тете Леночке Гладковой,
Елене Сергеевне Гладковой,
Нине Сергеевне Гладковой.
Старенький буклет: шесть глянцевых листов, размером чуть больше школьной тетрадки, с черно-белыми фотографиями и мелким текстом.
На обложке - фотография Царскосельского Лицея и надпись: «Мемориальный музей - лицей». Издан в 1961 году, составитель – М.П. Руденская, редактор – А.М. Гордин. Глянцевая бумага пожелтела, странички истрепались, уголки загнулись. Смотрю на него, и сжимается сердце.
На первой страничке наискосок тянется надпись: «Леночкиной Машеньке на память от музея Лицея». Подпись: «Хранитель музея Руденская. 19 августа 1963 года».
В том, очень далеком шестьдесят третьем году, мама взяла меня с собой в Ленинград, показать город, в котором родилась моя бабушка.
От ленинградских улиц, парков, музеев, театров у меня кружилась голова, я постоянно пребывала в состоянии легкой эйфории, но, чем ближе был день отъезда, тем сильнее накапливалась усталость, и я потихоньку переставала восхищаться.
В тот день, когда мы с мамой поехали в город Пушкин, бывшее Царское Село, я, как мне кажется, уже и не ждала никакого «особого» чуда. Чудо было везде, и его было так много, что все это перестало укладываться в моей голове.
На вокзале в Пушкине нас встретила высокая немолодая женщина, одетая в длинное, старомодное светло-коричневое платье. Седые, немного волнистые волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб. Светлые брови, широко расставленные глаза. Весь ее облик мог показаться бесцветным, но эти удивительные серо-зеленые глаза сразу приковывали к себе внимание. Чуть прищуренные, они излучали такой яркий свет, что тот, кто их видел, мгновенно забывал свое первое впечатление, унося в памяти только светящиеся глаза и добрую улыбку на губах.
Мы шли по улицам маленького городка. Тротуары неожиданно пересекались зелеными лужайками, на которых росли полевые ромашки вперемешку с лопухами и крапивой, пахло яблоками, а палисадники домов пестрели всеми мыслимыми августовскими цветами. Яркие точки махровых астр, солнечные пятнышки георгинов, буйство мальв и гладиолусов – сливаясь вместе, казались мазками на картине неизвестного импрессиониста. Все это не только не противоречило тем дворцам и паркам, к которым мы приближались, но, наоборот, было неотделимо от них. Словно это была единственно возможная основа, над которой и должны были возвышаться величественные дворцы.
Встретившая нас женщина неторопливо рассказывала об истории города, о том, как строились дворцы, кем был построен лицей. А потом подвела нас с мамой к чугунной скамейке перед лицеем, на которой, в распахнутом лицейском мундире, подперев рукой кудрявую голову, сидел юный поэт, и стала читать красивым грудным голосом:
«В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал,
В те дни в таинственных долинах,
Весной, при криках лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне»...
И тут я влюбилась в нее так, как можно влюбиться только в детстве, в одну минуту, не задумываясь за что и почему.
Это была Елена Сергеевна, тетя Лена, мамина сестра. Не знаю точно, кажется, двоюродная, а возможно, и троюродная, меня степень родства в тот момент совершенно не интересовала. А сейчас спросить уже не у кого. Как-то так получалось, что родство было дальнее, но настолько искренним было ее желание познакомиться с нами, доставить нам радость, что я сразу почувствовала рядом с собой близкого человека.
Я тогда совершенно не понимала, как мне повезло. Тетя Лена водила нас по Лицею, рассказывая о Пушкине, как о близком человеке, которого хорошо знала. Она и сама увлеклась рассказом: на щеках появился легкий румянец, лицо похорошело. И мы с мамой не заметили, как к нам пристраивалось все больше и больше посетителей музея. Люди отходили от своих экскурсоводов и, очарованные, шли следом за тетей Леной. Только при входе в узенький коридорчик, где за стеклянными дверцами книжных шкафов 17 века стояли книги из лицейской библиотеки, и куда вход обычным посетителям был закрыт, тетя Лена оглянулась. Неожиданно большое количество слушателей ее смутило: - Простите, я - не штатный экскурсовод, рассказываю только для своих родственников, а в это помещение мы не пускаем посторонних, слишком оно маленькое...
