Встречи с прошлым... гл. 16-20

                Г л а в а 16

           Калерия тогда и шутила, по поводу верности мужчин, и отмалчивалась на смелые вопросы, а сейчас, лёжа на своём и диване она не спала всю ночь, вспоминая то женщин то мужчин, больных или здоровых, промелькнувших в её жизни. Она не спала в эту ночь, проводив сына, как не спала месяца два, когда первый раз провела своего будущего лётчика в его выстраданное училище. Но тогда её терзали мысли исключительно по поводу жизни сына. Она знала, что у лётчиков, как и у моряков – жизнь довольно тяжёлая. Ещё учиться приходится, пробивая лбом стену непонимания преподавателей, которые привыкли к подаркам. Богатые подношения или походы в рестораны с родителями курсантов вполне можно приравнять к взяткам, и судить за них. Наверное, любителей «подарков» будут наказывать, когда произойдёт переворот в стране – по предсказаниям не только Нострадамуса, а и иных мудрых людей, которые и в Союзе есть. Они что-то по звёздным картам там высчитывают и шепчут верным людям, кто из-за голода и нехваток товаров в стране – хотя по производству мы даже Америку «обгоняем». Готовы люди к переменам и даже участвовать будут.
           -  «Вот интересно, пойду ли я в поход за перемены в жизни?  Пойду, если крови на них не будет. Пусть народ научится выявлять свою волю без войны, а добиваться всего митингами или маёвками, которые бывали в революционные годы», - мелькнула мысль, немного испугав. Могут же и убить. – «Это не то, что в Америке или Европе – народ ропщет и добивается всего мирно».
           - «А у нас расстреливали в революции мирные шествия, - подумала, чуть ли не вслух Реля, - стоит вспомнить «кровавое воскресенье» 1905 года. Или Ленский расстрел рабочих в 1912 году. Николай Второй – последний император вступал на престол – хотел сделать праздник народу с подарками. Рассчитывали на сто тысяч народу – собрался миллион голодных, и началась давка на Ходынском поле – тысячи полторы народа помяли на смерть ногами. При праздновании смерть и кровь. Вот мне хочется, чтоб сбылись предсказания Нострадамуса, но чтоб всё произошло без насилия и смертей. А как это будет? И когда? Как мы считали, с Павлом – будущим  учителем, который погиб не в революцию, а от бандитских ножей, когда Берия, желая взять власть в свои руки, после смерти Сталина, выпустил не политических заключённых, а бандитов. Так вот мы с ним – ещё живым и не думающим умирать, и наносить мне жестокую рану в сердце – я чуть не умерла тогда от детской болезни. Думали мы и подсчитывали с Павлом, что второй переворот в нашем веке произойдёт где-то в начале 90-х годов. Одна революция вначале, а вторая в конце века. И нам с Павлом исполнилось бы тогда: ему, если он с 32 года рождения полных 60 или чуть больше лет. А мне 52 – 55 – это с учётом, что переворот к тому времени закончится».
           - «И снилось мне, - понеслись по другому руслу мысли Рели, - что и тогда ещё плохо будет с продуктами и одеждой – даже хуже чем сейчас – но простому люду дадут возможность ездить, если деньги будут, в другие страны. И кто-то поедет посмотреть, как в другом мире народы живут, но будет возможность купить там что-то из одежды. И снилось мне, что Павел меня сопровождает незримо, показывая красивые города. А ездить я буду с сыном, так он и на Олега посмотрит. Мне кажется, ему понравится будущий лётчик – если, конечно, Олег выучится и здоровье сохранит для полётов. Как много в училище отчислено по здоровью, и не только по нему. Некоторые сделали девушкам детей – или просто их ловили на беременность, а дети совсем от других людей. Жаль тех курсантов – их заставили жениться и увести будущих жён по месту жительства прописать там. А если времени потеряют немного, возвращаться к учёбе. Никто не вернулся – видно прижала рутина жизни. Жаль этих взрослых парней уже отслуживших в армии.
           Правда «дембеля», как их звали курсанты, устроили в училище настоящую дедовщину. Не заставляли других парней себе обувь чистить или нашивки пришивать. Но упорно, как говорила мне Катерина, не мыли после себя клозеты – туалеты. И уже Олег проговорился, что они, не служившие в армии, согласились мыть вместо «уставших» демобилизованных места общего пользования, но пару месяцев. Потом взбунтовались, устроили бурное собрание.  И объявили оставшимся бывшим солдатам – кто не успел жениться – что хватит кататься на других. Будущие лётчики им не лакеи. А если те не хотят убирать в очередь со всеми, пусть пишут в деканат, чтоб их отчислили из училища, потому что подчиняться правилам они не желают. Все поняли, что надо  мыть места общего пользования по расписанию. Правда, началось воровство у курсантов – и тут подозревали бывших солдат. Мол, они из не богатых семей – потому в армию ходили – им в «кайф», как говорили те, у кого украли забрать последнее у «богачей». В число богатых попал и Олег, но матери не признавался, что и у него воровали вещи. Правда, прошлой зимой приехал на несколько дней, и ездили на улицу имени Чернышевского за необычными фуражками для курсантов. Вроде для двоих товарищей старался Олег и себя не хотел обижать. Не значит ли это, что дорогие фуражки уже были украдены?   
           А Катерина, через своего курсанта, знала все новости в училище и не уставала докладывать их подруге. Не подозревала богатая дама, что Реля однажды во сне залетела на дежурство своего сына. Олег дежурил не один, а вместе с курсантом постарше – из первого набора – и они как раз обсуждали пропажи. Второкурсник разговаривал с Олегом, как с равным. Оба были из Москвы – немного пробежались по столице в разговоре, на радость Реле. Потом заговорили о книгах по макулатуре – по которой они с Олегом уже набрали приличную библиотеку. Старший курсант, узнав, что есть у Олега книга писателя Хейли «Аэропорт» просил рассказать содержание. Олег, наверное, не читал её – когда ему было? – готовился к поступлению. Содержание книги прочла Калерия и пересказала сыну, какие заносы  снега бывают в аэропортах Америки, и как с ними сражаются. Ещё некоторые эпизоды, как бедный человек, взял билет на перелёт через океан в один конец – он не намерен был возвращаться в бедноту. И вообще он не намерен был жить, поэтому, застраховал свою жизнь прямо в аэропорту, на последние деньги. Пусть получат семья страховку и живут без него богато. А он умрёт, взорвав самолёт – для этого изготовил бомбу. Вот так схематично Калерия рассказала содержание книги, опустив места, где есть любовные сцены, не очень понравившиеся ей самой. Но Олег и схему её не смог повторить, дежурившему с ним старшекурснику. Или забыл или решил сам перечитать книгу, а потом рассказать старшему товарищу.
           Но, закончив говорить о Москве и книгах, парни принялись вспоминать о пропаже вещей – особенно это угнетало Олега. Он же понимал, на какие малые деньги живёт его мать. И как ей придётся выложиться, если украдут, например, форменную фуражку или пальто. Ведь это всё надо будет покупать за деньги матери – Калерия во сне прослезилась и проснулась, вся подушка была мокрая от слёз. Пришлось её просушивать на батарее.
           В следующем сне она узнала, сын так же переживает о том, что украдено было у него много вещей, в которых он приехал в училище. Или, например, пропали модные футболки с рисунками на груди, которые пробрела Реля сыну в Одессе, где он их и носил – не ходить же к морю в форме. Но, вернувшись в училище, он предложил матери забрать в Москву эту красоту. Реля в надежде, что сыну это пригодится, не согласилась. Олег сказал, что вышлет ей посылкой, но вещи успели «увести», как говорят курсанты раньше. Да ладно бы это, стали пропадать фуражки с кокардой. Кто-то надевал на голову чужую фуражку, выходил с ней в город, где его ждали покупатели-воры перекупщики. Продавал подлый фуражку за трёшку или пять рублей и возвращался в училище без головного убора. Никто не замечал этого – дежурные менялись часто. Опознал вора второкурсник, дежуривший вместе с Олегом. Как оказалось, тот же фокус проделывал этот парень, который и в прошлом году поступил в училище, но сорвался на кражах – его отчислили. Парень не растерялся с другим набором ещё раз прошёл жуткий медицинский отбор, сдавал экзамены, чтобы заняться тем же делом уже с другим курсом.  Олег и его товарищ отметили в разговоре, как это всё тяжело и сложно. Но как теперь поймать вора, если он уже знает все ходы, и выходы и старых товарищей сохранил, кто скупает у него краденное.
           Калерии хотелось попасть в тот сон, где этот ворюга обкрадывает курсантов. Ох она бы ему задала. Раз и навсегда отучила бы воровать. Но можно ли попасть в такой сон?
           Реля проснулась от этой мысли. И стала отсеивать зёрна от плевел. Всё, что она вспомнила, в этот день, когда в который уже раз провела сына в училище, ей казалось приснившимся.
           Подруга Зина и всё, что связано воспоминаниями о ней – точно не приснилось – потому что эти думы нахлынули на Калерию, когда ехала от Киевского вокзала.
           - «Значит, лишь Зина и её семья не приснилась, остальное всё воспоминания. И про Юрия Александровича и о его семье – тоже память моя где-то достала их. Анна – жена Юрия воспоминания, а не сон. Она мне никогда не снится, да и Юра тоже. У них своя жизнь – надо парням дать образование, а дочь Кристину выдать замуж. Регина – их малограмотная служанка, хорошо выучившая русский язык, вон как в Москве устроилась – за хорошего мужчину вышла замуж. А тяжко им придётся в СССР, поедут в Польшу. Думаю, что муж Регины, выучив польский язык, сможет там работать. Первое время, когда в СССР тяжко, они и там проживут. Что ещё мне не приснилось? Мысли о маме и Вере почему-то шли в картинках – чем не сон? Я, наверное, дремала чуток и днём, когда искала дневники Олега. Ну, а уж родственники, которые одолевали приездами мне и раньше снились. Как татары, которые являются незваными и не письма заранее, не телеграммы от них. Какое счастье, что сократила их приезды ещё на старой квартире. Им там было хорошо, особенно, когда мы перебрались в две комнаты с небольшим коридором. А ещё лучше, когда уехал Олег в своё училище.
           - А зачем тебе новая квартира, - заявила мне одна из тётушек, - если эта стала просторная?
           - «Естественно. Им не подходит новая квартира где-то на окраине Москвы. Добираться от вокзала далеко. Если бы знали, что совсем не далеко от Центра, то хлынули бы лавиной сюда. Как Горин рассуждают: - «Зачем тебе новая квартира, если ты с мужем поедешь в «Ореховую рощу». Какие все умные меня учить. А затем, дорогие мои, мне новая квартира, что Олег когда-то будет летать в Москве. И ему с его новой семьёй, если он женится – ох как квартира в зелёном районе, где есть, где покупаться летом и грибы, ягоды собирать – очень пригодится. А и не женится, тоже будет в радость».
Тут мысли Рели прервал телефонный звонок. Она как птица пролетела часть своей комнаты от постели до того места, где находился телефон.
           - Родной мой, - запела в трубку, услышав голос сына, - ты уже доехал в училище и звонишь? Ради тебя телефон заработал. Вчера вечером подходила к трубке – она молчала как партизан. Как доехал? Вернее ты это напишешь мне в письме. А скажи срочно вот что. Куда ты запрятал свои записи – дневники, что я их не нашла в нашей новой квартире? Но сначала расскажи, как ты доехал?
