Глав седьмая. РАССКАЗЫ, БАЙКИ, ШУТКИ О КОМПОЗИТОРЕ РОДЫГИНЕ
ПЛАСТИНКА
В жаркий июльский день, когда солнце парит влажную землю, когда легковая машина накалена, как лист железа, а из нее скорей выпрыгиваешь, чем вальяжно выходишь, мы подъехали к тихому деревенскому дому, спрятавшемуся среди кривых улочек и утонувшему в зелени палисадника обязательных черемух и рябин.
- Вот и музей! - сказала на ходу, сопровождавшая нас молодая женщина, первой покидая автомобиль. - Нас здесь ждут, уже немного запаздываем, - продолжала она говорить, направляясь к калитке музея, колыхая на ходу складками полного здорового тела под тканью костюма болотного цвета. - Музей создан усилиями женщины-энтузиастки, все своими руками, - тараторила женщина, - стараясь сказать, как можно больше слов пока открывала калитку. Состарилась, сил не стало, но никому не хотела доверить собранное богатство - растащат, разбросают, втопчут в грязь, все держится на энтузиазме. Вытребовала дочь из Екатеринбурга, только ей и доверила. Так что это жилой дом-музей.
А на ступеньках, в тени деревьев, под козырьком крыльца, на грани прохлады и зноя, стояла улыбающаяся гостеприимная хозяйка.
- Проходите, проходите, давно вас ждем. Осторожно, у нас тут тесно.
Мы, четверо взрослых людей, перешагнули через порог, восемь ног тихо ступили на домотканые половики, заставленные старыми закопченными чугунами, глиняными горшками, оберегаемые музейной тишиной и прохладой. Вдруг где-то за легкой деревянной перегородкой заскрипела пластинка. Патефонное шипение совсем не знакомо нынешнему поколению, воспитанному на компакт-дисках и аудиокассетах. Потрескивая и запинаясь, искажая природный голос и отчасти мелодию, патефон воспроизводил родыгинский вальс о Свердловске.
Мы уже больше двух месяцев в пути, почти каждый день даем по два-три выступления: лекция, концерт. У меня не произвольно выскочила фраза:
- Вот музыка, как мы ее давно не слышали...
Хозяйка музея, довольная улыбнулась, оценив это по-своему: «Заметили, услышали! Для Родыгина старалась»… и усадила вошедших на деревенские лавки, покрытые половиками.
Музыка затихла.
Начался рассказ об истории села Троицкого, о купце Поклевском, который производил пиво, на том и разбогател, о том, как много сделал купец для района, и как разорила крепкое хозяйство капиталиста-мецената народная власть, и как этот же самый народ по прошествии восьмидесяти лет вспоминает толкового хозяина.
Родыгин не может сидеть спокойно, ему нужно двигаться. Он встает, подходит к фотографиям семьи Поклевских. Смотрит на фотопортрет последнего из живых Поклевских, который недавно приезжал в Троицкое и гостил в музее, уходит к другим экспонатам и тем самым очень смущает хозяйку музея. Потом семенит в другую комнату. Экскурсия сорвана!
Евгений Павлович останавливается у патефона. Это музейная редкость, которую еще в 60-е годы можно было встретить во многих деревенских домах. В те же, 60-е, они исчезли почти повсеместно. Тогда в деревнях зародилась мода на вращающиеся новогодние елки. Патефон с его механическим двигателем был самым подходящим вариантом для этих целей.
Хозяйка показала композитору другой экземпляр - маленький патефон, который легко разбирался. Сняла патефонную головку, уложила в заднюю нишу, подняла диск, закрепила на внутренней стенке. Закрыла крышку. Получился небольшой легкий и удобный в переноске чемоданчик.
- Ах, вот! Только сегодня принесли, - вспомнила неожиданно хозяйка музея. Смотрите, - она показала ученическую тетрадь, аккуратно разграфленную и исписанную. - Здесь все указано: когда купили пластинку, сколько она тогда стоила, авторы слов и музыки.
Поставила пластинку с красной серединой «Апрельского завода» на диск большого патефона, и вновь полилась мягкая мелодия вальса о Свердловске.
- Только сегодня принесли. Какое совпадение! Евгений Павлович? А? Здорово!
Родыгин вслушивался в запись пятидесятых годов.
- Это Петрова поет, с Уральским хором. Тогда хор записывали и мои песни попали.
Хозяйка крутит ручку патефона. Из-под стальной иглы выходит шипящий звук: «Эх, ты зима морозная, ноченька ясно звездная, скоро ли я увижу мою любимую в родном краю?».
- Надо иголку-то точить, - упрекает Родыгин.
- А что, так делают? - удивляется хозяйка, - раз так, то конечно, наточим.
