Ей исполнилось двадцать два, а любви в ее жизни так и не было. Она все ждала – Его. Ждала любви. И счастья – необъятного, как небо. А ничего не было! Свой двадцать второй день рождения она отметила как всегда – с родителями. И как всегда, приехала ее бабушка – папина мама, которую она не любила. Нелюбовь была взаимная. Вручая внучке подарок – серебряное колечко с голубовато-дымчатым топазом – бабушка улыбнулась сладкой улыбкой (она не любила эту ее фальшивую, неискреннюю улыбку) и сказала сочувственно: «Что ж ты мальчика своего не пригласила? Аль не захотел он? Аль не завела еще?». Она опустила глаза, выговорила с усилием: «Не завела».
- Ох, Ирка, Ирка! – всплеснула руками бабушка. – Все-то у тебя не так! Что ж мальчика-то до сих пор нет? Все выбираешь? Смотри, пробросаешься… Останешься одна! – пригрозила бабушка. И сразу же повернулась к сыну, заговорила о другом. – Юрочка, я вот вам вареньица привезла, рябинового. Нежинская рябина, твоя любимая! Маленький был, помню, ложками его ел...
…Когда за «гостьей» захлопнулась дверь, она не выдержала и расплакалась. Сидела на кровати – в нарядном новом платье, на руке поблескивали изящным браслетом часики – мамин подарок, на пальце красовалось колечко с топазом, а из глаз двумя прозрачными, как топазы, ручейками бежали слезы. Дверь тихонько отворилась, и вошел отец. Отвернувшись, она быстро вытерла слезы платком и сунула его под подушку.
- Дочка, а ведь мы с мамой еще не все тебе подарили. Главный подарок впереди! Мы уж не стали при бабушке, думали, уедет, тогда и… На-ка вот, держи! – и положил ей на колени конверт. Конверт был запечатан, внутри что-то лежало. «Деньги, что ли? Зачем?» - удивилась она и открыла конверт. В конверте оказался билет на теплоходный круиз «Москва – Астрахань – Москва». Теплоход отправлялся в рейс через шесть дней. «Каюта №27, категория А. Место 1» - прочитала она и с радостным визгом повисла у отца на шее…
Всю неделю она ходила с горящими щеками, изнемогая от переполнявшего ее восторга. Сердце словно захлестнуло невидимой волной и медленно качало, обещая нечто неизведанное и страшно интересное. Отец с матерью переглядывались, радуясь, что подарок пришелся по душе, и не узнавая дочь. А она просто расцвела от счастья, считала оставшиеся до отъезда дни и бурно, как в детстве, радовалась.
Ее нисколько не смущало, что она едет одна. Она уже привыкла – одна. «Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало» - эти стихи Омара Хайяма были о ней. Ей лучше – одной. Она подождет. Она не сможет – с кем попало… На Речной вокзал она ехала, как Золушка на бал, с замирающим сердцем и ожиданием чуда.
…Но чуда не произошло. На теплоходе она путешествовала одна. Соседка по каюте не в счет. Соседи по столику в ресторане – тоже не в счет. От них она вежливо отгородилась, ограничив общение двумя-тремя дежурными фразами: «Добрый день (вечер), приятного аппетита! До завтра, приятного вечера». С соседкой по каюте дело обстояло сложнее: та почему-то решила, что они непременно должны стать подругами. И всё о себе рассказала, хотя никто ее не просил – рассказывать.
Любина история была грустная и простая, как мир. Люба вышла замуж по любви. Свекровь ее невзлюбила, а сын любил, заступался за нее перед матерью, защищая от бесконечных нападок и упреков. Сама Люба свекрови не возражала и ни в чем не перечила – делала вид, что все ее устраивает. Дарила подарки на праздники. Причесывала и укладывала волосы (Люба работала парикмахером).
Свекрови нравились подарки, нравилось, как Люба делает укладку – все подруги обзавидовались! И она смирилась с выбором сына, тем более, что в хозяйство Люба не лезла – была, что называется, на подхвате, не претендуя на роль хозяйки. Свекровь потихоньку спихнула на невестку всю грязную работу, и теперь даже хвалила ее за чистоту: на Любе была ежедневная уборка и стирка, и упрекнуть ее было не в чем – квартира сверкала чистотой, муж Виталик ходил в свежевыглаженных рубашках и безукоризненно отутюженных брюках. Люба даже ботинки ему чистила сама.
