, как на экономическом, так и на политическом положении, но все это не так опасно, как кажется на первый взгляд. Русский народ по-прежнему верит в Царя, и не утратил также веру и в могуществе России.
Николай внимательно наблюдал за князем. Столь льстивое начало настораживало его, заставляя ожидать подвоха. А Трубецкой, словно не замечая настороженности Государя, продолжал:
- Но военные неудачи вызывают смущение у народа. Он в растерянности и в негодовании. Он ищет изменников, и ищет их буквально в каждом, и в генералах, и в чиновниках, и в нас, да и вообще в каждом. Люди охвачены ненавистью, и эта ненависть охватывает все слои общества. Но и это еще полбеды. Гораздо опаснее, гораздо страшнее то, что эта ненависть принимает патриотические формы. Вот в чем опасность, Ваше Величество.
Николай хмурился. Ему и без делегации было ясно, что движет народом. Не сомневался он и в том, что эти настроения нагнетаются искусственно революционными силами. И тут возникал вопрос, не является ли эта самая делегация, сидевшая перед ним, сама частью этого революционного движения? Не принадлежит ли сам князь Трубецкой, который тут сейчас разглагольствует о положении в обществе, к числу революционеров? Что если за его напыщенными фразами скрывается лютая ненависть, как и лично к своему Государю, так и ко всему политическому строю в России? Размышляя об этом, Император решил не перебивать говорившего, в надежде на то, что тот рано или поздно сам проговорится об истинной цели своего прихода сюда. Так оно, собственно, и случилось.
Князь Трубецкой продолжал:
- Ваше Величество, необходимо, чтобы все ваши подданные, без разделения на классы и сословия, без разделения на ранги, чувствовали себя гражданами России. Необходимо, чтобы все народы, проживающие на территории России, к какой бы вере они не принадлежали, какая бы кровь не текла в их жилах, чтобы все они видели в России свое отечество, а в вас, Ваше Величество, своего Государя.
Чем больше становилась напыщенность произносимых фраз, тем настороженней становился Николай, и тем более отчужденно он смотрел на князя, который, несомненно, пытался усыпить его бдительность, и войти к нему в доверие.
- Русский Царь – это не просто Царь какого-то одного класса или сословия, - продолжал князь Трубецкой. – Это не Царь дворян, не Царь крестьян, не Царь купцов, и так далее. Это Царь всея Руси, следовательно, все выборные люди, от всего населения, должны служить не одним сословиям, а общегосударственным интересам. И, как говорил Святополк-Мирский, обновление России должно происходить на доверии.
Николай II медленно и сочувственно кивал головой, словно соглашаясь со всем сказанным, но в душу его закрадывалось сомнение. О каком обновлении говорит Трубецкой, что он подразумевает под этим словом, что вкладывает в это понятие? Любое обновление может быть опасным, как для существующего строя, так и вообще для России. И о каком доверии он говорит? Доверие кого, и к кому? Совершенно же очевидно, что и сам князь, и все остальные представители делегации, абсолютно не доверяют ему, Государю, и преследуют какие-то свои цели, и отнюдь не защищают интересы простого народа.
Понимая все это, Государь, тем не менее, не хотел создавать конфликта, желая всячески смягчить обстановку и отношения с делегацией. Скорбно кивая головой, он произнес:
- Вы, несомненно, правы. Я сожалею и скорблю о тех бедствиях, которые принесли России война и смута. Все это необходимо было предвидеть и, по возможности, многого избежать. Моей волей было созвать представителей от народа, и это мое желание остается непреклонным. Обстоятельства говорят, что необходимо сделать так, как было в старину. Царь должен быть един со всей Русью, со всеми сословиями. Необходимо общение между мной и людьми земскими. Все это должно лечь в основу порядка. И я надеюсь, что вы будете содействовать мне в этом деле.
Произнеся эти слова, Николай по очереди посмотрел на всех членов делегации, словно желая понять, как все сказанное подействовало на них.
Ответ Императора смутил делегацию, так как все присутствующие ожидали сопротивления со стороны Царя. Никто из них не думал, что тот пойдет им навстречу.
Прием этой делегации положил начало целому ряду уступок, которые вскоре привели к возникновению Государственной Думы. Чувствуя неизбежность такого шага, Государь глубоко переживал по этому поводу. Пойти навстречу оппозиции было ему нелегко, и все же он был вынужден это сделать под воздействием сложившихся обстоятельств.
Государственная Дума – это было нечто новое, доселе невиданное в России. Никто не мог предвидеть, к каким последствиям может привести этот шаг, и Николай больше всего боялся, не откроет ли эта Дума ворота революции, не будет ли это началом конца.
Совещания по вопросу создания Думы начались 18 июля в Петергофе. На совещании присутствовали виднейшие люди, министры, сенаторы, князья. Сразу же возник спор по поводу принятия одной из статей, согласно которой на утверждение Государю не могли предоставляться проекты, отвергнутые Государственной Думой. Это был тот самый критический шаг, который ограничивал Царскую власть, тем самым лишая Императора силы, и фактически упраздняя самодержавие. Царь в такой ситуации становился бессильным перед Думой, через которую должен был проходить всякий законопроект.
Постоянные забастовки, митинги и мятежи, вынуждали Императора издать манифест, который вошел в историю под названием «Манифеста от 17 октября 1905-го года». На необходимость издания этого манифеста указывал и бывший министр финансов Витте, который видел в этом единственный выход, и единственную возможность прекратить беспорядки.
В тот день Государь записал в своем дневнике следующее:
«Господи, помоги нам, умири Россию».
Манифест, принятый 17 октября, гласил:
«Смуты и волнения в столицах и во многих местностях Империи Нашей великой и тяжкою скорбью преисполняют сердце Наше. Благо Российского Государя неразрывно с благом народным, и печаль народная – его печаль. От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единства Державы Нашей.
Великий обет Царского служения, повелевает Нам всеми силами разума и власти Нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для Государства смуты. Повелев подлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий в охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащим на каждом долга, Мы, для успешнейшего выполнения общих преднамечаемых Нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего правительства.
На обязательность правительства возлагаемы мы выполнение непреклонной нашей воли:
1) Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободе совести, слова, собраний и союзов.
2) Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку, и
3) Установить как незыблемое правило, чтобы никакой Закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы, и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за законодательностью действий поставленных от Нас властей.
Призываем всех верных сынов России восполнить долг свой перед Родиной, помочь прекращению сей неслыханной смуты, и вместе с Нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира родной земле».
Но положение в государстве уже нельзя было спасти ничем. Любые уступки воспринимались революционными силами как слабость Государя, и вызывали только новые вспышки ярости, и всплески ненависти. Революционерам вовсе не нужны были мир и спокойствие, они хотели разрушения государства и гибели самого Императора.
Пять месяцев спустя состоялись первые выборы в Первую Государственную Думу. Расклад оказался неутешительным, с большим отрывом победили кадеты, непримиримые враги самодержавия и лично Государя. Таким образом, можно сказать, что разрушение государственности началось с появлением Первой Государственной Думой.