- Евгений Павлович, подпишите, - просит хозяйка, подавая ручку Родыгину.
Он ставит автограф на старой пластинке.
- Вот какая удача, какое совпадение: пластинки и автор в один день... и экспонат стал вдвое дорогой. Вот мама будет рада...
Мы едем в Талицу, в дом Поклеских. Красивое, некогда ухоженное, двухэтажное кирпичное здание простоит еще века, если за ним ухаживать. Сейчас это школа-интернат. Некогда помпезная парадная лестница выглядит как обычный лестничный марш: перила изрезаны, витой металл не крашен, паркетный пол выщерблен, затерт потускневшей краской и грязной обувью и что такое натертый блестящий паркет здесь давно забыли.
В просторном зале я приглашаю сопровождавшую нас женщину на вальс.
- Представьте, - говорю я ей, - как здесь танцевали!
- Да, - как-то приглушенно отвечает она. - Это зависит от вас, как поведете.
Я подхватываю ее за талию, мурлычу мелодию вальса, и мы кружимся. Полная женщина в костюме болотного цвета, идет в танце необычайно легко, радостно, словно бы удивляясь случившемуся.
Родыгин с грустью смотрит на танцующих…
Едем в следующий поселок. Я спрашиваю:
- Евгений Павлович, у вас есть дома пластинки с записями ваших песен?
Он долго молчит. Потом коротко отвечает:
- Нет.
- Почему?
Опять молчит. Золотистые стволы сосен мелькают по обочинам дороги. Я углубился в свои мысли, забыв о Родыгине.
- Не знаю. Не могу ответить, - как-то грустно сказал он. Помолчал, подумал и продолжил:
- Я всегда стеснялся своих произведений. Всегда тянулся к новому. Не знаю... Так получилось...
Автомобиль летит вперед, покачиваясь при стокилометровой скорости на неровностях асфальта, стремясь сбросить настигающий зной июльской жары.
ЗВУК
Ранним утром автомашина остановилась подле двухквартирного, сложенного из бруса, совхозного особняка. Хозяйка дома приветливо помахала нам рукой из-за шторы и разросшейся герани с красными бутонами на подоконнике. Но выходить не спешила, по-видимому, в последний момент устраняла, замеченный в доме какой-то непорядок.
Все терпеливо ждали.
Непоседливый Родыгин выскочил на вытоптанную скотом, но сухую землю. Коротал время. Прогуливался вдоль дворовых ворот в своей неизменной одежде: сандалиях на босу ногу, рабочих серых брюках, с разошедшимся швом выше колена на правой штанине, светло зеленой с коротким рукавом, ситцевой рубашке, заложив руки в карманы.
Хозяйская собачка, которую в доме держали, как будильник, скорей для сигнала, чем для охраны, двинулась к незнакомому человеку, помахивая хвостом и заискивающе приседая. Родыгин посмотрел с пренебрежением на собачку и неожиданно гавкнул. Собака вздрогнула, застыла на мгновение и залилась в обиженном, нервном, непрерывном звуке. Соседние собаки поддержали ее и, когда хозяйка дома вышла, собачий лай раздавался по всей деревне.
- Не обращайте на нее внимания, - сказала женщина, - устраиваясь в салоне машины, - она у меня так - лает, но не кусает.
Мы прибыли в другое село и вновь остановились у незнакомого здания в ожидании сопровождавшей нас женщины. Она была организатором наших лекций и концертов.
Родыгин не до конца выяснил отношения с представителем собачьего мира в предыдущей деревне и, когда на улице появилась очередная собака, на нее почему-то обратили внимание все сидящие в салоне.
Животное спокойно бежало по деревянному тротуару, внимательно оглядываясь по сторонам. Но когда собака поравнялась с машиной - Родыгин глубоко втянул в себя воздух и как-то резко - выдохнул. Получилось очень громкое, сердитое: «Гав».
Собака остановилась от неожиданности, посмотрела на машину, на человека, выставившегося через опущенное стекло, промолчала, и спокойно побежала по своим делам дальше.
- Вот всегда он так, - сказала женщина, много лет знающая Родыгина, - то с собакой свяжется, то с козой роман заведет, то с петухом подружится.
Все рассмеялись.
Родыгин начал объяснять, как правильно произнести звук кудахтающей курицы, демонстрируя свой музыкальный слух.
Все заспорили, заговорили, вспоминая разные истории.
Мне подумалось: «Не случайно это. У Родыгина это общение с животными нашло отражение в песнях: «Зайчишка лопоухий», «Кукушка», «Про акулу»...»
И включился в общий разговор.