Сын отчитывался ей, как провёл время в пути, как его подкармливали «домашними» пирожками и салом какие-то тетушки - украинки, а Калерия слушала родной голос и плакала тихо, не всхлипывая, чтоб Олег это не услышал на расстоянии. Она проведшая ночь почти без сна, думая о сыне и их прошлой жизни, сейчас восстанавливалась от его голоса. И всё, что Калерия помнила как хорошее, давало ей надежду, что хорошее будет в дальнейшей их жизни. А плохое, что приходило в её воспалённую голову, ушло само собой. Значит, плохого будет меньше. Олег, чтоб закончить их разговор и дать поговорить другим курсантам, приехавших тем же поездом, тихо проговорил матери, где находятся его дневники и, попрощавшись, повесил трубку. Ошеломлённая Калерия тоже положила трубочку нового телефона, поблагодарив его мысленно: - «Спасибо, что заработал. Спасибо тем, кто подключил тебя, будто чувствуя, что если не услышу голос сына, мне будет плохо. Спасибо всем работникам телефонных узлов. А ведь Настя – подруга моя, так рано покинувшая этот мир, работала на телефонном узле. Не её ли просьбой подключили мне телефон? Если так, то спасибо тебе, Настенька», - думая так Калерия уже нашла свои старые и много раз перепечатанные рукописи, между которыми сын положил свои тетради.
           - Да как уложил хитро, дорогой мой, что не скажи он, где дневники его, ни за что бы, не догадалась, - проговорила вслух Калерия, прижимая тетради к сердцу. – И вы меня, тетрадочки, не ругайте, что не сразу буду вас читать. А вначале приберусь, в комнатах – своей и Олега – потом перекушу чем-нибудь, и тогда займусь вами. И для того, чтоб узнать, чем дышал мой будущий или уже лётчик – потому что целый год уже осваивал учебный самолёт, у меня будет целый день. Но, наверное, о полётах Олег ещё не доверял вам свои мысли, потому что намекнул, что писал о детских и юношеских годах, когда ещё проживал в Москве. Но юношеские годы и в училище ещё продолжались, так что я надеюсь, что он и их захватил. Но это мечты. Даже не стану заглядывать в конец, чтоб не питать надежд, - сказав так, она положила заветные тетради на свой письменный стол и пошла умываться. Потом убиралась. И варила себе кашу, к которой по утрам приучил её Олег:
           - Белка, каша для человека утром – очень ценный продукт.
           - Неужели вас в училище кашами кормят по утрам?
           - В том-то и дело. На зарядке набегаешься, приходим в столовую и наедаемся каши. Запиваем всё соками или кофе с большим бутербродом и на учёбу. А если в наряде стоим на дальнем посту, то по очереди с напарником бегаем на занятия или за чебуреками.
           - Что же вам не приносят поесть?
           - Мы сами должны ходить тоже по очереди. Но опять же о чебуреках не забываем – купить их можно на территории училища. Их прямо в ларьке жарят в масле.
           - Значит, не голодаете?
           - Если деньги есть – не голодаем. Тем более я с нашим Женей – это ротный наш ходим по ночам вагоны разгружать на вокзале.
           - А когда спать?
           - А когда дежурим, днём отсыпаемся, особенно по воскресеньям. Наловчились. Так что ты мне денег больше не присылай.

                Г л а в а  17

           Калерия убиралась быстро, варила кашу и ела, чтоб только поскорей засесть читать дневники Олега. Мысленно она пыталась догадаться, о чём пишет курсант. Естественно о детстве своём. Откуда произрастают будущие писатели? Детство. Юность. Отрочество. Это есть и у Толстого и у Горького. И много ещё писателей отметились этими темами. Да и сама Калерия разве не стала писать сначала о детстве. Как его обойдешь, чтобы писать дальше о жизни, если всё закладывается в человеке в самом начале.
           Правда, книги её не печатают – но это пусть будет на совести тех издателей, которые издают книги только «своих», не беспокоясь о качестве чтива. Читать иного автора даже стыдно. Она надеялась, что дневники Олега понравятся ей. Но о чём может писать её мальчишка? Уж не о том ли, о чём ей думалось вчера? Калерия быстро пробежалась по своим воспоминаниям, когда ехала домой. Вспоминала о Зине и прошлась по её семье. Возможно, Олег что-то вспомнит о её, можно сказать, не самой близкой подруге, но это вряд ли. Слишком мало у него было точек соприкосновения с Зиной и её сыном, не говоря уже о муже – Володе.
           Второе, что вспомнилось Калерии – это её семья. Суровая к ней мать – Юлия Петровна, но для людей, она очень любит свою дерзкую дочь, живущую теперь в Москве. Да так «любит» «мама дорогая», для Верочки, с которой ей потом пришлось три года тереться бок о бок, и жаловалась Юлия Петровна нелюбимой «Дикарке», что все нервы измотала Вера, проживая с ней. Вот об этом может написать Олег (а тогда Олежка), потому что бывал её малыш у бабки в четыре года и сталкивался с Верой, и капризами её, даже жестокостью по отношению к их родительнице. Вера резала вены, не в самом деле, а чтоб напугать Юлию Петровну.
           Видел или не видел это её сын и отразил ли это в своих записях? Скорее всего это событие пролетело мимо ребёнка с которым тёти – Валя и Лариса ходили на Днепр, чтоб купаться. Реле представлялось, что тётушки могли заслонить её малыша от таких дрязг. Но младшие тетушки уходили в школу, на экзамены, а бывало, что к своим сверстникам - мальчишкам. Маленькая ростом Лариса и тренировала футболистов на поле, которое было расположено прямо с огородом их дома. Могла Лариса тогда привить любовь Олежки к этому виду спорта? А Валя уже невестилась, и когда Калерия приехала за своим малышом, у сестры уже был заложена дочь в её девичьем животе.
           Правда ленивый парень женился на ней - и добивался этой женитьбы – девочку Валентина родила в замужестве. Можно думать, что и в любви, потому что девчонка родилась довольно красивая. И что мог заметить четырёхлетний Олежка? Разумеется, не Валин живот, ведь она ушла жить в семью мужа. Бегал тогда, конечно малыш в тот конец села, где и берег был для купания как на море с кучей привозного песка. Ему было хорошо на том берегу, где много было ребят – футболистов, которые вечерами, когда не так жарко приходили поиграть в футбол, к дому, где жил юный москвич и даже звали его с собой. Что ещё мог заметить её малыш? Как Реля - мать его, придя к сестре, посмотреть на свою племянницу, обнаружила, что большой дом свекрови Валентины стоит возле маленького, разбитого домика цыган, полного чумазых и полураздетых детишек, - от  двух до 13 летних барышень.
           Детишки не бежали на берег, который был виден от их дома, обмыться водой Днепра, а танцевали в пыли возле их халупы, ожидая маму, которая повезла куда-то далеко старшую девочку – лет 14, чтобы выдать её замуж в таборе цыган. Беременная 15 ребёнком мама, уехала из семьи давно – может неделю назад – никто этого не помнит – но ждут её с первого дня и не бегут на реку обмыться, боятся пропустить приезд мамы с дарами от сватов и пищей для всей семьи. И цыган голодный сидит во дворе и играет на баяне – злой как стадо свиней. Ползущего к нему по пыли ребёнка, будто не видит. А когда малыш подполз, и взялся за ногу отца, чтоб подняться, был отброшен метров на пять злобой отца: - «Ходи сам, чего цепляешься?»
           - Ах ты, гад, - закричала Калерия из-за изгороди и, выломав большой кол, влетела во двор цыган. Она бы этим дрючком, как говорят в Украине, побила бы негодяя, но цыган хоть был голодный, но быстрый – забежал в домик и закрылся оттуда поломанными дверями. И цыганята повисли на ней, как гроздь винограда.
           - Не убивай папу, - кричали они. – Он хороший. Это он так учит ходить маленьких детей.
           - И вас так учил? – в гневе спросила Реля.
           - Всех, всех так учил. Даже девочек.
           - Ты, не годный к труду человек, калечишь своих детей – запомни это. И когда они вырастут, то тебе некому будет кружку воды подать, когда умирать будешь.
           - «Вот это, как я воевала с цыганом, мог запомнить Олежка, потому что тогда испугался за меня», - подумала Реля, вставая из-за стола и готовая приступить  к чтению дневников Олега.
           Она взяла первую тетрадь и села за стол. Там ей показалось совсем неудобно – болела спина после уборки. Ведь в комнате Олега и у себя она не веником мела, а сделала влажную уборку. Но делая уборку в комнатах никак нельзя обойти коридор и кухню. А заодно и веранду помыла, куда постоянно летит пух от тополей и других деревьев, когда они цветут. Осенью, разумеется, не цветут, а роняют листья, которые, как ни странно летят на такую высоту при хорошем ветре. Правда, до листопада ещё далеко. Но есть голуби, которые прилетали кормиться на поручень балкона к соседке, а поклевав хлеб там, заглядывали на балконы соседей, где оставляли следы того, что съели где-то раньше. Так что балкон – хочешь, не хочешь, мыть приходится часто.               
           Но почему сидеть, если можно лечь и читать. Её диван был расположен так, что вечером она клала подушки под голову с одной его стороны и, лёжа, смотрела телевизор, чтоб ноги отдыхали, или читала книгу, включив лампу под абажуром, привезённую со старой квартиры. А днём можно подушки положить с другой стороны и читать при свете дня, а не лампы. Ещё можно читать на балконе, который называют верандой, но там может отвлечь соседка разговорами, иногда совершенно пустыми. К тому же уставала спина долго сидеть на стуле.
           Как подумала, так и сделала. Улеглась на диване, к дневному свету, и открыла первую тетрадь. Олег писал почти печатными буквами дневник, как и она когда-то – чтоб самой разобрать потом. А её сын, видно, и для матери старался. Калерия начала читать и для неё все переживания сына в детстве стали открываться с другой стороны. Вот как разделялись в детском саду площадки для прогулок, так и получилось, что сын писал с той стороны, где он больше находился. И писал то, о чём Калерия могла лишь подозревать или узнавала от подруги своей – юной Ольги Викторовны.
           Сын выводил образы или поступки людей, которых они оба хорошо знали. Калерия не подозревала, что Олег может так глубоко копнуть – с высоты своего роста – выше мамы стал её будущий лётчик. И понимал людей так, как она в своё время – задёрганная работой, учёбой, да ещё ношением по магазинам, что что-то купить своему родному или той же Вере, когда сестра улеглась в московскую больницу – не могла понять. Она была очень замотанная – за исключением того счастливого времени, которое выкраивала, водя по Москве сначала поляков, позже самих москвичей, кто знал свой город только в пределах жилья и работы.
           Эти времена, к которым Калерия готовилась много, читая книги в библиотеке, а потом, собирая их по макулатуре, вместе с подросшим сыном, были самыми счастливыми в их жизни с Олежкой. Ещё, разумеется, поездки по Подмосковью, которые стал устраивать дорогой им поляк. Делал он это и по своей любознательности, ещё ради того, чтоб проехать по «Золотому кольцу Москвы» вместе с Релей.
           - Ты нас водила по Москве, удивляя ею, так как меня не удивляли ни в Париже, ни в Вене. Ещё много городов и стран я поездил по своей работе, но чтоб в Европе так любили свои города, не встречал. И кроме Подмосковья, которое мы, вместе, хорошо посмотрели и экскурсии слушали, в которых ты от меня убегала иногда, и я терялся и не мог тебя отыскать.
           - Но, Юрий, например в Архангельском – поместье князей Юсуповых, я ушла к другому экскурсоводу, потому что там лучше рассказывали.
           - Ты ушла к другому экскурсоводу, потому что там был мужчина? – Ревновал поляк, казалось бы, с какой стати, если между ними никогда ничего крамольного не было. Но Реле было приятно – значит, любил всё-таки, как говорили в детском саду её приятельницы и враги. Вот пусть врагам будет тошно. 
