Я пришёл, Дина!
Я ПРИШЁЛ, ДИНА!
Сквозь плохо задёрнутую штору на кухню вползали сумерки и, не останавливаясь, боязливо, словно чернильное пятно на белой скатерти, расплывались по комнате. Привычные тени от таких знакомых предметов сливались воедино и уже переставали быть тенями. Так бывало всегда, было и сейчас.
Дина шумно дыхнула носом и опустила морду на вытянутые передние лапы. Спать совсем расхотелось. Где-то внутри её когда-то сильного, мускулистого, а теперь словно съежившегося от старости тела, тупо отдавался болезненными толчками комок плоти, перекачивающий кровь, заставляя её бежать по ослабшим венам. Дина фыркнула и почесала лапой левый слезящийся глаз.
Темнота меж тем полностью завладела жилищем, бессовестно устроившись в продавленном кресле хозяина, а потом, словно спохватившись, забегала по углам и забилась за шкаф. Тишину вспороли бухающие звуки музыки у соседа за стеной, и Дина вспомнила это наглое, неприятное рыжеволосое существо с вечным отвратительным запахом немытого тела. Всякий раз, когда она возвращалась с прогулки, неспешно переступая непослушными лапами, тревожно оглядываясь на прихрамывающего, опирающегося на палку старика хозяина, ею овладевало нестерпимое желание тяпнуть рыжего соседа всё ещё сильными челюстями за грязный джинсовый зад. И всякий раз при встрече с ним хозяин словно понимал её желание и тихо говорил ей: «Нельзя, нельзя, Дина!»…
Где-то по ту сторону кухонных занавесок опять уже в который раз кто-то щедро развесил маленькие осколки солнца, и одно из них любопытно шагнуло в комнату, высветив в полумраке две скромные медальки на пиджаке хозяина.
Светло-серого цвета лабрадор Дина жила у Михалыча давно. Так давно, что уже и не помнила себя маленьким смешным серым комочком. День за днём, много раз за окнами их небольшой квартиры в сумерках вспыхивали жёлтые осколки солнца, и всякий раз после этого хозяин Фёдор Михалыч щёлкал чёрным квадратиком на стене, и в комнате под потолком чудесным образом загорались два ярких глаза. Дина щурилась на яркие огоньки, и однажды поняла, что, очевидно, и за окнами на улице эти огоньки зажигает ни кто иной, как её хозяин. А придя к такому выводу, уже знала, куда по вечерам уходит старик. Всё же так ясно: Михалыч сначала зажигает огоньки в домах и на улице, а потом приходит домой и щёлкает чёрным квадратиком на стене.
Дина поднялась с коврика и двинулась в сторону висевшего на спинке стула пиджака хозяина.
Передние её лапы уже плохо слушались и временами болели. Тогда она лизала их своим мягким и тёплым языком, пытаясь «задобрить» боль. Иногда это помогало, иногда – нет.
Собака ткнулась носом в полу пиджака, с удовольствием вдыхая знакомый запах, запах, дороже которого для неё ничего не было. Она фыркнула от попавшей в нос пыли и улеглась на пол рядом со стулом, снова чувствуя тупую боль за левой грудиной…
Кладбище с вечно орущими неугомонными воронами на толстенных тополях находилось неподалёку от дома Фёдора Михайловича, и приходить сюда почти каждый вечер уже вошло в привычку. Он не хотел появляться тут с собакой: ни к чему это, не стоит тревожить умерших, да и вдруг, не дай Бог, нагадит где. Поэтому гулял с нею ближе к вечеру, а затем отводил её домой и шёл сюда, к этой могиле.
На небольшом мраморном постаменте не было фотографии, лишь надпись золотом: «Моей Дине».
Дрожащими сухими пальцами старик смахнул с памятника жёлтую листву, а затем ещё раз, медленно, чувствуя каждую жилку и шероховатость камня, прошёлся ладонью.
- Я пришёл, Дина! – разлепились сжатые упрямые губы.
Старик сел на лавочку и опёрся на палку руками, вглядываясь устало в холодный мраморный камень.
