Снежная Королёва

Ольга Зверлина
              городская офисная сказка

Пётр Тихомирыч был урод, а Коля – охранник. Пётр Тихомирыч в фирме бухгалтерию вёл, а Коля только днём там охранял: ночью ставили на сигнализацию. И пока бухгалтер у компа увлечённо возился с цифирями, что-то тихо напевая себе под нос, Коля слонялся по офису без дела и Королёву доставал.
Коля был круглый идиот.
Королёва служила секретаршей – молодая, румяная, фигуристая. Но начальник к ней никогда не приставал, он был порядочным человеком и любил свою пожилую располневшую жену.
Поэтому в фирме про него тайком поговаривали всякое, нехорошее…
Королёва же тайно мечтала о прекрасном принце на белом коне – принце из сказки, принце спасителе. Но принц ей всё не попадался.
Зато Пётр Тихомирыч и Коля ухаживали за ней наперегонки. Бухгалтер был с деньгами, воспитанный, он приносил  цветы, дорогой шоколад, приятные сувениры и альбомы с красивыми фотографиями. А Коля при всяком удобном и неудобном случае похлопывал её, по чему придётся, и хихикал, как идиот. Да он и был идиот.
Но идиот он был накачанный, всё свободное время в спортзале мышцы тренировал. Неудивительно, что Королёва в конце концов выбрала Колю: с таким и ночью на улице не страшно, вмиг раскидает всех чахлых  городских хулиганов по помойным бачкам.
Но и Петра Тихомирыча она со счетов не сбрасывала. Ведь с идиотом-Колей скука смертная, а Пётр Тихомирыч объездил полмира – и умел обо всём интересно рассказывать.
А ещё у него хобби было – фигуры делать.

Он лепил эти фигуры из глины, отливал из гипса, резал из дерева; целая комната в отдельной квартире ими была уставлена. Бухгалтер-скульптор часто приглашал к себе в гости Королёву, и Колю заодно с ней – новые поделки показать.  Королёвой фигуры нравились, а Коля знай хихикал, рассматривая мелкие анатомические подробности.
Дома у бухгалтера всегда пили хорошее вино с закусками, потом – чай с разными вкусностями. После обязательно шли в кино. Могли бы и в театр, конечно – но с идиотом-Колей в театр разве сунешься? Того и гляди ржать начнёт на самом романтичном месте, всех опозорит.
Поэтому вместо театра часто гуляли по магазинам.
В общем, так они везде и ходили втроём – Пётр Тихомирыч, Коля и Королёва.
Тусовались, как теперь говорят.
Их в фирме так и называли – «наша офисная троица».
Видя, что Пётр Тихомирыч в личной жизни не у дел, что никому он не соперник, Коля к бухгалтеру относился покровительственно. «Не боись, Тихомирыч, – говаривал он, поздним вечером разводя по домам своих спутников, – в обиду не дам. Со мной не пропадёшь, верняк».
Не раз предлагал Пётр Тихомирыч слепить портрет Королёвой, а она отказывалась: будет ещё такой урод её разглядывать да потом её фигуру лапать.
Пусть даже и глиняную.
Ведь начнёшь этого Петра Тихомирыча украдкой рассматривать по частям – вроде, всё обычно: рот как рот, нос как нос, уши, глаза обыкновенные.
А на всё вместе глянешь – урод.
Урод, пусть и с деньгами.
В общем, не хотелось Королёвой позволять лишнего своему запасному ухажёру.

