Сингарелла Глава I

               

                Глава 1.

                Ботаника и жизнь.

     Песни мы пели разные - грустные и веселые, шутливые и серьезные, но все больше о любви. Да о чем еще поют бабы, о чем говорят, о чем плачут, если не встретилась она, окаянная, на их жизненном пути?

     Мы не виделись двадцать лет после окончания пединститута. Нас шестнадцать. Десять из нас в свое время вышли замуж за выпускников нашего местного училища связи. Кто по большой любви, кто просто отдал дань моде, кто  не хотел ехать по распределению в глухую деревню, кто польстился на заграничное распределение ухажера.

       Говорят, брак по расчету только тогда удачный, когда расчет сделан правильно. Из многих моих сокурсниц  экономисты оказались никакие. Нет, они до сих пор живут с мужьями, но только потому, что этих самых мужей никогда дома не бывает, что, может,  и к  лучшему.

         Гарнизоны, гарнизоны, гарнизоны. Далекие и близкие, северные и южные, отечественные и заграничные – такие разные и абсолютно одинаковые. В принципе жизнь в гарнизоне сродни жизни в деревне – все и обо всех все знают, только в деревне еще и век о твоем грехе помнить будут, а в гарнизон через пять лет другие люди приедут, которым до тебя никакого дела нет. У моих девчонок все прошедшие двадцать лет прошли в этих самых постылых гарнизонах.

         Нас шестнадцать, со своими проблемами и со своими судьбами, такими разными и такими похожими, но разговоры по большей части крутятся вокруг тех, кто проигнорировал наше приглашение. И среди них Вера.

         Мы ей завидовали, было чему: на нашем факультете только она знала шесть языков, только она танцевала и пела, как богиня. И замуж она вышла за Сережку – сына полковника местного военного училища, и распределение получила в Германию. А там снова удачно вышла замуж  и живет в Москве. Повезло.

        Мы живо сплетничаем о везучей Верке, пока, молчавшая до сей поры, Надя не разревелась и не сказала, что надо выпить за упокой души покойной Веры. Оказалось, что мы знали только красивую сторону Вериной жизни, а изнанкой этой красоты была трагедия, сломавшая жизнь и ей, и ее избраннику. Да упокой господь ее душу!

     Как часто, практически всегда, люди судят о жизни другого человека только по второстепенным внешним признакам. После заупокойной стопки, мои однокурсницы начали вспоминать какие-то эпизоды из студенческой жизни, в которых главной героиней была Вера, а я никак не могла выйти из столбняка.

        С Верой меня не связывала ни нежная дружба, ни товарищеские отношения, просто, как комсорг группы, я несколько раз присутствовала на заседаниях по персональному делу комсомолки Поповой, речь даже шла об исключении ее из рядов славного Ленинского комсомола. Обвиняли ее не много не мало в отсутствии патриотизма, инициативы и подвижничества, короче не горела девка молодым  комсомольским задором.

      Это я сейчас понимаю, что не должна она была гореть, и не обязана, а вот тогда я думала иначе. Ну что это в самом-то деле: в студотряд она не поедет, штукатурить и красить не умеет, могла бы и о товарищах подумать – им ведь концерты надо населению давать, а кто петь-плясать будет, если не она?  И таких косяков у нее много было, всех не пересчитаешь.

      Меня, бесталанную и неартистичную, это нежелание студентки  злило, наверное, больше, чем всех. Я совершенно искренне считала, что талант каждого должен служить народу, не помню, то ли сама придумала, то ли лозунг такой где-то читала.

     Не сумев заставить эту упрямицу подчиниться нашей комсомольской силе, я пошла на хитрость, решила подружиться с Верой. В один погожий летний денек я пригласила ее съездить в деревню к моей бабушке.

      Баба Тася была женой пасечника и  искусной травницей. Бабуленьку я очень сильно любила, и была крайне удивлена, что ей понравилась Вера, какая-то не такая, и совсем на меня не похожая.  Весь день баба Тася не отпускала от себя мою одногруппницу, и имечко ей дала в соответствии со своей травной терминологией – Повилика.

         Я обиделась, меня-то бабуля звала Ромашечкой, намекая, наверное, на простую внешность и недалекость. А повилика была уж очень красивая и нарядная, только росла где не надо, и полоть ее  было сущим наказанием, но все-таки красиво, когда все склоны железнодорожной насыпи усыпаны цветущим ковром повилики.

     Я не простила бабушке внимание к Вере и три недели не приезжала в гости. За эти три недели ко мне наведались две Незабудки, одна Гвоздика полевая, потом Клевер луговой, потом Герань и еще кто-то, короче целый букет полевых трав. И только когда пожаловал Болиголов, я сдалась и в ближайший выходной махнула на пасеку к  бабуленьке.

      Болиголовом бабушка звала моего отца – он рано спился и во хмелю был буен до неприличия. Почему «Болиголов»? Растение   это хоть и ядовитое, но в крошечных дозах может служить лекарством от многих недугов, даже онкологических заболеваний. Вот и мой папа в редкие минуты просветления мог выполнить очень качественно и красиво изделия из дерева, жаль, что минут этих у бабы Тасиного сыночка было уж очень мало.

      В этот осенний вечер мы сидели с бабушкой у топившейся печки и она рассказывала мне свою сказку  ….. о Повилике – Вере. Она с каким-то сочувствием и сожалением смотрела на меня, как на тяжело больную или не в меру глупую и тихо, напевно говорила:

 - Жаль, что ты не понимаешь, Ромашечка, что всех одним аршином не измерить, что люди, как и цветы, все разные - и польза и вред от них тоже разный. Это надо принять и понять. Нельзя требовать, чтобы спорыш лечил от насморка, у него другое предназначение. А ты хочешь от этой девочки,  чтобы была активной комсомолкой, а она не может, она даже не понимает, за что ты на нее сердишься, чего хочешь.

Она Повилика – красивая и …
- Бесполезная для общества! -  вставляет ехидное словечко моя комсомольская сущность.
-  У нее другое предназначение. Она несет красоту людям, но она нуждается в растении – доноре, в подпорке.
- Как и любое другое растение – паразит, сорняк! –  ехидно вставила я.
- От каждого сорняка есть польза, они – часть природы. Не  отталкивай ее, не наседай так рьяно. Она хорошая, добрая,  и судьба у нее тяжелая.
-
      Я бабушку тогда не послушалась, и к Вере не пригляделась, меня точила зависть к ее талантам и успехам, которые давались ей играючи, и которые она явно не ценила…

      Из ступора меня вывел голос Надюшки, которая с трудом справилась со слезами и уже видимо давно рассказывала историю жизни Веры. Простите, что воспроизвожу не с самого начала, а с того места, откуда слышала сама.