Это было так несправедливо, так больно несправедливо, что у нее вдруг побелели губы.
Он никогда не думал, что это – не книжное пустое выражение « побелели губы» или там «лицо». И она стояла с этими самыми, как инеем покрывшимися губами, и видно было, что они дрожат, и не слушаются.
Наконец, этими самыми непослушными губами, она произнесла: «Ты на самом деле так всегда думал?» И слова прозвучали тоже как-то…замороженно, без эмоций.
Он замялся... «Ну, не всегда... Но ты же на самом деле не забывала о моей кандидатской зарплате? Ну, если б я был простой инженер, ты б на меня не обратила внимания. Я тебя старше, у меня семья.»
Он так спокойно и точно все рассказал. И смотрел – спокойно, даже сочувственно, вроде того: ну, дело же житейское, у тебя свои цели и интересы, ты их и защищаешь. Можно понять: одна с ребенком, надо смотреть на жизнь всерьез.
Она понимала сейчас только одно: она никогда не сможет забыть эту его первую фразу: «Ты так хочешь за меня замуж? Не терпится получить мою зарплату кандидата наук?»
Черт побери, 6 лет! ЧТО я делала рядом с этим человеком целых шесть лет?! С чужм человеком, который, оказывается, вот так о ней и думал. И когда она выкраивала деньги на чертовы джинсы, которые стоили сумасшедшие деньги – больше ее месячной зарплаты! Но ему хотелось, чтоб она носила джинсы, ей они шли, и он говорил: «Купи обязательно». И она бежала, доставала, занимала, выкраивала... И когда летала с ним в командировки, прихватывая с собой что-то вкусненькое – ему. И подарки на его дни рождения – всегда рубашки, свитера, галстуки, которым он радовался и никогда не спрашивал, откуда, как ты смогла это купить.
И морщился на ее облысевшую искусственную шубейку зимой, но молчал – слава Богу! Новую ей было не потянуть на зарплату инженера в заштатном НИИ.
Оказывается, когда он повторял, что « вот сын окончит школу и мы с тобой поженимся» , когда обещал, что будем вместе, что я нужна ему, как никто и никогда на свете – все это время он думал – ТАК?!
Дура. Какая я была дура! И он смотрит на меня, на эту самую дуру, у которой просто не получились ее планы.
Было гадко, противно, обидно.... И стыдно. За себя, а еще – за него. Что он вот топчется тут, а в глазах у него цифры. Гадость какая...
Прошло три месяца с тех пор. Послезавтра ее свадьба.
В дверь позвонили, она открыла: на пороге стоял он. Он, никогда не заходивший к ней домой: были дача приятеля, гаражи, прогулки в лесу. Конспирация!
Он зашел, оглянулся брезгливо: в комнате было бедненько, даже обеденный стол был сделан из нескольких чемоданов, накрытых чертежной доской. И начался длинный и тяжелый разговор, бессмысленный и ненужный. О том, что ей надо просто немного подождать, пока оперится его сын, что она не так все поняла. Что он без нее не сможет. Она смотрела на него, на намечающуюся лысинку на макушке, когда он встал на колени, и на сердце у нее было спокойно. Ни волнения, ни обиды. Пусто.
И она ему повторяла только одно: «Хорошо, оставайся. Прямо сейчас, как есть. Мне ничего не надо, кроме тебя. Или так – или уходи».
А он все пытался отшутиться: «Слушай, я же должен хоть пресловутую зубную щетку взять».
– Ничего, купим тебе новую, на это у меня хватит денег.
- А жить где будем?
- Здесь, у меня. Я предлагаю тебе все, что у меня есть. Решай.
Разговор был бессмысленным, как и его приход. Они оба знали, что ничего не будет, как прежде, что никогда он не останется, не бросит дом, машину, дачу и положение в НИИ, если он разведется, тоже окажется под угрозой, а ведь в его ситуации надо быть осторожнее, он всего лишь кандидат в члены партии, так что его рост, карьера не так уж надежна.
Словом, утром он ушел, даже и с облегчением. Словно, дань отдал и теперь может свободно жить, как захочется.