Как-то раз, в самом конце зимы, навалило в городе кучу снега. Солнце светило ярко, почти уже по-весеннему –  и офисная троица отправилась гулять в парк.
В парке дети бомбили прохожих снежками и лепили под деревьями снежных баб. 
– А давайте и мы бабу слепим, – предложил Коля.
– Какую бабу?
– Да тебя, Королёва! Тихомирыч давно тебя слепить хочет – ему и карты в руки.
Королёва сначала заотказывалась, а потом махнула рукой: лепи! Не портить же всей компании воскресное настроение. Да и снег этот штука непрочная – завтра всё равно всё растает.
Начал Коля катать снег, а бухгалтер лепить. Лепил легко, м`астерски, на Королёву и не смотрел вовсе, словно и так знал о ней всё. И вышла вдруг из снега точь-в-точь Королёва – не отличишь.
Только белая вся, искрящаяся на солнце, прекрасная.
Снежная королева.
То есть, не королева, а Королёва, конечно.
В общем, настоящая Королёва так и ахнула. А Коля, даже глазом не моргнув, идиот, загрёб поскорее снега.
– Бомбить! – заорал он, катая в ручищах крепкий снежок. – Ломай её, круши!
Но Королёва бомбить не позволила, сжала его запястье. «Сломаешь меня, идиот, – процедила она сквозь зубы, – и между нами всё кончено!»
До Коли дошло – отступил Коля. А Королёва долго стояла и любовалась своим снежным двойником.
«Эх, быть бы мне правда такой, – тихо-тихо прошептала она, – белой и чистой, точно облако. И принца повстречать на белом коне…»
Тут голова её закружилась – и Королёва невесомо взмыла над зимней поляной, увидела под собой, далеко внизу, Колю и Петра Тихомирыча. А с ними ещё кого-то, третьего.
«Да это ведь я сама! – изумилась Королёва. – Это я там с ними третья! Но я же здесь, я вверху…»
И тут её далёкая фигура на снежной полянке дрогнула, качнулась – и ничком рухнула в снег. Коля с бухгалтером бросились к упавшей, но что там было дальше, Королёва уже не видела: её вдруг втянуло куда-то, в прохладные влажные сумерки, словно она провалилась с головой в сугроб – и её глаза залепило снегом. Но она этому даже обрадовалась, думая, что возвращается назад, в своё покинутое тело.
Королёва освоилась, проморгалась – перед ней опять встала зимняя поляна, только не сверху, с высоты, а рядом, у самых ног, как прежде. Коля, не глядя по сторонам, неуклюжим пальцем тыкал в крошечные кнопки мобильника, а в стороне Пётр Тихомирыч стоял на коленях, склонившись над чем-то – и кричал, и звал отчаянно.
И по его уродливому лицу текли настоящие слёзы.
Королёва присмотрелась – и вдруг увидела, что он плачет над ней.
Что это она сама лежит в снегу, тихая и неподвижная.
«Но я же здесь, – недоумевала она, – как же это я ещё и там? Отчего я и там и тут – сразу?»
Она скосила взгляд вниз, на себя, на свои руки и ноги – и душа её оцепенела от ужаса: она увидела перед собой чистый белый снег, всё её тело стало снежным.
Снежным туловищем снежной бабы.

По дорожке уже подкатила скорая, врач и медсестра по сугробам бежали к её прежней, а теперь такой опустевшей фигуре. И бывшую Королёву увезли в больницу, там признали мёртвой – и сразу спустили в больничный морг.
Но в холодном туловище снежной бабы Королёва не знала, что происходит теперь с её далёким телом. Её переполнял ужас: скоро весна. Снежное вместилище рухнет, растает – и что станет с ней?
Страхи её оказались не напрасны: на полянку вбежала шумная ватага мальчишек, и они взялись бомбить снежную бабу без сожаления. От меткого удара снежком голова её отвалилась, откатилась в сторону, в неприметную ложбинку под деревьями – и в последний миг бесплотная Королёва успела вся вжаться в этот избитый изуродованный  снежный ком, укрыться вместе с ним в рыхлом сугробе.
От прекрасного творения Петра Тихомирыча уже ничего не осталось. Мальчишки, пронзительно визжа, потоптали последние обломки – и с криками дикой детской радости унеслись прочь.
На другой день случилась оттепель, потом ледяной дождь залил парк – и душа Королёвой оказалось прочно впаянной в глыбу льда. То на неё сыпал снег, то падала с деревьев капель, то безжалостно светило полуденное солнце.
То ветер приносил с окраины парка охапки серой дорожной пыли.
Но невидимая тонкая нить по-прежнему связывала её с её далёким человеческим телом.

