Всё рассказанное ниже – чистая правда.
Нет, я всегда говорю правду, конечно, но это – совсем уж чистая. Чище даже, чем обычно.
Сегодня утром меня разбудил воробей. Сначала я подумал, было, что это не один воробей, а штук пять, и все они предаются свальному греху на моём поконнике – столько было шуму и писку. Нет, оказалось, один.
Когда лет пять назад мы меняли окна, мастер (если можно так его назвать, мерзаца) с внешней стороны окна забил щели между рамой и стеной поролоном и побрызгал сверху монтажной пеной. Даже не оштукатурил как следует. И теперь поролон стал доступен некоему , видимо, особо мерзлявому, воробью.
Воробей, цепляясь за стену когтистыми лапами и бия крылами о стекло, вышипывал поролон. Гнездо копал. Весьма усердно. Весь подконник – в желтоватом крошеве, куски покрупнее валятся вниз, и там на них рычит верный мой Спиридон.
Я пытался помешать воробью. Объяснял ему, что, строя жилище для себя, он ломает мой дом. Что такими темпами он скоро прокопает ход внутрь квартиры, а тут живу не только мирный я. Тут Яшка ещё живёт, хищный и птицеядный. И сейчас у Яшки натуральная истерика – он ведь тоже всё это видит и слышит!
Да, чего я только не делал чтоб остановить глупую птицу.Я открывал окно и говорил «кыш», я звонил друзьям и жаловался, я вынашивал планы построить маленькое и очень страшное пугало и прикидывал уже, как бы мне его повесить за окно – на страх воробьям и на радость прохожим.
Увы…
Согнаный моим робким интеллигентским кышканьем, воробей просто перелетал на крышу, свешивал голову вниз и ждал, когда я отойду. А на всё остальное вообще не реагировал, справедливо полагая это не более, чем отрыжкою моего духовного вегетарьянства. И к полудню сумел настолько угубиться в жаркие поролоновые недра, что помещался там почти целиком, оставляя снаружи только нервный хулиганский хвост.
И тут меня осенило! Ха! Вы полагете, интеллигенты способны только на разговоры и пустые мечтания? Хха!!! Раньше, возможно, так оно и было, но мы-то, нынешние, не таковы, о нет! Мы – интеллигенты, пережившие крах империи и сумевшие выжить на маленьком и не особо уютном её осколке. Мы столько раз разочаровывались в идеалах, что приобрели особую, почти акробатическую гибкость личных нравственных императивов. Мы, наконец, обосновавшись в сельской местности и предавшись здоровому крестьянскому труду, окрепли тут телом и душою, и теперь нас реально имеет смысл опасаться!
Дождавшись, когда воробей в очередной раз скроется в выкопанной им норе, я украдкою влез на подоконник, приблизился всем своим коварным лицом к атакуемому углу оконной рамы – так, что хвост копателя оказался всего сантиметрах в двух от моей мерзкой, ледяной ухмылки – и сказал: «НЯМ!!!»
Воробей истерически икнул и камешком повалился вниз, начав трепыхать крыльями уже над самой землёй.
Это случилось в двенадцать десять. Сейчас – шестнадцать пятьдесят четыре. Он не появляется уже почти пять часов. Похоже, я победил…
Странное чувство… С одной стороны законная гордость и радость победы, с другой – смущенье и лёгкий стыд. Хочется отыскать воробья и извиниться...