           - Ничего подобного, - терпеливо разъясняла она ревнивцу, - в Архангельском водили по дворцу одни женщины. А к мужчине я пристроилась в Марьино. Если ты помнишь, то экскурсия там начинается от озера, в котором отражается утром сам дворец. Это было так восхитительно, что я пристроилась к самой последней экскурсии, чтоб подольше видеть эту картинку. Ты, в это время, ставил машину, а Анна перешла к другой экскурсии, где встретила знакомого поляка, видимо из вашего Посольства. А я осталась сзади, потому что мне показалось, что экскурсовод мне знакомый. И он меня вроде бы признал, назначив меня ассистенткой своей.
           - И вы так тряхнули историей страны, только вам понятной.
           - Да, с ним было очень интересно. Я начинала фразу, а он заканчивал и наоборот. Но всё это тесное проведение экскурсии закончилось, как только ты подошёл ко мне и стал рядом – человек это исчез.
           - Но он предлагал тебе поехать на остров Любви.
           - Может быть, ты спас меня от этого человека. Потому что на том острове пропадают люди – так объяснил экскурсовод, где была Анна.
           - Как это может быть, чтоб пропадали люди?
           - Помнишь, Юра, в Коломенском, в Москве нам рассказывала экскурсовод что там, в глубоком ущелье пропадают люди. А иногда там же появляются люди в странных одеждах, как из прошлого века или даже более древние люди.
           - Да, а однажды вылезли янычары – целый отряд – видимо от хана Гирея потерялись в той войне. А потом быстро исчезли, поняв, что попали в другой век. Поэтому ты испугалась за моих детей – Альку и Петьку, которые понеслись в эту пропасть, а Олег за ними, чтоб остановить?
           - Хорошо понял. Так вот меня тот человек на острове Любви мог тоже в какую-то чёрную дыру заманить – возможно, попала бы в прошлый век. И остался бы Олежка без мамы.
           - Да, такую мать потерять страшно. Другой такой в целом мире не найти, - пошутил Юрий.

           Вот и думала Калерия, взяв дневник Олега в свои руки, что писать он будет о поездках их по Подмосковью, да прогулках по Москве – то, что его больше всего поражало. Но сын начал с детского сада. И вспоминал не о поляках-друзьях или негритятах, попавших в группу к его матери, с которыми он тоже дружил – особенно с мальчиками. Но сын писал больше о русских своих товарищах, судьба которых его поразила.
           И в первых друзьях у него оказался Алёша – сын воспитательницы подготовительной группы – то-есть Галина Николаевна готовила детей в школу. Но своего сына Алёшу, считая его тупым, никак не могла научить читать и считать, что с пяти лет, без всякой подготовки со стороны Рели делал легко Олег. Чему Галина Николаевна поражалась и немного сердилась на Релю, предпочитая не учить своего сына, а обсуждать молодую «няньку» ясельной группы. Потому что хоть Реля и была в ранге воспитательницы и много давала своим малышам, но, по мнению Галины всё же «воспитательница без диплома» - значит намного ниже её по интеллекту. Но куда тратила свой ум Галина Николаевна? На розыски любовников – при поездках к морю, куда она ездила вместе с сыном – иначе бы её муж не отпустил. Попросту не дал бы денег. И приходилось бедной женщине крутиться. Тут уж не до воспитания сына, тем более, его надо постоянно обманывать, что на море вечером она идёт в разведку, по тайному заданию. И Алёша тоже стал разведчиком – что тонко описал в своем первом дневнике Олег. Возила к морю Галина сына лет с трёх, постоянно обманывая в отношении своих свиданий с поклонниками. Об этом знали в детском саду многие, в том числе и дети – Галина слишком увлекалась рассказами о приключениях на Юге.
           Но когда Олегу и Алёше исполнилось по пять лет, детский сад выехал на дачу, где многие воспитатели с дипломами больше думали о своих кавалерах из соседнего профилактория, чем о детях – как своих, так и чужих. Вот это всё тонко заметил Олег, приводя диалоги между воспитателями – как осуждающие гуляк, так и ободряющие, затянувшиеся в тот же омут. Одного не мог понять её сын, почему Алёша, хоть мать его хорошо подкармливала на даче, не замечает, что Галина Николаевна гуляет на глазах у него. Или может быть, из-за того что подкармливала и не замечает. Воспитательница с дипломом накормит вкусными ананасами, на глазах всех детей, и сын не скажет отцу, что матушка встречается с чужими дядьками. Но дети из-за ананасов, которыми их не угостили, видят намного больше родного сына.
           Правда Олег не был завистливым и чужие промахи не замечал. А если замечал, то молчал. Но бумаге, через много лет высказал. Он так выставил Галину Николаевну, что она гуляла на глазах у сына  с мужчинами из милиции – на даче в Клязьме рядом был профилакторий. А потом:
           - Толстого милиционера, поменяла на тощего арестанта, - так говорили воспитатели и няни. Олег и записал их прямую речь. Без ошибок со знаками препинания. Ведь писал, когда уже учился в старших классах, изучив все тонкости русского языка.
           Калерия поразилась – сын часто приводил прямую речь, будто не дневник писал, а уже книгу.
           «Тощий арестант», Калерия едва вспомнила об этом стройном мужчине её возраста или чуть постарше, прибыл прямо из тюрьмы, где сидел шесть лет, и Олежка точно это записал за убийство в компании. И был «арестант» сыном их старой воспитательницы Дины Васильевны, которая привезла выпушенного на волю красивого потомка на дачу в Клязьму, чтоб он посмотрел на своего сына Арсения. Внука Дине Васильевне разрешила бывшая невестка вывезти на дачу, никак не предполагая, что туда нагрянет убийца – её бывший муж. И как только два Арсения – отец и сын встретились – появилась бывшая жена арестанта и забрала сына, чтоб не очень встречался с отцом. И это всё хорошо помнил и записал сын Калерии. И самое удивительное, Олег знал, что бывшего убийцу Дина Васильевна везла познакомить с Релей, как «с порядочной дамой и любящей детей».
           Думала, очевидно, старая воспитательница, что Реля приветит и сына бывшего заключённого – младшего Арсения, в случае, если чего-то случится с матерью мальчика. И ближе внук станет к ней, к «старой бабушке своей» - написал взрослый Олег. Но не получилось у Дины Васильевны приблизить и сына и внука. На её взрослого и красивого сына налетела как буря Галина Николаевна – женщина распущенная и страстная как она думала – хотя замужняя. Как переживала Дина Васильевна, что сын встречается с замужней женщиной. Думала, наверное, что муж Галины придёт драться и опять её сын попадёт в тюрьму.
           Но вышло иначе. Когда уже перебрались с дачи в Москву, Галина без стыда и совести стала встречаться с любовником в домике Дины Васильевны, когда та уходила на работу. А так как домик старой воспитательницы стоял напротив детского сада, то сын Галины Николаевны – повзрослевший Алёша вечно себя мнящий разведчиком, вдруг увидел – может, из окна своей группы, как мать крадётся в маленький домик и всё понял. Он вспомнил, всё, что слышал ранее о матери от сотрудниц детского сада, сопоставил, переживал, но отцу всё же не говорил ничего. Мать, как он признался Олежке, клала каждый месяц на него определённую сумму денег, с тем, что когда он вырастет, у него были средства для поступления в институт или ещё на какую роскошь – машину, например.
           Калерия, читая дневник, вспомнила, что-то ей в те годы про деньги говорил её сын, которые можно класть на ребёнка, а как он вырастет, может истратить на себя. Ей тоже хотелось застраховать своего малыша, но каждый месяц вырывать из бюджета рублей 8-10 это было не под силу ей. Галина и на большую сумму могла застраховать Алёшу – муж у неё, водя иностранцев, по Москве не как она водила поляков – бесплатно, а за деньги, и зарабатывал много. Галина распоряжалась бюджетом семьи и могла не только обеспечить  молодость Алёши, но и любовника одаривала, как шептались её подруги. Да не только покупала Арсению что-нибудь в «Берёзке», но и подарки, которые делали иностранцы её мужу, она передаривала тут же любовнику.
           Однако, сколько не носи мину в руках, она когда-нибудь взорвётся. Взрыв в семье Галины Николаевны произошёл весной. Или она денег не дала любовнику, по первому требованию или надоела – была она женщиной не тоненькой и старше Арсения на десять лет. И хоть красилась и румянилась, но выйти он с ней в компанию не мог. Или нашёл себе моложе да богаче – это покрыто тайной. Но однажды явилась Галина Николаевна домой с сильно подбитым глазом. Муж, недолго думая – видимо и у него накипело – но разрубил топором всю красивую мебель в их квартире и ушёл из дома. Всё это отразилось на друге Олега – Алёше. Он принёс в детский сад весть, что случилось в их квартире – охотно всем рассказывал, а к вечеру у него был сильный нервный срыв. Ближние к Галине подружки испугались, хотели вызвать «Скорую помощь», но что это даст? Припишут парнишке какое-нибудь психическое заболевание, а потом ни в армию, ни в институт не возьмут.
           Олег так выразительно описал состояние друга в своём дневнике, что Калерия сейчас, лёжа на диване, заплакала. Могла всю жизнь Галина Николаевна своим неистовым характером любовницы испортить будущее сына. И где гарантия, что она не угомонилась, после такого взрыва, и не повторила свой «подвиг любви», с другим мужчиной. Ведь как расстались ребятишки в детском саду, ни она, ни Олег ничего не слышали об Алёше.

            Калерия прервала чтение дневника и обругала себя: - «Почему вижу лишь Алёшу и его судьбу? Олег пишет и о других, в том числе и обо мне и других своих товарищах. А ведь промахнула две или три главы, если делить дневник на главы. А Олег пишет именно так, что можно разделить. Тем более с прямой речью, как в моих рукописях.  Ну вот, взять хотя бы начало. Мальчишка начал о себе, как полагается и определил свою судьбу ещё в детстве. Многие профессии манили, а остановился на летательной работе, к чему и шёл потом всю жизнь, хотя педагоги его смущали: то физик сказал, что у подростка пространственное мышление. Это хорошо, это и в лётной профессии пригодится. В литературе мне сын, казался, слабоват – школьные сочинения писал не так, как мама в юности писала, что отправляли на Олимпиады всякие, и побеждала иногда. Олег не увлекался Олимпиадами, но читал много книг, и вот, пожалуйста, выделяет прямую речь. Начинай читать, мать, сначала. Итак, условная первая глава».
           Первое – дитя выбирает кем стать в жизни и довольно долго. То хотел стать шофёром, то асфальт стелить – тоже интересно. То дома строить – и строил же перед училищем, отработав на строительстве почти год. При этом, не забывая, что ему хочется летать на больших самолётах, которые возят людей из одного конца планеты в другой – куда поездом не доедешь, или ехать долго. Скорость прельщала Олега, чего он сейчас и добивается.
           Второе, научился читать сам в детском саду – это тоже отметил. Реле замотанной своей учёбой и хождениям по магазинам, в поисках продуктов и для них и для лежавшей в больнице Веры было не до того, чтоб его учить буковкам. Ещё же старалась не отдавать мальчишку в суточную группу, за редким исключением, если в их квартире был карантин, или сама она училась до 12 часов ночи. А уж как стали по всем больницам ходить на практику, то старые медсёстры – которым нужны была лишь «корочки», как они называли диплом по окончании, приходят к семи часам вечера, по расписанию. А Реля Олеговна раньше на два часа прискачет и переделает все уколы, все перевязки, которые ей доверят, и убегает в семь, чтоб добраться до детского сада и выручить Олежку из суточной группы. Идут, бывало уже при свете уличных фонарей, - абсолютно замотанная и усталая мать, но довольный сын, что пришлась ему ещё прогулка по ночному городу – особенно зимой. Другой бы спешил по морозцу, а этот любознательный не одну афишу не обойдёт.