С Диной он познакомился сразу после войны и прожил с ней долгую и наверно счастливую жизнь. Она была моложе его, а вот всё же ушла раньше, навсегда поселив печаль в его доме и боль в сердце. Вот и сейчас застучало часто и резануло так, что Фёдор вздрогнул и схватился узловатой, с венозными наростами ладонью, за сердце. Посидел, не двигаясь, отдышался. Вроде бы отпустило.
Зашевелился, значит, осколочек зазубренный, под Курском доставшийся ему от фашиста, нашёл таки через столько-то лет! Старик расстегнул рубашку и потрогал пальцами старый шрам чуть ниже левого соска. Вот ведь какая интересная штука – память! То, что вчера было, и то не всегда помнится, а тут… Сырой окопчик как на ладони, как живой, каждая травинка, из бруствера торчащая, видится, хоть рукой потрогай. Николай Павлухин рядом в окопчике сидит, смеётся, травит что-то весёлое, самокрутку во рту из угла в угол перегоняет, а зубы верхние – с большой щербиной спереди… А потом – удар. Пыль серая. И у Павлухина на месте левого глаза дыра чёрная, кровавая с кулачок детский. И он, Фёдор, ничего не слыша и не понимая с ужасом смотрит через эту дыру на окровавленные травинки у бруствера…
Старик провёл шершавой ладонью по морщинистому лицу, давя в себе подступившее к горлу рыдание, и полез в карман за платком.
Лабрадора, щенка махонького, он по случаю выменял у местного алкаша Юрика за бутылку водки. Произошло это, то ли совпало, почти сразу же после смерти дорогой жены Дины. Потому и собаку Диной назвал, в память о любимом человеке и друге единственном. Повозился он тогда с собачкой. Капризной поначалу была и бестолковой. Но со временем стала ему лучшим товарищем и преданным существом.
Опять зажгло в левом подреберье и сжало, словно тисками, так сильно, что у Фёдора перехватило дыхание, и он, охнув, схватился руками за лавочку, чтобы не упасть. Старик с трудом дышал и всё больше наклонялся к могиле, не в силах противостоять этому давлению огненных тисков, уже намертво сковавших сердце.
Стукнула о мраморный памятник упавшая его палка, и следом за ней уже мёртвый упал и старик.
…Дина вернулась на свой коврик и, поскуливая, смотрела в чёрный проём коридора. Что-то заставило её вдруг подняться, и она, тревожно повизгивая, побрела на кухню и взглянула на огоньки за окном. Хозяин давно уже включил их все, но почему-то не торопится домой, чтобы нажать на чёрный квадратик на стене.
Неуверенно ступая больными лапами, она снова прошла в комнату и вдруг остановилась и прислушалась. Где-то внизу стукнула подъездная дверь, но шаги на лестнице были чужие, не хозяина.
Свет от огоньков за окном высветил прямоугольник большой фотографии под стеклом в рамке, что висела на стене, и Дина часто задышала, высунув мокрый язык. На фото был хозяин и ещё кто-то с длинными вьющимися волосами. Непонятно почему, но хозяин часто говорил с этим фото, упоминая при этом её имя.
Что-то происходило сейчас, вот в эту минуту, и собака забеспокоилась, не понимая, почему ей так тяжело дышать. Словно невидимым грузом придавило хребет, и острая боль пронзила сердце. Дина опустилась на ковёр и прерывисто дышала, чувствуя, что засыпает. Но спать нельзя, нужно дождаться хозяина!
Уже умирая, Дина вдруг представила, как знакомо заскрежещет ключ в замке, скрипнет рассохшаяся дверь и отворится, прошелестев по полу обитой, покусанной ею, клеёнкой. В прихожую ворвётся струя холодного пыльного воздуха, а потом за этой пыльной свежестью улицы проникнет в прихожую его знакомый запах. Шагнут в темноту сжавшейся тишины его старые потрескавшиеся ботинки, и родной, самый лучший голос скажет: «Я ПРИШЁЛ, ДИНА!».
Д. Грановский
Ноябрь 2014