Февральская оттепель

               

                Вика давно заметила: ни один февраль не обходится без сказочного происшествия. И сегодня её разбудил стук крыльев бабочки о казённое оконное стекло. И это – на исходе месяца! «Оттаяла, милая, на обманчивом зимнем припёке и полетела разносить благую весть».
                Новые угги (подарок процедурной медсестры Вали) стояли наготове под кроватью; ещё не забыть накинуть на голову шаль – не уподобиться бедной бабочке – и на улицу. Входная дверь оказалась не закрыта: сегодня привезли новую мебель в отремонтированный блок, и рабочие сновали туда-сюда, переругиваясь весёлым необидным матом. Вика прислонилась к косяку: блеск и сияние крупитчатого наста во дворе дома престарелых чуть не сбил с ног очумевшую от четырёх стен, почти всю зиму не выходившую во двор, женщину. По холмикам прошлогодних её гряд пробирался местный кот, недоумённо оглядываясь и щурясь: лапы, как это было всегда, не проваливались в мягкий снег, а ультрафиолет кружил голову не меньше, чем глядевшей на него с радостью Вике. «Хорошо как, боже мой. И пожить ещё хочется. Месяца через три земля оттает окончательно, и можно будет высаживать цветы. Спасибо Валюшке: уговорила завхоза выделить мне кусок земли на задах столовой; цветы – память о маме – та всегда умудрялась с  двух соток  совхозной земли кормить обезмужичившую на время семью, и на цветы место было. Не на продажу, нет, хотя месячной её зарплаты хватало тогда на две буханки хлеба. Для души и глаза. С надеждой на лучшую жизнь».
                Припомнилось вдруг, что через месяц будет Всемирный день поэзии. И потеплело на сердце так, что захотелось тут же вернуться в комнату и перечитать одного из любимых авторов. А их у Вики, привыкшей за жизнь к книгам больше, чем к людям, было немало. И тут же пришло на ум: а что было бы, если бы Вика в своё время не научилась читать?.. Ведь всего пять классов она успела окончить. Мама, как нередко это бывало, помогла:  пошла на ликбез; вот и сидели вечерами на пару, с жадным восторгом вчитывались в первые свои книжки. Когда мама работала в ночную смену, она, Вика, и брат Саня читали вдвоём. Он часто подсмеивался над нею. Непонятно ей было, о чём это говорится в одном стихотворении:
- Глупая Вы баба!
 Фитилёк у Вас горит
Чрезвычайно слабо.
 Между тем, как от меня
 Льётся свет чудесный,
 Потому что я – родня
 Молнии небесной!
 .   .   .   .   .
 Мне не надо керосина.
 Мне со станции машина
 Шлёт по проволоке ток.
 Непростой я пузырёк!
 Если Вы соедините
 Выключателем две нити –
 Зажигается мой свет.
 Вам понятно или нет?
- Мне-то понятно, а тебе – нет, егоза!..»
                Всю жизнь умение читать не просто помогало Вике – спасало. В 42-м ослабевшими от голода руками, кое-как складывая ватным языком из длинных слогов слова, читала такой же опухшей от голода сестре: «Не ветер бушует над бором, // Не с гор побежали ручьи, // Мороз-воевода дозором // Обходит владенья свои». Выжило всё население затерянной в сибирских просторах избы: дотянули до первой съедобной травки, первых стрелочек щавеля, первых тёплых деньков, когда не надо было прятаться по ночам в подполье, чтобы распилить украденную у зажиточных соседей лесину…
                Когда пришла похоронка на старшего брата, чтобы не слышать нечеловеческого воя матери, Вика убегала в деревянный флигель, служивший хранилищем старых библиотечных фондов. Текли долгие сентябрьские дни и вечера, захватывая Викино полудетское воображение необыкновенными приключениями княжны Джавахи из книги Лидии Чарской. С отцом было иначе: отшагавшего до Чехословакии солдата на выходе на финишную победную прямую контузило так, что он не понимал иной человеческой речи, чем речь рифмованная. Матери, очнувшейся от своей первой потери, просто его присутствие было в радость, и она старалась обиходить его так, чтобы он поскорее забыл все свои военные ужасы… Поэтому весь день крутилась по хозяйству. Вика же счастлива была читать отцу всё, что успела выучить за долгие четыре года. Отец улыбался, без перерыва курил. Вика становилась настоящим библиофилом.
                Много было в её жизни случаев, когда, казалось, спасения нет, спасение далеко. Но книги всегда были под рукой, и Вика обо всём забывала. За семь лет «добровольной эвакуации» (как она сама для себя определили свой побег от родных и знакомых) она собрала приличную поэтическую библиотеку; гордостью её было полное собрание серии «Золотой жираф». Снова Валюшка постаралась : дочечка её учится в столице и, нередко бывая по делам учёбы в книжном магазине «Москва», не забывает прихватить для далёкой незнакомой старухи заветный томик. Первым приобретением был сборник Владимира Кострова «Песня, женщина и река». Вика, как любимую молитву, с лёту затвердила его строчки: «По малинникам красным, // самородным лесам боровым // прозвенит бубенцом августовская // крытая золотом бричка».
                Солнце заметно сдвинулось на запад; знакомый кот вернулся прежним маршрутом, уже увереннее ступая по опасному с утра насту, заметно раздобревший, - никак находился всё это время в столовой; на его счёт было особое распоряжение главврача: благодаря этому жильцу в доме престарелых уже давно забыли о крысах и мышах. Вика глубоко вздохнула и, прищурясь, вновь осмотрела свой нехитрый, укрытый до поры снежной шубкой, цветник. «Здесь я, как всегда, посажу однолетние георгины: рядом удобная скамейка, и в июльскую пору в их тени удобно будет отдыхать… Левее будут астры – их очень любит Валя, они видны из процедурного кабинета, где она проводит большую часть своего рабочего времени. А здесь посею новинку – вербену. Говорят, при сердечной одышке – первое средство. Да, не забыть подсадить вдоль старого подгнившего забора мицелий вешенок – вот будет умора, если осенью нарастут грибы! Нужно не отставать от времени. Теперь это модно».
                Рабочие давно разгрузили мебель. Вика опиралась плечом на раскрытую дверь и не торопилась уходить, хотя подмерзали ноги и знобило спину, которой не досталось щедрого предвесеннего солнца. Она с удивлением разглядела под ногами весёлую слюдяную лужицу: за то долгое время, пока она размышляла о превратностях февральской погоды, частые капли с подтаявшей крыши успели намочить рукав её полушубка и новые угги. «Вот расслабилась старушка», - подумала Вика и нехотя прикрыла дверь. Минуту ослеплённый солнцем взгляд привыкал к оглушительному сумраку лестницы, напряжённо пытаясь различить ступени, и Вика успела вспомнить, что через два месяца у неё будет юбилей – 85 лет, и что на этот раз подарит ей Валюша: её дочь недавно уехала на сессию – и надо будет наверняка ожидать подарка. Что-то на этот раз? Хотелось бы сборник Юрия Кублановского. Когда-то она была очарована неожиданным его эпитетом: «тёмно-белые гладиолусы», и это очарование требовало продолжения. Что ж, много дней и книг впереди. Надо будет намекнуть Вале: нравится, мол, Юрий Михайлович, а книг его – днём с огнём не найти. Мизерные нынче книжные тиражи. Рука, наконец, ухватила край перил, и ноги по-молодому заспешили вверх, на родной второй этаж.