           – Мам, это какая буковка? Большая О! А это маленькая, да? О большая! О маленькая. Большая буква пишется впереди слова и когда имя, да? А вот А – я её знаю. А это буква как домик? Д? и вот Д! И вот д – только маленькая. М мне давно известная. И маленькую знаю. С маленькую знаю. Т маленькую знаю. Много буков знаю и уже читаю.
           - Читаешь? – удивилась Калерия. – Тогда прочти вот это слово. Читай!  Сложно?
           -  Мистерия, да? – прочёл по слогам. -  Так тут написано?  А что такое мистерия?
           - Это пьеса такая, где люди выходят на сцену и разговаривают друг с другом. Как в кино.
           - А знаю. Мы смотрели с тобой детскую пьесу про Незнайку по телевизору.
           - Ты один смотрел у Долгиных. У нас ещё телевизора нет.
           - Но ты купишь нам телевизор?
           - Как только наберу денег на телевизор – так и куплю.
           - А ты уже начала набирать деньги?
           - Да немножечко положила на книжку. И так каждый месяц понемногу кладу.
           - А бабушка наша помногу кладёт – тоже каждый месяц. И телевизор у неё уже есть – только он плохо показывает и на украинском языке пьесы – я их не очень разбираю. Ты бы попросила у бабушки денег на телевизор.
           - Бабушка мне никогда не даёт денег. Наоборот, пишет, что везёшь Олежку, вези тушёнку, сгущёнку и другие продукты.               
           - А ты меня к ней не вози, если так много надо ей продуктов, которые и в их магазинах есть. А тушёнку и сгущёнку тётя Вера и тётя Валя с мужем своим съедают, как-будто это им ты привозишь – даже бабка сердится на них.
           - И не вожу тебя. Видишь, съездили с тобой на дачу с детским садом. Это мне гораздо дешевле стало. Только боюсь, что на следующий год Татьяна Семёновна больше дачу не организует – хлопотно.
           - Это Татьяна Семёновна сердится, что ты её племянников погоняла от детской кухни.
           - Кто это тебе сказал?
           - Это няни так шептались, что заведующая наша на тебя сердится. Ещё на тех воспитательниц, которые там себе кавалеров заводили, а мужья приезжали и скандалили. Это же позор!
           Вот этот позор уже взрослый Олег отразил в своих дневниках. Но не забыл описать ещё своих товарищей, которые насмехались над «разведчиком» Алёшей песенками, а он огрызался тоже песнями. И была бы в детском саду своя «Мистерия», если бы воспитатели, в том числе и Калерия, когда подрабатывала в старших группах, не останавливали насмешников. Надо было и занятия проводить и знакомить детей со сказками, что лучше всего получалось у Рели. Она одна знала по Пушкину все сказки наизусть и напевала их очарованным слушателям. Дети ей потом говорили, сказка, прочитанная родителями из книги, совсем не так понимается ими, как её пересказы. Наверное, не все умели так рассказывать как Реля. Она говорила напевно, как думалось ей, сказывала сказки Арина Родионовна – няня Пушкина.

                Г л а в а  18

        Но оторвавшись от воспоминаний о сказках, Калерия нашла записи Олега и об её играх с детьми – летали в Космос, лепили снеговиков. Хотя лепила больше Реля с кем-нибудь из родителей, опасаясь, что дети промокнут и простудятся. Зато, когда за детьми приходили другие родители, дети брали с них слово, что и они слепят что-нибудь во дворе, если конечно снега хватит для этого.
        И про Ольгу Викторовну – приятельницу Рели, приличную девушку описал Олег в своих воспоминаниях. Разговоры Калерии и Ольги сумел отразить довольно верно – прямой речью.
        Ненавязчиво вплёл в повествование соседку по дому – работавшую в том же детском саду, и учащуюся вместе с его матерью - не пощадив репутации соседки. Сама Галина Ефимовна не стеснялась сплетничать о Реле с Галиной Николаевной в детском саду. Да и с соседкой Рели по квартире тоже не стеснялась обсуждать свои фантазии на счёт неё. Умалчивая при этом о своих вольных отношениях с мужчинами, о чём красноречиво поведал подрастающему Олегу дядя Вася – сосед и муж одной из сплетниц. Беседу его с пятилетним мальчиком довольно подробно привёл взрослый Олег, что ввело Калерию в краску. Впервые ей открылось, что Олег в пять лет узнал, что такое блуд не от неё, от соседа. Дядя Вася – добрая душа – на собственном примере, подробно расписал это мальчику, в присутствии своей же жены, погуливающей от него. Ещё и о рогах вспомнил, которыми жёнушка его украсила.
          Так что, когда Галина Николаевна пришла к Реле (что сын довольно подробно описал, потому что сам присутствовал на маминой площадке для прогулок. Его будущая воспитательница пришла к «воспитательнице без диплома», когда Реля гуляла с малышами и стала её уговаривать делать так же как некоторые воспитательницы, то-есть встречаться с милиционерами из Профилактория, находящегося недалеко от тех мест, где они будут обитать) и Калерия произнесла слово «блуд», её ребёнок уже подробно знал его назначение. И понял, что Галина Николаевна – мать его друга Алёши будет на даче в Клязьме «наставлять рога отцу Алёши». Но самое интересное, что матери сын не признался тогда, что понял их разговор. Лишь теперь Реля поняла, что Олежка был рад, что его родительница отказалась тогда, хотя рогов Реле вешать было некому – она была свободная женщина. Она училась и была занята воспитанием сына. А на работе воспитывала чужих детей. И хоть про неё пускали невероятные сплетни те же гуляющие женщины – Калерия понимала их так, что хотели свой разврат прикрыть. Не закрыть – то-есть отказаться от него, а прикрыть как бы мнимым развратом своей коллеги, которая гуляет с иностранцами.
          Позже, когда одна Галина – постарше – приводила своего сына Алёшу в их дом к другой Гале – подружке по мужчинам, вышедшим из тюрьмы, Олежка раньше своего друга догадался, зачем его привели в этот дом и выпустили гулять с Максимом – сыном сплетницы соседки во двор. Алёша тогда не догадывался или не хотел знать ничего о шашнях матери – сорвался мальчишка почти в семь лет, когда в семье случилась беда с порубкой модной мебели и уходом отца – гида из дома.   
          В семнадцать лет – а Реля подозревала, что дневники писаны именно тогда – вспомнил юноша и о своей бабушке Юле и тётя Вере, с которыми ему пришлось воевать за честь матери в четыре года, ещё до поездки их на дачу в Клязьму. Калерия поразилась, что в таком возрасте её сын уже понимал, где добро, где зло.  Ещё не зная слов «блуд» и о «рогах на мужской голове» он разбирался, кто прав, кто виноват в этой сложной жизни. И, кажется, побеждал жадную свою бабушку и тётку Веру, хотя когда они не ругались, то были сплочёнными как сталь. Но и Олежка не из простого материала у неё выкован, если рвался в Небо. А самолёты делают из очень дорогого и стойкого металла.
           – «Вот и верь песне: - «Из чего сделаны наши мальчишки», - подумала Реля. – Олег получился не из «гаек и гвоздиков», как поётся. Хотя и гайки и гвоздики мог приладить куда положено. Электрический утюг уже в седьмом классе мне починил. Но стремился он ввысь, как зимородок. Не в тепличных условиях вырос, как блатные в их классе, но умел поставить себя так, что учителя уважали. Особенно Первая Учительница – не ждала от  меня особых подарков, но Олежку выделяла ещё в начальной школе. Как и меня, впрочем, ещё в Литве, в Вильнюсе, выделила Анна Петровна, поставили впереди Веры, что придало моей сестре большую злобу против меня. Но и меня особо трогать было нельзя. Вера или мама ударят, а потом руки у них болят. Заденут словом – их яд против них оборачивается».   
         На этой мысли Калерия заснула, положив тетрадь себе на грудь. Она не спала почти всю ночь и не могла удержаться. Почитает ещё дневники сына – они от неё не убегут, а сон, если не восстановишь, будет долго ломать организм. Во сне она продолжала, как бы читать дневник или гадать, о чём дальше будет писать её сын. И когда Калерия проснётся в середине дня,  удивится совпадению их мыслей. Она угадала, что дальше сын будет писать о том, как он последний раз ездил к бабушке Юле – перед своим походом в первый класс. И какие встряски перенёс её мальчишка, защищая мать от ненужных ей кавалеров, которые через Олега – пока Реля не приехала за ним - набивались москвичке в мужья. Это она заглянула немного вперёд, через пару страниц. Но вернувшись назад, Калерия попала как раз в поездку сына или даже в предисловие к ней.  Ехал внук к бабушке не с мамой, а тётей Ларисой – самой маленькой сестрой Рели, рождённой в 1947 году.
          Маленькой, да удаленькой. Приехала она в Москву, когда Реле было 25 лет, а Ларисе, 18. Приехала, жалуясь на плохие отношения матери с Верой – дерутся и ругаются и не дали ей из-за этого поступить куда-нибудь. Калерия догадывалась, что сестра и не поступала никуда – учились они с Валей (две Атаманши) обе плохо, но Валя хоть замуж рано вышла, девочку родила. А Ларису замуж возможно звали, но она не хотела выходить за сельского парня, видя плохой пример старшей Атаманши. Надеялась, что если Реля её пристроит в Москве, то уж выходить замуж она и будет в Москве. Этого она Калерии не говорила, но ведь средняя сестра умела читать мысли. И был у Ларисы на примете паренёк, - кузен бывшего мужа Калерии, с которым сестра её познакомила. Он был из семьи ненавидящей бывшую свекровь Калерии, и, возможно, у Ларисы с Валерием что-то могло сложиться. Парень ей показывал Москву – год назад, до приезда Ларисы совсем в Москву. И возможно они симпатизировали друг другу, но это было год назад, до приезда Ларисы, с надеждой поселиться в великом городе. И когда Лара приехала в Москву, готовясь в ней обосноваться надолго, и когда Реля обошла с ней многие предприятия, где брали иногородних по лимиту и везде им отказали – у маленькой сестрёнки Рели не хватало росту, чтоб стоять у станка или трудиться на фабрике, по производству папирос. Лариса не курила и могла испортить себе лёгкие, где многие женщины дымили как паровоз. Калерия и сама бы сестру не пустила туда, Лара ходила на табачную фабрику с девушкой – тоже иногородней. Где только познакомились? Так вот девушку взяли – она сказала, что курит, а Ларисе дали от  ворот поворот. Ещё и напутствовали, что пусть радуется, что не курит – здоровее будет.
          Исчерпав все способы прописать сестру в Москве, Калерия предложили Ларе позвонить Валере. Они живут на окраине Москвы и там – в новом районе легче устроиться. Катерина – мать Валерия работает в магазине, возможно, устроит малышку 18 лет, хотя бы учиться на кассира. А там сиди себе за кассой и выстукивай по клавишам. Будь внимательна, принимая деньги, и не зевай по сторонам. Но Лариса не желала звонить парню сама. Надеялась, что это сделает Калерия. Сестра рассердилась – тебе надо, ты и звони. Кстати выяснишь, как к тебе относится Валера и его родные.
         - Валера в армии, а мама его разговаривала со мной не очень вежливо. Видимо приняла за девушку, которая бегают за её красавцем сыном. И что если бы она меня устроили к себе, в магазин, ездить то мне жить всё равно к тебе. А к тебе меня не пропишут – это мы узнавали.
         - Ты не знаешь – в новых районах есть общежития для лимитчиков, где прописывают.
         - И жить в этих общежитиях на птичьих правах десять лет, пока тебя постоянно пропишут.
         - Если будешь жить и не безобразничать – то-есть без приключений – дадут постоянную прописку через пять лет. А если замуж выйдешь за москвича, то будет постоянная прописка ещё раньше. Только я очень сомневаюсь, что ты выйдешь замуж рано.
         - Конечно, растить одной сына, как ты.
         - Не беспокойся, - жёстко сказала ей Реля, рассердившись, – у тебя детей не будет.