И все бы ничего, все бы – хорошо, если бы Люба не заболела. Какое-то там осложнение после банального гриппа, которое она вовремя не вылечила (некогда было лечить, в парикмахерской всю смену на ногах, дома вечная стирка и мытье полов, когда ж тут по врачам бегать?) – и теперь никак не могла вылечить. И ребенка родить – тоже не могла.
Состоялся семейный совет. Виталик вероломно переметнулся в стан врага, приняв сторону матери. Любе было сказано, что семья без детей – неполноценная, это
ненормально. Зачем Виталику больная жена? Ему нужна другая, здоровая, а тебе надо лечиться. Ты девка видная, работящая, и специальность у тебя хорошая. Как сейчас говорят, востребованная. Ты в жизни не пропадешь, устроишься! И замуж выйдешь, и все у тебя сложится…Главное, вылечиться! – напутствовала ее свекровь.
Люба так и сделала. После развода перебралась к себе в Подлипки, легла в клинику, вылечилась – почти. Только купаться, сказали, нельзя. Можно только в ванне, в теплой воде. И детей, сказали, не будет. А так – ничего не болит. Со здоровьем теперь все в порядке, а со счастьем – никак. Не верит она больше никому, после такого предательства.
Закончив свою грустную исповедь, Люба вытерла слезы и с неожиданной злобой сказала: «А мой-то кабанец – женился! Теперь ему другая рубашки гладит. А про меня и думать забыл, на день рождения даже не позвонил! Все они такие! Бессердечные, беспамятные, безжалостные! У них вместо любви инстинкт, как у зверей!»
Люба ждала сочувствия, но она промолчала. Любина история ее не тронула, хотя Любу было жалко. И зачем она ей все это рассказала? Она-то здесь при чем? У нее все будет по-другому. По-настоящему. И семья будет, и дети. И любовь!
- А почему – кабанец? Он на свинью, что ли, похож? – спросила она Любу.
- Да нет, он ничего, симпатичный. На Ричарда Гира похож!- с гордостью сказала Люба. – Фамилия такая у него – Кабанцов.
- А-аа…
- Ну, а у тебя – как? Давай, рассказывай, твоя очередь! – потребовала Люба.
Она растерялась. И разозлилась. – Почему это я должна тебе все рассказывать? Я, может, не хочу!
- Я же тебе рассказала.
- Ну и что. А я не хочу. Я тебя не просила, ты сама.
- Вот ты какая! Не хочешь ничего о себе говорить, значит, есть что скрывать… Или вот что: не о чем тебе рассказывать! Никого у тебя не было. Ведь не было?
Оставив Любин вопрос без ответа, она легла спать, отвернувшись к стенке, и больше ее не слушала. Тоже еще – лезет со своими откровениями!
С Любой она с того дня почти не общалась и проводила время одна – гуляла, загорала, лежа в шезлонге на шлюпочной палубе, а вечерами сидела, уткнувшись в книжку. Теплоход привез ее в Астрахань (она сходила на экскурсию в Астраханский Кремль, побродила по городу, пошаталась по базару со смешным названием «татар-базар», где, кстати, не встретила ни одного татарина) и повернул обратно.
Так прошло три четверти пути, путешествие близилось к концу, а она по-прежнему была одна, если только можно быть одной на теплоходе, где каждый вечер в кинозале шел художественный фильм, и каждый день – концерт или вечер музыки в читальном салоне. По вечерам на корме устраивали дискотеку, но она никогда не ходила: не хотела ни с кем знакомиться. Курортные романы – не для нее. Это ненастоящее, не всерьез. Ей хотелось, чтобы было по-настоящему. А как это – по-настоящему – она не знала… И за пять дней до конца круиза, в Чебоксарах, где теплоход стоял три часа, она встретила – Его.
Он оказался в точности таким, каким она его представляла – выше среднего роста, широкоплечий, уверенный в себе (это чувствовалось), с открытым взглядом серых веселых глаз, светловолосый и… неудержимо притягательный! В Чебоксарах теплоход пришвартовался бок о бок к другому, который пришел раньше и уже стоял у причала. Матросы быстро закрепили канаты-швартовы, перекинули через борт металлические сходни, укрепили перила. На берег все выходили через чужой теплоход, на борту которого золотыми буквами значилось его имя – «Очарованный Странник». Имя показалось ей необыкновенным, как и сам теплоход. По его белоснежным бокам пробегали отражения волн, и весь он сверкал и сиял, до краев наполненный светом. Золотые буквы на борту слепили глаза яркими искрами, голубые пластиковые шезлонги, насквозь пронизанные солнцем, казались прозрачными, эфемерно-призрачными. У нее захватило дух – корабль-призрак!