БЕЛЫЙ РОЯЛЬ
В каком бы клубе или доме культуры не появлялся Родыгин, он всегда начинает взглядом искать музыкальный инструмент, а, найдя, устремляется к нему своими мелкими быстрыми шагами, торопливо отбрасывал крышку пианино или фортепьяно, и, не садясь на стул, производит экзамен инструменту на исправность и на настройку. Из-под его коротких сильных пальцев вылетает в клубную тишину маршевая или фокстротная мелодия. По этой музыке можно сразу определить готовность инструмента и отношение к нему композитора. Музыка обрывается сразу, если инструмент запущен, или она гремит долго, удивляя незнакомых Родыгину людей, ведь для большинства Родыгин – баянист. Все его ранние песни написаны под баян и это настолько глубоко ассоциировалось в сознании любителей песен Родыгина, что они не представляют его играющим на других инструментах, а, услышав, удивляются и открывают для себя нового Родыгина.
Евгений Павлович играет на многих инструментах.
Однажды мы приехали в один из клубов раньше назначенного времени. В комнате заведующей художественной самодеятельностью, в углу, лежали балалайка и мандолина. Родыгин взял в руки мандолину и запел: «Ой, полным полна коробочка, есть в ней ситец и парча...» Откуда у него взялся в руках пластмассовый мениск - не знаю, но все, кто был рядом с ним, получили неожиданное удовольствие от этой импровизации. Затем композитор отложил мандолину и взялся настраивать балалайку, настроив, исполнил частушки.
Поспешная проверка фортепьяно однажды подвела Родыгина. Где, точно не помню. Евгений Павлович апробировал инструмент, дал добро, фортепьяно выкатили на средину сцены, приготовили к концерту, а во время концерта, когда композитор сыграл свой песни под баян, подошел, сел к инструменту, взял первый аккорд, начал петь и... остановился. У фортепьяно не работала педаль. Ведь он всегда проверял инструмент, стоя, не пользуясь педалью. Произошел сбой в концерте, но не более.
Но вот мы в Сосьве. Добирались до поселка трудно. Половина дороги асфальтирована, половина гравий. Пыль стояла непроглядная, нас обгонял всякий идущий транспорт. Сначала у нашего УАЗика на полной скорости вдруг застучало колесо, так
как будто тряпкой колотят по асфальту. Шофер остановил машину, обошел и объявил - треснула покрышка. Сменили испорченное колесо. Водитель ворчал: «Вот что случись и заменить не чем». И он, как говорят, - «накаркал». У нового, только что поставленного, опять покрышка дала трещину. То ли она пересохла, то ли что попало по дороге, но после это мы ехали тихо и осторожно, обдаваемые пылью обгонявших нас и идущих навстречу машин.
В Сосьве в двухэтажном, с большим балконом дворце культуры Родыгин, естественно, устремился на сцену, оборудовать свое рабочее место. Он поставил два стула: для баяна и усилителя. Потребовал два микрофона. Вздохнул облегченно - все готово. Огляделся. И быстрой семенящей походкой направился в противоположный по диагонали угол сцены. Там за кулисами виднелся серый угол каких-то реквизитов. А через минуту, из-за пыльных черных кулис раздались мощные аккорды марша.
Родыгин потребовал выкатить инструмент на средину сцены. Вновь занялся переоборудованием своего рабочего места, переставляя стулья, микрофоны, усилитель.
Рабочие снимали с фортепьяно толстый слой пыли. С каждым движением их рук он преображался, начинал блестеть в лучах электрического света, приводя в восторг приехавших, казалось, женским оханьям не будет предела. А инструмент блестел все большим пространством своих крышек, овальных боков и на глазах превращался, из серого забытого, в белое элегантное фортепьяно.
Присутствующий на сцене народ кружком разместился возле инструмента. Родыгин сел на стул и начал играть. «Свердловский вальс»...
Концерт состоялся при пустом зале. В поселке выдавали заработанную плату, это в наше время важней, чем слушать музыку и песни в авторском исполнении.
Родыгин был в ударе. Пел с душой под баян ранние песни, переходил к усилителю и исполнял «под фанеру». Играл на белом рояле вдохновенно и с юмором. Песню на слова уральского поэта Шорикова «На ту сторону зовет» Евгений Павлович исполнил с шутливой импровизацией, картинно вздымая руки над клавиатурой, подпевая Тарановой. В самом конце песни, переходя на самую крайнюю, альтовую нотку, Родыгин взмахнул рукой и опустил ее резко, как бы промахнулся, потерял нужную клавишу, слушатели ахнули, а он, картинно озвучил писклявую сухую нотку, бравурно перешел к басам и закончил песню вместе с исполнительницей мощным аккордом.
Слушатели замолкли удивленные, а потом по рядам прокатился смех и искреннейшие аплодисменты.