* * *

А в больничном морге меж тем случилось удивительное: к телу подошёл патологоанатом с электрической пилой, чтобы вскрыть его и выяснить, что же сломалось внутри. Так ведь обычно и поступают со всеми покойниками: разбирают, развинчивают, чтобы найти поломку.
Ясно, что починить уже нельзя. Но знание причин и следствий успокаивает живых.
А этот патологоанатом был не простой: он чувствовал тонкий мир, видел то, что скрыто от прочих людей – даже от лекарей, от медиков. И он увидел, как от этого тела тянется куда-то в пространство живая нить, обычно порванная у всех мертвецов.
В чём – в чём, а уж в мертвецах то он отлично разбирался. Потому ведь и пошёл работать в морг, чтобы понять, разобраться, как и куда улетает из непрочного порой человека вся его таинственная жизнь.
Тело Королёвой вернули наверх, в палату. Присмотрелись к нему хорошенько, пощупали, пошустрили с медицинскими приборами – и согласились с патологоанатомом: да, пациента действительно жива, никуда не денешься. Только находится в глубокой коме.
И подключили тело к аппаратам жизнеобеспечения.

* * *

Снежная Королёва в отчаянье ждала весны. Она чувствовала её приближение, слышала под снегом слабое дыхание просыпающейся ото сна земли, внутренним зрением видела рядом, в древесных стволах, горячие жизненные токи, безудержно поднимающиеся вверх, к ветвям, чтобы вскорости вырваться на свободу дружным ликованием молодой листвы.
Это и восхищало её – несмотря ни на что, такую живую – и пугало.
Так день сменялся ночью, шум сменялся тишиной, холод сменялся теплом – и опять холодом.
Неизбежная весна наступила – но всякий знает: в России вёсны долгие, капризные, с частыми заморозками и снегопадами.
Королёвой повезло: её ледяное  укрытие продержалось до самого мая.

* * *

А меж тем Пётр Тихомирыч каждый вечер бегом бежал с работы в больницу. Все ночи напролёт он проводил в палате, возле неподвижного тела. Он разговаривал с Королёвой, декламировал стихи, читал ей книги. Но она всего этого не слышала, только чувствовала: есть в мире кто-то далёкий, кто беспокоится о ней так же, как беспокоилась о себе она сама.
А вот Коля – тот сразу махнул на неё рукой: зачем ему полуживая,  коматозная?
Всё равно как снежная баба.
И закрутил роман с новой офисной секретаршей Лимоновой.
Не такая видная, как Королёва, но на запасной случай сгодится.

* * *

По утрам тело Королёвой в палате навещал тот патологоанатом, спаситель. Сидел рядом с ней, держал за руку. Оживший мертвец – такой редкий случай в его загадочной долгой практике.
Королёва же и в коме была очень красивой.
И вот грянул май.
Взорвались на деревьях разом все почки, брызнула отовсюду юная зелёная поросль, распустились по оврагам трепетные подснежники. Вокруг бурлила жизнь – а снежная Королёва тихо таяла в сырой тени, лёгким туманом поднимались над ней тёплые влажные испарения.
И наконец в тоненький прозрачный осколок превратилось всё её ледяное вместилище.
Утром над ледышкой склонился маленький мальчик. «Мама, смотри, смотри – сосулька! – закричал он громко и радостно. – Я последнюю-препоследнюю сосульку нашёл!»
Мальчик поднял с земли ледяное стёклышко и посмотрел сквозь него на жаркое слепящее солнце. По щеке ребёнка скакнул солнечный зайчик, ледышка хрупнула – и рассыпалась в горячей детской ручке на сотню осколков, мгновенно сделавшихся каплями.
«Помогите, я таю, – прошептала Королёва, – таю-таю, точно Снегурочка…»
Но её никто не услышал.
Безвидным облаком взлетела она ввысь – и порхнула сквозь стволы и зелёные ветки, сквозь шатёр радужных весенних лучей.
«Я ничто и всё, – думала Королёва, – неужели я умерла…»
Но невидимая нить тянула её вперёд и вперёд, точно сматываясь где-то в тугой клубок. Бесплотная Королёва влетела в больничную палату, скользнула в своё оцепенелое тело – и расправилась в нём, как расправляется молодой листок, вырвавшийся в мир из древесной почки.
Она вздохнула глубоко и покойно.
А потом открыла глаза.
– Ну, здравствуй, спящая красавица! – улыбнулся склонившийся над ней патологоанатом, её спаситель, её наконец-то обретённый принц на белом коне. – С возвращением из смерти.
«А я и не умирала, – думала Королёва, – я не умирала…»

                2015 г., конец марта
                г. Санкт-Петербург


_________________
Фото Marline van der Eijk

.