         - Слава Богу, ты и мне погадала – не только маме и Вере. И ведь всё сбывается. Но я рада, что у меня не будет детей. Чем одной растить ребёнка, или с пьяницей мужем, лучше пусть их не будет.
          Вот  этого разговора никак не мог слышать Олежка – он был в детском саду – а они с Ларисой шли за ним. Но зато, когда Ларису устроили в Москве для учёбы на маляра и ей дали от училища место в новом, прекрасном общежитии, малышка ушла от Рели – кормившей и поившей сестрицу почти четыре месяца, за свой счёт – лишь позже узнает Реля, что мать присылала Ларе деньги на питание. Лариса получала их и клала на сберегательную книжку – подучилась от Веры и матери. Но мало ей было денег на сберкнижке – Лара ушла из комнатушки сестры и унесла с собой лучший костюм Рели, в котором она ходила в театры с поляком, когда тот доставал билеты. Ещё ей – доброй девочке понравился модный мохеровый шарф – единственный подарок Реле от Юрия на какой-то праздник.  Так Лариса и его прихватила.
     На свой выходной день поехала Реля с Олежкой в прекрасное общежитие Ларисы и застала, что костюм её ушит на малышку-Дюймовку, как она нежно звала сестрёнку, а лишнее всё отрезано – чтоб Реля не смогла вернуть костюм и сделать опять по своей фигуре. А шарфик – её красивый большой шарф разрезан на двоих с доброй подружкой и из него сделаны красивые шапочки. Между сёстрами состоялся разговор, который Олежка случайно услышал и записал в своём дневнике:
     - Как тебе не стыдно, Лариса? Раздела сестру.
     - Ты уже старая – так рядиться, - грубо отвечала та.
     - Старухе 26 лет. Вот когда тебе будет столько, посмотрим, как ты себя признаешь старой. А если я сейчас позову коменданта, и мы вызовем милиционера – не думаешь ли ты, что тебя посадят, а потом выдворят из Москвы, куда я с таким трудом тебя устроила?
     - Ой, Боже! Шо ж мени робыть? Хоть руки на себя накладывай.
     Тогда Лариса могла расплатиться за утрату Рели деньгами, но не призналась, что у неё есть сберкнижка. Калерия простила сестру, и не стала её ни сажать, ни из Москвы выдворять. И через два года Лариса захотела сестре отплатить хоть чем и позвонила Олежке, что едет в село Львово, к Вере на свадьбу и хочет взять племянника с собой – пусть хоть перед школой побудет у бабушки на свежем воздухе. Но боялась позвонить Калерии, стала действовать через племянника. А семилетний Олег испугался, что мать не отпустит его с воровкой и обидчицей своей, вспоминая, что та ей когда-то так «отомстила за добро сестры, когда-то спасавшей её от смерти». Так и написал в дневнике, припомнив, какая у него тётка. Но мать, есть мать, конечно Калерия с радостью отпустила сына к бабушке. Тем более, что у бабушки Олега уже не будет проживать Вера.
            Её сын не увидит скандалов, наоборот, там какая-то радость намечается в связи со свадьбой, засидевшейся в «девушках» старшей сестры. Как ехал её сын, как замечал изменения в природе – средних широт и Юга – всё это было приятно прочесть Реле в его дневнике. О тёте Лоре ни слова – видимо не ссорились. И тётка кормила его хорошо из той пищи, что дала им в дорогу Реля.  Ещё Реля дала тушёнки, сгущёнки и прочие продукты, которые они готовили себе на лето, но отдала, чтоб самой голодать и это заметил её сын, много лет спустя. Их встретил на вокзале будущий муж Вера – Володя – так что не пришлось носить тяжести. Всё это подробно описал Олег уже взрослым, чтоб мать знала, как он познакомился с  будущим мужем его склочной и вздорной тётки.
           Читая записи подростка, который помнил хорошо своё детство, Калерия поразилась, что сын, как и она, видел людей – плохих и хороших. Мужа Веры он отнёс к мужьям, не думающим о будущем, и пожалел его. Володю убедили по записям Олега, что невеста, хоть и в годах, а будет хорошей матерью его детям. Ещё большую роль сыграли деньги, которые Вера накопила, живя с матерью и не давая ей ни копейки за проживание. Но бабка будущего школьника так приучила старшую дочь – жить всю жизнь за чужой счёт – так что Юлию Петровну внук не жалел, помня, как она, в свою очередь, гребёт с его мало зарабатывающей матери. А вот мужу Веры мальчишка семи лет предсказал жизнь с немолодой женой не очень хорошую, что в дальнейшем и случилось. Читая предсказания сына, Калерия прослезилась – как далеко заглядывал её будущий лётчик. Но, оросив немного слезами лицо и не вытирая их, она читала дальше записи своего «писателя».
             По приезде к бабушке, Олег обеспокоился, что не встретили его друзья – всегда голодные Лёня и Вова, что дало возможность жениху подколоть их мать Люсю, что держит вечно голодными детей. На что Люся – всегда беременная - («куда только потом детей девала?»)  – недоумевал Олег, потому, что, сколько бы он не видел тётя Люсю беременной – детей у неё оставалось двое. А жениху Веры беременная ответила, что у неё дети голодные, но здоровые, а кого мужу Вера родит – это ещё посмотреть надо. Олежка это всё записал прямой речью – для матери.
           Калерия отложила дневник и вспомнила, что в тот год беременность Люси закончилась тем, что она родила ребёнка – третьего сына. И как только Реля приехала за Олегом, и накормила детей Люси вкусными продуктами, которые привезла. А Вова с Лёной видно похвастались матери, и Люся не замедлила явиться на их пороге с просьбой о кусочке хлеба, потому что в магазине ей не досталось – не пустили её без очереди, хотя ей скоро рожать. Калерия, разумеется, дала ей хлеба, хотя Юлия Петровна ворчала, что надо гнать бездельницу.  К хлебушку ещё колбаски, сыра дала и огурцов зелёных, которые привезла Вера с мужем, которые приехали на мотоцикле – ногами уже полкилометра не могли пройтись «молодые» по зелёным улицам села.
           - Что ты ей огурцы от Веры раздаёшь, - упрекнула Юлия Петровна дочь, хотя знала, что Люся, стоящая на крыльце это может услышать. – Своего тебе не жалко – давай. Но Вера, когда жила здесь, никогда её не угощала. Хотя огурцы и помидоры у нас всегда были – ей привозил прямо с полей шофёр директора совхоза.
           - Ваша жадная Вера даже дармовых овощей не могла дать матери-одиночке. Она сегодня приехала на мотоцикле, надеясь на мои угощения, а огурцов и помидоров не захватила со своего огорода, зная, что у матери на Степной улице, где нет воды, и огурцы не растут.
           - Так поехал же Володя с Олежкой, и привезли не только овощей, но и самогону – хотя ты его не пьёшь.
           - Зато Вера хлещет, не оттого ли у неё в чреве дети не держатся?
           - Так и у Люси, от пьянки, дети не держатся. Все в селе удивляются, как этого ей удалось до такого срока доносить? Но ещё родит ли – вот вопрос.
           - Родит, - сказала уверенно Калерия.
           - Ну, если ты сказала, то родит. Иди уж, угощай свою подругу, - поддела мать Релю, прекрасно зная, что средняя дочь презирает Люсю за её образ жизни, - да внуши ей, что за родившемся ребёнком, надо ухаживать лучше, чем за двумя другими сыновьями.
           - Будет сделано ваше Преосвященство.
           - Почему ты так оскорбляешь мать? – Возмутилась Юлия Петровна.
           - Потому что вы себя святой считаете, если все ваши дочери выросли, как будто от вашей доброжелательности к ним. Но вспомните, как вы меня кормили, когда я школу заканчивала, да и на протяжении всей жизни с вами. Могла ваша нелюбимая дочь умереть от голода? Могла. Валю с Лариской вы вообще не желали, чтоб они жили, когда родились в голодные годы. А когда я их спасла и выходила, вы с Верой повернулись к ним, чтоб только мне насолить.
           - Иди к своей Люся, а то ты ещё чего вспомнишь.
Калерия увела Люсю за угол дома, на скамейку:
           - Ешь! Вот тебе и запить чем будет. Да компоту тебе налила в бутылку, хотя тебе сейчас не мешало бы молоко пить, чтоб, когда сын родится, было чем его кормить.
           - Сын, Реля? Мне все девчонку пророчат. Девочка была бы ближе к матери.
           - К тебе и сыновья были бы ближе, если бы ты заботилась о них.
           - Ладно, не ругайся, - говорила Люся, прожёвывая бутерброд с колбасой. – Пусть будет сын, но о нём я буду больше заботиться – не как о Лёньке с Вовкой.
           - Люся, обо всех надо заботиться – не только о малыше, который родится.
           - Твои слова да дошли бы до Бога, чтоб он мне послал хорошего мужа, кто бы и взял на себя заботу обо всех нас.
           - Люся, порядочный мужчина не пойдёт на такой подвиг, чтоб всех твоих детей на ноги поднять. А пьяница живо приблудиться, если ты вслух будешь мечтать о муже. И ещё тебе детку состряпает, и сбежит, как другие сбежали.
           - Ладно обо мне, Реля. Расскажи о себе. Ты почему замуж не выходишь? Ведь к тебе, наверное, женихов куча сватается? И хорошие, наверное, не такая пьянь как у меня, - Люся ещё не знала или притворялась, что Реля уже познакомилась с самым лучшим её «женихом» - литовцем.
           - Были хорошие и ещё, думаю, будут, - ответила она уклончиво. – Но меня они любят и обожают или только показывают это. Даже к Олегу иные относятся очень хорошо. Но не думаю, что будут относиться так же, если мы поженимся. Потому я воздерживаюсь от замужества.
           - Да, мужики они так – пока добиваются женщину, вроде и детей любят, а как добились, то никто им не нужен, даже свой ребёнок. Так что не выходи, Реля, замуж – будь свободная.
           - Спасибо за совет. И до свидания, Люся. Пойду к маме она же с переломанной рукой – надо ей помочь, помыть её на ночь.
           - Зятёк Петровне руку сломал, так пусть Валя и ухаживает за матерью, - заметила Люся.
           - На меня всё свалили, Люся. Раз я медсестра, так и должна ухаживать. Валя приходит каждый день только поесть – будто сама  не может дома сготовить.
           - Вот же наглая, хотя и учительница. Вовку моего в этом году в её класс записали. Но наглей всего ваша Вера. Это ей огурцы и помидоры, и всё остальное с баштана привозили её хахали – сама знаешь за что. Хотя последний год, когда Володя её служил в армии, они были вроде бы засватаны. Но сестрица твоя ничего не упускает.
           - И кому это ты рассказываешь, Люся? Всё это я прекрасно знаю. Ну, будем расходиться?
           - Спасибо тебе за вечерю – накормила ты меня. Вот осталось, детям своим снесу.
           - Зря ты так её приваживаешь, - встретила Калерию Юлия Петровна.
           - Несчастная она женщина – скажу я вам. Вот  родит этого ребёнка, а сама с ним недолго проживёт. У неё печень больная от увлечения её всякой гадостью, в виде самогона и прочего.
           - Всё она пьёт – хоть бы ребёнка нормального родила.
           - Ребёночек родится не очень здоровым, у такой матери. Но Люся будет лучше к нему относиться, чем к старшим детям. Но рано умрёт, оставив брата 18 летнему Вове.
           - Ты уж и годы высчитала? А ты умеешь это делать – я знаю. Все твои прогнозы насчёт брата Витьки – Николая – подтвердились. И ещё ж случай был – ты мне говорила, что какой-то хороший хлопец – моряк погибнет в этом селе. Приехал формой похвастаться перед товарищами. А в товарищах у него был сын председателя колхоза – позавидовал, что сам никуда не поступил и убили хлопца – не буду тебе рассказывать, каком страшном была эта расправа.
