Зимний долгий вечер. Телевизор взял выходной, завтра повезу его в ателье на встречу с мастером. В квартире стало необычно тихо и пусто. Голова вырвалась из цепкой паутины, исходившей от экрана, и вспомнился дом в сибирском Тасеево, где я, пятиклассник, живу с бабушкой. Сердце забилось, и память перенесла меня на много десятилетий назад. Я люблю такие мгновения, хотя они всё реже приходят ко мне. Сегодня было исключение.
Вспомнился такой же зимний, морозный и сумрачный день. На улице за сорок, в воздухе туман, сквозь него несмело пробивается жёлтое солнце, которое едва угадывается на сером небе. Гулять идти не хочется, по радио объявили отмену занятий. За окном трактор "Кировец" таскает на буксире лесовоз, который не хочет заводиться. Смотрю на колёса, и кажется, что они вращаются в обратную сторону. Дым от трактора, перемешиваясь с туманом, окутывает машину и скрывает её из вида. Кажется, что трактор тащит на буксире огромное облако.
Хлопает калитка, но Шарик не лает, затаившись в будке, наверное, пришла в гости соседка. Бабушкина подруга Фёкла, старушка под семьдесят, немного глуховата, но ещё бодрая, с громким, режущим ухо голосом. Клюка застучала в дверь, отметая все сомнения.
- Настя, ты дома?
- Нет, по грибы пошла. Сейчас в лесу они как раз вылезают из-под снега, чтобы посмотреть на дурочку с корзиной.
Фёкла не расслышала ответ, но поняла, что все дома. Бабушка, пользуясь глухотой подружки, частенько подтрунивала над ней.
В доме у нас огромная печь с лежанкой. В мороз она протапливается весь день, и лишь короткое время ночью отдыхает. На зиму бабушка ставит свою кровать у одной стенки печи, а я у другой. Вот сейчас с книжкой залёг, но читать придётся на время отложить. Подружки будут делиться новостями, да так громко, что поневоле придется слушать их разговор, хотя мне он совсем не интересен. И кажется мне, что каждый день они говорят об одном и том же.
- Настя, ты слышала, Николай, сонькин муж, умер?
- Как это? Я вчерась его видела в магазине, водку брал. Да и Соньку Завидову видела, не заметно, что похоронила мужа.
- Сонька не Завидова, а Петухова с Кайтымской, а которая Завидова - та с Ново-Кайтымской.
- Не знаю я никакую Соньку Петухову.
- Да знаешь ты, в девичестве она Иванова. А с Николаем Петуховым ты до свадьбы встречалась, пока Сонька у тебя его не отбила.
Видно, эти воспоминания были бабушке неприятны, и она раздражённо ответила.
- Не знаю я никого - ни Петухова, ни Курочкина, да неинтересно мне всё это.
Переплетение стольких фамилий меня запутало сразу, так что я постарался задремать, но пронзительный голос бабушки Фёклы не дал.
- А Ванька, сын Мохова, женился на Матрёне.
Подруги быстро перешли на свежие новости, не делая паузу. Начали перебирать родню Ваньки и Матрёны.
В годы их юности семьи были большими, иногда по десять-пятнадцать человек. И какую же память и живой интерес нужно было иметь, чтобы разобраться в родственных хитросплетениях. Для меня их разговор в детстве казался бессмысленным, никому не нужным бредом. И как много я дал бы сейчас, чтобы снова послушать эту сказку жизни.
- Это не тот сын Мохова, которого в прошлом лете лягнула лошадь и наградила заячьей губой? Добаловался стервец. Хотел пошутить, распутал лошадь, - пусть хозяева поищут. Теперь шуткует, выпятив губу.
- Нет, тот ещё холостой. С такой губищей ему только с лошадью целоваться, - Фёкла захихикала и продолжила восстанавливать правду.
- Это сын Дениски, помнишь? Что с войны пришёл без ноги.
- Так бы сразу и сказала, что кузнеца.
- Так он на кузне уже не работает, всё больше на базаре торгует.
- Всё равно, он же был кузнецом, так и остался. Дети-то его на кузне работают. А Матрёна чья, уж не Вальки ли Михеевой дочка?
И опять пошли фамилии друг за другом, словно очередь в магазине, и только бабушки знали, кто за кем стоит. Эту очередь они выстраивали сами и строго следили за её соблюдением.
- Какой Вальки Михеевой? Это же Гришкина дочка, они живут у мельницы.
- Чё же ты, старая тетеря, мне тут загадки загадываешь? Так бы сразу и сказала, что у мельницы!
- Так ты слова не даешь сказать, сразу орёшь. Сама дура! Пошла я домой.
- Клюку свою не забудь, а то будет твоя дочка её, как в прошлый раз, по всей деревне искать.
- Не забуду, не надейся. Шарика свово шелудивого лучше попридержи.
- Нужна ты ему сто лет в обед. Небось, не домой пойдёшь, а к Пелагее, перемывать мои косточки.
- Чё ты сказала?
- Ладно, иди уж, старая клюшница, некогда мне с тобой лясы точить, - проворчала бабушка добродушно. Подруги бурно ссорились на моих глазах не первый раз, чтобы назавтра встретиться, как ни в чем не бывало, и снова завести обстоятельную беседу.
И только теперь я понимаю, как это было похоже на драматический сериал из их тогдашней жизни. Сериалу не было конца, и все жители были не простыми зрителями, но участниками и судьями. Действие этого сериала для двух подруг начиналось с того времени, когда их бабушки и дедушки были крепостными на Украине и в Белоруссии, а потомки пришли в Сибирь. И вот они, внучки тех бабушек и дедушек, сами уже стали бабушками. Носителями той исторической правды, свидетелями и участниками которой они были.
Это была живая книга связи времен, но прочитать её, когда она лежала передо мной открытой, я не сумел. А ценность осознал только теперь, когда прошло безвозвратно то время. И вот сейчас стараюсь из дальних уголков памяти вытащить на свет крупицы воспоминаний, и, если это иногда удаётся, то я безумно рад, стараюсь сохранить их и разместить в своих рассказах.