Грех. Ольга Ланская

Ольга Юрьевна Ланская
Мы сидели на открытой веранде ночного кафе. Столик был уставлен бокалами и стеклянными «фляжками» со швепсом.
 
По настоянию хозяина, нам полагалось испить из каждой, потому что, как гордо сообщил нам Христо, среди них не было двух одинаковых.

Черная южная ночь лежала над слабо освещенной верандой. Отовсюду лилась негромкая музыка. Было тихо и умиротворенно.

От столика напротив, покачиваясь и неуверенно ступая, двинулась явно к нам не вполне трезвая немка.
 
Добравшись до нашего столика, она протянула к нам свой бокал и нежно улыбаясь спросила:
– Sie Russisch? Diese Frau ist Russin?


– Ja-ja! – сказал, вставая из-за стола Христо, и, мягко взяв ее за плечи, развернул лицом туда, откуда она вынырнула, и что-то сказал ей по-немецки.

Женщина подчинилась, и, прижавшись к Христо, медленно пошла к себе, все также светло улыбаясь и подняв над головой бокал с каким-то вином.

Она всё оборачивалась, поворачивала к нам голову всё повторяла:

– Eine schone Frau! Ich will trinken fur eine schone russische Frau!
– Ja-ja – кивал ей Христо, мягко уводя её к столику, где, видимо, сидели ее соотечественники.

Когда Христо вернулся, я спросила, чего хотела эта женщина.

– Она сказала, что русские женщины самые красивые, – хмуро ответил Христо, – А ты красивее всех них. И она хочет за это выпить.

Мы засмеялись.

Швепс был безалкогольным, и вскоре, продегустировав с десяток «фляжек», мы решили отправиться по домам.

– Нет, – сказал Христо. – В такую ночь спать – чистый грех.

Тихим мохнатым зверем лежала удивительная нереальная ночь над морем, почти невидимым, но явно присутствующим во всем, над огромным курортным городом, делая людей невидимыми, а возможности – бесконечными.

– Чистый грех! – смеялась Бинка. – Христо, что ты говоришь? Ты совсем забыл русский.

И она снова засмеялась.
 
У нее были очень белые зубы и глаза, как звёзды. Самое странное, что в отличие от своего Христо, высокого и прокопченного на солнце, как наш любимый северный балык, Бинку солнце словно стороной обходило. Загар к ней совсем не приставал и оттого она всё лето была, словно вылеплена из белого алебастра. И только волосы и брови ее словно кто-то чуть тронул черной тушью.

Красива была Бинка, как богиня.

И когда кто-то из нас, не удержавшись, сказал об этом Христо, он улыбнулся, взглянул на жену и тихо, явно любуясь ею, произнес:

– Я сам ее выбирал.

– Так вот, – сказал Христо. – Сейчас мы все поедем в городок, где я родился.
Было поздно. Было темно, хоть глаз выколи. Южные ночи всегда невероятно, по-особому черны.

Бинка засмеялась.

Мы погрузились в машину Христо.

Дорога петляла то вверх, то спускаясь вниз, но нам было все равно. Слишком уж хороша была эта ночь, и обрывать ее никому не хотелось.
Наконец мы остановились в тени возле какой-то круглой освещенной площади небольшого городка.

– Приехали, – весело крикнул Христо. – Выбирайтесь!

Мы выкатились из его машинки. Было тихо и безлюдно.

– Пойдемте, я вам покажу море, которого вы больше нигде не увидите!

Признаться, к тому времени мы уже объехали все Черное море почти по периметру. Мы видели черные, обжигающие пески Колхиды и золотые пляжи Евпатории, валуны Сочи и те удивительные кусочки его побережья, на которых живут куриные боги, исполняющие все желания.

Казалось, мы видели всё. Что могло удивить нас?

Мы прошли несколько шагов от площади, видимо, центральной в городке, и оказались в ночной бухте.

Покачивались пустые лодки на черной тихой воде, неподвижно стояли яхты без парусов, словно новогодние елки без хвои, сухие и гордые.

Слабый свет шел словно от самой воды.

А воздух был вкуснее того швепса, которым угощал нас Христо.

– Здесь недалеко Греция, – тихо сказал Христо.

Я это уже почувствовала. Я всегда безошибочно чувствовала места, обжитые когда-то греками – там всегда был особый воздух, там всегда легко дышалось.

– Пойдемте, немного потанцуем. Мы с Бинкой иногда сюда специально приезжаем, чтобы потанцевать.

– Да, – сказала Бинка, прижавшись улыбчивым светлым своим ликом к плечу мужа. – Это наш семейный секрет.

Мы прошли вперед. Море оставалось справа. Свернули в какую-то аллею – здесь везде что-нибудь да росло – пышно и щедро: такая земля.

Внизу, под горушкой был небольшой слегка освещенный ресторан, больше похожий на придорожную таверну. В ней сидели какие-то мужчины и женщины, одетые просто, без изысков, почти по-домашнему. Они неторопливо потягивали что-то из своих кружек, разговаривали. Дымились сигареты.

Христо привел нас к небольшой танцевальной веранде с деревянными перилами и скамьями по кругу, слегка освещенной светом из таверны и одиноким фонарем, прятавшемся в кронах деревьев.

Играла тихая музыка.

– Мы сейчас, – сказал Христо.

И они с Бинкой ушли к таверне.

Мы прислонились к прохладным перилам.

И эта веранда, и таверна внизу, и сама эта южная ночь в чужой стране, и маленький незнакомый городок, в котором мы побудем с часик и навсегда исчезнем так же незаметно для живущих в нем, как и появились, – ощущение неповторимости этого заставляло на спешить, не двигаться, не торопиться.
 
Хотелось запомнить всё – и удивительное отдыхающее перед трудным днем море, и людей в таверне, которых было отчетливо видно, словно они находились в прозрачном аквариуме, и свет это южной ночи неподалеку от Греции…

По деревянным ступенькам поднялись на танцплощадку несколько человек. Музыка зазвучала погромче.

Одна пара, отделившись от группы стала танцевать удивительный танец.

Пара была стройна, красива. Музыка необычна.
Мы засмотрелись.

И вдруг мужчина остановился. А потом внезапно и неуместно как-то, неожиданно эло ударил женщину ладонью по щеке.

Вы не наливали кипяток в холодную стеклянную банку?

Донышко обрезает, как ниткой.

Танцоры ушли. Площадка опустела.
 
И остались только невероятно зеленые деревья с одиноким фонарем на набережной да черное светящееся море, над которым солнце всходит, совсем не с той стороны, что в России.

Санкт-Петербург
19 марта 2015