Разглядывая этот необыкновенный теплоход, она потеряла равновесие на шатких сходнях, зацепившись за что-то каблуком (она любила обувь на высоких каблуках) и чуть было не упала. На помощь пришла чья-то рука. Она уцепилась за нее и удержалась. Как было бы ужасно - шлёпнуться у всех на виду! Никто бы ее не пожалел, и все бы смеялись, называя её растяпой и ротозейкой. Как бабушка Тоня, папина мама.
Пробормотав «Спасибо, вы очень любезны», она взглянула на своего спасителя – и не могла уже отвести взгляда («Узнала! Вся обомлела, запылала и в мыслях молвила – вот он!») Встретившись с ней глазами, он улыбнулся и кивнул ободряюще. Ей так нужно было сейчас его ободрение, так стыдно, что чуть не растянулась на сходнях – зазевалась, засмотрелась, теплохода никогда не видела, что ли? Вон бабушка с костыльком – и та прошла, не споткнулась, а она…
- Привет, красивая!
У нее замерло сердце: кому это он говорит? неужели ей? неужели это она – красивая?
- Привет! – ответила беспечно, а сердце отчаянно колотилось, и ей казалось, все слышат его стук.
- С теплохода? В Чебоксарах первый раз? – услышала она и робко призналась, что – да, первый раз. - Ну, тогда пошли! Придется показать вам Чебоксары. Предлагаю прогулку по городу. Может, у нас получится…
- Вряд ли у нас получится, - с сожалением сказала она. – Стоянка всего три часа, в тринадцать десять отправляемся…
Он уловил это сожаление в ее голосе. И обрадовался.
-Ну, за три часа успеем! Поехали!
– К… куда?
– Да город же смотреть! Чебоксары! Я покажу тебе – Чебоксары! – И не дав ей опомниться, увлек за собой, крепко держа за руку. – Вон троллейбус, бежим! Нам повезет, если успеем. Они днем редко ходят!
И они побежали. Это был бешеный, отчаянный бег. Она не чувствовала под собой ног и словно летела по воздуху, держась за его руку. Ветер стал тугим и ощутимо плотным, по сторонам мелькало что-то – разглядеть она уже не могла. Сердце билось прямо в горле, вот-вот выскочит…
Они успели. Добежали и вскочили на подножку, запыхавшиеся и довольные. Водитель посмотрел на них и не смог сдержать улыбки. – «Я бы подождал» - сказал водитель, и они счастливо рассмеялись. И стояли – не разнимая рук и улыбаясь друг другу. Это была необыкновенная экскурсия – из окна троллейбуса он умудрился показать ей весь город! Водитель ехал не торопясь, методично объявлял остановки и долго не закрывал дверей, поджидая пассажиров.
Он рассказывал ей о площадях, улицах, зданиях… Он обладал редким даром – рассказывать, а ей нравилось, как он рассказывает. Так бы ехать и ехать, слушать и слушать… - мечтала она. И вздрогнула от неожиданности, когда он бодро скомандовал: «Выходим!». Она послушно вышла из троллейбуса и оказалась на площади. Площадь казалась странно знакомой… Да это же та самая остановка, с которой они отправились в путешествие! Троллейбус был кольцевым: сделал круг по городу и привез их обратно, на то же место!
- Чему ты так удивляешься? – спросил он, заглядывая в ее глаза. – Пошли?
- Пошли! А куда? – она доверчиво вложила пальцы в его ладонь. Ладонь была теплая и надежная. Она вдруг поняла, что пошла бы за ним на край света, если бы он позвал. Но в жизни все не так, как в ее мечтах. И сейчас он пригласит ее «в гости». Она непременно откажется, и на этом все кончится. А жаль…
- Вот моя гостиница, - словно отвечая на ее мысли, объявил он радостным голосом. – Я всегда здесь останавливаюсь, когда приезжаю. Я здесь часто бываю, по делам фирмы. Еще в Казань езжу и в Волгоград. («Уфф… Не пригласил! Есть!» - облегченно выдохнула она).
- А ты вообще – кто? Чем занимаешься?
- Я? – Он на секунду запнулся. – Вообще я бухгалтер. У меня бизнес. Небольшой, правда. Фирма… А сейчас я в отпуске! Взял две недели. Обойдутся без меня, надо же мне когда-то отдыхать! Вот я и решил – в круиз сплавать. На «Очарованном Страннике». Название понравилось, да и сам теплоход – просто корабль-призрак! (Он снова прочел ее мысли!) – Так куда мы с тобой направимся? Ты есть не хочешь? Я бы что-нибудь съел! Здесь недалеко есть неплохой ресторанчик, там очень вкусно кормят.
