Учебную тревогу объявили в шесть утра. Четыре часа двигались по дорогам, проходящим сквозь многочисленные деревни, мимо жителей, смотрящих с очумелым видом на движущуюся колонну военных грузовиков с солдатами и офицерами в противогазах, так как была объявлена команда «Газы». Затем свернули в поле. Я сидел без противогаза в кунге машины с наушниками на голове в ожидании возможной радиопередачи и смотрел через боковые окна. Не проехали по полю и десяти метров, как машина внезапно остановилась. Открываю дверь и спрыгиваю, тут же провалившись в снег.
Мимо нашей машины, почти по пояс в снегу, пробрался водитель из сзади идущей машины. Пошёл следом за ними и я. Оказалось, что головная машина забуксовала всеми тремя осями, упёршись бампером в снег. А нам надо, продравшись через поле до леса, ещё около полукилометра переть по лежнёвой дороге, проложенной по старому болоту, и потом, преодолевая затяжной подъём, ещё почти километр. Места знакомые. Здесь мы проезжали по тревоге летом. Сцепив обе машины жёсткой сцепкой, уже на шестиосном «поезде» из двух машин, двинулись вперёд. Не прошло и десяти минут, как опять встали.
Оказалось, что перед капотом головной машины образовалась огромная куча снега. Пришлось отгребать лопатами. Дружно разбросав снег и прицепив на жёсткую сцепку ещё одного ЗИЛа, добрались до леса. Там ЗИЛы пошли веселее. Почти без остановок мы добрались до места дислокации. Последовала команда - расчистить под палатки снег и прокопать между ними дорожки.
Мне повезло. Как раз моя смена вести радиоперехват. Сижу в тепле, записываю информацию. Через пять часов уже все палатки стояли, дорожки расчищены. Полевая кухня вовсю готовит ужин. Моя смена закончилась. Перекусил и на боковую. В палатке полевая печка. Уют, тепло. Только дымом немного воняет, но это мелочи. Вокруг, наработавшись, сопят солдаты, а я ни в одном глазу. Увидев это, ротный послал меня (хотя мне наряд по тревожному расписанию не положен) на пост охранять территорию. Я уже старик, нас привлекают только на боевую работу, которая заключается в радиоразведке и расшифровке перехваченной информации.
Поэтому он не приказал, а попросил:
– Ребята лопатами намахались, выдохлись…
– Всё понял. Конечно, пойду.
– Молодец. Через десять минут развод. Возьми автомат и два запасных рожка.
– Есть взять автомат с рожком и ещё два запасных.
– Не выпендривайся, я же к тебе по-человечески.
– И я по человечески. Всё правильно!
На разводе нам объяснили, что мы ведём боевую работу. Учебного нападения на нашу часть не предусмотрено, но есть сведения, что возможно нападение бандитов с целью захвата оружия. Поэтому действовать строго по уставу. После команды - «Стой, стрелять буду» и предупредительного выстрела вверх в случае неповиновения открывать по бандитам огонь на поражение.
Ни фига себе, подумал я. Я-то думал, что буду прогуливаться по периметру в своё удовольствие, а тут надо ещё и защищаться. Недаром мне три рожка патронов выдали. Обычно выдают два, один в автомате, один в подсумке.
Разводящий показал маршрут движения. Двое часовых идут по периметру навстречу друг другу. При встрече не задерживаться, в разговоры не вступать. Круг почти 250 метров, поэтому на месте не стоять. Быть начеку. Возможно нападение.
На улице мороз, но терпимый. Примерно градусов пятнадцать – семнадцать. Темень, но иногда сквозь облака пробивается свет луны. Поэтому немного тропинку видно. Сбиться с пути невозможно. По бокам большие сугробы. Небольшой ветер, поэтому слышно, как трещат старые высокие деревья. Время от времени какие-то странные звуки. От этого страшно и жутко. Топаю по кругу и встречаю напарника.
Спрашиваю как дела.
– Жутковато. Звуки непонятные.
– Мне тоже. Но насчёт возможного нападения ротный врёт. Пугает, чтобы мы не теряли бдительность.
– И я так думаю.
Покурили и пошли дальше. За два часа к звукам привыкли. Уже к своим прежним страхам относились с юмором. Поняли, что у страха глаза велики. Виновата, конечно, темнота и звуки от ветра. Да ещё с шумом пролетела какая-то лесная птица, от чего с испугу сдёрнул с плеча автомат и снял его с предохранителя, но потом понял, в чём дело, и возвратил предохранитель на место.