           - Мне Вера уже рассказала. Жаль, конечно, что папа отвёл сына от тюрьмы, хотя сам должность потерял. Но всей этой банде, кто поиздевался над парнем, отольются слёзы матери, потерявшей сына. А теперь, давайте я вас помою, а то скоро Олежка придёт из кинотеатра, и его надо будет кормить и спать укладывать.
           - И к Домасу на свидание?
           - Нет. Они сегодня ночью работают. А вы не ревнуете ли, мама? – Вспомнив это, Калерия удивилась. Оказывается, она тогда в больную точку попала у матери, что теперь её уже взрослый Олег в дневниках подтвердил.
           А Юлия Петровна подтвердила прозрение дочери насчёт недолгой жизни своей соседки, приехав к Реле, когда Олег поступил учиться и уехал из Москвы, не просить, а требовать, чтоб её прописала средняя дочь в Москве, как будто это было возможно.  Юлия Петровна прекрасно это знала, сначала попросив Ларису прописать к себе. Но там не получилось и это мать подвигло требовать  у Рели того же, думая, что если она, ведьма такая, что когда-то Ларису устроила, то и мать может прописать. А чтоб как-то подсластить Калерии пилюлю, стала рассказывать, какая же у неё нелюбимая дочь ясновидящая.
           - Уж ты, Реля, как сказала, так и сбылось. Умерла Люся, когда её рождённому сыну исполнилось 11 лет, а Вовке её 18. К счастью он женился и мог взять брата к себе. Но молодая жена то ли не смотрела за мальчишкой, то ли он таким больным пришёл к ним – уж не скажу. Но через год забрали вшивого и заросшего коростой ребёнка в детский дом.
           - Господи! Не могли сразу забрать. А где Леня в это время был?
           - Лёня в армию пошёл и там хочет остаться служить – на офицера выучиться.
           - Чтоб на офицера выучиться, надо, как Олег поступить в училище - хотя бы в среднее для начала. Учился-то Леонид хорошо?
           - Кто его знает. Когда был в первых классах, то и он и Володя успевали. А вот в средних классах, как учились они  – не знаю. Я же уже выехала из той квартиры и жила у Вали. Больше тебе об этих твоих подопечных не могу ничего сказать.   
            Калерия насильно заставила себя оторваться от воспоминаний и вернуться к дневникам сына, где он писал не только о ссорах с тётей Верой, живущей во времена его раннего детства у бабушки, но о Володе и Лёне, как они ходили смотреть детские фильмы или ели мороженое, если были деньги. Её дорогой сын и в Москве дружил с униженными и оскорблёнными парнями, почти так, как делала в своём детстве Реля, хотя сама  была и униженной и оскорблённой, но её подруги не слышали от неё жалоб – разве сами догадывались или  им подсказывали их родители. Но как бы там не было, её одноклассники и подружки все дружно звали Релю «Дикаркой», не смотря на то, что она, прочитав интересную книгу, старалась донести её содержание до многих. Потом парни девушки шли в библиотеку, чтоб самим прочесть, что Релю волновало.
           Но теперь ей хотелось знать, что радовало или поражало её сына, когда он последний раз гостил, если можно это так назвать у своей жадной бабушки, сопровождая её на почту, где Юлия Петровна закладывала деньги на сберегательную книжку. Подробно объяснив внуку, что она это делает для того, чтобы приезжая к ним в Москву, привозить им подарки. Или давать маме его деньги на пропитание всех их – чтоб  жили они, в приезд бабушки не нуждаясь. Замечал или нет Олег, занятый учёбой и новыми товарищами, девочками в классе, что бабушка после такого щедрого обещания перестала к ним ездить?
            Мать не ездила из-за жадности – она и Реле пообещала, что даст ей 400 рублей из своих тысяч на сберегательной книжке, за то, что Реля хорошо ухаживала за ней, когда зятёк ей руку сломал. Но рука вылечилась, и Юлия Петровна пожалела о своём обещании, И чтоб не выполнять его устроила дочери подарок в виде Вали с её соседями, пришедшими проситься в гости к Реле, в Москву. Те пришли и поели всю еду, которую Реля приготовила на три дня на себя, Олежку и бабушку дорогую. Конечно, Реля не выдержала, устроила скандал и выговор Вале, а её соседям чётко отказала принять их в Москве. А на следующий день, оскорблённая поступком матери, Реля – как она позволила наглым людям съесть ею приготовленное не для них - поехала покупать билет в Москву, чтоб можно было  Олегу форму купить.
            Естественно Калерия надеялась на обещанные деньги, но Юлия Петровна их не дала – даже не вспомнила, что обещала. Это был последний приезд Рели к матери, но не последний приезд Юлии Петровны к ней в Москву. Правда, приезжала она не Реле, а к Ларисе, у которой была комната в коммуналке. И Лариса уже училась в техникуме и хоть скопила она, работая на стойке немало, Юлия Петровна подкармливала свою меньшую, которую родив, хотела в могилку сразу положить. Не только подкармливала – ощущая бывшую свою вину – но и деньгами поддерживала, хотя знала, что больше нуждается в деньгах как раз та, что живёт с сыном на малые деньги. Но когда Лариса, выбрав у матери, все деньги и не желая слышать её ворчание, что кормит они маму плохо, выставляла её к Реле – пусть старшая сестра покормит. У Ларисы хватало на это наглости а у Юлии Петровны хватало совести приехать к Реле с пустыми ручками и жаловаться на других дочерей, с тем, чтоб  пожить немного на её счёт и нервы Дикой испортить.
            Но Реля, как только мать пыталась её огорчить своим плохим характером, показывала маме на дверь и Юлия Петровне не пожив и недели на дочериных харчах – не таких как она ожидала, уезжала в гневе. И тогда Олег говорил её: - «Правильно ты сделала, мама. Бабушка перед моей школой складывала деньги на книжку и говорила, что будет приезжать к нам, и давать тебе деньги, чтоб все питались хорошо. А приезжает с пустыми ручками, ещё хочет, есть икру и рыбу красную. Но у тебя же нет денег на это».
           Калерия была благодарна сыну, что он так хорошо всё запомнил и не винит её в том, что, как говорила матушка в гневе: - «Голодом ты меня заморила». – «Что сами едим, мама, тем и вас кормим – уж не обессудьте. Лариса вас лучше кормила, но вы же ей и денег даете на прокорм», - говорила Реля так, чтоб Олег не слышал. А то и вовсе не пустит бабку на порог в следующий раз.
Но Юлия Петровна и сама им отомстила – поехала, в Ивановскую область, чтоб восстановить  свой стаж или вернуть истинный возраст перед пенсией, а там  у неё родни видимо невидимо. И всем дала адрес Рели: - «Поезжайте, поезжайте, у меня в Москве две дочери живут. Правда Лариса живёт чуть ли не на окраине Москвы – к ней не добраться от вокзала. А Калерия в самом центре – 20-30 минут к ней ехать от вокзалов». На самом деле Лариска жила возле театра Красной Армии и ехать к ней от любого вокзала ничуть не больше чем к Реле. Но Юлия Петровна жалела малышку, посылала всех в Реле с внуком – пусть вот покормят многочисленную родню – поймут, как надо кормить мать и бабушку.

                Г л а в а   19
 
           Калерия здорово отвлеклась, вспоминая разные пакости, устраиваемые ей матерью. Поругав себя, успокоилась, решив продолжить чтение заметок сына с упоминания о бабушкиных капиталах на сберегательной книжке, так поразивших его. Ещё бы, сами-то жили на весьма скромные деньги.
           Следующее, что поразило её семилетнего ребёнка, умеющего уже не только читать, но и считать – тётя Вера почему-то оказалась не старшей сестрой его мамы, а младшей. Если поздно выходит замуж – так сразу и младшая. Читая это, Калерия усмехнулась – вечные фокусы матери и Веры уменьшать себе годы. Хорошо бы Вера в паспорте ничего не исправляла, как матушка. А то придётся ей позже ездить выправлять свои годы обратно, если захочет на пенсию. Весьма обременительное занятие. К тому же Вера, как мать, может наслать на сестру-москвичку «нежданных гостей» - в отместку, что когда-то не прописала её в Москве. Тогда уж пусть и на Ларису насылает, которая, не прожив в столице 15 лет, сумела получить квартиру, работая в институте Курчатова. Не оставляли думы о Ларисе, которой Реля когда-то нагадала не иметь детей – не потому ли сестра ринулась в такое место работать? Мол, если не будет детей, зато зарплата приличная и вот, пожалуйста, квартира. И муж Ларе попался довольно равнодушный к детям – его интересовали только деньги и карьера. И совсем его не интересовало, что когда-нибудь всё это ухнет в бездну, когда в Союзе случится что-то вроде революции, не такая кровавая, как в 1917 году, но всё же переворот.
           Оставив эти тяжёлые мысли о будущем, Калерия вернулась к дневникам сына, написанные всего три-четыре года назад, но о детстве его, довольно счастливом, как Реля поняла. Как и Реля, в детские годы, если в доме был достаток – например, когда Юлия Петровна руководила большим колхозом – старалась поделиться с друзьями из более бедных семей, так и Олег, по приезде в украинское село, нашёл своих друзей – Володю и Лёшу и первым долгом накормил их «гостинцами из Москвы». Как Реля подкармливала этих вечно голодных детей – так и Олег – тем более он с ними дружил. Хоть и не было его три года у бабушки, но дружба не забывается.
           И когда пошёл на свадьбу к своей старшей тёте, которая вдруг стала младше его матери, Олег настоял, чтобы среди детей, которые были на свадьбе, присутствовали Лёня и Вова.
           - Тётя Вера, вы же три года жили с ними через стенку, так неужели не накормите, - дипломатично напомнил старшей тётушке, когда вокруг неё были люди, чтоб не отказала.
           - Тогда своди их к Днепру, и пусть помоются, - милостиво проговорила Вера. - Да переодень их хоть в свои вещи, которые привёз, наверное.
           - Я и привёз их для Володи и Леньки – мне уже малы.
           Так что Володя и Лёня были на свадьбе богатой – «наелись от  пуза», - как говорили матери и другим мальчишкам. Наверное, и матери что-нибудь снесли. Или Люся поела за общим столом, что выставлялся во дворе, куда выносилось то, что не доели в доме.
           А у их друга другие заботы – за свадебным столом вдруг вспомнили о его маме. Да как! Встал второй зять Юлии  Петровны, женатый на Валентине, дочери, которая родилась между Релей и Ларисой, то-есть предпоследней, в голодный 1946 год. Реля тогда их с Ларисой выходила обоих, не дала матери и Вере уморить голодом, как те мечтали: - «Родились в голодные годы – пусть умрут». Но сестрёнок Реля выходила – не дала умереть. И вот они обе в 1968 году встретились на свадьбе старшей сестры – обе красавицы – даже не поймёшь кто из них красивей. Но Лариса – маленького роста и ещё не замужем. Валя роста хорошего и замужем уже три  года – дочка у неё растёт от любимого мужчины, к слову сказать тунеядца и говоруна - врать любит больше, чем надо.
           Так вот встал говорить тост не то мужчина, не то недоросль и сказал, с большими перерывами – водило его из стороны в сторону уже изрядно:
           - Все дочери у Петровны – моей любимой тёщи красивые. Но самая красивая та, которая живёт в Москве. Вот я люблю свою Валюху и зла ей не желаю (хотя многие знали, что Витя свою Валю бьёт, как сидорову козу). Но если жена умрёт, я второй раз женюсь только на Реле.