С ней происходило что-то странное. – Нечто необъяснимое, властное и сильное, захватило ее целиком, словно накрывшая с головой волна. Она испытывала глубокое и нежное чувство – к незнакомому парню, который не говорил ей глупых комплиментов и вовсе не собирался тащить ее в постель. Словно заранее знал, что она откажется. Она и от ресторана – отказалась наотрез. «Ну, тогда идем в кафе, - предложил он миролюбиво. – Надеюсь, от кофе с пирожными ты не откажешься?»
… Они пили кофе в маленькой уютной кофейне. Кофе был необычайно крепкий и необычайно вкусный. Он купил ей забавный фигурный пряник-зверушку с черными бусинами глаз, пухлой мордочкой и маленькими ушками, покрытыми розовой глазурью. Ей жалко было есть симпатичного зверька, и пряник так и остался лежать на ее тарелке…
Он понимающе усмехнулся – без ехидства и насмешки. Отошел к стойке и принес корзинку с крошечными печенюшками. Печенюшки оказались необыкновенно вкусными, и они весело хрустели ими, запивая горячим кофе. Кофе было много – он заказал целый кофейник. Он закурил, спросив у нее разрешения. Она разрешила, хотя не выносила табачного дыма. И вдыхала дым его сигареты с неизведанным ранее наслаждением. Ей определенно нравился – дым Его сигареты!
Он улыбнулся, заметив, как она вдыхает дым – медленно, смакуя. Она была необыкновенная (бывают же на свете чудеса!) – эта с небес свалившаяся на него девочка. Словно – падающая звезда! И он загадал желание: пусть она будет счастлива. Встретит хорошего и доброго человека, с которым у нее будет долгая счастливая жизнь. Пусть будет так!
Она с наслаждением вдыхала пахнущий можжевельником дымок и думала: «Если бы… вот если бы – так было всегда! Бывают же на свете чудеса? До сих пор чудеса всегда случались с другими. А сегодня чудо произошло с ней: она встретила Его.
«Я довольно молодой Бог, и, наверно, у меня опыта нет,
Но, девочка моя, я помочь тебе бы мог –
и пролить в твою судьбу солнечный свет.
Ни минутки у тебя нет. На работе перерыв – всего ничего.
Но ты напудришь нос, выйдешь на обед –
и за столиком кафе ты встретишь его.
Где-то далеко летят поезда, самолеты сбиваются с пути…
Если он уйдет – это навсегда, так что просто не дай ему уйти» - лилась из динамиков знакомая мелодия. Песня была – о нем. О них двоих.
…Потом они гуляли по набережной. Она и не знала, что в Чебоксарах такая удивительно красивая набережная! Потом – ели мороженое в «Баскин-Робинсе». И съели столько, что оба замерзли, хотя за окнами кафе было плюс тридцать два. И долго смеялись, стоя на раскаленной набережной и наслаждаясь – жарой.
Потом они отправились в тир. И целых полчаса, забыв обо всем на свете, азартно лупили по мишеням – качающимся, мигающим, бегущим и прыгающим. «А у тебя неплохо получается для первого раза» – сказал он ей, и у нее зарделись щеки и загорелись уши от его похвалы. Сам он стрелял без промаха, как снайпер, попадая каждый раз в десятку.
-Ты случайно не киллер? - удивилась она. Он хохотал, запрокидывая голову и вытирая выступившие от смеха слезы. – Нет, я не киллер, я бизнесмен. У меня здесь бизнес. И в Казани. И в Волгограде. Я транзитом занимаюсь. Транзитными перевозками. Извини, что не оправдал твоих ожиданий… А ты знаешь, который час? Твой теплоход оправляется через десять минут! А мой через час. Побежали?..
Она до последней минуты ждала, что он попросит ее телефон. Но он не попросил. Или оставит свой. Но он – не оставил. И долго махал вслед уходящему теплоходу. Она не понимала, что происходит. Может, ей надо было остаться с ним? Но он не предложил. Они стояли и смотрели друг на друга – она на своем теплоходе, он на своем, а между ними ширилась полоса воды, разъединяя их и отнимая друг у друга.
Она вдруг отчаянно крикнула: «До свиданья!» - словно умоляла его об этом – свидании. Он кивнул головой утвердительно (он понимал ее с полуслова) и прокричал вслед уходящему теплоходу: «До встречи! Увидимся!». – И она сразу поверила: они еще увидятся!