Здесь, в далекой Сосьве, я впервые услышал реквием Родыгина: «Позарастали травою окопы».
День для этого исполнения был подходящий: 22 июня.
Этот реквием прозвучал как память о погибших в Великой войне и предостережением, грядущим войнам.
Когда Родыгин встал и поклонился залу, чувствовалось, что он устал - морально - пережил в очередной раз текст и музыку своего произведения.
Зал затих пораженный.
А потом послышались всхлипывания и звук вытираемых носов.
Евгению Павловичу долго аплодировали. Провожали до автомашины.
И уже потом, в дороге, когда нас вновь осыпали дорожной пылью, Родыгин признался:
- Хороший инструмент, вдохновляет, как новая женщина.
КОРОВА
Весна последнего года уходящего тысячелетия выдалась на Урале холодная. Ветер то и дело напоминал о себе. Хотелось укрыться от него в теплой одежде или где-нибудь в машине. Так мы и ездили по Северу во второй половине мая и начале июня. Ночевали где скажут: в разных гостиницах и общежитиях - то в
холодных номерах, то, напротив, в душно натопленных комнатах с горячими батареями и комарами в июле.
А здесь нас поселили в отдельных люксах. Территория гостиницы примыкала к городскому пруду. Природа снизошла до солнечного ясного дня, но воздух был все же прохладен.
Рано утром без стука открылась дверь моего гостиничного номера, и Евгений Павлович весело прокричал:
- Пошли купаться.
Я не удивился его приглашению, видел его весеннее купание в озере Шарташ, когда, раздвигая лед или пенистые остатки его, он барахтался в весенней воде, пыхтел и брызгался, а я, глядя на него, застегивал, плотней куртку. И потом, когда ему предлагали закрыть окно в машине, потому что сквозило, он отмахивался, и говорил насмешливо:
- Вот ему, - он называл мою фамилию и указывал пальцем на меня, - я отвожу еще лет пятнадцать жизни, - а я - при этом его глаза блестели, а редкие седые волосы разлетались на голове, обнажая участки облысевшей головы, - проживу до ста двадцати лет.
После такого выступления все зябко пожимали плечами, а Родыгин всегда поднимал стекло.
Мы пошли купаться.
За территорией гостиницы начинался длинный ряд одноэтажных деревянных домов, а от них слева - пруд. Евгений Павлович на ходу снимал с себя верхнюю одежду, и, не проверяя воды, в одной набедренной повязке, в виде ситцевых светлых, бледно цветастых трусов уже входил в воду. Пройдя до колена вглубь пруда, спокойно погрузился, вытянув вперед руки.
Минуты две его не было видно, только пузыри, да всплески указывали маршрут.
Я снял штиблеты и сел на травку, рассматривал на горизонте синие полосы невысоких уральских гор.
Родыгин резвился в воде. Вышел на берег довольный и розовый и... направился вдоль берега. Я подумал: «Отжимать набедренную повязку».
А он, срывая на ходу желтые цветы лютиков, хрупкие незабудки, короткие стебли ромашек, пучки зеленой травы - собрал солидный полевой букет. Он шел без остановок к единственному живому существу на всем пустом утреннем берегу, спокойно потреблявшем свой ранний завтрак, - корове.
Буренка была, действительно бурая. Опустив голову, она жевала очередную порцию зелени.
Родыгин, в мокрых трусах, остановился, не доходя до животного метров десять, что-то сказал, обошел корову со всех сторон, ласково приблизился к ней, подавая собранный букет.
Буренка приняла подарок, шершавым языком дернула на себя и часть букета исчезла. Мутными от удивления и дармовой еды глазами смотрела корова на композитора, позволяла себя гладить.
Родыгин гладил по шее Буренку, а она, поглотив последние остатки букета, отвернулась от человека и вновь принялась щипать траву.
Родыгин - то ли обиделся, то ли хотел удивить животное, вдруг напрягся, и протрубил бычьим голосом - длинно, протяжно: «Му-у-у», а затем замер, как это делают настоящие быки. И пошел прочь, опустив голову и ревя утробно на ходу: «У-у-у, ы-ы-ы».
Буренка красиво подняла голову и двинулась за Родыгиным. Так они и подошли ко мне: буренка во всей своей красе - и Родыгин, в мокрой набедренной повязке, с которой все еще капала холодная вода на голые колени и ступни ухажера.
Вот видишь, как надо обращаться с животными, все внимание любят, - пробурчал он, чем-то словно бы недовольный. - А мы, люди, все дураки, лишь бы учить друг друга!
ЗАРЯДКА
В чем секрет долголетия? На этот вопрос каждый отвечает по-своему. И доля истины есть в каждом ответе. Так устроен мир, каждый верит в свое, а если верит, то это уже много.