           Олег хорошо описал, как он раскачивался и лил из рюмки вино на сидящих людей справа и слева от него. Не вспомнил лишь её сын или не хотел передавать шепоты сидящих за столом – о чём Реле потом рассказывала Юлия Петровна:
           - Уж люди шептались, что он Валю потому и бьёт, что хочет жениться на её сестре. А другие спорили с ними, что сестра-то, наверное, «мечтает» в кавычках о таком муженьке. Лучше утонуть-утопиться, чем с таким водиться. И тут я не выдержала, поманила Витьку пальцем к себе, и когда он подошёл, сказала вроде шепотом, но чтоб все слышали: - «Да Реля не только замуж за тебя не пойдёт, она на одном поле с тобой по нужде не сядет».
          И вот как раз эту фразу бабки внук услышал и записал, в насмешливом виде. И после свадьбы, когда посещал дом своей тётушки Вали – Олег и купался на песчаном берегу Днепра - постоянно отбивался от женатого «жениха», - брата красноречивого Виктора – Николая. Братья вместе и поодиночке уговаривали Олега повлиять на мать, чтоб  она вышла замуж за «неженатого Колю», потому что не был расписан с женщиной, с которой жил. Утешила Реля сына, когда приехала за ним – она сказала Олегу, что «жених» Коля скоро умрёт, потому не надо обращать внимания на его слова. Брат Виктора – и это Реля хорошо видела – доживает последние годы. А может Реля это сказала, когда Олежка, в четыре года гостил у бабушки? Наверное, тогда – раньше – потому что Николай умер как раз в последний её приезд к матери. Хотя чуть ли не до последних дней имел претензию на её «руку и сердце», хотя знал и хорошо видел, что она в последний приезд отдала уже руку и сердце другому человеку – не украинцу и не русскому, а литовцу.
    Но ещё до знакомства чуть ли не с иностранцем её сын жил в Украине в большой дружбе с соседями и другими мальчиками этого большого села. Вова и Лёня – вечно голодные братья, которых подкармливала и Реля, приезжая во Львово, и которых Олежка сумел сводить на свадьбу к тёте Вере не умели плавать и поэтому боялись ходить к Днепру, что немного разлучало их с другом. Братья с утра бегали, где бы найти поесть. А Олег бежал к Днепру на песчаный берег, где он с другими ребятами этого села, накупавшись, лежали потом на песке, рассказывая друг другу разные истории села. Которые для матери Олег, в своих записях, переводил на русский язык, помня просьбу Рели не забывать свой родной язык – вот сын и тренировался на переводах. Тем более, писал всё это Олег в семнадцать лет, что ему было совсем не трудно. Но помнил, что ему нашёптывали мальчишки, а особенно про его тётушку Веру – жадную прежадную – от неё зимой снега не выпросишь. Ребята знали, что москвич не пойдёт докладывать тётке, что про неё говорят, тем более, что после свадьбы Вера совсем не замечала племянника, который ходил на песчаный берег Днепра через всё большое село, и не избегал проходить мимо её дома.
     Что мальчики нашёптывали Олегу про Веру, Калерия узнала, приехав за своим будущим школьником. В дневниках – даже взрослым – Олег не отметил. Но как описал свои пробежки мимо дома своей жадной тётки – галопом нёсся как молодой жеребёнок, чтоб его не остановили бабушки, идущие в магазин или отдыхающие перед домами на лавочках, в тени деревьев. Любопытные старушки задавали бы вопросы, почему это он не заходит к своей тётке, у которой отметился на свадьбе? Или тётя Вера его во двор не пускает? Вот этих вопросов её будущий лётчик не хотел, потому мимо дома тётки летал как на крыльях.
     И ещё описал интересную для Рели байку Олег, не ведая, что Реле и сама Юлия Петровна пожалуется: - «Пошла я это к сватье через неделю после свадьбы. Анна же меня приглашала: - «В парнике поспели огурчики – так много, которые Вера меня заставляет к магазину носить и продавать.  Но я ведро наберу,  – жаловалась Анна, - это килограмм десять будет – а их же люди берут по одному – по две штуки – не килограммами – так и стоять мне с этим ведром до вечера». – «А вы не продавайте так дорого, – пожалела её сватья, - так люди будут брать килограммами, чтоб в Каховку не ехать или в Берислав, где всё дешевле». – «Ой, мамочки, едут люди, где дешевле, ещё ж и людей посмотреть и себя показать. А я стою на нашем пяточке у магазина – огурчики вянут от солнца. Так выручи меня, Петровна, приди утречком, когда Вера будет на работе, в конторе своей и что лишнее у меня, после ведра останется – забери, Бога ради. А то Вера и лишние огурчики заставить продавать на солнце».
          А как бабушка Юля пошла за огурцами к сватье – писал уже Олег, - и как баба Аня набрала для Петровны огурчиков в фартук и только хотела высыпать в сумочку, как появилась бывшая тридцатилетняя невеста и так поглядела на свекровь, что у той руки затряслись, и огурцы не попали в сумочку сватьи. А «маму дорогую», когда-то всю душу и деньги отдававшую своей любимице Вера выпроводила со своего богатого двора ласково: - «Ой, мама, как поживаете? Да не болит ли у вас животик после свадьбы моей. Многие мне жалуются что переели. И вспоминают, как вы свою Релю поддержали, что она – самая красивая в нашей семье. Так вот идите, идите, мамочка, скоро ваша красавица приедет и привезёт вам  из Москвы много вкусной еды. Что? Она с Ларисой и Олежкой послала вам? Так и ешьте то, что вам Реля – красавица дочь, прислала. Меня то вы этими вкусностями не угощаете – и ко мне не ходите. Мы так на свадьбе поиздержались, что не скоро из долгов выберемся». Так жаловалась Юлия Петровна на старшую дочь внуку, которой когда-то отдавала всё, отнимая от других дочерей, а главным образом от Рели. Не постеснялась такую гадость говорить мальчишке, который свою мать обожал, но на этот раз не спорил.
           Зато с юмором описал этот случай – изгнания Юлии  Петровны из огорода или от парников с молодыми огурчиками, любимейшей когда-то дочерью. Можно сказать – это была сатира. Но когда, уехала от них с бабушкой Лариса и они не досчитались в погребе тушёнки и сгущёнки, и других продуктов, сын огорчился: - «Мы с мамой всё это доставали, стоя в больших очередях и думали, что на всё лето нам хватит. И мама всё отдала нам с Ларисой, когда она меня позвала к вам, а сама голодная там, в Москве осталась. И какой хорёк все эти баночки упёр?» Юлия Петровна предположила, что соседи открыли её хитроумный замок и воспользовались случаем, когда никого не было дома. Но Олежка сомневался, что соседи так постарались – его подозрения подали на дочерей, тёток своих – каждая из них могла – даже богатая невеста. А особенно тот, кто назвал Релю – самой красивой из сестёр и готов был сосватать мать Олежки своему бестолковому брату. Видно так были влюблены, что не стеснялись воровать у тёщи из погреба, что Реля прислала, чтоб сын её не голодал у бабки. Олежка не постеснялся и при поддержке Юлии Петровны сделал разведывательный поход в тот край, куда он бегал каждый день купаться. И обнаружил, что тётя Валя варит наваристый и душистый борщ именно с тушёнкой. Правда тётя Валя, услышав, что мать обокрали, стала ругаться, на соседей, которые у неё и кур иногда крадут, а себя обелила тем, что эта тушёнка, которая у неё в борще – такая душистая куплена не в Москве, а в Бериславе. Раньше – насколько Олежка помнил, всё время ругали тушёнку местную и превозносили московскую.
     Читая это в записях у Олега, Калерия тоже огорчилась. Такие у неё родные – вези и вези – рты у них большие и покушать любят. И хоть бы раз деньги отдали за продукты или Олежки в тот год на форму собрали деньги. Юлия Петровна обещала, за то, что Реля, по приезде ухаживала за её рукой, сломанной зятем Витей, но как руке полегчало – постаралась скандалом выпроводить их из богатого села. Мать ждала от Рели скандала – для этого разрешила сестре Вале с её непутёвым мужем и плюс с соседями, которые пришли к Реле проситься всей семьёй в Москву – «чтобы город посмотреть – столицу СССР». Пришли добрые люди проситься в красивый город, а увидев, что москвичка наготовила много еды – не в честь их прихода конечно, а чтоб самим питаться дня три не меньше - взяли и прикончили всю стряпню городской женщины одним махом. А посуду оставили мыть Реле – тоже ещё одна радость. Юлия Петровна всё это сделать им разрешила за бутылку вина, которое ей принесли. Мать сердилась на Релю, что пока та лечила ей руку, не покупала вина. А сама дочь, сердито думала Юлия Петровна, наверное, пила, когда встречалась со своим Домасом – красивым и непьющим литовцем. У Рели вспыхнула тогда эта внезапная любовь, как ей казалось, что никто не знал о ней. Но в селе, как пел артист Тихонов в кинофильме: - «Дело было в Пенькове», что на селе «не уйти и не спрятаться от назойливых глаз».
         Читая дневник, сына Калерия сделала открытие: 60 – летняя Юлия Петровна ревновала свою 27 летнюю дочь к заезжему литовцу. И, может быть, не из-за вина разрешила чужим людям съесть всю стряпню Калерии, а думая, что вечером дочери нечем будет угостить своего капитана. Не знала вредная матушка, что днём распрощался Домас с ней у Днепра – их отряд перекинули собирать хлеб в Казахстан. Уехал её любимый, договорившись, что будут переписываться и вскоре он навестит их с Олежкой в Москве. Если бы это знала ревнивая Юлия Петровна то, пожалуй, не стала бы переводить на наглых людей еду, которой и сама питалась. Ведь гневная дочь не только отругала всех едоков прилюдно, придя на стадион, где они объевшиеся, смотрели как Витька – муж сестры Вали – слопав чужие котлеты, и запив чужим компотом от обжорства не мог сообразить куда бить, и забивал мячи в свои ворота.
           Взрослый Олег описал, что это мамино колдовство или гнев её заставили бандита, который бьёт жену и ломает руки тёще, так играть неловко. – «Может быть, - подумала Калерия, - мне нельзя сердиться, а тогда я разозлилась здорово, как мальчишки говорят. И заставила негодяя забивать мячи в свои ворота, за что его потом «хлопцы» лет тридцати побили. Потом, в гневе, я заявилась на «трибуны» и опозорила Валентину – а не води своего хулигана к матери, которой он руку сломал, жрать. Мало этого, она ещё и соседей привела – едоков хороших – заверив людей, что «Реля будет рада принять вас в Москве». Распорядилась моей комнаткой малой, сестричка дорогая. Это вместо того, чтоб прийти и за матерью, твоим мужем покалеченной, поухаживать, - обмывать, обтирать, то, что делала я каждый день. А не задабривать её вином, чтоб мама позволила огорчить меня, поеданием мной приготовленной еды чужими мне людьми. Я разгневалась, и на следущий же день отправилась за билетами в Херсон.
           А в билетных кассах был страшный ажиотаж, по поводу отъезда отдыхающих с детьми, потому что в Днепре объявили холеру. Народ с детьми стремились покинуть Юг – вывезти школьников, пока к ним зараза не прицепилась. У меня было чувство, что никакой заразы нет, а холеру придумали, как и три года назад, чтоб пограбить толпящийся люд на вокзалах. Три года назад и нас с Олежкой ограбили. И стоя в очереди не надеясь, что получу в этот день билеты, хоть и выехала с первым автобусом, я думала, что мой гнев обернулся против меня. Но оказалось, что мои добрые ангелы вдруг вспомнили обо мне и, узнав, какой урон моему психическому здоровью нанесли Валя с соседями, под руководством мамы, послали мне бывшего одноклассника, когда-то в меня влюблённого безответно. К счастью, он был уже женат – правда, уже чуть-чуть разочарованный в жизни, потому что доченька его не совсем здорова.