С тяжелым вздохом оторвала ладони от поручня и ушла в свою каюту, не в силах больше смотреть, как он уплывает от нее. Ей казалось – навсегда. Но завтра – Нижний Новгород. Они снова встретятся! И будут колесить по всему городу вдвоем! На сей раз – на трамвае. В Нижнем удивительные трамваи. Самые лучшие в мире! Поездка в них больше напоминает аттракцион «Русские горки»: завораживающе крутой долгий подъем и длинный головокружительный спуск!
Итак, решено: они поедут на этом трамвае-камикадзе, который привезет их в центр города. Они будут гулять по Нижегородскому Кремлю, по нарядной и заботливо ухоженной центральной улице. Будут стоять на необычайном, словно кружевном (и страшно высоком!) виадуке и с высоты птичьего полета смотреть вниз – на набережную и на величаво текущую Волгу… Стоянка в Нижнем – целых четыре часа!
Она улыбнулась своим мыслям, и соседка по каюте (и когда успела придти? Она даже не заметила!) спросила: «Хорошо погуляла?». В Любином голосе она услышала сорочье жадное любопытство, легкую зависть (впрочем, беззлобную) и… жалость к себе самой. Люба обиделась, что она не взяла ее с собой в город, ушла «гулять» без нее. У Любы была своя точка зрения: раз они едут в одной каюте, должны стать подругами и проводить время вместе – по крайней мере до конца круиза.
Соседка рассуждала вполне логично: ведь вдвоем веселей. Она была согласна с Любой – наверное, вдвоем и вправду было бы веселей. Но переступить через себя не могла, как не могла не признать того, что ей, пожалуй, лучше в одиночестве, чем с Любой.
Она старательно избегала Любиного общества. Избегать удавалось не всегда: соседка по каюте была общительна и бесцеремонна. Впрочем, Люба была с ней приветлива и дружелюбна, хотя подругами они так и не стали. Скорее, приятельницами, но она по-прежнему считала Любу – соседкой. Люба видела, как она прощались с Ним, и теперь считала своим долгом расспросить ее обо всех подробностях нового знакомства и о том, как они провели время. – «Хорошо погуляли?» - спросила Люба, и она ответила коротко, не вдаваясь в подробности: «Да». Люба, похоже, снова на нее обиделась: она ждала «лав-стори», стремительной и захватывающей, а услышала – безразличное «да». Люба обиженно фыркнула и больше ни о чем не спрашивала. Ну и пусть! Завтра – Нижний Новгород! Скорей бы наступило завтра…
В Нижний Новгород пришли рано: на часах было восемь утра, а по расписанию должны были придти в девять. Целый час теплоход стоял на рейде, и с правого борта сверкал куполами церквей красавец Нижний… Панорама города отсюда была видна как на ладони. В поднимающемся над водой полупрозрачном утреннем тумане древние стены Кремля казались призрачными, то исчезая, то появляясь вновь. «Да это же сказочный город! Волшебный Китеж-град!» - думала она, с волнением вглядываясь в линию причалов. Где-то там – «Очарованный Странник»… Или еще не приплыл?
Еле дождавшись девяти часов, она сошла на берег. И торопливо шла от причала к причалу, пока не обошла их все и оказалась у речного вокзала. «Очарованного Странника» нигде не было. Терзаемая дурными предчувствиями, она вошла в здание вокзала. «Очарованный Странник»? – удивились в справочном бюро. – Он был здесь в начале лета, первый рейс у него от Нижнего. А сейчас – в Астрахань ушел, из Чебоксар. Рейс «Чебоксары – Астрахань – Чебоксары». У нас заправился только и позавчера ушел. Сейчас, наверное, уже в Казани, так что – догоняйте!»
Она не помнила, как поблагодарила словоохотливую женщину из справочной, как отошла от окошка, как очутилась на улице… У нее стучало в висках: Чебоксары – Астрахань – Чебоксары! «Очарованный Странник» сейчас в Казани. Значит, они не будут гулять по городу, не сядут в дребезжащий трамвай… Они не встретятся в Нижнем Новгороде. Они вообще – не встретятся! «Странник» плывет в Астрахань, а она – в Москву. Но он же сказал – увидимся! Он обещал!
