глава пятая
Дореми
С Дореми мы познакомились в сентябре две тысячи восьмого, нам было по двадцать три года и мы пришли на первый урок композиции первого курса вечерней художественной школы. Дореми – очень красивый молодой человек, одет был в белый свитер с рельефным узором «косичка», который самым беззастенчивым образом только подчёркивал его природную привлекательность. Я, сидя чуть правее и позади остальных у окна, бесцеремонно рассматривала собравшихся, то и дело, возвращаясь и любуясь крупными шоколадными кудрями незнакомого парня. Дореми спиной почувствовал мой цепкий взгляд, встал и, передвинув стул, сел со мной рядом. Так началась наша дружба.
Именно дружба.
У нас совпадали вкусы и привычки. Всё, кроме одного…
Дореми оказался законченным романтиком и однолюбом. Его первая любовь, девушка с редким именем Кира, давным-давно уехала из их родного Хабаровска, когда Дореми было шестнадцать, даже не подозревая о чувствах молодого человека. Какое-то время он пытался найти её в сети и не терял надежды, но пока это не принесло никаких результатов. Девушка словно испарилась… Возможно, конечно, просто вышла замуж и сменила фамилию, или вообще пользовалась каким-нибудь странным ником.
Да и Дореми она знала под другим именем…
Когда его родители – молодые хирурги, работавшие в клиническом центре онкологии, ждали первого ребёнка, они просили Бога об одном:
– Господи! Пошли нам девочку. А имя мы ей уже придумали. Мы назовём её Софьей! Боже, ведь ты не допустишь крушения наших надежд. Да и нет у нас для мальчика никакого подходящего имени! Разве только: Дормидонт!
Наверное, Бог не услышал их молитвы, или у него были совершенно иные планы… Или же он воспринял обращение будущих родителей как вызов и таким образом пошутил сам. Можно, конечно, допустить, что это имя ему просто пришлось по душе…
Но в положенный срок, вопреки всем ожиданиям и надеждам, родился крепкий здоровый малыш. Мальчик. Красивый темноволосый мальчик!
Родителям Дореми ничего не оставалось, как трижды кивнуть в знак согласия, когда повидавшая многое на своём веку пожилая сотрудница ЗАГСа трижды повторила свой вопрос, облекая его в различные слова:
– Очень необычное имя… Греческое. Старинное. Мне так и записать: Д-О-Р-М-И-Д-О-Н-Т?
– Именно, – ответили, ничуть не смущаясь, молодые родители.
– Это в чью-то честь? – поинтересовалась регистратор, но уже безо всякого энтузиазма в голосе.
– Это условие Договора, – не сговариваясь, и одновременно произнесли непреклонные молодые люди.
– Договора? Интересно-интересно… А знаете, вчера тоже мы тут регистрировали очень редкое имя. Конечно, не такое благозвучное, как ваше. Представляете, мальчика назвали Нестором! Итак, мы запишем – Дормидонт? – последний раз уточнила добрая женщина.
– Да-да! – закивали родители.
Дореми повезло. Когда в первом классе школы номер девятнадцать проходила перекличка, то кроме его редкого имени назвали ещё с десяток похожих: Захар, Севостьян, Илья, Кирилл, Василий, Григорий…
Поэтому не было у мальчика проблем с прозвищами. Никто особо и не придавал значения необычности его имени, которое имело свою историю, притом довольно красивую.
Первый раз молодой человек всерьёз задумался, не сменить ли ему имя, когда подавал документы на физический факультет университета. Молодая девушка из приёмной комиссии не смогла с первого раза даже просто повторить его, основательно не исковеркав.
В двадцать лет Дореми получил новый паспорт, где было записано:
Дориан Всеволодович Купер.
Когда Дориан поведал мне всю эту историю, я, вспомнив своих родителей, уже не считала, что их эксперимент был таким уж жестоким… У родителей Дормидонта были куда более изобретательные мозги.
Поэтому я придумала ему другое, короткое имя: Дореми. Получилось как-то очень музыкально, да он к нему почти сразу же привык. А поскольку теперь мы были ещё и причастны к высокому искусству, то, будучи, например, в хорошем расположении духа, я иногда называла Дореми Греем. По аналогии с Дорианом Греем…
Во всяком случае, его акварельный портрет, написанный мной на третьем курсе художественной школы, висит теперь в огромной прихожей Дореми на левой от входа боковой стене прямо над большим чёрным кожаным диваном и отражается ещё и в стёклах шкафов-витрин, стоящих вдоль противоположной стены.
Преподаватели часто просили Дореми позировать. Время от времени он соглашался посидеть на уроках живописи и потом, когда обучение в художественной школе осталось только в наших воспоминаниях.
В Дореми меня всегда восхищала его какая-то жертвенность, или желание быть полезным. Редкое качество в наше время. В нём мне нравится всё. Абсолютно. Я уже привыкла и к некоторым его странностям. Мне даже начинает казаться, что это исключительно его изюминки.
Вообще, великое счастье иметь в друзьях человека, который думает, так как ты и может в глаза сказать о том, что накипело, не ища предлогов, чтобы увильнуть от не всегда удобного разговора.
Дореми я доверяю безоговорочно.
Поэтому о своих долговременных планах и сиюминутных желаниях сообщаю по мере их созревания…
Теперь, стоя уже с уличной стороны дверей общежития, я позвонила ему и сказала, что ночевать дома не могу.
– Что-то случилось? – спросил Дореми.
– Там кошмар… Расскажу, когда приеду! Чего-нибудь выпить есть? – упавшим голосом прошептала я.
– Весь бар в твоём распоряжении! – ответил Дореми…
***
Из дневника Евы:
23 апреля 2000
Воскресенье
Кто придумал этот Одиго?
Одни придурки в сети!!!
Таська, не будь такой занудой, выпроси у отца
новый комп. на День рождения!
Пятнадцать лет – это вам не шуточки…
Мама подарила мне платье, настоящее американское
от Victoria’s Secret!
Такое нежное, кремовое с мелкими розовыми цветочками!!!
Там пятнадцать перламутровых пуговиц сбоку для красоты…
УРА!!!
(продолжение следует…) http://www.proza.ru/2015/03/09/885