Родыгин верит в зарядку.
Каждое утро, чтобы там не произошло накануне вечером, Евгений Павлович встает рано и начинает.
Первое включаются в комнате все светильники, какие есть. Затем движение по комнате в ночном убранстве. Приседание. Отжимание на стуле. Стул скрипит в унисон скрипу суставов физкультурника. Затем поднимание ног до уровня плеч. Считает до пятидесяти. Затем еще 24 раза. Почему? Объясняется очень просто, на каждый год жизни по разу. Слегка отдышавшись, спортсмен ложится на пол и поднимает ноги к груди. Тоже по разу на каждый год жизни. Ноги при этом стучат по полу, пол содрогается. Разве не проснешься при этом, если накачивающий здоровье человек при этом пыхтит и шаркает ногами.
Затем холодный обязательный душ.
- Евгений Павлович, - спрашиваю его, - это вы каждый день делайте.
- А как же? Обязательно. Это же жизнь. А то моих ровесников «кого уже нет, а кто далече». Как-то встречаю одного знакомого. Спрашивает: «Евгений Павлович, пиво-то пьешь?» «Пью!» – отвечаю. «А ты, как?». «Да уж все, завязал. Здоровье барахлит». Я его спрашиваю: «Зарядку делаешь?» Он: «Какая зарядка, когда здоровья нет». Так делай, я ему говорю. Тогда и пиво пить будешь.
НАРОДНАЯ ПЕСНЯ
На дворе стоял конец июля. Вечерело. Знойный день уходил в небытие. С востока робко надвигалась ночь. Усталые люди спешили к своим семьям. На улицах поселка, по которому мчалась наша машина, было пустынно. В этой тишине и усталости в салоне все молчали. Вдруг Евгений Павлович увидел рекламную вывеску магазина, попросил шофера притормозить. Устало, разминая на ходу ноги, он по какой-то необходимости направился к этому общественному заведению. До входа в магазин было метров двадцать. Выщербленный бетон образовывал причудливые линии, оголяя в отдельных местах ржавую арматуру. Родыгин шаркал босоножками по мелким камушкам рассыпавшегося затверделого цемента.
На его пути, как барьер, стояло оцинкованное ведерко, литров на пять, наполненное картошкой. Клубни были не крупней куриного яйца, серые с шелушащейся молодой кожурой. Картофелины напоминали выщербленные линии на бетонной дорожке.
Наполненная емкость выступала в роли якоря, за который зацепились босые ноги в глубоких «татарских» калошах и две лоснящиеся штанины. Выше обрисовывалась, как мачта на ветру, фигура местного жителя. Его качало, как при девяти бальном шторме, хотя был тихий теплый вечер. Мужчина орал во всю свою мощь, коверкая слова и мелодию песню: «Эх, ты земля целинная…». Отсутствие поклонников несколько печалило исполнителя. Появление незнакомых людей, резко изменило ситуацию, вселив надежды на радужное завершение дня. Мужчина загремел своими голосовыми связками еще громче.
Родыгин остановился, прислушался к исполнению своего творения в столь необычной обстановке.
«Артист» на полуслове прервал свое солирование и без предисловия предложил:
- Мужик, купи картошку.
- Зачем она мне, - ответил Родыгин, - она у меня есть.
- Купи, настаивал «артист», - ты же городской, когда тебе привезут еще свежей.
- Нет, - повторил Родыгин.
- Ну, тогда, иди ты от суда на… он послал несостоявшегося покупателя на ближайшую станцию с коротким русским названием.
Родыгин упоенно хохотал.
Подошли из машины другие пассажиры. Поинтересовались: «Чего он хочет?».
- Да вот картошку предложил. Я отказался. Так он меня послал куда поближе. Поет мою песню, да еще ругается.
Все дружно рассмеялись.
Мужчина ничего не понял из разговора незнакомых людей, качнулся в очередной раз, и продолжил:
«Скоро ли я увижу свою любимую в родном краю…».
СОВПАДЕНИЕ
Возвращаясь, домой поздно вечером из окна автомашины я заметил силуэт женщины. Она стояла под козырьком подъезда. Струи дождя стекали сплошным потоком с бетонного ограждения. За этим бурлящим водным потоком я узнал свою жену.
- Что ты тут делаешь?
- Тебя жду!
- Что случилось?
- Ключи потеряла, - ответила она с обидой на меня в голосе.
- Поздравляю, - ответил ей в тон, потому, что ключей у меня вовсе не было. Еще одни ключи жена потеряла месяц назад. А поскольку я был в командировке, мои ключи остались у нее.