Там, на причале, когда матросы уже убирали трап, он увидел ее умоляющие глаза и подарил ей надежду – «Увидимся!». Они никогда больше не увидятся. Он даже телефон у нее не взял, и своего не оставил! Просто подарил ей три часа счастья. Просто так подарил. Просто так… А она-то! Она полюбила его, впервые полюбила по-настоящему! А он так и не узнал об этом…
Она достала из кармана платок и вытерла слезы. Гулять по городу уже не хотелось, и она вернулась на теплоход. В каюте никого не было – соседка уехала на экскурсию. Она задернула занавески и легла, отвернувшись в стенке. И думала, думала, думала – о Нем. Она вдруг поняла, что случившееся с ней – то самое, чего она так долго ждала и во что почти перестала верить! Несколько романов, которые и романами-то можно было назвать с большой натяжкой, были – ненастоящими, случайными. Так, от скуки и одиночества. И когда они заканчивались, ей не было больно. Не было даже обиды. Только досада и злость на себя за то, что ошиблась – мимолетное чувство приняла за любовь.
Тогда – была просто досада. Теперь ей не хотелось жить – без него. Боль, которую она испытывала, казалась невыносимой, хотя у нее ничего не болело. Боль была внутри, в том неведомом, невидимом, которое отрицают атеисты и которое зовется душой. Горе захлестнуло ее жгучей злой волной, и душа задыхалась, не в силах вырваться, стряхнуть с себя это – первое в ее жизни настоящее горе. Хотелось плакать, но слез не было. Было понимание того, что ничего уже не исправить и ничего не вернуть. Что до нее никому нет дела и никто не знает, как ей одиноко и больно… Господи! Хоть кто-нибудь! Хоть бы Люба пришла, что-то она загулялась совсем. Ахала бы, тормошила ее, лезла с расспросами… Она бы отшила ее, сказала – не лезь ты ко мне, без тебя тошно! А потом рассказала бы обо всем – и может быть, ей стало бы легче…
Ведь что ни говори, как ни отпирайся, каждый из нас в глубине души, иногда и сам того не сознавая, жаждет сочувствия, сопереживания. Понимания. Вот и Люба хотела – от нее. В тот первый вечер на теплоходе, когда они познакомились, Любе тоже было тяжело и больно – оттого, что от нее отказались, ее бросили – в беде. Предали. И кто! Самый близкий человек – Виталик! Родных у Любы не было, только двоюродная тетка, которая изредка навещала ее в интернате, где Люба училась, но к себе не звала. Ей даже пожаловаться было некому! И Люба поделилась с ней самым сокровенным, открыла ей душу. А ей – не надо было этого сокровенного. Чужой беды. Она тогда притворилась спящей, но Люба бесцеремонно ее растолкала.
- Ты спишь, что ли? Я тебе рассказываю – такое! А ты спишь?!
- Ну и что? Ну и сплю! Поздно уже, я спать хочу, - сказала она Любе и отвернулась к стенке, чтобы не видеть ее блестящие от слез глаза. Отгородилась молчанием. А теперь – ждет Любиного сочувствия? «Нет, милая моя, - сказала она себе. – Что посеешь, то и пожнешь!». Любе тоже было одиноко, и не с кем было поделиться, некому рассказать. Только теперь она поняла, как несчастна Люба. Бедная Люба!..
Тут дверь с треском распахнулась и в каюту ворвалась «бедная Люба» - улыбающаяся, с сияющими глазами, прижимающая к груди пакет. И мокрая до нитки!
- Привет, подруга! – весело поздоровалась с ней Люба. – Ты тут нежишься в тепле, под одеялом, а мы в такую грозу попали – мама дорогая! Поехали на экскурсию в Кремль, и вдруг потемнело все, как в фильме ужасов, молнии засверкали – и такое началось! Лило как из шланга! Всемирный потоп! А автобус-то на стоянке, а до стоянки еще дойти надо. Мы у стены стояли всей группой, там хоть ветра не было, а дождь все равно лил! И холод жуткий! Стоим все мокрые, холодно, а ливень все не кончается, хлещет и хлещет. Тут экскурсовод нам и говорит: «Чего стоим? Кого ждем? Думаете, вам сюда автобус подадут? Так автобусам в Кремль нельзя заезжать, они на стоянке». Все дорожки залило по самые бортики, так что мы шли по щиколотку в воде. Пока добежали, промокли насквозь! И зонтики не помогли! – весело рассказывала Люба, и непонятно было, чему она так радуется? Ведь промокла же и замерзла, аж посинела вся!
