Глава 11.
Пообещав вернуться в середине декабря, Серёжа улетел в Москву. В последнюю ночь Вера вдруг вспомнила о подарке Ульриха для Серёжи. Сергей пошёл укладывать костюм в сумку, и вдруг рука наткнулась на подарочную обёртку. Ругая себя последними словами, Воронин быстро засунул маленькую коробочку под свою подушку. Вера была крайне огорчена расставанием, почти не спала, ласкала и гладила мужа, что-то шептала при этом, весь смысл слов сводился к одному – люблю.
Воронин тоже чувствовал себя не лучшим образом. Он не выпускал жену из объятий, говорил всё время. Говорил, что два месяца пролетят незаметно, что её задача растить малыша и набираться сил самой, чтобы не поднимала ничего тяжелого, чтобы … Вера давно не слушала его наставления, она просто слушала его голос, дышала его запахом, чувствовала тепло его тела. В объятиях такого крупного мужчины Вера казалась хрупким ребёнком. Серёжа и боялся за неё как за беспомощного ребёнка, которого он бессовестно бросает одного на произвол судьбы.
Уже под утро, целуя жену нежно и страстно, Воронин поблагодарил её за Саньку и надел ей на палец дорогое и красивое колечко. В полумраке комнаты Вера его очень долго рассматривала, потом включила свет, облегчённо вздохнула и сказала:
- Мне показалось, что одинаковые.
-
Она встала, что-то несколько минут искала в шкафу, потом протянула Сергею кольцо: на белом золоте переливались голубовато-сиреневым цветом три хорошо огранённых камня.
- Дорогое какое! – похвалил Воронин, - Муж подарил? Родители? Друзья?
Вера с грустной улыбкой отрицательно качала головой.
- Не гадай – всё равно не угадаешь. Там внутри ещё гравировка есть. Это кольцо моей настоящей матери. Мне его цыганка отдала.
- Расскажи! Я о тебе ничего не знаю.
-
- Да я и сама о себе ничего не знаю. Кто мои родители? Откуда я родом? Зачем и почему я здесь? Зачем судьба так всё закрутила? Может затем, чтобы я встретила и полюбила тебя, родила твоих детей?
У Сергея закружилась голова. Он, конечно, понимал, что Вера уходит от ответа и не хочет ему рассказывать о себе, но мечты об общих детях надо было подрубать в самом корне. Как ни горька была правда, когда-то её надо будет проглотить.
- Я не могу тебя обманывать, моя золотая, я должен был сказать это тебе с самого начала – общих детей у нас не будет. Санька – наш единственный сын. По этой причине я не был женат: не хотел, чтобы здоровая женщина рядом со мной страдала, не имея возможности родить.
- Ребёнка можно было бы усыновить или…
- Ты обещала рассказать мне о себе, я слушаю.
-
Думаю, пришло время прояснить загадочное прошлое Сингареллы.
Однажды тёплым вьюжным зимним вечером мимо клуба глухой сибирской деревушки прошли четверо цыган: три мужчины и молодая женщина. По пути поинтересовались у стоящей возле клуба молодёжи, кто из местных может пустить переночевать. Им показали дом деда Прокопьевича, стоящий особняком в конце улицы. Появление цыган никого, в общем-то, не насторожило – в соседнем Бушуеве несколько лет оседло жили две цыганские семьи.
Прокопьевич принял гостей радушно, был прихожими накормлен, изрядно напоен, и только укладываясь спать, был немало удивлён тому, что из свертка тряпья, положенного цыганкой на кровати вдруг донёсся слабый детский плач. Цыганка рассмеялась:
- Вот и Верка проснулась. Её, деда, Веркой надо звать. Есть у вас в деревне Верки-то?
- Одна бабка Селезниха, - после раздумья сказал дед.
Цыганка накормила девчонку грудью, сообщив как бы между прочим, что ей два месяца. Девчонка была на редкость спокойной и не пискнула до самого утра.
Дед проснулся по своему обыкновению в половине шестого - гостей уже и след простыл. Прокопьевича это обстоятельство даже обрадовало – пущай идут себе с богом от греха подальше.
На столе стояла неполная пол-литра водки. Прокопьевич было протянул к ней руку, очень желая поправить больную с похмелья голову, как услышал приглушенный детский плач. На трясущихся ногах старик подошёл к кровати: за подушкой, в уютном гнёздышке, лежал полуголый младенец. Дед тяжело опустился на кровать, горько заплакал: подбросили– таки, чёртовы дети подарок. Что делать восьмидесятилетнему старику с младенцем? Может догнать цыган-то?
От мыслей отвлек шум в сенях. На долю секунды старик подумал, что вернулись за дитём. Но это был председатель сельсовета Иван Степанович Попов. Прокопьевич сполз с кровати и на четвереньках пополз к вошедшему, воя и причитая:
- Степаныч, ослобони меня от дитя. Куда я с ним? Старый я. В детдом увези или куда там полагается. Ты – власть. Ты – знаешь.