- Ты, что ребенок, - упрекнул я ее.
- Да восстановлю я твои ключи, - огрызнулась она, хотя об этом же говорила в прошлый раз.
- Где ночевать будем? – уточнил я.
Пошли к знакомым соседям…
В одну из пятниц с Родыгиным мы возвращались в Екатеринбург. Евгений Павлович сидел, как всегда, рядом с шофером. Но почему-то в этот день у него постоянно выпадали из кармана ключи. Целая связка: он дома, он дачи, от машины. Он постоянно ворчал: «вот они опять выпали» - шарил руками по днищу, находил, но через какое-то время они вновь с характерным звуком стукались об пол. Родыгин поднял их и раздосадованный, сунул ключи в бардачок, при этом громко хлопнул крышкой.
- Забудешь, Евгений Павлович, - напомнил я.
- Да-а, надоели…
Дома всей семьей мы собрались ехать на дачу. Электричка отходила в половине двенадцатого ночи. Мы спешили. Вдруг с улицы раздается: «Владимир Николаевич». По голосу узнал – Родыгин.
Смотрю в окно. Стоит Родыгин с непокрытой головой и машет руками.
- Что случилось?
- Ключи оставил в машине, а жена на даче.
Мы поднялись в квартиру. Разговаривать было некогда. Быстро показываю гостю, где найти поесть, выпить, постель, телевизор. Ввожу в курс дела, хотя он и так все знает, не первый раз в этой квартире.
Мы уехали.
Вернулись в понедельник. В дверях записка: «Срочно позвони. Родыгин».
- Что случилось? – спрашиваю его по телефону.
- Ключи твои потерял.
В ответ я долго хохотал. Родыгин на другом конце провода сердился:
- Чего ты хохочешь, чего хохочешь? Лучше скажи, что делать.
Сквозь смех я ему объяснил: «Нужно делать ключи!».
Конечно, никакой копии ключей он не сделал.
Пришлось менять замки, на одной неделе – дважды.
Байки о Е. П. Родыгине.
Песня
Поэт Г. Варшавский и композитор Е. Родыгин заключили договор с администрацией города N о написании песни в честь какого-то юбилея. Договор подписали, гонорар получили. Время пошло. В праведных трудах сочинительства по другим заказам, да обсуждении темы за рюмкой чая, авторы упустили время сдачи обещанной песни.
- Что будем делать? – спросил поэт.
- Что делать, поедем в город N сдавать песню.
- Что сдавать? Нет ничего.
- Думать надо.
На последний рейс пассажирского поезда, отправлявшегося на север, авторы купили билеты в последний момент. Все откладывали момент: ехать, не ехать. Да и пиво на вокзале ресторана было свежее.
Поехали.
Бросили свои не тяжелые портфельчики в купе. Устроились. Огляделись. Но душа ноет. Поэт встал и вышел в коридор. Композитор последовал за ним.
Мягкая бордовая дорожка во всю длину прохода, с темными линиями бордюр, приглушенный стук колес и полное отсутствие пассажиров побуждали мысли к действию.
Поэт задумчиво под нос проворчал:
- Ля-ля.
Композитор, который был чуть ниже ростом, смотрел в темный проем окна, стремясь уловить мелькающие пейзажи. Он простукивал зубами ритм какой-то мелодии:
- Ля-ля-ля.
- Стоп, - внезапно вскричал кто-то из них
- Есть.
Они быстро вернулись в купе. Поэт достал листок чистой бумаги, композитор линованный нотный лист. Оба сосредоточенно молчали. Шевелились только руки и губы.
Утром они представили председателю райисполкома готовый текст и ноты новой песни.
Родыгинский мост
В движении, в дороге, в зажатом салоне машины человек чувствует себя ближе к собеседнику. Автомашина по широкому, двухстороннему шоссе удалялась от города на восток. Спрямленная, новая дорога ушла в сторону от старого Сибирского тракта, ставшего тесным и неуютным, но все еще эксплуатируемым.
- Евгений Павлович, - обратился к композитору сосед по салону, - проезжаем «родыгинский мост», вон за березками, справа. Вы бы просветили нас по этому поводу, а то, сколько я вариантов не слышал – все разные.
- Да, ну, - удивленно откликнулся Родыгин, какой у вас вариант, интересно. Рассказывай.
Сосед несколько смутился и начал:
Ехал Родыгин то ли на «Волге», то ли на «Москвиче» под большим Бахусом и не вписался в ограждение моста. Ему, по-видимому, двоился мост, и он полетел вниз. А в это время шел товарный состав открытых платформ с песком. Машина перевернулась в воздухе и встала на колеса на песок. Родыгин даже не почувствовал падения – уснул. Проснулся в городе. Как попал туда – понять не может. Машину краном снимали с платформы.