- А шофер ругается, говорит, вы мне весь салон промочите, после вас сиденья сушить придется, вынимать придется все… А мы сидим и хохочем – друг на дружку глядя! Все как черти мокрые, растрепанные, и все в мурашках… Холодина потому что, градусов тринадцать, не больше. А народ в маечках, топиках, шортиках, сарафанчиках… С утра-то жара была тридцать два градуса, настоящее пекло! А тут еще по радио о погоде заговорили: «В Чебоксарах +33, в Астрахани +42, в Нижнем Новгороде сохранится сухая солнечная погода без существенных осадков, температура воздуха +34, температура воды +25». Ну, мы как начали ржать, так остановиться никак не могли. И шофер тоже ржал… Здорово! После такого «купания» не заболеть бы! Давай, что ли, полечимся? – Люба торжественно водрузила на стол пузатую бутылку. – Лимонный ликер. Сорок два градуса, между прочим… как в Астрахани!- прыснула Люба, сноровисто вынимая из пакета свертки со всякой снедью и раскладывая на столе. – Так! Это сыр, это бастурма. Кекс – тоже лимонный, между прочим! Еще маслины. Багет французский, хрустящий… Там магазин был по дороге, мы погреться заскочили, и я всего набрала… Слушай, а давай на ужин не пойдем? Я столько всего накупила!
- Не знаю, - равнодушно ответила она. – Давай не пойдем, если хочешь. У меня фисташки соленые есть, и жареный миндаль. И шоколадка. И наливка сливовая, я ее в Угличе купила… - она нехотя спустила ноги с дивана.
- Да что с тобой?! – испугалась Люба, разглядев ее лицо. – Что случилось-то? Что?..
Она молчала. Слезы текли по щекам, оставляя мокрые дорожки. Наконец «нашлась с ответом» - Со мной ничего. Я сейчас. Умоюсь только.
Они пили ликер медленными глотками, наслаждаясь его необыкновенным вкусом – ликер оказался великолепным. У Любы порозовели щеки и в глазах зажглись огоньки. Люба ни о чем ее не спрашивала, не торопила, ждала молча. А она симпатичная! Даже очень. О таких говорят – интересная. Рассказать, что ли, ей… или не рассказывать? Вот так же она будет смаковать ее горе – медленными глотками, как ликер.
Люба догадалась обо всем сама. – Он тебя обманул? Не пришел?
- Он и не мог придти, он в Астрахань уплыл. На «Очарованном Страннике». Он сейчас в Казани. А мы – в Нижнем, - с усилием выговорила она.
- «Уплыла в туман белая фуражка!» - пропела Люба куплет из глупой песенки про капитана. И добавила: «Сволочи они все, мужики. И козлы!»
Она вдруг задохнулась от ненависти. И не сдержавшись, выкрикнула в Любино растерянное лицо – словно целясь в него из винтовки, как вчера в тире: «Неправда!! Он не такой! Это у тебя все козлы, и Виталик твой… Ты другим не нужна потому что! Тебя свекровь в поломойку превратила, а ты терпела, я бы ни за что не стала терпеть! У меня все по-другому, и он вовсе не сволочь, он хороший, замечательный, таких больше нет! И не тебе о нем судить. И не лезь ты ко мне со своими комментариями!»
- Я понимаю, ты это не со зла говоришь, - вздохнула Люба.- Я на тебя не обиделась. Мне тоже…
Она подняла покрасневшие, затуманенные ненавистью глаза: «Что – тоже?»
- Мне мой бывший тоже казался хорошим. Да он и был хорошим. Настоящим. И любил меня очень. А потом… Мне тогда жить не хотелось. Хотелось умереть. Или убить его, чтобы он – не жил! Я к тетке кинулась, думала, пожалеет, скажет, как мне дальше жить… А она мне с порога – «Ты зачем приехала, за деньгами? Так у меня лишних нет, сама зарабатывай, не маленькая. Говоришь, выгнали они тебя – значит, было за что!». Я у нее переночевала и уехала…
- Ты прости меня, я не хотела… Наговорила тебе всего! – Она крепко обняла Любу и поцеловала в щеку.
...Приехала в Москву, окунулась в привычную жизнь и заставила себя не думать – о Нем, о путешествии по Волге, о Любе. С Любой они расстались друзьями, обменялись телефонами, и Люба приглашала ее к себе в парикмахерскую, клятвенно обещая причесывать ее бесплатно. Любе она так и не позвонила: зачем?.. О Нем старалась не думать, старалась его забыть. Но забыть не получалось! Перед ней все время стояли Его глаза – как наваждение!
…Как наваждение – Ее глаза! Они были словно говорящими, эти глаза! Он никак не мог забыть Ее. Как она на него смотрела, как ждала… Ждала, что он остановит ее, не даст ей уйти, позовет. Но он не остановил. Не позвал. А так хотелось!..