Наконец-то пришла смена, и мы пошли к своим палаткам. Попил чаю с булкой и сыром и лёг спать.
Разбудил негромкий голос ротного.
– Гуркин и Васильев, ко мне. Я сразу лицом в сторону голоса повернулся. Интересно, что нашему ротному опять в голову втемяшилось. Любит он давать разные вводные. От скуки, наверное. Он ведь дорожки не прокапывал, не утомлялся. Вот и развлекается.
Вижу, лейтенант сидит у печки, подкладывает дрова. Походят наши водители, Гуркин с моей и Васильев с головной машины. Садятся на койку лейтенанта.
– Значит так, - начал ротный. - Сейчас на посту один боец наш, Сергей Сназин. Второй из хоз. роты Егоров. Знаете такого?
Гуркин отвечает: – Есть такой мямля. Фуфло а не солдат.
– Вот и я так же думаю, – ответил лейтенант.– Сачок. От него никакого толку. Положиться на такого нельзя. Если увидит посторонних, наверняка заляжет или зароется в сугроб. Обороняться точно не будет. На чужих плечах хочет жизнь прожить. Надо его учить жизни. Есть идея. Даю вводную. Будем учиться брать языка. Васильев, встанешь в засаде за деревом, я его присмотрел. Толстое. За ним можно спрятаться. Гуркин, ты маленький. Присядешь за сугробом с мешком наготове на корточки. Как только Егоров пройдёт мимо, так сразу выскакиваешь и сзади накидываешь ему мешок на голову. Васильев, ты сразу выбегаешь и сбиваешь его с ног.
– Товарищ лейтенант. А как напарник? Он же по нам из автомата шмальнёт. Дуршлаг из нас сделает. Опасно! – встрял в разговор Васильев.
– Не бойся. Там Сназин. Он в курсе. Я его перед разводом проинструктировал. Будет держаться подальше. Тревожную группу я предупредил. Уверен, что с Егоровым справитесь. У тебя, как я помню, второй разряд по боксу, – повернулся лейтенант к Васильеву, – но бокс, наверняка, вам не понадобиться.
Я пошёл досыпать, а Васильев с Гуркиным пошли занимать исходные позиции. Вышел из палатки и ротный, наверное, чтобы показать дерево, за которым должен был спрятаться Васильев, и через небольшой промежуток времени возвратился.
Досыпать не получилось. Сонное настроение как рукой сняло. Проснулись от разговора и другие солдаты. Лежим, ждём. Минут через десять раздался выстрел, и затем появились Васильев с Гуркиным. Тащат за руки и ноги Егорова. На голове мешок. Положили на пол. Ротный сдернул мешок, похлопал Егорова по щекам. Никакой реакции. Лежит трупом.
– Вы что, его ударили?
– Никак нет – ответил Гуркин. – Я его мимо себя пропустил, выскочил и на голову мешок натянул. Он сразу упал и не шевелится. Подбежал Васильев, потом подошел Сназин. Заявил, что его тут не было, ничего не видел, и что он не в курсе. И пошел дальше. Уходя, пообещал через пару минут вызвать выстрелом тревожную группу и заявить, что пропал часовой. А мы Егорова сюда потащили.
Стали хлопать Егорова по щекам. Никакой реакции. Гуркин побежал в свою машину за аптечкой. Принёс нашатырного спирта и вату. Накапали нашатыря на ватку и сунули Егорову под нос. Он сморщился и стал отворачивать лицо. Посадили. Сидит, глаза бессмысленные. Ротный начал ему задавать вопросы. Никакой реакции. Посидел и упал лицом вперёд. Перевернули на спину. Штаны мокрые.
– Не мог, что ли, отлить перед нападением в сугроб, – ляпнул Гуркин.
– Так ты же его не предупредил, – ответил Васильев.
– Отставить! – приказал ротный – Гуркин, беги за врачом.
Пришёл врач, посветил фонариком в зрачки, поводил ладонью перед лицом. Никакой реакции. Посчитал пульс, сделал движение, как будто тычет пальцем в глаз. Егоров даже не моргнул.
Пришлось заводить ЗИЛ хозроты и отправлять Егорова в часть. Как нам потом рассказали, Егоров так в себя и не пришел. В госпитале научился ходить под ручку, но на окружающих не реагировал и никого не узнавал. Его комиссовали как солдата, получившего инвалидность на учениях.
Ротного после учений мы больше не видели. Куда его направили после расследования в военной прокуратуре, нам не сказали. Но скоро представили нового.