-
Попов шарахнулся от сумасшедшего старика, пытаясь отцепить его руки от тулупа, не понимая смысла его бормотаний. От шума проснулась девчонка и приняла участие в разговоре.
Председатель подошёл к кровати, взял ребенка на руки. Дед сбивчиво объяснил, откуда у него девочка. Велев забыть о ребёнке и никогда никому ничего не говорить, Попов унёс девчонку, закутав в цыганское тряпьё и прикрыв полой тулупа.
Дед облегчённо вздохнул, налил и выпил стакан водки, прилег на кровать и задремал. Неожиданно он подскочил, как ужаленный, торопливо оделся и побрел на другой конец деревни, утопая в снегу и бормоча что-то под нос.
Две недели назад председатель похоронил новорожденного сына, и вот теперь он стоял перед женой с чужой девочкой на руках:
- Я в район завтра поеду и увезу, сдам, куда полагается подкидыша. Только покормить её надо.
- А как искать цыгане станут своего ребёнка? О чём ты думаешь?
- Да не цыганское это дитё, украли, поди, где-нибудь. Сама посмотри: и кожа у неё белая, и глазки не то серые, не то синие, и волосики русые.
Валентина вынула ребёнка из груды тряпок, взяла на руки. Девочка сразу оживилась, закрутила головкой, ища грудь. Валентина ушла с ней в спальню. Грудь малышка взяла сразу, видно, молоко еще не присохло. Всё время кормления женщина плакала. Ей хотелось оставить ребенка, но было сильно боязно осуждения родных и людской молвы. Ведь не оставят девчонку в покое, зашугают, задразнят, … вот если уехать только.
Её нелегкие думы прервал ранний посетитель. Дед Прокопьевич буквально мешком перевалился через порог. Валентина выскочила с ребенком на руках, услышав в прихожей шум драки. Иван тряс деда за плечи:
- Я же тебе говорил, старый, дорогу забудь и о девчонке молчи.
- Да ты послушай, послушай, забыл тебе сказать, - плакал дед, -Веркой велели звать, только Веркой. Никак, Степаныч, искать они её будут. С меня же старого с первого и спросят.
-
Так Верка и осталась у Поповых. Как Иван Степанович выправил на неё документы, никто никогда не узнал. Появление нового человечка в деревне никого не удивило. Детей в деревне было много, всех не упомнишь. Вот у председателя, оказывается, третья – то девка, а говорили парень. Родня отнеслась тоже довольно спокойно – Иван человек самостоятельный, его грех – его и ответ.
Девочка росла спокойной и самостоятельной. Иван Степанович гордился подкидышем, наверно, больше, чем остальными детьми. К пяти годам она уже хорошо читала, к шести довольно бойко говорила на немецком языке - ради шутки, старший из братьев решил научить её немецкому алфавиту. Скоро «учителю» надоели её «что» да «как», но, приходя из школы, он заставал дома одну и ту же картину: сестра сидит за письменным столом, перед ней чистый листок, чернильница и учебник немецкого для седьмого класса.
Только через три месяца Толик нашёл выход из тупика: увёл сестру к учительнице немецкого языка. Татьяна Николаевна не могла нарадоваться на ученицу.
Способность к усвоению иностранных языков была у девчонки в крови. Часто бабушка заставала Веру у соседа Хайруллы, когда вечером он разжигал в своём дворе костёр и пел до полуночи протяжные татарские песни. Бабка Поля чётко различала, когда с дребезжащим старческим голосом неожиданно сливался нежный голос внучки.
С нелюдимым старым татарином никто не общался, бабушке не нравилась, что Вера бегает к соседу. Иван Степанович поговорил со стариком и запретил домашним вмешиваться в их дружбу. Он многие годы, наблюдая, как растёт и взрослеет дочь, вспоминал слова старика:
- Удача тебе выпала, председатель. Поймал ты звезду с неба. Не из этих краев твоя девка. Тяжелая у неё доля: много бог ей дал, много и отнял. Ненадолго пришла она на этот свет, недолго посветит людям твоя ясная зорька. Береги её, отец, береги. От людей береги.
-
В середине зимы приехали в деревню китайцы. Откуда взялись? Один бог знает. Вера подружилась с ребятней и через пару месяцев уже довольно бойко щебетала по-китайски. Правда, писать иероглифы наотрез отказалась.
Языки - языками, но больше всего на свете она любила песни. Нет, не выступать на сцене, а петь для себя, мурлыкать себе под нос, напевать на завалинке подружкам, и обязательно тихонечко, в полголоса. Пела она всё время: играла ли, делала ли уроки, смотрела ли кино, рисовала или читала - где-то внутри неё всегда звучала мелодия. Все песни она знала с начала до конца – так в ней проявлялась жажда упорядоченности мира. Она всегда знала, для чего она что-либо делает.
Песни с Хайруллой она поет потому, что он всегда плачет, когда Вера поёт и просит петь ещё. Ей деда жалко. Подружкам поет, чтобы они учились петь; маме, когда та попросит, маме, наверно, нравится её слушать; а себе напевает, чтобы весело было.