Он поймал себя на мысли, что, пожалуй, любит эту девочку с говорящими глазами. И хочет, чтобы она была счастлива. А с ним она не будет счастлива. Он не мог, не имел права – связать ее с собой. Пройдет время, она его забудет. И обязательно встретит – настоящую любовь! У нее будет своя семья, дети… Малогабаритная типовая квартирка – тесная, как птичье гнездышко, но своя! Огородик на шести сотках, грядки с клубникой, укропом и щавелем. Маленький дачный домик – щитовой, обитый вагонкой и оклеенный веселенькими обоями в цветочек. И счастье – большое, как небо, и такое же, как небо, безоблачное и бесконечное. И если есть на свете Бог, он даст ей все это. Она заслужила. Господи, если ты есть! Не за себя я прошу, - за нее...
…Господи, как нужна, как необходима была ему эта девочка! – С удивительными, распахнутыми настежь глазами, серо-синими, как глубокая вода. Хотя бы один глоток – этой живительной, прохладной и чистой воды! Но он не посмел сделать этот глоток. Отказался от нее. Не ответил на ее зовущий взгляд. – А так хотелось!..
У нее будет своя жизнь, в которой ему нет места. Он не вправе… Даже объяснить ей – не вправе! Тогда откуда же это непроходящее чувство вины?
Он не успел додумать последнюю мысль. Что-то горячее толкнулось в висок – и разлилось внутри раскаленной испепеляющей магмой. Этот свет ослепил его. И в последней вспышке навсегда уходящего сознания он увидел Ее лицо…
- Ты не прав! Все не так, милый... Я не смогу без тебя, я ни с кем не буду счастлива. А ты этого так и не понял.
- Конечно же, я не прав! Я люблю тебя, я не могу без тебя! Все еще можно исправить, я непременно тебя найду. Мы обязательно встретимся!
Он найдет её. От этой мысли ему стало хорошо и спокойно. Он глубоко вздохнул – в последний раз. А потом пришла темнота и навсегда унесла – боль…
Она пришла с работы и, сбросив туфли, босиком прошла в кухню. Взяла из вазы зеленое яблоко и легла на диван, свернувшись калачиком. Она всегда так проводила вечера. В комнату вошла мать, включила телевизор. Она вздрогнула, увидев на экране знакомое лицо. Ошибиться она не могла! Это его волосы, серые веселые глаза, его дружеская улыбка… Она не сразу услышала, о чем говорит диктор.
«…Убит на пороге своего дома выстрелом в висок известный в преступных кругах вор в законе и финансовый махинатор, которого до сих пор никому не удавалось поймать: он не оставлял улик, проворачивая поистине гениальные финансовые операции. У него и кличка была соответствующая – «Бухгалтер». Под его руководством действовал целый штат рейдеров. Они могли обанкротить любое предприятие, довести до кризиса самый надежный банк и распродавали его по частям. – Совершенно официально, с соблюдением законодательства! И всегда выходили сухими из воды... Для всех Бухгалтер был директором небольшой фирмы, которая специализировалась на транзитных перевозках. Все легально, налоги, лицензия, «белая» зарплата… Не подкопаешься. Мало кто знал, что фирма – только прикрытие, верхушка айсберга, под которой скрывается целая империя…»
- О, гляди! Еще одного бандюгу шлепнули! – с удовлетворением сказала мать. – Всех бы их перестреляли, мир чище бы стал!
Она вдруг заплакала – безутешно, безнадежно, с судорожными всхлипами глотая воздух. Ей так хотелось, чтобы он был счастлив – пусть не с ней, все равно! Встретил настоящую любовь, воспитывал бы сына – светловолосого сероглазого малыша с такой же, как у отца, светлой обезоруживающей улыбкой.
- Ты чего, дочка? Да что стряслось-то? На работе что-нибудь? – испугалась мать. А она захлебывалась слезами и никак не могла успокоиться. – Да не плачь ты так, не переживай! Все пройдет, в жизни всякое бывает. – Мама хлопотала вокруг нее, капала в стакан валерьянку. – Все пройдет, все наладится, не плачь! Слезами горю не поможешь…
Мама не знала еще, что – не наладится. Что для него все кончилось. Для них двоих – все кончилось. Они больше не встретятся.
«...Он пришел к тебе из тех стран, где затоптаны в песок осколки мечты.
Он прошел сквозь лес, через океан… Он, конечно, одинок, так же, как ты.
Где-то далеко летят поезда, самолеты сбиваются с пути…
Если он уйдет, это – навсегда, так что просто не дай ему уйти...»