Но, увидев огорченные глаза людей, махнула рукой:
- Инночка, - обратилась она к смотрителю, - это со мной, раз уж так получилось, пусть все пройдут. Только, пожалуйста, аккуратно...
И начала снимать с полок раритеты, показывая книги, к которым мог прикасаться Пушкин.
Закончилась экскурсия по Лицею, но еще долго раздавались слова благодарности от посетителей, которые догадались, что им выпало присутствовать на лекции (другого слова не подберешь) не просто талантливого человека, но вложившего в восстановление музейных ансамблей города Пушкина свою душу. Кто-то спросил у одной из смотрительниц: «Не скажете, кто сейчас проводил экскурсию?» И я краем уха услышала ответ: «Да это же наша Елена Сергеевна. Она главный Хранитель парков». Слово «хранитель» смотрительница интонацией выделила, и оно прозвучало так, как будто и в правду было произнесено с заглавной буквы.
Уже потом я узнала, что официально должность тети Лены называлась «Главный хранитель парков в Дирекции дворцов и парков города Пушкина». Мне безумно понравилась должность тети Лены, и я часто, вернувшись, домой, в Ростов, хвасталась таким знакомством.
Но еще больше я гордилась буклетом, подаренным мне в дирекции музея – Лицея, куда меня тетя Лена привела знакомиться. Я понимала, что в этих стенах быть «Леночкиной Машенькой» - большая честь.
А экскурсия по парку продолжалась, и снова я услышала от тети Лены то, что потом не раз и не два повторяла мысленно, радуясь удивительному размеру строф, с этой неизменной паузой, понижением голоса и вздохом в середине каждой строки:
«Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
Дева печально сидит, праздный держа черепок.
Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;
Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит».
Тот, кто был в Царском Селе, гулял по Екатерининскому парку, сразу вспомнит скульптуру бронзовой девушки, сидящей на гранитном камне и печально склонившей голову над разбитым кувшином.
Тетя Лена родилась в Пушкине, вернее, в Царском Селе, прожила в нем всю жизнь. Когда мы достаточно (то есть, оставив в парковых аллеях все свои силы) находились по парку и по городу, она привела нас к себе домой.
Жила она с мамой и младшей сестрой на первом этаже большого многоэтажного дома в однокомнатной квартирке.
В очень скромно обставленной комнате два окна, на стенах висят акварели, сделанные младшей сестрой, художницей по профессии. Вдоль коридора книжные полки, на которых, в основном, книги по искусству. Книжный шкаф стоит и в комнате, перегораживая ее поперек, чтобы выделить место пожилой женщине.
Много ли надо трем женщинам? Но даже девочка-подросток тогда поняла, что, конечно, им надо было больше, чем могли себе позволить женщины, работающие в те годы в гуманитарной сфере, и получающие соответствующие зарплаты. Нет, никогда они не жаловались, но... слишком выразительно говорила об этом вся обстановка в квартире.
А встретили нас радостно. Особенно радовался Дик, огромная собака, в роду у которой были немецкие овчарки. Сразу в дверях он, встав на задние лапы, положил передние лапы нам на плечи, поочередно, то одной, то другой, и гостеприимно попытался облизать сначала маму, потом меня.
- Ну, хватит, Дик, хватит, - остановила его тетя Лена. – Лучше проводи Женю и Машу к маме.
Дик сразу понял, кто старше и важнее, взял мамину руку в пасть, чуть-чуть, очень осторожно сжал зубы, и потянул ее на кухню.
Продолжение см. http://www.proza.ru/2015/03/29/2230