             Он сразу мне сказал, что поможет с билетами и не как три года назад по общим билетам, а в плацкартный вагон – всё мне разъяснил, как это сделать – даже сводил к своему знакомому билетёру, который подтвердил, что выкупать бронь в плацкартные вагоны можно в день отхода поезда. Дядечка тот добрейший сказал мне, когда приехать с сыном и чемоданами, он не только билеты мне даст, но и посадит в поезд. Бывший одноклассник не мог – сам он уже машинистом работал и частые рейсы в связи с ажиотажем на Юге, о чём он очень сожалел.
             Поговорили мы  ним, однако не один час – за жизнь, за любовь, как говорят в Украине. И чего мне стоило не проговориться, что я давно разведена – иначе бы он точно приехал ко мне в Москву. Впрочем, кажется, бывший влюблённый догадался и рвался в Москву по болезни своей девочки. Но просто приехать в Москву у него не удастся – так объясняла я ему – если они состоят в Киеве на учёте. Вот если Киев даст направление в Москву – это другое дело. «Влюблённый» смирился. Кажется, мне удалось направить его на то, что дочь у него должна быть дороже всех бывших девчонок, к кому он неровно дышал – ставших женщинами. У этих женщин свои заботы и переживания».

                Г л а в а  20

           Думая так, Калерия перелистнула в тетради всего один лист назад и поняла, два листа были слипшиеся, и она промелькнула самое дорогое для неё и Олежки, что случилось с ними в украинском селе.  Всё началось за две недели до приезда Калерии за сыном, и за две недели до перелома руки зятем у Юлии Петровны. В большое украинское село, где было много молодых мужчин, – как отметил ум семилетнего Олежки, а взрослый записал в дневнике, – которые, не хотели трудиться в поле и убирать урожай зерна, который в том году уродился на славу. Но, ещё не зная ничего об урожае, Олег стал отбивать назойливого женатого, но не расписанного с женой «жениха» от желания его «жениться на москвичке» и уехать жить в столицу. Жениху этому Реля ещё три года назад предсказала смерть, после того, как тот, разогнавшись на мотоцикле с откоса, улетел в Днепр.
           Жениха выловили и отвезли в больницу, где определили, что у него оторвалась почка. Сказали ему в больнице или нет, что жить ему осталось недолго, но Николай этот – брат зятя Петровны, как называли бабушку Олега в селе, сильно рвался стать вторым зятем ей. Возможно, думал, что Реля работает в Москве – где всех вылечивают, по мнению людей – и его, Николая вылечат. Тем более, что в москвичку он давно влюблён, ещё с того раза, как впервые увидел её. Знакомство Рели с новоявленным родственником было неприятным и оставило бы осадок, если бы не другой парень – действительно не женатый – оттолкнувший Николая от кассы за билетами в летний кинотеатр, куда будущий влюблённый рвался без очереди.
           Мощный парень протянул руку и отвёл рьяного киномана от кассы: - «Мыкола, имей совесть». Вот к нему-то – так вовремя выручившему Релю, когда она уже хотела расцарапать лицо нахалу – повернулось её сердце, но как оказалось ненадолго. Он оказался прижимистым – не захотел угостить виноградом сына её, когда тот с приятелем оказался возле калитки его дома. Олег - удивлённый, что чужие люди запросто угощали их, а дядя Иван нет – пришёл домой и рассказал маме. Калерия рассердилась – Ваня и с ней был жадноватым. В недостроенном доме, где они иногда встречались, и где студент Иван проводил электричество для брата, погреб был набит арбузами и дынями. Брат Ивана работал агрономом, и, в дом, куда семья намеревалась переехать жить, он завёз всё, что вызрело на полях.
           Реля, уложив спать Олежку, приходила в тот дом, с богатым погребом. И всё, что там было, ей не требовалось, но арбуза или дыни она бы отведала. Когда она захотела пить, Иван предложил ей воды из-под крана. А вода зелёная – Днепр цветёт – её требовалось фильтровать, что она, живя у матери и делала. Не стала Реля пить зелёную воду, и тогда Иван повёл её в погреб, чтоб посветила фонариком, а там полтонны или более арбузов и дынь – хороший запас на осень и зиму. И взять из этой кучи пару арбузов, хотя бы за работу, которую Иван делал для брата – разве он обидится? Ещё бы и Реле предложил домой, для сына, потому что им ещё, выписанные Юлией Петровной арбузы. не привезли.
           И как можно любить такого парня, который в чём-то могуч и умеет нахала отогнать от кассы, а где-то скаредный даже для маленьких ребятишек. Но у Ивана было много племянников и им он, наверное, ничего не жалел. А сыну любимой женщины, как утверждал, пожалел да её саму со скрипом угостил арбузом, будто они были пересчитаны в той куче. Или брата боялся подставить? Так ведь Калерия знала, что в селе все воруют – кто из фермы тащит всё, даже корма для своей скотины, потому что в колхозе и накосить негде. А кто на полях работает или в садах – овощами и фруктами обеспечены. Сборщики с полей или садов возят на машинах вёдрами. Не сборщики ходят по ночам воруют.
           Так что если агроном привёз себе тонну, никого не удивишь. Естественно он выписал в колхозе килограмм 200, по шесть копеек за кило, как мать Рели делает. А привезли не 200 как Петровне, а целую машину – так кто за это будет его ругать. Ведь посланные школьники в сентябре и студенты всё с полей не соберут – что-то и на полях оставалось гнить – удобрения для земли. Потому Калерия рассталась с жадным парнем и не жалела. К тому же Иван учился на агронома, как его брат хотел быть, и отрывать парня от земли москвичка не имела права. А если бы Иван согласился ехать в Москву, то на тот период жизни Рели, в комнате, где она проживала с сыном, было прописан ещё её бывший муж. Этот негодяй стерёг, чтоб к Реле никто не поселился, хотя сам был уже женат – тоже не расписываясь - второй раз. Может быть, думал бывший муж Рели, что она смилостивится над ним и примет к себе, тем более что они втроём стояли на очереди на квартиру.
           Но Реля не прощала мужа, и остыло её сердце  любовью к нему, даже ненависть не появилась. Единственное, чего хотела, чтоб он выписался из их комнаты, даже путём снятия Рели и Олежки с очереди на квартиру, что потом и произошло – пришлось им самим становиться потом с большим трудом. Бывший муж выписался из их комнаты, когда Олег пошёл в школу. Сделал подарок сыну хоть так, если других подарков не делал. И думал уж, наверное, что к Реле никто больше приставать не будет в плане женитьбы. И как просчитался. К Реле тут же судьба подкинула человека, которого она не ждала, зато Домас - из Литвы искал её, как сказал Олежке, по всему Союзу.
           Олег описал свою встречу с Домасом в дневнике очень интересно. Поскольку молодые мужчины этого богатого села, где гостил Олежка у бабушки перед школой, не хотели собирать урожай пшеницы и ржи, который хорошо уродился, то прислали солдат из Литвы, к которым её сын со своими вечно голодными друзьями, повадились ходить на ужин. Благо команду расположили недалеко от дома, в котором проживал Олег и его друзья, через стенку. Вся троица вначале пошла в разведку за балку, где расположились солдаты в палатках – так им было интересно. Там их встретили взрослые дяди, которые были на переподготовке и предложили покушать с ними «солдатской каши». Голодные братья, гулящая мать которых не беспокоилась об их питании, сразу уселись, а Олег стеснялся вначале.
           Потом пришёл капитан – командир всех старых дядей, как им казалось, и заинтересовавшись Олегом, усадил его с собой кушать. Русоволосый загорелый, как негр мальчик из Москвы напомнил капитану давнюю девочку, которая прилетела к нему ночью лечить его, когда он был избит родственниками своей жены, за то, что не хотел с ней жить, потому что старше его женщина была больна психически. Родные этой женщины избили молодого её мужа – ему было 22 года - и оставили умирать в пещере.  Но всех подробностей Домас не мог рассказать Олежке и его друзьям. Он умно рассказал ребятишкам, как сказку, что он умирал, а девочка прилетела и помахала над ним руками – кровь остановилась, и он почувствовал, что будет жить. Успел сказать девочке, что когда она вырастет, он найдёт её и женится на ней.
           Олежка, который к этому времени прочёл много сказок, а так же сны своей матери, в которых она летала, маленькой девочкой, и вылечивала больных не лекарствами, а своими руками, сразу вычислил, что это была его дорогая Белка. Но сказать это взрослому мужчине стеснялся. А вдруг ошибка случится. Но на вопрос Домаса похож ли он на свою матушку, сказал, что очень. И друзья, которые хорошо знали Релю, как свою кормилицу, подтвердили, что Олежка похож, а мама у него такая добрая, что их тоже лечит, от всяких болячек, когда приезжает за сыном. Домасу только оставалось спросить, когда же мама его приедет? Олежка точно не знал, но ему скоро в школу, а ещё надо покупать форму – мама не купила летом, потому что денег не было, а Олег быстро вырастает.
           Домас обрадовался, что встретит свою желанную, которую он так долго искал. Ещё он хотел познакомиться с матерью Калерии, чтоб знать свою будущую тёщу. Олежка ему не советовал, но литовец, которому было уже 39 лет, не послушал мальчика. Знакомство состоялось, и Домас всячески помогал, как он думал, будущей родственнице. То дрова ей подвезли на зиму, так он по вечерам колол их, а мальчишки, наевшись солдатской каши, заносили всё это в сарай, чтоб дожди не намочили. То уголь подвезли Юлии Петровне и свалили возле забора, потому что машина во двор заехать не могла. Тут уж Домас, сам уехав на уборку в ночную смену, попросил солдат свободных помочь женщине – они вёдрами и корзиной переносили уголь тоже в сарай. Юлия Петровна хотела заплатить работникам самогоном, как в селе водится, отказались. Деньги тоже не взяли, лишь согласились поесть домашнего супа, и выпили компота.
           Юлия Петровна думала, что это всё её ещё не увядшая красота производит впечатление на молодых, по сравнению с ней, людей. Она следила за собой, хотя ей было уже 60 лет – но об этом знала лишь она, да, быть может, прозорливая Калерия – от этой не скроешь возраст, если она точно вычислила, что Юлия Петровна родила её в 33 года. В паспорте у матери был другой возраст, но эта «ясновидящая» откуда-то черпала сведения – хорошо не разглашала среди людей. Но когда пришло время оформлять пенсию, Юлия Петровна съездила в Ивановскую область, где ей когда-то и паспорт выдавали – нашла свидетелей, что она родилась намного раньше, и выправили ей годы. А Реле, чтоб не ехидничала, наслала родственников из малых городков своей родины, потому что миновать родных она никак не могла – они же и свидетельствовали, в каком году она родилась. Итак, матери прибавились годы, дочери хлопоты с приезжавшими в Москву неизвестными ей родственниками. И, тем не менее, Юлия Петровна считала себя на те годы, которые всю жизнь себе убавляла.
           – «И не зря – думала она, подозревая, что Домас в неё влюблён, - ишь как литовец на меня смотрит странно. За ним самые красивые дамы большого Львова готовы в воду прыгать, а он на них ноль внимания. Но вот приедет Реля – а она на меня похожа, лишь моложе да красивей – не мажется, не красится, уж не перекинется ли он на неё?» От этих мыслей Юлия Петровна не хотелось, чтоб дочь приехала, пока Домас тут. Хотя, когда ей сломал руку зятёк – нечаянно, разумеется. Хотел ударить жену – мать бросилась на помощь дочери и была отброшена мерзавцем к стене погреба – тут рука у неё и хрустнула. И когда Юлию Петровну свозили в Берислав и наложили гипс, вот тут она уже захотела приезда Рели: - «Скорей лети к маме, волшебница. Много мне говорили, что ты только глазами своими необычными людей лечишь. Так помоги и матери – она очень страдает».

                глава 21 - http://www.proza.ru/2015/04/20/1317