Родыгин от души смеется. Все не так было. Действительно я был выпивши. Движение было не такое. В 50-е годы одна машина в час пройдет и то хорошо. Это сейчас, смотри, - несутся готовые раздавить друг друга. Я ехал на «Москвиче», у меня, их было три: первый я купил, когда заканчивал консерваторию, зеленый такой был. Второй серый, подержанный, а третий – новый 401, коричневый, вот на нем и ехал. Задремал. У моста, как подъезжать, если ехать из города – кювет, а за ним сразу выемка, резко вверх. Вот туда и въехал, в кювет, уперся бампером в выемку. Стукнулся, - лоб поцарапал. На работе спрашивают: «В чем дело?» Я и наговорил басен. А вместе с популярностью и байки рождаются.
Все в салоне разочарованно посмотрели на Родыгина.
- Нет, - сказал сосед, - по мне, так лучше вариант, что я рассказал. Хоть какая-то романтика. А так, что – обыденность. Я бы на месте мэра города на этом месте поставил указатель «Родыгинский мост», как при пересечении реки ставят: «Исеть». Каждый бы прочитал и улыбнулся, эту легенду все автомобилисты знают, а для настроения это много.
Родыгин шутит
Машина пробивается в сторону Нижнего Тагила. Едем через Уралмаш. Как только вырвались из городских пробок на широкий простор шоссе, стало спокойней в салоне. Все разговорились.
Родыгин огляделся по сторонам и заявил.
- Вот это я построил. Видите? – указал на теплотрассу, идущую вдоль дороги, которую сдали в эксплуатацию совсем недавно.
- Почему изоляционный металл сорван? Надо эту теплотрассу поднять на эстакаду поднять, тогда и металл сохранится.
- Это надо обдумать! – заявляет Евгений Павлович и продолжает:
А что делать? Я строю, а люди воруют.
* * *
Родыгин не любит, когда его перебивают в разговоре, и всегда, любого, кто бы он ни был остановит: «Дай договорить!», сердится он. Не перебивай. Вот закончу, тогда спрашивай.
- Евгений Павлович, можно спросить?
- Спрашивай.
* * *
За окном машины мелькают деревенские дома. Родыгин говорит:
- Тут у меня была любовница. Это еще при первой жене.
- А в NN у вас была любовница?
- А-а. Так это уже при другой жене.
* * *
Почти на всех концертах Родыгин заявляет:
- У меня два недостатка: Я всегда любил деньги и женщин.
ПОРТРЕТ
Привычно смотреть вперед через стекло движущегося транспорта. Серая лента асфальта, размеченная то прерывающейся белой линией, то сплошной полосой, уходит под капот. По бокам дороги мелькают металлические полосатые ограждения. Впереди появляются точкой новые пейзажи и, нарастая, увеличиваясь, блестят яркими красками осени, или сочными зелеными мазками лета а, приблизившись, исчезают, не дав понять их сути, как сама жизнь.
Смотреть в заднее стекло как-то не принято, неудобно взрослому человеку поворачивать голову, да и что там увидишь... Только дети, пристроившись на колени на заднем сидении, могут позволить себе такую радость. У них нет еще прошлого, и что это такое они не знаю. Это уже пройденные километры, это уже пережитая жизнь, и пейзажи только что виденные из окна уходят в прошлое, превращаясь в точку.
Можно ли увидеть себя в прошлом? Наверно, да! Подняв из домашнего архива старую фотографию, или прошлую видеозапись. Но это будет момент, выхваченный из полосы бытия. Художественная фотография не может передать философскую суть существования человека.
Другое дело живописный портрет...
Наша бригада подъезжала к городу Краснотуринску. Этот город выделяется среди северных городов какой-то целеустремленностью в жизнь, и это ощущаешь сразу, как только появляешься на его улицах. Чистота на улицах с побеленными вдоль тротуаров бордюрами, ухоженная набережная, прекрасный стадион. Красивая полукруглая площадь в центре города и уходящий от нее вниз широкий проспект, напоминает вам Воркуту или даже сам Питер. Но главное здесь внимательное отношение к объектам культуры. Читальные залы, выставочный зал и музейный центр не уступают по своему оформлению не одному столичному.
В этот музейный центр и привезли Евгения Павловича на встречу со слушателями. Он, как всегда, по выработавшейся многолетней привычке устремился на сцену оборудовать свое рабочее место. Прекрасный камерный зал, человек на семьдесят, был полон. Композитор как-то мало обращает внимания на убранство зала, где присутствуют ковры, цветы и пальмы. Родыгин без проблем выступает и на фермах, где больше мух, чем слушателей. Так и здесь, в своей скромной одежде он начал протискиваться между людьми, заполнившими проход и, не доходя до сцены, стал устанавливать контакт с аудиторией.
- Я, - Родыгин, - выкрикнул он на ходу, из толпы, - вам это еще не говорили?
В зале раздаются аплодисменты, смех, возгласы: «Мы вас знаем!»
Родыгин пробирается по проходу к сцене, ни на кого особо не обращая внимания. И вдруг останавливается...
Перед ним, на уровне его роста, висит большое полотно 165 * 185 сантиметров, и на нем он - Родыгин - молодой, в расцвете сил и творческого подъема. Он был приятно удивлен (как поздней сказал Евгений Павлович, он видел эту картину в последний раз тогда, когда была закончена работа над ним) вниманием организаторов его концерта. Только чуткие люди могли достать из запасников временно хранящуюся у них картину (с 1980г.) и принести миг радости человеку.
Смущенный Евгений Павлович оправдывался перед аплодирующей публикой:
- Я - Родыгин! И это - Родыгин! Бывает же...
Концерт прошел, как всегда, в единении автора и слушателей - пели вместе.
Я смотрел на картину Виталия Золотавина и думал: «Что же хотел изобразить художник на полотне? Не копию же с композитора он писал».
В левом нижнем углу картины изображен молодой человек почти в полный рост, но без ног, он не стоит на земле, он как бы парит над землей, он радуется жизни, его уверенный взгляд устремлен вперед и вверх, его лицо освещено, он тянется к свету. Лицо открытое показывает, что он доступен людям и прост с ними в обращении.
Но на картине нет солнца, нет тепла.
Да, если вспомнить биографию человека изображенного на портрете, то будет понятно. У Родыгина не было постоянного контакта с властями. Признание среди российского народа к нему пришло раньше, чем среди партийной и другой элиты...
Картина была написана в 1963 году.
В то время Е. Родыгин получил официальное признание Заслуженного деятеля искусств, только в малой части громадной страны - в далекой Бурятии. Может, поэтому две трети картины художник осветил со спины молодого композитора - холодным осенним облаком и стволом березы с опавшими листьями и покинутыми гнездами.
Несмотря на суровую прозу жизни, на холодный осенний фон, Родыгин живет на холсте полной творческой жизнью. Весь его внешний вид - вызов судьбе. Красный пуловер, расстегнутая рубашка без галстука, его наполненный ветром плащ говорят о независимом характере, упрямстве отстаивать свою позицию, несмотря ни на что делать свое дело. Об этом же говорят руки. Они соединены как-то не обыкновенно тонко. Создается впечатление, что в правой руке зажата сигарета между указательным и средним пальцами, но ее там нет. Там нет ни какого предмета. Правая рука освещена - это символ, которым художник Золотавин показывает, что композитор создавший популярные песни не остановился на достигнутом. У Родыгина все еще впереди. Правая рука слегка опирается на левую - еще символ, просматривается цельность изображенной личности.
Но отходить от картины не хочется. Что- то тут не до конца понятно. Хотя я и написал, что композитор смотрит вперед и вверх, но нет уверенности в этом.
- Прекрасная композиция, - сказал художник Николай Чесноков, - рассматривая фотографию картины.
Я согласился с авторитетным мнением, но не был удовлетворен ответом.
Композиция прекрасна и как композитор художник Золотавин - талантлив. «Так вот в чем загадка! - подумал я, - в композиции картины. В творческом подходе художника». По всем канонам линейной и воздушной перспективы, по ряду картин Золотавина: «Штыки революции или апрель 1917г.», «Шахтеры проходчики» - вся экспрессия картины, порыв вперед, изображаются у художника фигурами, устремившимися с правого края картины к центру. Здесь же Е. Родыгин изображен в пику всем художественным правилам. Он молодой, полный творческих сил изображен в левом углу картины и как бы оглядывается назад. И это не удручает. Наоборот открывает новый художественный подход к раскрытию личности композитора.
Уже в те годы Родыгин мог обернуться назад и увидеть, что есть в памяти жизни место и для него.
В правом нижнем углу куст уральской рябины...
Десятки песен написал Евгений Павлович Родыгин, но где бы он не выступал, он всегда начинает концерт с «Уральской рябинушки», если он этого не сделает слушатели заставят его исполнить эту песню.
В портрете слились два таланта: художника и композитора.
Е. П. Родыгину безбоязненно обернуться назад как в молодые, так и в зрелые годы.
Мы возвращаемся в Екатеринбург, лента шоссе, кажется, сама бросается под колеса быстро летящей машины, пролетает, уступая место новым впечатлениям.
Родыгин смотрит вперед, на его лице блуждает загадочная улыбка.